Ёнька

Переболев в себе упрёк, я решился.

– Привет, Ёнька, – сказал я, приблизившись. – Ты опять бросил маму в волшебном лесу?

– Ёнька? Ха! – ухмыльнулся мальчик. – А вы Бамалей? Ну-ну… Давно вас не было видно. Опять будете кривляться?

Мой подросший друг выглядел озлобленным, но по тому, как вновь заиграли цвета, я догадался, что он рад встрече. Это придало уверенности.

– Нет, зачем мне кривляться? Разве было так? Я с тобой всегда честно.

– Со мной вы, может, и честно, – проворчал Ёнька, не поднимая глаз.

– Чего это ты меня как звать-то стал? На «вы» почему-то…

– Ну так… А как надо?

– Лучше на «мы». Или хотя бы как раньше… Сестрёнка твоя? – я указал на девочку со львом.

Вслед за рукой я и сам обернулся, и тут же увидел, как… Нет, не могу вспоминать такое на ночь глядя! Аж сердце замирает… Завтра утром как-нибудь допишу.

Через выход

Вот и утро… А вспоминать о том, что произошло в тот день, по-прежнему непросто. Забегая вперёд, скажу, что случившееся не могу назвать иначе, как абсурдом. Даже я, человек многое повидавший, не сразу смог принять увиденное. Дело в том, что к особенностям среднего мира очень быстро привыкаешь. Начинаешь верить, что судьба, скроенная из случайностей, дальше здравого смысла отклониться не может. И уж если кулак сжимается вовнутрь, то ему никогда не сложиться наружу. Средний мир казался незыблемо предсказуемым. Но девочка, замершая у выхода из волшебного леса, вот-вот должна была нарушить все представления о здравом смысле.

Я же видел, когда разговаривал с Ёнькой, её взгляды на нас… Я чувствовал беспокойство, с которым малышка теребит плюшевую игрушку. Видел переминающиеся ножки, сведённые носок к носку, и расползающуюся трещину двух миров. Мне бы поторопиться, но опомнился я лишь тогда, когда кроха побрела к выходу из волшебного леса. Да-да, не ко входу, а именно к выходу! Когда я осознал это, меня словно морозом пробрало. Пускай очередная дыра на стыке миров! Пускай серость и запах гари! Это сложно, но можно залатать. Но никто никогда не должен входить в волшебные леса через выход! Это правило незыблемо. Оно ни разу не нарушалось! Даже я не мог представить последствий, поступи кто-то иначе. Однако малышка входила в лес именно таким образом.

– Стой! – закричал я, но звук моего голоса умер, едва сойдя с губ. Волшебный лес уже протянул к девочке свои жадные руки. Он не хотел подпускать к ней спасительные слова.

Не думая, я подал Ёньке руку. Видя моё отчаяние, он схватил её. Мы побежали.

Я на ходу искал в заборе хоть что-то похожее на вход. Напрасно. Даже кучу кирпича, по которой мы когда-то перелезали внутрь, убрали. Я убеждал себя, что успею забрать девочку и выскочить из волшебного леса до того, как произойдёт ЭТО. Что именно значилось под «ЭТО», я не знал, но был уверен, что оно неизбежно и ужасно.

До ворот оставалось не больше десяти шагов. Ещё было видно голубенькое платье среди деревьев. Я верил, что у нас есть шанс успеть, но споткнулся и попал ногой в трещину, которая появилась от когтя тряпичного льва. Тротуарная плитка под ногами затрещала, словно тонкий весенний лёд. Земля провалилась. Чёрный, как смола, поток принял нас с мальчиком и потащил, раздирая в разные стороны. Ёньку он тянул к воротам, а меня к Причалу.

Мы бултыхались, держась за руки и не чуя дна. Ветер, взявшийся невесть откуда, сбивал облака в тучи и впихивал их в волшебный лес через рамку ворот. Поток давил в грудь, сцепка рук натянулась струной. Грязь била в лицо маслянистой волной. Я не мог ни перехватить, ни взять крепче руки мальчика. Поразительно, сколько силы нашлось в его тонких пальцах. Он держался. В рот Ёньки набивалась грязь, а тело его распухало прямо на глазах. Моё же с каждой секундой становилось всё меньше и слабее, словно вымывалось под липким потоком.

Волны бились о гранит выхода, ветер гнул и ломал деревья. Если бы я окончательно не потерял вес, нас обязательно разлучило бы. Но перемены в телах нарушили равновесие. Мальчика, словно пустую бочку, вздыбило на вершину волны. Он же, в свою очередь, как пробку выдернул меня и бросил в лес по ту сторону ворот. Я упал на дорожку и потерял сознание.

Когда очнулся, вокруг было тихо. Я боялся открыть глаза, думая, что мой друг утонул, но, услышав знакомый голос, тут же вскочил на ноги.

– Это что такое? – басисто гудел Ёнька. – Ты чего наделал, Бамалей? Где мы?

Его выканье куда-то испарилось, да и было от чего. То, что я видел перед собой, казалось невероятным.

Ёнька был громадным. Ростом в три нормальных взрослых человека, он казался нелепой пародией на самого себя. Грязные, но рыжие кудри, круглые красные уши, кулаки, как пудовые гири. Даже сидя на земле, мальчик был так высок, что мне приходилось задирать голову, чтобы увидеть его лицо. Я же был не выше скамейки.

– Ты куда нас притащил? – пробасил мой друг.

Казалось, что новые размеры нисколько его не смущают. Мальчик счищал с себя грязь, которая сохла прямо на глазах. Она, рассыпаясь в пыль, тут же выветривалась, хотя от урагана не осталось и ветерка.

– Думаю, что мы в лесу, – ответил я и с опаской посмотрел на нос Ёнькиного ботинка. Тот торчал рядом с моим плечом и казался непропорционально большим.

Я поднялся, сделал шаг в сторону и посмотрел на ворота. Они были на месте, как и солнечное воскресенье у Причала. Не было ни намёка на смоляной поток или взломанную дорожку.

– Ёнька, – сказал я, – знаешь, что я думаю? Давай-ка ты вернёшься?

– Бамалей, смотри, – перебил мальчик и поднялся на ноги.

Его толстый палец взметнулся вверх и указал куда-то в глубину леса. Я забылся, разглядывая его. Ёнька же, как игрушечного, поднял меня за шиворот и развернул в нужном направлении. Вдалеке мелькнуло платье девочки. Потом показалась сгорбленная и страшная старуха, которая держала малышку за руку и уводила всё глубже и глубже в лес. Спешила, тянула за собой.

– Ах, ведьма, подкараулила-таки, – выругался я.

– Это кто? – пробасил мальчик.

– Сестрёнка твоя, – ответил я.

– Сам вижу. А рядом кто?

– Обида.

От увиденного настроение моё стало совсем никудышным. Углубляться в лес не было никакого желания. Снова поднялся ветер, тучи сгрудились меж веток, не пропуская света. Мне так нестерпимо захотелось увидеть пятнышко света, что я закрыл глаза и выдумал себе луч. Когда открыл, то удивился, найдя свет прямо там, где я его и желал.

– Так вот как оно работает! – засмеялся я. Другие лучи тут же прорезали тучи и запятнали дорожку.

– Не вижу ничего смешного, – пробасил Ёнька. – Надо Светке позвонить, пускай назад чешет.

Мой приятель порылся в кармане и извлёк оттуда мокрый мобильник. Едва коснувшись взглядом экрана, он застыл. Только огромные пальцы шевелились, тыкая и, на удивление, куда-то попадая.

– Ёнька, ты где? – робко поинтересовался я.

– Я щас, – ответил друг, погружённый в загадочный процесс.

Из телефона донеслись звуки выстрелов и криков.

– Ты знаешь, Ёнька, нам, конечно, спешить особо не стоит, и я думаю, что мы везде успеем, но надо бы идти. Хотя нужно сначала тебя привести в порядок. Ты как?

– Я и так в порядке, – хмуро ответил мальчик и убрал телефон. – Пошли быстрее.

Свет перед нами истончился до мутноватых нитей.

– Ты не торопись, – предложил я. – Ни одна геройская цель не стоит дороги без радости.

– Умный? Или струсил? – буркнул мальчик. – Мама говорит, что ты невоспитанный и хам. Я сам пойду.

– Одного я тебя не отпущу, – запротестовал я.

– А что ты сделаешь, малявка? – Ёнька неприятно улыбнулся и перешагнул через меня.

– Ёнька! – окликнул я друга и поспешил вслед за ним. – Ну подожди! Ну не спеши ты так! Она же и тебя приберёт. Улыбнись хоть разок! – уговаривал я, едва за ним поспевая.

– Из-за тебя теперь все меня Ёнькой дразнят, – ворчливо отвечал Ёнька, – Бамалей, всегда с тобой какие-то неприятности!

– Так хорошее же имя!

Мой друг был несправедлив, но спорить я не стал. Не знаю, что с ним произошло, пока меня не было, но мальчик слишком сильно изменился. Я бежал за ним и просил подождать. Говорил, что нам нужно подумать, что старуха и нас заберёт, если мы не изменимся, что сейчас от радости зависит больше, чем от смелости. Мой друг не хотел меня слушать. Единственное, чего я добился, так это того, что он замедлил шаг. Я обогнал его, развернулся и пошёл спиной вперёд, выдумывая на ходу новую линию поведения.

Я шутил, рассказывал самые смешные истории и кривлялся. Я притворялся, что мне весело, а сам чувствовал нарастающее беспокойство. Что-то ещё, кроме гигантских размеров, появилось в Ёньке. Цвета рядом с ним были такими же сочными, как и раньше, но очень уж резкими. Белое – ледяных оттенков, красное – опасных, а чёрное – поглощающее. В лесу эти цвета выглядели ядовито.

– Ёнька, да пойми же ты, – убеждал я, – здесь всё так, как мы думаем. Выбрось уже весь хлам из своей головы. Попробуй, чтобы светло. Смотри, как красиво может получиться.

Так говорил я и мечтами своими создавал невиданных и ласковых зверей. Те из-за деревьев косились разноцветными глазами, но, видя Ёнькино настроение, на дорожку выходить не решались. Только за его спиной они ступали на тропу и долго смотрели вслед.

– Нет тут никого, – ворчал мальчик. – Ну и ладно! Не нужен мне никто, раз я никому не нужен!

– Как это не нужен?!

– Светочка, всё у них Светочка! – сам с собой разговаривал мальчик. – А она ябеда! Я всегда плохой! Никому не нужен.

– Ну, это ты зря, – успокаивал я. – Особенно сейчас. Это слабые никому не нужны, а ты вон какой. А хочешь дождь? – спросил я и обрушил на нас очищающий ливень.

– Дождь – да, – отплёвывался от назойливых капель мой друг. – Дождь – это правильно.

– Подожди, – остановил я Ёньку у волшебного цветка, – он пить хочет. Напоим? Просит.

– Цветы не просят, – ответил мальчик. – Это ты здесь болтун. А этот мог и под дождём напиться.

Он нахмурился и упрямо потащил тучи вслед за нами. Я отстал, позволил лепесткам слизывать капельки с рук, затем догнал мальчика. Вокруг нас сложился двойственный пейзаж. Впереди, там, куда смотрел Ёнька, был мрачный дождливый парк с помятыми лавочками и искорёженными деревьями. За спиной же мальчика под моим взглядом переливался лучами волшебный лес. В лесу том была жизнь: дорожка распадалась развилками, белый цвет садов растворял тучи, удивительные птицы пели волшебные песни. Ёнька же не видел и не слышал этого. Словно зачарованный, он шёл тропой Обиды. Говорил только о себе и редко вспоминал про сестрёнку. Ох и тяжело же мне давалось творить настроение! Только один раз, отвернувшись от друга, я подумал, что всё вдруг наладилось. Мир перед нами стал таким же светлым, как и за спиной. Я даже успел порадоваться, но, обернувшись, друга своего не нашёл. Поиски много времени не заняли. Увидев тучу, зависшую над плакучей ивой, я сразу же пошёл туда. Ёнька скрючился на корточках, спрятавшись под деревом, и что-то делал в своём телефоне. Доносились крики и звуки стрельбы. Признаться, я несколько рассердился. Представил то, что хотел, и Ёнькин телефон вытек из рук мальчика разноцветными каплями. Капли были похожи на буквы, пистолеты и крошечных монстров. Упав в траву, первые остались лежать кучкой, а монстры похватали оружие и разбежались. Я незаметно вернулся на тропу и начал что-то говорить, словно бы тут и был. Ёнька вышел ко мне хмурый и растерянный, словно и он такой же, как и был. Мы пошли дальше.

Я веселил мальчика, по-доброму злил, катался на Ёнькиной ноге, обхватив её руками. Я изо всех сил гнал беспокойство, способное убить хрупкий волшебный мир за Ёнькиной спиной, но мой друг оставался хмурым.

Ёнькин абсурд

Надо продолжить писать, пока эмоции живы и не перепутались в моей голове со здравым смыслом. Честное слово, если отложу на пару дней, то не смогу даже себя убедить в том, что всё это не приснилось.

Итак, мы шли по тропинке, а тучи висели так низко, что порой голова Ёньки терялась в тумане. Мы несли вперёд свои непохожие друг на друга миры – волшебный и капризный. Иногда моё настроение побеждало и солнечные зайчики рассыпались на дорожке. Ожившие, они прятались по кустам, подсвечивая тёмный парк своей игрой. Когда же Ёнькино настроение брало верх, из земли лезли бледные и скользкие грибы, чавкали и хрустели под ногами, пахли болотом. В такие минуты мой великан становился вздорным и неуправляемым. Он обвинял меня во всех своих ошибках, назойливо требовал внимания. Казалось, что капризы его выросли вместе с телом, а всё хорошее скукожилось в прежних размерах. Я изо всех сил пытался подкормить маленькое доброе, не скупился на похвалы и чудеса. Задобренный, мальчик на некоторое время веселел, становился великодушным. Однако очень быстро всё возвращалось на свои места. Подобная ненасытность в случае со взрослыми людьми – обычное явление, но Ёнька… он рвал моё сердце.

– Где ты был всё это время? – с обидой спросил мальчик. – Даже Причал свой укатил и ничего не сказал!

– Как же? – растерялся я. – Я же тебе сказал, что ухожу.

– Ну да, за Менябросилем, – Ёнька скривился. – Как будто я поверю. И что, нашёл?

– Нет, – признался я. – Одному там сложно. Если хочешь – можем вместе.

– Я с тобой никуда не пойду. Ты врун.

– Но ведь сейчас же идёшь?

– Я за Светкой иду, а не с тобой, – Ёнька пнул камушек.

– Хорошо, – улыбнулся я. – Время пройдёт, остынешь. Нам с тобой ещё много нужно сделать вместе. Вот спасём твою сестрёнку, и я тебе такой красивый мир покажу.

– Нет, – мальчик остановился. – Нет! Не пойду я с тобой ни в какой красивый мир! Обещай, что не заставишь никуда идти с тобой.

– Хорошо, – растерялся я. – Обещаю. Если сам не попросишь – с тобой не пойду. Только лучше бы ты снял с меня это обещание. Так было бы всем лучше.

– Нет! – крикнул Ёнька. – Ты врёшь, а меня потом дразнят! Надо мной до сих пор все смеются.

– Разве это плохо, когда смеются?

Видя, как расстроен мой друг, я понимал, что не улавливаю чего-то важного. Но я и в самом деле не сталкивался с ситуацией, в которой смех мог бы мне навредить. Да, иногда люди думали не так, как я. Бывало, и смеялись недобро. Но ведь это их ошибочные мысли и их неуместный смех. «Может быть, Ёнька забыл, как было? Может, он думает, что обманулся? Перестал себе верить? Или это ворота перевернули его и из неунывающего сделали нытиком?»

– Ёнька, закрой глаза, – попросил я. – Расскажу тебе, как было, пока тебя рядом не было.

– Нет уж, лучше я. Врать я тоже умею, – сердито ответил мальчик. – Сам закрывай.

– Ладно. Тогда давай вместе закроем, но выдумывать будешь ты.

Ёнька состроил недовольную гримасу, но зажмурился. Я тоже. На наше несчастье, чтобы включить фантазию, моему другу потребовалось всего несколько секунд. Дорожка под ногами исчезла. В голове завертелись какие-то яркие и непонятные картинки, мелькнули зубастые пасти монстров из компьютерной игры, айсберг на стене моего Причала. Потом земля снова коснулась ног, крутанувшись на бешеной скорости, и опять пропала. Мы покатились по крутому склону, перелетели через пустоту и растянулись на сыпучей морской гальке. Я замер и отдался чувствам. Ловил лицом брызги, слушал шум моря, облизывал солёные губы. Наконец, не поднимаясь, открыл глаза.

Передо мной раскинулся океан. Бушующий, он ходил бурунами и простирался так далеко, насколько хватало взора. От его дикой, беспокойной красоты веяло силой и прохладой. Хотелось смотреть на это бесконечно, но не получилось и десяти секунд. Бегущая к берегу волна вдруг обрела формы морского чудища. Лупоглазое, с пастью, усыпанной острыми кривыми зубами, оно неслось прямо на нас. Я закричал, схватил Ёньку за штанину, и мы отползли подальше от опасного края. Чудище лязгнуло зубами и зарылось в каменистый берег. Только тут до меня дошла вся нелепость пейзажа. Океан, которым я любовался, стоял на боку. Водяная стена, дышащая волной и пеной. Один её горизонт уходил высоко в небо, а другой подсвечивался где-то далеко внизу, под берегом. Чайки с мощными лапами стервятников орали и метались над беспокойным простором вверх-вниз. Некоторые пикировали, прокалывали берег насквозь и исчезали под ним.

– Ты посмотри! – ахнул я и дёрнул Ёньку за палец. Но мальчик, как зачарованный, смотрел в океан.

Ожидая угрозу и с других сторон, я огляделся. Галечная полоса была такой ширины, что едва ли уместила бы двух китов, реши они вывалиться на берег. Напротив стены океана возвышалась каменная стена. Верхней её границы также не было видно. Меня коротко посетило чувство страха, и я снова изо всех сил дёрнул Ёньку за палец. Он моргнул, будто очнулся, и в тот же миг в стене распахнулись ворота. Нам явился шумный и пёстрый восточный базар. На покатом косогоре за воротами были намешаны палатки и люди. Пространство виделось, словно на ладони. Среди шумного гама развевались ткани и флажки. Смуглые серые карлики курлыкали что-то на непонятном языке. Они бегали на коротеньких ножках, задевали друг друга и покупателей, ковали длинные сабли, которые тут же раскрашивали красной краской. Огромные дети носились по рядам, таская за собой непослушных, но обезволенных родителей. Синие верблюды с голубиными головами, переливаясь чешуёй, караванами выходили из ворот и терялись под набегающими волнами. Другие, с головами дельфинов, выходили из моря и шли к городу, нагруженные тяжёлыми мокрыми тюками.

– Там была мама, – произнёс Ёнька, вернувшись взглядом в море. – Она была на той лавочке.

Я опешил. Казалось, что мальчик не замечает ни волн, ни опасностей, ни разноцветного рынка. Он указывал куда-то перед собой, но я, сколько ни всматривался, ничего там рассмотреть не мог.

– Ёнька, ты что? Там же вода. Ты лучше посмотри вон туда! – я указал в сторону рынка. – Ты видишь Светочку? Ведьма там? Тебе же видно сверху?

Мальчик поднялся и принялся вглядываться в рыночную толкотню. В этот момент чернявый парень в длинном арабском платье спрыгнул с проходящего верблюда и подбежал к нам. Он оказался вполне обычных размеров, непомерно улыбчивым и очень подвижным. Молодой человек с разбега хлопнул Ёньку по плечу.

– Привет, – сказал он, умудрившись одним словом обратиться и к мальчику, и ко мне. – Как дела? – спросил, глядя на Ёньку.

– Отстань, – хмуро произнёс мой друг.

– Вы здесь не видели девочку с Обидой? – поинтересовался я у незнакомца.

– У старухи в дальнем конце нора, – ответил тот, не глядя на меня, – там всегда на ужин много народу. Такие вот, как он, – молодой человек опять хлопнул по плечу моего друга.

– Хорошо кормит? – продолжал я расспрос.

– Ха-ха! – засмеялся шутник. – Она не кормит, она ест их.

– А, ну да… – не удивился я.

– Как это ест? – спросил Ёнька.

– Так, а куда ей вас ещё девать? Сами же идёте, – пожал плечами парень. – Что-то у вас тут не так, – он постучал пальцем по голове.

– Покажи нам дорогу к норе, – попросил я.

– Вот приставала! – нахмурился молодой человек и посмотрел в сторону ворот. – Да вон же твоя ведьма, – он указал на рыночную аллею. – Кого-то уже прихватила. Если ещё и этого дуралея приведёшь, то без ужина не останется.

– Это кто дуралей? – глаза моего друга сузились, пальцы сжались в огромные кулаки.

– Да что с тобой не так-то? – удивился чернявый.

– Мы к тебе приставали? – набычился Ёнька. – Тебя кто звал? Это что, твой берег?

Длинные волнистые волосы чернявого прямо на глазах раздулись и ожили змеями. Зашипели, оголили зубы, задвигались перед глазами. Парень же, не переставая улыбаться, собрал их в пучок и перевязал резинкой.

– Слушай, а пойдём на закате в «Штаны» играть? – предложил он Ёньке, словно ничего и не произошло. – Ты как раз подходишь, а у нас одного не хватает. Идёшь?

– Извините, у нас дела, – сказал я и отвёл друга. – Ёнька, да что с тобой? – прошептал я. – С такими мыслями нам не Свет-ланку спасать, а самим бы уцелеть.

– Так что насчёт «Штанов»? – крикнул нам чернявый.

– Вы извините, пожалуйста, – рассердился я, – но нам надо это… – и я махнул в направлении ворот.

– Так вас всё равно не пустят. – Молодой человек подошёл и засунул руку Ёньке в карман. – Деньги за вход надо, а у вас нет.

Я покопался в своём и достал оттуда маленькую плоскую ракушку да пару слизняков.

– Ну хоть так. Пускай морские, – чернявый, кажется, огорчился. – Пока разменяйте, а я вернусь.

И он убежал.

– Вернусь… – проворчал Ёнька, с некоторой грустью глядя вслед чернявому.

– Он вернётся, – невесело ответил я.

– В карманы лазает, – буркнул Ёнька, но при виде слизняков оживился. – Можно я сам денежки поменяю?

И он протянул ладошку размером с тазик. Я пожал плечами и отдал мальчику и раковину, и обоих слизняков.

Обменный пункт нашёлся без труда. Прямо за воротами, у самой дороги, стояла маленькая старушка со сплющенным лицом и раскосыми глазами. При ней не было ни ларька, похожего на мой, ни даже столика. Только она и длинная очередь желающих поменять морские деньги на городские. Получив от очередного клиента слизняков, старушка засовывала их в правый карман, а из левого доставала липовые листочки. Тщательно проверяла их на свет, перед тем как отдать. Слизняки тут же выбирались из дыры в платье и вереницей тянулись обратно к морю. Ракушки же обменщица бросала на дорожку. Несмотря на то что бизнес её выглядел весьма сомнительно, очередь завивалась змейкой. Стоило нам пристроиться в её хвост, как за нами тут же встали другие.

Обмен шёл бойко. Раскосая торговалась за каждую ракушку и пыталась навязать клиенту лишний липовый листок. Тот ругался и отказывался брать. Старушка притворно соглашалась, но стоило бедолаге отвернуться, как она умудрялась всунуть лист ему в карман. Все это видели, но снова и снова попадались на коварство обменщицы.

– Обманет, – произнёс Ёнька. – Бамалей, она нас обманет!

– Всё будет хорошо, – ответил я и сжал толстый палец.

Когда очередь дошла до нас, мальчик отдал и ракушку, и слизняков. Торгашка поступила с ними так же, как и со всеми остальными, но, покопавшись в том кармане, где держала липовые листочки, пожала плечами.

– Всё! – объявила она в очередь. – Деньги закончились. Обменный пункт закрыт. Кому очень надо, можете идти вон туда, – она указала рукой куда-то вдаль, – капусту рубить. Ещё кислая, но красная. Можно.

– Где наши денежки? – вдруг взревел Ёнька не своим голосом и навис над старушкой.

– А нету! – дерзко ответила та и развела руками.

– Отдай обратно! – потребовал мальчик.

– Ёнька, да что ж это такое-то? – растерялся я. – Где тебя так?

– Ну не ной уже, а! – фыркнула обманщица. – Тоже мне ценность! Надо – нагнись и насобирай.

И в самом деле, земля вокруг была усеяна ракушками и расползающимися слизняками. Ёнька нагнулся было, пытаясь отыскать свои, но передумал. Зло засопел и двинулся вперёд.

– Я без денег пройду, – набычился он.

Пройти у него не вышло. Прямо на наших глазах старушка исчезла. На её месте возникла собачонка со злобным человечком на спине. Ростом человечек был невелик, но головаст, лохмат и одноглаз. Посмотрев на нас, он зло ощерился и сдавил когтистой лапой голову бедного зверька. Собачонка зашлась истошным лаем. Эта парочка была совсем маленькой и для Ёньки угрозы не представляла, меня же обидеть могла. Понимая, что сила на нашей стороне, я спрятался за Ёньку.

– Какая страшная! – пожаловался мой друг и попятился назад, рискуя меня раздавить.

– Ёнька, она же маленькая, – пыхтел я, толкая его вперёд. – И Страх, который на ней, тоже пока ещё невелик. Ты же хотел драться? Ну? Самое время!

– Она огромная! – взвыл мальчик. – И этот! Одноглазый!

Я выглянул из-за ноги и увидел, что злобная парочка и вправду значительно подросла.

– Ну что я им всем сделал? – захныкал Ёнька.

– Ну нет, так мы кого надо не спасём, – произнёс я ровным и тихим голосом.

Я вышел из-за ноги моего друга и встал прямо перед носом разъярённой собаки. Затем развернулся к ней спиной и сел на дорожку. Собачка зарычала, но не очень уверенно. Притихла.

– Пытался я по-твоему, Ёнька, да что-то никак. Давай-ка присядем. Думать будем.

– Не хочу.

– Садись-садись, – позвал я и очистил место от слизняков.

Мальчик отошёл, с подозрением глядя то на меня, то на собаку.

– Да садись ты! – потребовал я. – У меня шея уже болит голову задирать.

Ёнька сел, но смотрел не на меня, а на страшную парочку.

– Слушай, отрок, – улыбнулся я, – фантазии твои забавные в некотором смысле, но я к ним без восторгов, уж больно на игру компьютерную похожи… Сейчас будем ключ искать, потом с монстрами сражаться? Так? Да и ты в них какой-то… – я попытался подобрать слова, но не подобрал. – И страхи плодятся с такой скоростью, что никакого веселья не хватит. Ты почему о себе так плохо думаешь? Ты же хороший! Разве ты жадный? Разве злой или трусливый?