Ни любви, ни денег

Единственный раз у нее сдали нервы. Она помчалась к мужу в офис, вцепилась в секретаршу, и та ей подтвердила, что не был муж в Китае, и половина его командировок были прикрытием для его свиданий с новой бабой. И все букеты секретарша посылала Ларисе для отвода глаз, каждый раз, когда шеф уезжал к своей новой. В последнее время он вообще постоянно везде ездил с ней, секретарша бронировала билеты и гостиницы, а Ларисе заказывала букет.

Лариса вспомнила последние пять лет, все эти розы, розы, розы… Она застыла в легком ужасе. Каждый букет – их свиданье. Все цветы предназначались вовсе не ей.

– Лариса Ивановна! Лариса Ивановна! – кричала старая подруга-секретарша. – Простите! Извините! Скорую!

– Не надо скорую. Скажи, когда у них свадьба?

Секретарша выдала дату – тридцатое декабря. И еще сообщила, что новая избранница не какая-то там стриптизерша, а умненькая девочка, закончила языки и в нашем городе открыла агентство переводов, судя по всему не последнее, раз туда обратился бизнесмен Репин.

Сплошная нервотрепка и алые розы

Тридцатого Лариса поехала на работу, куда же еще. Это была пятница. По пятницам у нее в гастрономе всегда полно народу. Магазин, на который она угрохала пять лет своей жизни, процветал. Все ее сотрудники давно справлялись без нее. Ей нужно было срочно придумать, чем себя занять, как дальше жить. Хозяйка бизнеса, она могла быть просто счастливой женщиной, беззаботной, могла бы разъезжать вместо переводчицы со своим мужем по Европам и кушать эти жуткие свиные рульки, запивать их немецким пивом, гулять по музеям… Так ей минутами казалось, но тут же приходила мысль, что нет, что уже не могла она быть беззаботной бабенкой, и с мужем мотаться ей было до ужаса скучно, потому что у них давно все летело под откос, и рядом с ним она себя не чувствовала птичкой, наоборот, с ним она себе казалась скучной, толстой и старой. А, может быть, все-таки нужно было поднажать, собраться, похудеть, вспомнить английский, засесть за китайский, освоить какой-нибудь дурацкий массаж и еще побороться за свою законную любовь, попробовать вернуть своего мужа, пока он был рядом? Да, наверно, эти пять лет нужно было потратить на женскую войну… Но это же смешно! Смешно! Лариса в роли гейши себя не представляла. И вот пока она гоняла эти задние, уже бесполезные мысли, ей сообщили, что в магазин приехала проверка.

У себя на складе Лариса обнаружила веселую компанию. Там, как в своем родном холодильнике, копались вдохновенно люди из надзорной организации, какая-то сомнительная молодежь с повязками «народный контроль» на рукавах и пара сотрудников местной администрации. Лариса узнала одного из парней с повязкой, он был когда-то в гостях у ее сына. И наглую толстуху из администрации с боевым конским хвостом на макушке она прекрасно знала. Маленькая толстуха была ее постоянной клиенткой, она работала в аппарате главы района Петровича, которого с руки кормил ее муж. И было странно, Ларисе было очень странно, чего это вдруг они к ней приперлись?

Мальчик с повязкой «народный контроль» немного смутился и поздоровался. Толстуха показала какие-то бумажки с подписью Петровича и потребовала доступ к прилавкам и холодильникам.

– Что искать будете? – спросила Лариса.

– Запрещенку, – ответили. – Товары, попавшие в список запрещенных к ввозу на территорию Российской Федерации.

Ок. Запрещенки у Ларисы было полно, ее магазин как раз на запрещенке и специализировался. Когда страны-экспортеры ввели против России санкции, и за этим последовало ответное эмбарго, она, конечно, забеспокоилась. Как ей работать? Ведь без деликатесов ее гастроном уже не будет самым лучшим. Она искала новых поставщиков, но, как и все деликатесники города, пока что распродавала старые запасы и заодно прямо у себя на складе занималась детским творчеством – лепила на французский сыр белорусские этикетки.

– Закрывайте магазин, – потребовала толстуха с боевым хвостом.

– Что сразу закрывать? Давайте что-нибудь придумаем, – предложила Лариса.

Без особой надежды она посмотрела на эту инспекцию, слишком много было народу, чтобы договариваться. И проверяющие тоже искренне вздохнули.

– Не получится, – шепнула ей толстуха. – Распоряжение Петровича. Он мне лично сказал к вам заехать.

Лариса рассмеялась. Петрович, глава местной управы, старый знакомый ее семьи. Пока она была женой Репина, его исполнители не смели и носа совать к ней на порог. А теперь все – он прислал к ней проверку, значит о разводе знает уже весь город. Как же быстро! Как же быстро разведенная женщина теряет свой прежний статус и бронь, которую она имеет благодаря деньгам и связям мужа. Разводишься – и твоя защита перестает работать мгновенно, и какой-то поганый Петрович готов предложить тебе роль козы отпущения, чтобы потом отчитаться – он проявил инициативу, он сделал досмотр на местах.

Да, она могла бы… Она еще могла позвонить мужу, он бы ей обязательно помог, даже несмотря на то, что у него сегодня свадьба. Петрович, наверно, на мужа за что-то обиделся, должно быть, его забыли пригласить. Точнее, не подняли ему процент откатов. Петрович был ненасытный, он даже местную церковь, которая граничила с участком его администрации, заставил оплатить ему забор. Да! Поп пришел к нему просить помощь на храм, а он ему выставил смету на кованые решетки!

Звонить Лариса никому не стала. Ей было наплевать, что неприятные люди будут шарить у нее в магазине. Пусть шарят. Она не станет с ними спорить. Жизнь меняется. Вчера она бы непременно попыталась защитить свой бизнес, а сегодня уже нет.

Ее склад был укомплектован шикарно. Не десятки тонн, конечно, но тонны три импортных продуктов там было, это только то, что спасти не удалось. Проверяющие фотографировали этикетки и переписывали все в протокол, который Петрович приложит потом к своим отчетам. Молодец, глава управы, устроил показательную порку. По всей стране давили тракторами хамон и сыр, Петрович тоже в тренде. Прямо у дверей гастронома, на площадке перед фонтаном, возле новогодней елки, он отдал приказ уничтожать запрещенную жратву в присутствии многочисленных свидетелей.

Представление удалось, как только стали выносить коробки с испанскими окороками, венгерскими колбасками, голландским шоколадом и швейцарским сыром – сразу набежали случайные прохожие и местные пенсионеры. Бабки из соседнего дома, что заходили с заднего двора спросить пустую коробку, столпились у трактора. Одна из них проворно подскочила к Ларисе, впилась глазенками и взвизгнула: «Ишь! Стоит она тут! Вся в мехах!» Кто-то позвонил на телевидение, местная звезда Нино обещала снять эффектный репортаж. Коробки лежали широкой горой, сыры раскатились, народ стоял с раскрытой варежкой. Все чего-то ждали. То ли какой-то отмашки, то ли журналистов. Трактор уже тарахтел, от него противно воняло гарью.

Лариса вспомнила эпизод из школьной жизни, когда к ним в класс пришла на замещение незнакомая учительница и ее, отличницу, поставила в угол всего лишь за то, что Лариса передала подружке карандаш. Она стояла в углу, как у позорного столба, уже большая десятилетняя девочка. Тогда ей было непонятно происходящее, она почему-то очень застеснялась своего школьного платья, оно показалось ей слишком коротким.

Ей дали расписаться в протоколе, подъехало ТВ, толстуха с хвостом махнула трактористу, колеса двинули на гору импортной жрачки…

– Так… – неожиданно улыбнулась Лариса. – Если я вам больше не нужна, позвольте мне удалиться.

Она развернулась, не дожидаясь окончания концерта, и направилась к своей машине. На парковке ее нагнала одна молоденькая сотрудница из алкогольного отдела, которая постоянно старалась всем угодить.

– Лариса Ивановна! Лариса Ивановна! Вот вам… – она протянула ей сверток в фирменном магазинном пакете. – Я тут собрала кое-что…

В пакете был тот самый запрещенный шоколад и бутылка рома, обычный ром девчонка вынесла, двенадцатилетний, ямайский.

Лариса ехала домой два часа, предпраздничные пробки были страшными, двадцать километров до своей квартиры она ползла. На каком-то светофоре набрала сына. Захотелось просто услышать его голос, но сын был занят, телефон не отвечал. Лариса разревелась и каким-то чудом успела вовремя затормозить.

– Никто, ведь никто не понимал, как я страдала! – посмеивалась она сама над собой. – Никто вообще не верил, что я в принципе могу страдать. Зажралась! С жиру бесится! Со стороны все так примерно и выглядит…

И правда, спросите любую продавщицу, уборщицу, бухгалтершу спросите из Ларискиного магазина. «Дорогая, как ты думаешь, Лариса Ивановна может быть несчастной?» «Да ни за что! – ответит продавщица, и уборщица с ней согласится, и бухгалтерша справку напишет: «Настоящим подтверждаю, что Лариса Ивановна Репина бесится с жиру в связи с тем, что у нее денег куры не клюют». А уборщица еще добавит: «Подумаешь, мужик ушел! Да при таком-то гастрономе из-за мужиков еще переживать? Пошли они к чертям собачим, эти алкаши!»

И правы, правы, простые девочки Ларискины были абсолютно правы. Жаль только, с простыми она не разговаривала никогда. С простыми людьми разговаривать не о чем, а до сложных не так-то легко дозвониться.

Лариса не осталась у себя в магазине, хотя ее помощники были на месте, караулили склад от проверяющих, потом достали из неуничтоженного кое-кто и весело снимали стресс. Лариса с ними не осталась, в тот вечер она осталась одна.

Приехала домой, достала из пакета шоколад и бутылку того самого рома, что впихнула ее продавщица.

– Я чисто автоматически открыла эту бутылку, у меня в доме было, что выпить. Но эта бутылка была на столе, рядом с продуктами, и я ее распечатала…

Лариса посмотрела на меня и схватилась за сердце, как будто все случилось пять минут назад.

– Я была в шоке, когда открыла этот ром. Паленый! Никакого отношения к настоящему ямайскому! И рядом не лежал! Паленый ром в моем магазине! Я поверить не могла! Как это было возможно? Если бы проверка поймала эту бутылку и меня бы лично спросили, как такое возможно? Я не смогла бы ничего ответить. У меня серьезные поставщики, лицензия, я контролировала все партии. И прилавки контролировала! Ты представляешь? И все равно из девок кто-то подложил свою бурду! Наверное, блондиночка одна, я помню, глазки вечно бегают у нее, и как я в зал, она с какой-то сумкой к своей машине сразу… А я считала, что у меня отличный коллектив! Что у меня самый лучший гастроном, самая лучшая семья, самый лучший муж…

Я слышала про левый алкоголь. По радио и на ТВ примерно за пару недель до Новогодних праздников прошли репортажи о том, что у нас на таможне задержали огромную партию палева. Причем на этот раз не водку, а элитный алкоголь. «Элитный»! Это, конечно, эффектно звучало только в нашей сельской местности. Виски, коньяк, ром, мартини… Кто-то надыбал бутылки, которые ничем не отличались от оригинальных. Таможня задержала вроде бы вагон с этой бурдой, но почему-то этот левачок, как санкционные сыры, давить тракторами не стали. И вскоре после праздников фальшивые бутылки начали всплывать то тут, то там.

Лариса решила, что сию минуту, пока в магазине идет проверка, она своим продавщицам звонить и разбираться не станет, а вот завтра придет и всех в алкогольном отделе уволит. Сначала строгий выговор, инвентаризация, а потом уволит. Так она решила. И за каким-то чертом понюхала паленую бутылку и налила.

– Мне стало абсолютно все равно. В доме было полно выпивки, но я хотела из этой бутылки. Ну, думаю, если отравлюсь, значит, так и надо. Я просто представила себе свое отдаленное будущее… Что мне уже не сорок пять, а примерно восемьдесят шесть, и я все так же сижу в своем доме, одна, и вся моя жизнь прошла в моем сверкающем магазине и в моем пустом прекрасном доме… И там, и там я все эти годы одна, а вокруг только и слышно, как Лариса Ивановна бесится с жиру. Вот я и решила немного побеситься. Считай, что это была такая русская рулетка! Давлюсь, но пью. Мне стало жутко плохо! Я понимала, что ничего особенно ядовитого в бутылке нет, дешевый спирт и ароматизатор, от этого не умирают, если с почками все хорошо. Бутылку я, конечно, не осилила, я вообще очень мало пью, поэтому меня так быстро откачали. А самое смешное! Когда я начала рассказывать в больнице, что выпила поддельный ром, мне никто не поверил! Врач прислал мне психиатра, он был уверен, что я пыталась отравиться! Полиция приехала! Поэтому я и не стала с ними спорить, сказала, как они хотели: «Попытка суицида». Чтобы никакого дела не возбуждали…

Ларису в бездыханном состоянии нашел курьер цветочной фирмы, который привез ей букет. Двадцать пять шикарных алых роз Ларисе прислал бывший муж. Да, вы правильно поняли, в день своей свадьбы с новой женой он прислал цветы своей бывшей, то ли по привычке, то ли в знак благодарности за прожитые вместе годы. Курьер звонил на сотовый и в дверь звонил – Лариса не отвечала. Дверь квартиры был открыта, парень решил оставить цветы в прихожей, вошел и увидел там упавшую на пол Ларису.

Из больницы она вернулась домой через два дня. Алые розы так и валялись в прихожей, не завяли.

– Значит, настоящие были цветы, – сказала Лариса. – От мужа, в смысле. Не от секретарши.

Примерно в это время, после новогодних праздников, я захотела свернуть в ее магазин, чтобы подкрепиться, и помню, чуть не растянулась на гранитных порожках. На улице шел мокрый снег, женщина со шваброй неаккуратно его размазывала, совсем не так было принято под надзором Ларисы, ее уборщицы натирали пол до скрипа. Я подняла свой нос и увидела, что вывеску над магазином немножко поменяли. Убрали «самый лучший», и осталось просто «гастроном».

– Скажите, – спросила я уборщицу, – Лариса Ивановна на месте?

– Лариса Ивановна? – прищурилась тетка со шваброй. – Это бывшая хозяйка что ли?

– Да? – удивилась я. – Уже бывшая?

– Продала… – ответила тетка. – Продала магазин и уехала. Говорят, вроде в Англию, сейчас все туда уезжают. Понахапают денег – и в Лондон!

Вот в Лондоне как раз-то мы и встретились с Ларисой. Я приезжала туда в русский читательский клуб, в магазин, проще говоря, презентовала свою новую книжку. Лариса туда пришла как постоянный клиент магазина, мы встретились с ней абсолютно случайно. Смешно сказать, я даже подписала ей автограф. Она мне показала одно уютное местечко, мы там присели выпить чай. Вспомнили наш город, наш камерный театр, в который больше никогда уже не попадем. Тогда она и рассказала мне свою историю.

О вреде вегетарианства

Отречемся от старого мира

Все идеи приходят в этот мир примерно одинаковыми, все они беспомощные и голенькие, как младенцы, но все имеют право на жизнь. И если поработать над своей идеей хорошенько, из любой может вырасти что-то стоящее.

Новые соседи напросились ко мне в гости. Молодая пара, с двумя детьми, они переехали в город из дальней станицы, сняли дом на нашей улице, отдали детей в нашу школу. По телефону эти красавцы заранее меня предупредили: «Ты с шашлыком не колготись, мы вегетарианцы». Я почему-то сразу насторожилась. Прежде всего потому, что я совсем не собиралась колготиться. «Ладно, – думаю. – Кума с возу – кобыле легче». Шампиньонов на решетку кинула, огурцов-помидоров порезала… А потом взяла и нажарила поросятины.

Не люблю вегетарианцев. Не люблю, когда они говорят: «Мы вегетарианцы». Я вообще не выношу никаких ограничений. Не хочешь шашлык – не ешь, никто тебя не заставляет, зачем же сразу декларировать направо и налево – «Мы вегетарианцы! Мы вегетарианцы!»? И вечно они портят нам, грешникам, аппетит, как сядут, как начнут свои лекции о вреде животного белка… Мы все о вреде знаем, сейчас вредом животного белка никого не удивишь, все грамотные, все умеют в Гугле забивать «вред животного белка». И что вы думаете, от мяса и от алкоголя вред, а от вегетарианства сплошная польза? Ничего подобного. О вреде вегетарианства я вам сейчас кое-что расскажу.

Все началось весьма-весьма оптимистично. Как я уже сказала, прошлой осенью, когда дети пошли в школу, звонят мне соседи и говорят: «Нам нужно познакомиться». Им нужно познакомиться. «Ну, хорошо, – я думаю. – Знакомьтесь».

Приходят всем составом: мама, папа и детишки. Колонну возглавляет Люба – колоритная молодуха, крепкая, сбитая, румяная, и в жизни не подумаешь, что она вегетарианка, так и напрашивается к ней на тарелку бутерброд с колбасой и вприкуску кусочек копченого кубанского сальца. Спокойная, как танк. Села в кресло – ни разу не двинулась. Только команды пухлой ручкой раздает. Дочка заплакала – она мужу кивнула, чтоб подскочил, успокоил. Сын в шнурках запутался – она мужу опять, чтоб распутал шнурки. Салфетки далеко – подай ей салфетки и грибочков заодно подложи.

Муж, Дима, на подхвате у нее, худой, загадочный, вертлявый. Так смотрит вдумчиво и слушает внимательно, а что он там себе соображает, сразу и не скажешь.

– Как вкусно, – говорит, – ты помидоры приготовила. Вроде бы обычная вещь – помидоры со сметаной, я обычно сметану вообще-то не ем, но вот эти помидоры так вкусно у тебя получились… Даже удивительно.

Ничего удивительного. Я в сметану сыр добавила, овечий, и оливок туда с чесноком, для запаха, точнее, для отвода глаз. Чтоб мне не говорили, не ломались чтоб у меня за столом. А то начнут рассказывать, что на сметану они еще кое-как согласны, а сыр им вообще-то нельзя, в нем казеин. А-я-я-й! Молочный белок – страшная вещь! Не надо жрать его в три горла, тогда он ни понос, ни золотуху не будет вызывать.

Детишки у стола крутились, тоже худенькие в папу, маленькие. Маленькие, а уже усвоили, что маме нужно говорить, а что не стоит. Глядят на поросенка моего и делают вид, что им страшно. Уж так испугались они поросенка, а монстров своих в Майнкрафте не боятся. Животных, говорят, им жалко, нехорошо животных убивать. А сами мечут, мечут, мечут постоянно булочки, семечки, яблочки, грибочки, помидоры у отца отобрали…

– А ну-ка кыш отсюда! – мать их сразу от стола разогнала. – Играйте в мячик! Дайте нам поговорить.

За мячом побежали, а сами жуют, жуют, жуют. Как пробегут мимо тарелки – так сразу ее под ноль. И к матери:

– Как вкусно! Мам, кабачки прям как чипсы! Вкусные кабачки!

Естественно. Я ж эти кабачки, когда валяла в сухарях, взяла и заодно в желтках немножко помочила, из лучших побуждений. А что вы мне прикажете? Гостей встречать картошками в мундире? Тем более они пришли голодные. Все время про еду мне что-то объясняли, не поняла, что именно, чего-то там «мюсли, мюсли»… «Какие, – думаю, – мюсли? Борща вам всем кастрюлю надо наварить, и чеснока туда, и половник побольше».

Черт дернул поделиться точкой зрения. Взяла сказала, что детей ни в чем не стоит ограничивать, что дети в отличие от взрослых не объедаются, и я за всю жизнь не встретила ни одного ребенка, который обожрался мясом или рыбой. А всякой гадостью, всеми этими чипсами, пиццей, конфетами – вот этой дрянью дети объедаются, толстеют, аллергию зарабатывают. А если маленький поест лапши с цыпленком – лапша ему не навредит.

Оспорили. Сказали, навредит. Пока он маленький – не будет объедаться, а вырастет – и начнет наворачивать. Смысл привыкать к опасной пище?

– Что значит привыкать? – я возразила. – Мы, значит, выросли всеядными, а детям даже шашлычка попробовать нельзя?

– Не стоит, – отвечают, – даже пробовать.

Оказывается, все, кто по шашлыкам тоскует, на самом деле хотят не мясо, а вкус мяса. Это как сигареты: кто не попробовал, тому они и не нужны.

– Поэтому, – сказали вегетарианцы, – мы своим детям ни рыбу, ни мясо не предлагаем.

Они не предлагали, а у меня однажды был грешок. Детишки забегали к нам частенько, играли с моей дочерью и оставались на полдня. Я, конечно, кормила тем, что было. А было у меня полкастрюльки обычного классического борща с говядиной. Я налила по мискам, честно отлавливала мясо из порций детей-вегетарианцев. Совершенно случайно в тарелку к мальчишке проскочил один кусочек. И он меня так сразу строго, как директор, спрашивает:

– Что это?

– Извини, – я устыдилась. – Сейчас уберу.

– Не надо, – говорит.

И съел! И ничего страшного с ним после этого не случилось. Он не объелся, его не вырвало, он не бредил по ночам говядиной. Проглотил и побежал играть. Правда, на всякий случай родителям об этом мы рассказывать не стали.

Но, слава Богу, это были не сумасшедшие фанаты чистого веганства, которые кормят детей только семечками. Нет, мои соседи были относительно нормальные родители, они разрешали детишкам сыр, молоко, не спорили с яичницей в гостях. Сами же они ни молока, ни яиц не употребляли, морепродукты тоже, если не считать красной икры и только на Новый год. Такая принципиальность вызвала мое удивление, потому что ребята приехали из кубанской станицы, а в тех жарких степных краях многие уверены, что вегетарианство – это разновидность лесбиянства, а про веганство там вообще не слышали. В тех краях потомки казаков предпочитают тяжелую пищу, в духовку отправляют свинину с майонезом, и чем жирнее кусок, тем лучше. Цыпленка не считают мясом, он просто чипс. И невозможно представить, чтобы кто-то из казаков отказался взять к пиву жирную кубанскую тарань.

Средний вес кубанской женщины приближается к сотне килограмм, и очень часто тут встречается именно такой дуэт, с которым я вас познакомила: такая вся устойчивая, полная, экономная в движеньях женщина и шустрый, хитрый мужичонка. Он где-то целый день мотается по городу по мелким халтуркам, она придерживается одного маршрута – от кухни к супермаркету, от супермаркета до кухни. Мадам садится на переднее сиденье мужниной машины степенно, неторопливо, без всяких комплексов, скорее даже с гордостью, выставляя вперед круглый живот. А мужичок за ней несет пакеты, сумки, швабру, пальму, детский велик…

По выходным эти семейки обязательно жарят шашлык, никуда не денешься. Для своих шашлыков они строят специальные печи-мангалы, на которые у них дикий спрос. И только тяжкий недуг, да и то не всегда, способен ограничить в еде жителя южной станицы. А тут вдруг раз – шарлотка без яиц, лапша без курицы, и даже селедка под шубой без селедки. Если бы меня так кормили где-нибудь в римской дешевой гостинице, я бы не удивилась. Но чтобы наши люди? Жарили шашлык без мяса? Я решила спросить напрямую.

– И как же вы до жизни такой докатились?

Муж Дима улыбнулся мне в ответ загадочно, а молодуха отвечает:

– Да просто я три года проработала на свинокомбинате. В станице нашей свинокомбинат большой. Три года ела мясо с мясом. Каждый день. На завтрак, ужин и обед. Колбасы, сосиски, тушенка, вырезка, карбонат, шея, сальце копченое, ребрышки, ножки на холодец… Три года, холодильник открываешь – мясо, мясо, мясо. У меня аж панкреатит начался. Аж поджелудочная крякнула. И камень в желчном пузыре. И аллергия на белок. Давление скакнуло. Как приступ шандарахнул – так я моментом и прозрела. – Ах вот оно в чем де-е-ло!

– Да… Теперь на мясо смотреть не могу. Свинью увижу – тошнота. Или едешь мимо фермы… За километр эту вонь унюхаешь, так и кажется, что от меня еще воняет… Сама не знаю, как я там три года выдержала, в колбасном цеху. Сбежала я с такой работы, решила – все, завязываю с мясом. И муж меня поддержал.

– Да, – муж кивнул с готовностью. – Я поддержал. Мне это было совсем не сложно. И вот сейчас я тоже решил послушать Любу, и мы переехали из станицы в город. Мы как-то вдруг оба захотели поменять свою жизнь.

Он говорил неторопливо, высматривая, что бы еще слямзить со стола, но слямзить было уже особенно нечего, его детишки, как ураган, все смели. И я пошла на кухню за мороженым и бананами. Вернулась с бутылкой вина.

– Ну… Раз такое дело… За вашу новую жизнь можно немножечко выпить.

Я открыла бутылку сухого, неплохого, не буду рекламировать, как говорится, хорошее открыла я вино. И наливаю. Они так осторожно за бокалами следят и двумя пальчиками мне показывают:

– Нам вот, вот, вот! Немножко нам, по чуть… Только попробовать.

Смотрю на них и думаю: по ходу пьесы, они еще на винзаводе где-то успели поработать.

Странной мне показалась эта парочка. Не едят, не пьют, детей не кормят, работу бросили. Чем занимаются? И оказалось, что молодая семейка еще пока ничем не занимается, но собирается заняться. Они переехали в город, чтобы открыть ресторан.

– Да, мы хотим открыть веганский ресторан, – сообщила Люба. – Я всю жизнь мечтала, чтобы у меня был свой ресторан. Я обожаю готовить.

– Да, Люба очень хорошо готовит, – подтвердил муж, – но прямо вот сейчас у нас нет денег на настоящий ресторан, мы пока решили открыть виртуальный, то есть службу доставки здоровой еды.

– Это несложно, – жена объяснила. – Дима делает сайт, я составляю меню, нанимаю кухарку, курьера, контролирую все, рекламирую, и так потихоньку, потихоньку, раскручиваемся по фитнес-клубам, по СПА салонам… А потом можно будет и настоящий ресторан открывать.

– И что там будет? – спросила я. – Салатик из капусты? Винегрет?