Гангрена Союза

Высшие инстанции после этого настоятельно требовали от Тенгиза сдать в ректорат оформленные бумаги, но он их к тому времени уже раздал участникам, по их настоятельной просьбе, и они канули в небытие. Соков эту его мягкотелость не одобрил и счел глупостью. Он признал, что выдавать анкеты ректорату было, конечно, не рационально, но следовало их сохранить для себя, как отличный инструмент влияния на коллектив. Поэтому он стал немного опасаться Тенгиза.

Соков, на свое счастье, отметил промах двух своих коллег по комитету комсомола. Этим он резко повысил свой рейтинг в парткоме (передовом отряде партии на производстве) и вскоре вошел в его состав.

6. Коллективный Демиург: Тенгиз, Катя, Юля, Соков, Витя

Вскоре Тенгиз заметил, что не его одного занимало, как превратить потребности индивидуума в общую проблему всего коллектива. Юлия Латынская и Катя Борова размышляли над похожей задачей, но – в своем ракурсе. Броская красота и быстрый ум Юли обеспечивали ей множество поклонников, но она их бросала, одного за другим. Юля немного походила на ведьму, а Катя еще не дозрела до флирта и стриглась под мальчика. Вместе они напоминали бабу Ягу и братца Иванушку.

Ни Юля, брюнетка с кучерявой копной на голове, ни светло-русая Катя, не задевали мужских инстинктов Тенгиза. Но и Тенгиз совершенно не был во вкусе Юлии. Она не испытывала по отношению к нему интеллектуального превосходства, а привыкла блистать. Катя, напротив, превосходила Тенгиза в профессиональном отношении, но восхищалась его благородством. И даже преувеличивала. В его присутствии она была вполне способна обсуждать сложнейшие научные проблемы, но от этого чувствовала свою ущербность во всем остальном. И ее даже смущало, почему Тенгиз относится к ней так благожелательно. Ей было очевидно, что она этого не заслужила. Учился Тенгиз на одной кафедре вместе с Катей и делился с ней своими тайнами, а у Кати пока была всего-навсего одна тайна, но она надеялась, что Тенгиз о ней не догадывается. Она стойко выслушивала подробности его побед, испытывая некоторое недоумение: что находит столь тонкий мужчина в примитивных, по его собственному определению, самках. Этими сомнениями Катя, разумеется, не делилась с Тенгизом, а слово «самка» так задевало ее, как будто бы это относилось и к ней. Юля над сомнениями Кати лишь посмеялась и объяснила, что все они самки, и не только самые примитивные.

Юлия училась на кафедре физики живого и уже знала, что отдельный нейрон может лишь послать своему адресату «да» или «нет» – и всё. Но им руководит страх повреждения: прежде чем сделать выбор он оценивает, что ему за это обычно бывает – улучшится его состояние или ухудшится. И шлёт воздействие, чтобы, если получится, спастись от грядущего повреждения. Юлю интриговало, как такие крошечные чувства сливаются в сложную личность, поэтому она быстро нашла общий язык с Тенгизом.

Катя замахнулась на еще более трудную проблему. Она собиралась наделить робота системой управления, которая бы сама выбирала свои поступки, как это делают животные, без всякой программы.

Многие пытались сконструировать «мозг» робота, как очень сложную схему, похожую на ту, что образуют нейроны мозга. Нашелся даже энтузиаст, который выделил комнату в своей квартире на Ленинском проспекте и собирал там электронное чудище, постепенно впаивая в него, что придется. Как-то Катя в группе студентов осматривала его детище, оно занимало уже более половины помещения. В самом дальнем, уже недоступном, углу можно было разглядеть огромные вакуумные лампы, потом пальчиковые, транзисторы, микромодули, аналоговые и дигитальные элементы, включенные позднее. Это гигантское сооружение, если было включено, мигало огоньками, гудело индуктивностями и трансформаторами, щелкало переключателями, а резисторы излучали тепло. Всё это происходило без всякой регулярности в пространстве и времени. Автор был уверен, что его монстр уже имеет сознание и пытался разгадать его мысли.

Но Катя не верила, что одной лишь сложности достаточно, для появления сознания. В сложных системах нарастает хаос и это создает иллюзию загадочной деятельности. Простые вещи ничего не стоит описать сложным путем, было бы желание. Катя пыталась сотворить простейший прибор, чувствующий угрозу своей поломки. Несколько таких приборов должны были, в идеале, вырабатывать стратегию избегания более сложных повреждений.

Поэтому всех трех, Тенгиза, Катю и Юлю, волновали особенности слияния простых желаний в замысловатые мотивы. Вместе с тем, мозг функционирует идеально, но не ясно, как; государство – так себе, и вполне понятно, почему. А что касается коллективного взаимодействия «живых» приборов, то пока это не более чем грезы. Для начала, нужно сконструировать блок, способный ощутить свое повреждение.

Так получалось, что лишь Катя работала над конкретной задачей. Остальные решали теоретические вопросы. Свои труды они в среде преподавателей не афишировали, те подумали бы, что они замахнулись на то, что под силу разве что господу богу. Соков проведал об их увлечении, счел, что это может многое дать в будущем и предложил выполнять для них математические расчеты. Он не слишком располагал к дружеским отношениям, но дело – прежде всего и его приняли в компанию.

К ним примыкал и Витя Коров, маленький неприметный паренек. Жил Витя на одну стипендию, не подрабатывал (не хватало времени) и друзья ненавязчиво его подкармливали. Он пытался своими руками спаять что-то необычное. Чаще всего он молчал. Но в его присутствии нельзя было лавировать, недоговаривать или как-то вилять. Его воспринимали, как некую абстрактную совесть. Впрочем, со стороны было заметно, что между Катей и Витей проскакивали искры особого понимания, но это не переходило в короткое замыкание.

Сокову, между тем, очень хотелось бы поженить Катю и Витю. Он, во всяком случае, это не скрывал и охотно продвигал эту идею. Поженить и уговорить Катю взять фамилию Вити, а Витю – фамилию Кати. Тогда он был бы Витя Боров, а она – Катя Корова. Когда это дошло до Вити, он честно посоветовал Сокову губу на Катю не раскатывать:

– Катя – девушка уникальная. Она не для меня. И не для вас.

Соков ко всем, по возможности, относился корректно и не мог понять, почему ему приходится жить в атмосфере недоброжелательства.

7. Гимн хаосу и смерти

Катя с Тенгизом освободились от занятий и направились к пустующей аудитории, где у них была назначена встреча с единомышленниками. По пути Тенгиз обсуждал с Катей удивительную непостижимость женской души.

– Почему, Катя, твои сестры полностью лишены самолюбия, – удивлялся Тенгиз. – Словно они сделаны из другого теста: ради мимолетного романа готовы на всё. Ни на минуту не забывают о сексуальной стороне жизни. Все силы тратят на поддержание внешнего вида, прихорашиваются без перерыва, мимо зеркала не проскочат, не заглянув. А как одеваются? Всё направлено не на то, чтобы свои сокровища спрятать, а, напротив – подчеркнуть, приоткрыть. Лишь бы привлечь, лишь бы понравиться, лишь бы удержать. И не важно, кого именно. Я уже чувствую момент, осталась ли у моей дамы хоть капля достоинства или она всё простит и отдаст тело и душу без остатка.

Попутно Тенгиз подфутболил мальчишкам мяч, который те нечаянно выкатили на проезжую часть улицы.

– И как же ты это узнаешь? – напряженно спросила Катя.

– Стоит положить даме руку на талию, рука сама чувствует, как напряглась спина. А иногда ее выдает невольная дрожь. Это значит, что дама готова.

Говоря это, Тенгиз левую руку положил Кате на плечи, как сестре, а правой показывал, как его пассия прикидывалась неприступной дамой. Катя при этом не отстранялась и не прижималась, как сестра. Но прислушивалась, не напряжена ли у нее, не дай бог, спина.

– Ты бы, Тенгиз, девушку-то свою пожалел. Представь себе, сколько она натерпелась от вашего брата, пока себя потеряла. Может быть, из нее получилась бы преданная, заботливая и любящая жена, да никто не берет.

– Не думаю, что такая дама уж слишком ценный кадр. Ты же не позволяешь собой помыкать.

– Кто знает, Тенгиз, может быть у меня всё еще впереди. О, да мы уже на месте. Витя, Юля, привет. А где наш друг Соков?

– Он уже в аудитории, за столом преподавателя, – усмехнулась Юля. – Наверное, боится, что кто-то займет его любимое место.

Они вошли, поздоровались и Соков предложил им сесть:

– Ну что, друзья, приведем в порядок наши мысли?

– Попробуем, – согласилась Катя. – У нас есть успехи. Нам уже удалось втиснуть в неживой объект его собственную цель.

– Сначала нужно иметь желание, чтобы затем возникла цель, – возразила Юля. – А самое фундаментальное желание любого существа – это жить. А твой предмет неживой, он не умрет и желать ему нечего.

– Но если он будет избегать поломки, то нельзя будет отличить, оценивает ли он, что ему «плохо» или, скажем, что какой-то из его конденсаторов приближается к пробою. И это будет выглядеть, как будто он живой.

Юля дипломную работу выполняла на крысах, и ей претило называть живым какой-то электронный хлам.

– Я бы поостереглась употреблять здесь слово «живой». Все-таки, воспроизвести самого себя твой аппарат не сможет.

– Конечно, не сможет. Разработать это не сложно, но слишком трудоемко все подробности запрограммировать. Да и зачем? Себя и кристаллы воспроизводят, но умом от этого не блещут. Да и звери не только размножаются, они как-то держатся от случки до случки, – снисходительно подколола она Юлю и Тенгиза, – и занимаются при этом другими делами. Правда, кое-кто считает, что на это способны лишь самцы, а самки озабочены лишь продолжением рода.

– Славно рассуждаете, подруги. – Вмешался Тенгиз, не реагируя на Катин выпад. – Выходит, что смерть – это наша сестра. Ощущения и сознание возникли из-за того, что мы смертны. И если мы когда-либо наткнемся на бессмертную тварь, то сознания у нее не будет, а предпринимать какие-либо действия – не к спеху. А будет у него бесконечная тягомотина, «без божества, без вдохновенья, без слез, без жизни, без любви».

Тенгиз даже причмокнул, так ему понравилось это философское обобщение.

– Но, если говорить серьезно, – продолжил он, всем своим видом показывая, что сегодня он не слишком настроен погружаться в научные дебри, – то много чувствующих блоков, совершат прорыв. Тогда бы робот пел, как маэстро, а не как шарманщик. Мыслит коллектив. Иногда в коллективе зреют идеи. И мы тому пример, – он шутливо вскинул голову.

– Поясняю для присутствующих, что Тенгиз шутит, – выступил Соков. – Стоящие мысли обычно возникают у избранных, а коллектив идеи гробит.

– Вы не избраны, Соков. Вы назначены. – Неожиданно вмешался Витя.

С этим замечанием Вити никто спорить не стал, и сам Соков тоже. Он только вопросительно посмотрел на Тенгиза.

– Вы, Соков, – пояснил Тенгиз, – недаром склонны возглавлять коллективы. Однако на будущее имейте в виду, что коллектив, при случае, может и взбрыкнуть. Община обогащает чувства и придает решительности. Для одного хорошо бы выпить, а для другого – навредить ближнему. Маленькие желания преобразуются в сложные и сильные мотивы. Они как-то объединяются в единое решение всех. Поэтому и возникают бунты в толпе.

– В мозге, во всяком случае, сигналы объединяются, а не суммируются. – Заметила Юля. – Важна не сила сигнала, а его значение. Вообрази, что ты в квартире один и у тебя гремит телевизор. А ты всё равно очень даже услышишь крадущиеся шаги в коридоре.

– Ты хочешь сказать, что голосование не прокатит? – Спросила Катя.

– Демократия уместна там, где решают в узком кругу. В древних Афинах, можно было собрать всех на одной площади. – Напомнила Юля.

– Дело не только в этом. – Не согласился с Юлей Тенгиз. – Даже если бы и было возможно собрать всех вместе в общую толпу, не хотел бы я, чтобы наша судьба зависела от решения такого сборища, упаси бог!

Разговоры о демократии всегда напоминали Тенгизу, как он опростоволосился на тротуаре Тверской. Когда он слышал о единодушном волеизъявлении, он воображал себе людской поток, как бы несущийся к общей цели, но на самом деле, состоящий из попутчиков, никак друг с другом не связанных. И встречный поток, столь же, как бы к чему-то устремленный.

– Кстати, Катя, – осведомилась Юля, – зачем нашему детищу, осознавать своё Я? Это не слишком ли? Пусть он, на худой конец, всего лишь действует целесообразно.

– Робот, не обладающий сознанием – это, фактически, зомби. Конечно, зомби многое может. Но у него нет независимого выбора. Чтобы ставить цель, нужно иметь желание, а для этого нужно быть личностью, пусть даже и простенькой. А иначе придется заранее предусмотреть и запрограммировать все возможные цели, кому это по силам?

Их пыл несколько охлаждал Соков, который разделял их надежды наделить робота сознанием, но сомневался, что он будет обладать независимой волей. Соков был уверен, что даже человеку всего лишь кажется, что он действует по своему желанию, а на самом деле всё предрешено законами природы. Как, скажем, зная скорость и направление движения пули, можно предсказать, куда она попадет и кто пострадает. Человек, конечно, не пуля, но его ограничивает свод государственых законов.

Это его рассуждение не было абсолютной истиной. Можно, конечно, ввести в систему случайность, но это лишь внешне похоже на свободу воли. В сложных объединениях постепенно накапливается неточность, как в игре «испорченный телефон», и развитие становится непредсказуемым. Это, как свобода у подброшенной монеты: орел или решка.

Но Катя уже сообразила, как из хаоса получить цель. В опасных ситуациях аппарат должен генерировать пробные защитные реакции (когда тебе плохо, делай, хоть что-нибудь). Коль скоро реакция на поломку случайна и возрастает при усугублении повреждения, то, в конечном счете, повезет, действие окажется правильным и можно будет удалиться от гибели.

Соков сам произвел строгий расчет: система находит оптимум и даже, по ходу поиска, обходит препятствия. Но его смущала проза жизни: он знал, что чем больше воли давали персоналу, тем чаще возникали беспорядки, а не наоборот, как получалось в его расчетах.

– Тут есть еще одна загвоздка, – настаивал Соков. – Мы обсуждаем внутреннюю свободу, но ведь есть и внешние ограничения. Нужно еще иметь возможность для действия. Даже и наши права ограничивают законами и пулеметами. И пусть, скажем, у робота и в самом деле появилась бы свободная воля. Допустим. Да кто ж ему её даст? Тут же и ограничат.

– Не вижу здесь темы для дискуссии, – отмахнулся Тенгиз. – Это не наша проблема. Конечно, ограничат. Мы же не собираемся создавать цивилизацию машин. Мы хотим сконструировать друга.

Витя прислушивался, но был погружен в схему, которую чертил на уголке доски.

8. Витя и Катя – умельцы

В общежитии всегда у кого-нибудь что-либо ломалось. Тогда еще не было мобильников, писали от руки, печатали на механических машинках, а компьютеры можно было найти в особо продвинутых конторах. Однако у студентов были магнитофоны, приемники, электробритвы, у девочек – фены, утюги и пылесосы. В зажиточных комнатах были телевизоры. Всё это иногда требовало ремонта. Катя и Витя чинили безотказно и по доброте душевной. В ответ на сигнал бедствия Витя прихватывал свой щегольской чемоданчик, в котором было приготовлено всё необходимое (отвертки, паяльник, олово, канифоль, паяльная кислота, тестер, мотки проволоки, изолента, шурупы), и шел на помощь. В отсутствии Вити, с чемоданчиком шла Катя. Наиболее загадочны были электроутюги. После починки от него обычно оставались лишние детали. Очень любопытно, сколько компонентов может потерять утюг, прежде чем перестанет гладить.

Катя с Витей колдовали с паяльником всё свое время, не занятое учебой. Мастерили для спортивного интереса что-то свое, для личного пользования и никому особо не нужное. Но это помогало вникнуть в тайны профессии. Поделки свои они проверяли на практике, а потом пускали на запасные части. Как-то они сконструировали шагомер и выбрали наиболее короткий путь до столовой. После этого никакого другого применения для него найти не удалось, и шагомер пошел на детали для новых задумок.

Соков посоветовал им изготовить подслушивающий модуль на интегральных микросхемах и поместить его в деканате. Так они и сделали. После этого к ним охотно заглядывали гости, чтобы ознакомиться со склоками в коридорах власти. Тенгиз попробовал подсунуть такой модуль и в партком, но там оказались более продвинутые обитатели, чем в деканате. С помощью специальной аппаратуры они быстро выявили прослушку. Соков объяснил, как это делается: во всех идеологических подразделениях обязательно присутствует штатный представитель спецслужб, и никто не знает, кто именно.

– Но вы-то знаете, Соков? – Полуспросил Тенгиз.

– Нет. Даже я не знаю. – Улыбнулся Соков.

Тогда Тенгиз попросил Витю с Катей внести усовершенствование и, главное, не говорить об этом ни одной живой душе, и, на всякий случай, члену их команды – Сокову. Умельцы преодолели это препятствие. Они сделали спящий жучок, который просыпался по внешнему сигналу. Тем не менее, проку от этого было мало, ничего нового им почерпнуть не удалось. Они и так знали, что в парткоме работают не идиоты, и они всё понимают не хуже опекаемого ими населения, но говорят об этом лишь в узком кругу. Катя хотела опубликовать самые хлесткие выдержки из недр парткома, но Тенгиз был против. В этом случае они бы выдали существование жучков, а они могли еще пригодиться.

Много сил было потрачено на прибор, который передавал ощущения на расстояние. Для этого они использовали шлем, спрятанный под шапкой. Шлем снимал биопотенциалы мозга с кожи головы. Для начала, они научились передавать две эмоции: «Ах ты, гад!» или «Ах, какой симпатяга!». Шлем считывал эти сигналы и транслировал на приемник. Таким путем можно было узнать, нравится ли кто-то обладателю шлема. Но для лучшего контакта электродов с кожей требовалось чисто выбрить волосы в нескольких точках головы. Катька не очень следила за своей внешностью, но выбривать островки на голове отказалась. На это пошел Витя.

Однажды им повезло использовать свой агрегат в практических целях. Дело в том, что приятель Вити, Сема был безнадежно влюблен в свою однокурсницу Ниночку. Красота Ниночки была настолько универсальна, что она умудрилась в свое время очаровать приемную комиссию. Училась она легко, не напрягаясь: мало кто решался обидеть ее на экзамене низким баллом. Поэтому у нее всегда было время. Девушка она была чистая, родилась в простой семье, а представления о женской гордости и престиже черпала из кинофильмов. Признаком успеха был для нее поход в ресторан, и она не отказывалась. Но в надежде пригласить Ниночку, нужно было долго экономить, а ждать она не любила, в рестораны ходила то с одним, то с другим, но, кроме вечера с прекрасной дамой, поклонник не получал ничего.

Ниночка досконально разработала ритуал. Кавалер и Ниночка добирались до Москвы отдельно: никогда не соглашалась она вместе с ухажером ехать в неопрятной электричке. Ей назначали свидание и все знали, где именно: у памятника Свердлову, на одноименной площади в центре Москвы. Сёма как-то разъяснил ей, что это истинное произведение реалистического искусства. Без официоза и помпы: маленький человек, но крупный чиновник, в сапогах, галифе и с портфельчиком в руке.

На свидания Ниночка опаздывала на полчаса, так она держала на уровне своё реноме. Как-то случилось, что кавалер не дождался, подумал, что она не пришла, поэтому отныне она всегда предупреждала, что может задержаться на полчаса. Сообразительные студенты уразумели ситуацию и приходили на полчаса позже, и тогда Ниночка появлялась минута в минуту.

Сема походил на Тенгиза, но в южнорусском исполнении. Он умел жить и верховодить, а неуверенность проявлял только в отношении Ниночки. К Семе она относилась прилично и с удовольствием обсуждала с ним новинки моды. К этим беседам Сема добросовестно готовился, читая модные журналы в местной парикмахерской или почерпывая информацию от одной из своих дам. Иногда и Сема водил Ниночку в ресторан. Для этого он подрабатывал: перепродавал, выменивал валюту у иностранцев или промышлял частными уроками. К несчастью, она положила глаз на математика, по прозвищу Модуль. С математикой у Ниночки не клеилось, а Модуль был сухарь и не реагировал на прекрасную внешность. Сема очень страдал, и Витя захотел помочь другу.

Приемный механизм соединили с двумя емкостями. В одной был амилацетат, а в другой – сероводород. Когда Витя старался мыслить «Ах, какой симпатяга!», датчик открывал клапан на емкости с амилацетатом и распространялся цветочный аромат. В ответ на сигнал «Ах ты, гад!» выделялся сероводород, с характерным запахом гниения. Приемник и баллоны поместили в Катином рюкзачке. Она отслеживала Ниночку и при появлении рядом с ней Модуля или Семы ненавязчиво приближалась. Одновременно с этим Витя издалека посылал приятный сигнал в присутствии Семы и сигнал отвращения при Модуле. Концентрацию запаха подобрали слабую, он почти не ощущался и плавно влиял на подсознание.

На выполнение операции у них ушла неделя. За это время Модуль опротивел Ниночке, а позиции Семы окрепли. Катя и Витя были горды своим успехом. Но Тенгиз ненароком испортил им настроение, разъяснив, что Катя могла бы всё устроить попроще и в нужный момент открывать баллоны вручную, не используя Витю с его шлемом. Но Витя всё равно был доволен. Однажды Сема долго тащил его на себе, когда тот застрял в зимнем лесу. Витя, выросший в Крыму, в детстве почти не видел снега и на лыжах не ходил. Но как-то он взял лыжи напрокат и направился в лес. Было не холодно, снегу намело по пояс, а его никто не предупредил, что лыжи нужно смазывать по погоде. Он забрался в лес и не смог выбраться, потому что снег налип на лыжи, и передвигаться можно было, с трудом вытаскивая из сугробов одну ногу за другой. Снять лыжи не помогало: он глубоко проваливался в снег. Тогда-то его, по счастью, обнаружил Сема и вынес из леса на себе. Слава богу, Витя был малый миниатюрный.

Замечание Тенгиза, однако, очень задело Катю. Она не была тщеславной, но уж слишком привыкла выглядеть в глазах Тенгиза корифеем.

Между прочим, у эксперимента был и побочный эффект. Катя была ближе к источнику запаха, чем Ниночка и она так невзлюбила Модуля, что ее почти тошнило в его присутствии. Но математику Катя знала отлично и Модуля не боялась.

9. Катя на ковре

Неожиданно пришло сообщение, что Катю срочно вызывают в комитет комсомола. Обычно это предвещало неприятности, но за ней, вроде бы, никакого, даже самого минимального, криминала не числилось. Витя тоже напросился пойти, за компанию, а Тенгиз как раз был в Москве и ни о чем не знал. На заседание Витю не пустили, и, когда Катю пригласили войти, он остался в предбаннике. Весь процесс разбирательства Витя мог отслеживать, так как Катя спрятала на груди датчик, а у него в папке был приемник и в ухе – наушник.

Катя поздоровалась, села и ей зачитали претензию.

Речь шла о подозрительной активности по ремонту оборудования в общежитии и лабораториях. Один из комитетчиков прочел обвинение, уже готовое и впечатанное в какой-то протокол:

– До нас дошли сведения, что ты вместе с Коровым почти ежедневно оказываешь услуги частным лицам. Причем неофициально. Кроме того, вы обслуживаете и лаборатории, и тоже неофициально, по личной просьбе. Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Катя пожала плечами. В это время и Витя в предбаннике пожал плечами.

– В свое оправдание – ничего.

– Но ты признаешь сам факт оказания частных услуг? – Жестко сказал комитетчик и ткнул в направлении Кати полусогнутым пальцем.

– Признаю. И что?

– Это признание мы записываем в протокол, имей в виду, – строго предупредил другой комитетчик.

– Ну записали. И что? – Почувствовала раздражение Катя и снова пожала плечами.

– А то, что вас взяли сюда учиться, а не бегать по халтурам. Ты ведь получаешь повышенную стипендию, тебе этого мало? Или ты суетишься, чтобы поддержать Корова?

Коров в предбаннике в напряжении привстал.

– Откуда вы взяли, что мы брали деньги за ремонты? – Процедила Катя, почти не разжимая зубов.

– Есть такая информация, – ответил первый комитетчик. – И помахал в воздухе исписанным листком.

Коров направился к двери зала заседаний, но ему преградила дорогу секретарша.

– Сядьте на место, юноша, туда нельзя.

– Мне – можно. Меня там без меня осуждают. – Витя решительно отстранил даму и вошел.

Все головы дружно повернулись к нему. Катя бросилась к двери и что-то быстро зашептала ему на ухо. Но Витя из-за ее плеча крикнул:

– У кого это мы деньги брали за ремонт? Кто этот гад? Пусть попробует еще когда-нибудь попросить! Фиг мы ему теперь поможем!

Катя попросила прервать заседание на десять минут и обещала вернуться после переговоров с Витей.

Она взяла его под руку, и они скрылись за дверью. Там она пообещала Вите, что волноваться нечего, что это дурацкий донос какого-то негодяя, и что они могут привести хоть сто свидетелей. И попросила Витю обзвонить всех знакомых и попробовать отыскать Тенгиза.