И снег будет падать на крышу

Поодаль от нас пытался отдышаться дядечка в шляпе. Где-то далеко впереди бежала влюблённая парочка.

– Против лома нет приёма, – вырвалось у меня.

Жорик растерянно развёл руками:

– Ну извините, медамочки. Они не каждый раз бывают, а бодаются вот так, стенка на стенку, ещё реже…

Настя показала ему кулак.

– Куда теперь? – Спросил Жорик таким тоном, словно ему очень хотелось погулять по ночной Москве, раз уж не вышло с театром.

– Домой! – Категорично сказала Настя. – Что хочешь делай, но чтобы через десять минут здесь было такси.

***

Утро было замечательное – летнее-летнее.

Я посмотрела на будильник, увидела, что уже почти одиннадцать, и мне оставалось только пожалеть, что большую часть этого прекрасного утра я банально проспала.

Дома никого не было. Я быстренько умылась, стараясь не вспоминать бабушкину реакцию на моё ночное возвращение, быстренько налила себе стакан молока, отрезала хлеба и колбасы. Ела торопливо – мне хотелось скорее на солнышко.

В десять минут двенадцатого я уже вытаскивала на балкон стул. Потом взяла томик Светлова, заправила волосы за уши и устроилась на этом стуле, картинно облокотившись правой рукой на перила, а в левой держа книгу.

Легчайший ветерок начал раздувать мои волосы. Солнце коснулось макушки.

На небе не было ни облачка. На скамейке во дворе грелись кошки, такие же счастливые, как и я. Поодаль катался на трёхколёсном велосипедике маленький мальчик.

Поначалу мне совсем не хотелось читать. Но глаза как-то сами начали цепляться за строчки. И Жанна д’Арк поскакала к осаждённому Орлеану, а рабфаковка повесила серенькое платье на спинку стула и опустила голову на подушку, чтобы увидеть страшный сон про гражданскую войну…

– Гена!!! – Послышался резкий, нечеловеческий крик.

Я вздрогнула и опустила книгу. По двору металась Евдокия Максимовна из первого подъезда.

– Гена, ты где?!

Я поняла, что она ищет мальчика. Мальчика нигде не было.

– Гена!!! – Она подняла глаза и увидела меня. – Марта, ты Генку нашего не видела?!

– Катался тут на велосипедике, – сказала я. – Вокруг клумбы. Это он?

– Он… На пять минут в магазин отошла!.. Гена!!!

Я бросила книгу и торопливо, как могла, спустилась во двор. Евдокия Максимовна, согнувшись в три погибели, уже заглядывала в подвал.

– Гена!!!

– Он бы не смог затащить туда велик, – сказала я.

Евдокия Максимовна замерла, медленно разогнулась – и вдруг кинулась на меня с перекошенным лицом…

– Дрянь! Дрянь! Пять минут присмотреть не могла за ребёнком!

Мои щёки обожгло оплеухами с обеих сторон. Я отлетела к стене, из моих глаз брызнули слёзы.

– Как присмотреть?! Я читала!

– Краем глаза должна была следить! Само должно получаться! Ты девочка! Какая из тебя мать выйдет?!

– Что здесь творится?!

Из подъезда вылетели Тишковы и незнакомая худенькая женщина в брюках и с хвостиком, похожая на Ахматову. Мирра Михайловна решительно влезла между нами и оттолкнула Евдокию Максимовну в руки Павлу Николаевичу.

– Евдокия Максимовна, вы с ума сошли! За что вы ударили Марту?!

Та вдруг как-то обмякла и закрыла лицо руками:

– Генка пропал… Сын с невесткой меня убьют…

– И в этом виновата чужая девочка?! – Крикнула женщина надтреснутым баритоном, и я поняла, что это не женщина.

– Я на пять минут отошла…

– Внук – ваш! Ответственность – ваша!

– Лазута, не нуди! – Вскинулась Мирра Михайловна. – Ей и так плохо. Евдокия Максимовна, присядьте сюда, на лавочку. Во что был одет Гена?

– В штанишки зелёные… В кофту голубую… Кепочку, тоже голубую… И сандалики, – Евдокия Максимовна испуганно переводила взгляд с Мирры Михайловны на Павла Николаевича и обратно.

Человек, которого назвали Лазутой, тем временем подошёл ко мне и протянул носовой платок. Я вытерла глаза и опустилась на соседнюю скамейку. Он пару секунд поколебался и сел рядом со мной.

– Гена был на велике, – сказала я. – Красного цвета.

– Я пойду искать, – сказал Павел Николаевич. – Вряд ли он далеко уехал. Либо на Большой Бронной, либо по переулкам катается.

– А если на бульвар?! – Евдокия Максимовна содрогнулась. – Там машин сколько!

– А на бульваре его моментально найдёт милиция. Мирра, побудь с Евдокией Максимовной…

– Нет, нет, Мирра Михайловна, я тоже пойду искать!

– Тогда давайте в разные стороны… Лазута, идите с Мартой к нам, налей ей чаю. Марта, это Лазарь Давыдович, наш очень хороший друг. Не стесняйся его, ступай к нам.

Меня потряхивало, и я плохо запомнила, как Тишковы и Евдокия Максимовна вышли со двора. Зато хорошо отпечаталось в моей памяти прикосновение сухой горячей руки с полированными ногтями, которая решительно сжала мою ладонь и потянула за собой.

В столовой остывал брошенный завтрак, на одном из стульев спала серая кошка Мышка. Лазарь Давыдович пододвинул к столу четвёртый стул, налил мне чаю, поставил прямо передо мной блюдце с домашним печеньем:

– Давайте, Марта, не будем нервничать. Когда у людей случается беда, им бывает всё равно, кого винить, лишь бы не себя.

Я молча поднесла чашку к губам и поняла, что мои зубы стучат о её край. Видимо, Лазарь Давыдович тоже это услышал, потому что спросил:

– Таблетку?

– Да нет, пока не надо… У меня дома свои лекарства, – сказала я. – У меня микроинфаркт был.

Лазарь Давыдович округлил глаза. Они у него были светлые, зелёно-карие, с маленькими зрачками – словно у рыси.

– Простите, а лет вам?..

– Семнадцать.

– А… – Ему явно захотелось куда-то деться. – Я слышал об одном таком случае. Вступительные экзамены.

– У меня не экзамены. У меня проработка на классном часе.

– Это какая же должна быть проработка…

– Дарья Гавриловна, наша классная, хорошо прорабатывать умеет.

– И как же вы теперь?..

– Да так. В институт на следующий год поступать буду. Пока, может, поработаю, осмотрюсь. Только жаль, что Мону Лизу не увидела. Надо было сразу идти, как привезли. А я думала – успею, успею…

Мы помолчали.

– Может, я вам на гитаре сыграю пока? – Предложил Лазарь Давыдович.

– Давайте. А вы музыкант?

– Музыкант.

– В консерватории преподаёте, как Павел Николаевич?

– Что вы… У меня и высшего музыкального образования нет.

– Что же вы – плохо играете?

– Да нет, просто некогда было. В тюрьме сидел.

Настала моя очередь округлять глаза. Конечно, я что-то такое слышала, и возраст у Лазаря Давыдовича был подходящий, но…

Он увидел мой взгляд и рассмеялся:

– Ну а что, откровенность за откровенность! Ну так играть мне или нет?

– Играйте, конечно. Только, чур, не тюремное, а то знаю я вас, «Товарищ Сталин, вы большой учёный»!

– Не тюремное так не тюремное, – он подмигнул, взял гитару и заиграл что-то такое сложное, явно не из нашего века…

Я допила чай, поставила чашку на стол, облокотилась на него и посмотрела в окно…

Вокруг клумбы как ни в чём не бывало катался мальчик на красном велосипедике.

***

– Гена! Геночка!

Евдокия Максимовна бухнулась на колени перед скамейкой. Геночка, недоумённо глядя на неё, провёл языком по леденцу, который Лазарь Давыдович купил ему, пока искал Евдокию Максимовну на бульваре.

– Где же ты был?!

– С дядей щенка смотйел.

– С каким дядей?

– Дядя меня позвал смотйеть щенка. И я поехал.

– Как этого дядю зовут?!

– Не знаю…

Лазарь Давыдович сел перед Геной на корточки.

– Дядя тебе ничего плохого не сделал?

– Не-а.

– Больно нигде не сделал?

– Не-а. Мы только щенка смотйели.

– Евдокия Максимовна, осмотрите ребёнка внимательно. Может, какие-то синяки непонятные, или…

– Генка, встань, покрутись! Расстегни кофту! Ой, а где…

– Что где?

Евдокия Максимовна осеклась:

– Нет, нет, ничего. Оговорилась.

– Я кйестик отдал, – доверительно сообщил Геночка.

Лазарь Давыдович присвистнул.

– Ого! Зачем же ты его отдал?

– Дядя только за это щенка показал.

… – И что же получается? – Лазарь Давыдович очень старался сохранять серьёзный вид, но я видела, что его распирает смех. – К вам, Евдокия Максимовна, привозят внука. Вы, Евдокия Максимовна, выпускаете трёхлетнего ребёнка гулять без присмотра с золотым крестом на шее. Некий дядя уговаривает ребёнка уйти со двора и выманивает у него крестик в обмен на возможность посмотреть щенка. А теперь вы не хотите обращаться в милицию и заявлять о краже.

– Как я туда обращусь?! – Евдокия Максимовна посмотрела на него несчастными глазами. – У нас вся семья члены партии!

– Какие интересные члены партии. Наверно, крестик ещё и фамильный?

– Нет, у ювелира зака… Ой!

– Ну и что вы планируете делать?

– Ну… Может, походим по ломбардам, поищем… Найдём – выкупим.

– Попыток наказать вора не будет?

– Вы идиот?!

– Допустим. Кстати, перед девочкой извиниться не хотите?

– Не хочу. Трудно ей было, что ли?!

– А к вам вчера какой-то хулиган в окно заглядывал, – сказала я. Евдокия Максимовна обмерла.

– Как заглядывал?!

– С дерева.

– И ты ничего не сказала?!

– Его без меня прогнали. Люда наша прогнала. Павел Николаевич подтвердит.

– Подтверждаю, – кивнул Павел Николаевич.

– Кстати, Люда сразу предположила, что это вор. Или наводчик. А вы сказали, простите, какие-то благоглупости – любовь, любовь, времена не царские… Вот отвели бы его за ухо в милицию, может, и кражи бы не было никакой!

– Заметь, Марта, вчера ты поддержала меня, а не Люду.

Я потупилась и ощутила, что моё лицо заливает краской.

– Марта, а ты узнаешь этого хулигана? Вот так, в лицо? – Спросила Евдокия Максимовна с надеждой.

– А волшебное слово?

– Ну извини, извини, погорячилась!

– Думаю, что узнаю. Вот только что вы будете с этим делать, если идти в милицию не ваш вариант?

Евдокия Максимовна нахохлилась, словно индюшка:

– Придумаем.

***

Перед Настей лежал журнал «Модели с чертежами кроя». Настя кроила тёте Тамаре коричневый костюм с парчовым воротником и манжетами.

– А может быть и так, что хулигана подставили, – сказала она.

– Подставили?

– Ну да. Приходил незнакомый парень во двор? Приходил. Заглядывал в окно к Иванцовым? Заглядывал. Люда кричала, что он наводчик? Кричала. Теперь если что-то произойдёт, на него и подумают. А кто-нибудь мог в это время тихо сидеть дома. Или проходить мимо. И услышать. И сразу придумать, как можно крестик украсть.

– Но человек должен был знать, что Гена носит крестик, да ещё золотой!

– Да… Я и не знала, что люди такие дураки бывают – на трёхлетнего золото надевать.

– Евдокия Максимовна сказала, что ей спокойней, когда он в крестике…

– Да уж, ничего спокойней сегодняшней истории просто придумать нельзя, – Настя даже фыркнула. – Думаешь, хулиган заглянул в окно и увидел на Гене крестик?

– Ну Гена же дома в такую теплынь не носит кофту. Майка на нём, наверное.

– В общем, это может быть кто-то из соседей. Кстати, что это за Лазута такой?

– Лазарь Давыдович Ривин. Дедушка его знает. Он давно дружит с Тишковыми, они одно музучилище закончили. Дедушка сказал, что Лазарь Давыдович в Мирру Михайловну с детства влюблён и всю жизнь страдает, что она за Павла Николаевича вышла.

– Он не мог это всё организовать?

– Ты что! Он же всё время рядом был!

– А вдруг у него подельник есть?

– Нет, – я покачала головой. – Крестик не очень дорогая штука. Ну сколько в нём того золота? Взрослый человек за ним охотиться не станет. Это какой-нибудь наш ровесник, которому не на что девочку в кино сводить. Скорее всего, тот самый. Или какой-нибудь его дружок. Может, они поделили деньги. На кино и тому, и другому за глаза хватит.

***

Я поднимаюсь по ступенькам, открываю дверь в класс. С порога меня встречает гогот.

– О! Чужеродный элемент пришёл!

Я с недоумением оглядываюсь и вижу свежую стенгазету. Прямо по центру газеты – карикатура: две старинные фарфоровые куклы с надутыми лицами, в которых, однако, очень легко узнать меня и Настю. Куклы привязаны друг к другу тремя рядами кружевной тесьмы. Подпись большими витиеватыми буквами: «Шерочка с машерочкой». Немного ниже – целая заметка:

«В наш век кибернетики и покорения космоса в отдельных классах ещё встречаются чужеродные элементы. В нашем классе ещё недавно чужеродным элементом была только Анастасия Листовская. Но всего за два месяца она сбила с пути истинного новенькую Марту Минакову. Листовская и Минакова оторвались от коллектива, сидят вместе на задней парте, на уроках рисуют монарших особ в церемониальных костюмах и читают под партой морально устаревшую литературу. По нашим данным, Листовская мечтает стать модельером, а Минакова под её влиянием захотела стать искусствоведом. Заставим шерочку с машерочкой забросить замшелые интересы и присоединиться к делам класса!»

Пока я пробегаю глазами последние строчки, хлопает дверь. Это пришла Настя.

И тут же поднимается настоящий гам.

– Институтки!

– Шпингалетки!

– Кисейные барышни!

– Протащили вас наконец!

Настя сдвигает брови и решительно идёт к стенгазете. Вглядывается в карикатуру и берёт меня за руку.

– Идём за парту.

Мы с достоинством усаживаемся на свои места – точнее, Настя с достоинством, а мне всё-таки неуютно.

– Слышь, гимназистки! – К нам оборачивается Лёнька. – А вы помните, что вам завтра дежурить?

…Утро следующего дня. Мы, как положено дежурным, приходим первыми. Я мою доску и поливаю цветы, Настя мастерски, чуть не танцуя, орудует шваброй.

Потихоньку появляются одноклассники. Влетает, размахивая портфелем, Жорик. Подтягиваются Армен, Алёна, Ваня и другие. Жаль, Димка болеет: был бы он с нами, может, и карикатуры бы никакой не было.

Почти весь класс в сборе. Последним прибегает Лёнька. И с порога застывает перед нами.

– Что это?! Смотрите! Что это у них?!

Мы переглядываемся и упираем руки в бока.

У нас на руках вместо повязок дежурных – другие повязки, кружевные, нарядные, жёлтая и розовая. На них витиеватыми буквами вышито: «Шерочка» и «Машерочка».

– Зашибись! – Вырывается у Жорика. – А я и не заметил! Девчонки, вы клёвые!

***

Я проснулась почти в полдень и подумала, что удивительно мало времени мне понадобилось, чтобы перейти на ночной образ жизни.

– Ох, барышня! – Воскликнула Люда с непередаваемой иронией в голосе, когда я выползла из комнаты, протирая кулаком глаза.

– Добрый день, – протянула я сквозь зевок.

– А у меня для барышни новость. Барышня с понедельника работать пойдёт!

Сон с меня сдуло, как шляпу на ветру.

– Уже?! – Воскликнула я.

– А что, разве не пора?

– Я думала, хотя бы с октября… Такая хорошая погода!

Люда рассмеялась.

– Анатолий Сергеевич договорился, чтобы тебя на полставки взяли. Так что на погоду время точно будет.

– А куда? В Ленинку?

– В детскую какую-то библиотеку.

– Ну-у… В детскую! Я в Ленинку хотела. Или хотя бы в Иностранку.

– Ничего, всего-то до весны! Иди скорей умываться, я яичницу пожарю. Со сладким перцем!

Люда нашла лучший способ сгладить моё огорчение. Со сладким перцем я съела бы даже тушёного крокодила.

***

В час дня я зашла в первый подъезд, поднялась на второй этаж и позвонила в дверь Иванцовых.

Из глубины квартиры раздался тяжёлый старческий вскрик. Василий Васильевич Иванцов, муж Евдокии Максимовны, уже целый год лежал парализованный. Раньше он был профессором, как и мой дедушка, и о переменах, которые с ним произошли, больно было даже думать.

Евдокия Максимовна открыла дверь, на меня дохнуло тем своеобразным тяжёлым воздухом, который бывает в доме с лежачими больными. К Иванцовым пару раз в неделю приходила помощница, но это помогало слабо.

– Марта? – Иванцова удивилась и нахмурилась.

– Здравствуйте, Евдокия Максимовна. Я по делу, на две минутки. Можно?

Она нехотя впустила меня в прихожую. И я сразу взяла быка за рога, как умела.

– Евдокия Максимовна, – сказала я, – у вас, наверно, нет времени ходить по ломбардам и искать Геночкин крестик. Я подумала и решила, что я должна помочь. Вы мне не подскажете, где искать?

Честно говоря, краем мысли я надеялась, что она откажется.

Но она просветлела в один момент – и сказала без колебаний:

– Спасибо. Пошли, научу.

…Пока Евдокия Максимовна вела меня в гостиную и рылась в верхнем ящике тумбы под телевизором, я изо всех сил вглядывалась в интерьер, ища признаки религиозности. Но их не было – ни икон на стенах, ни Библии в книжном шкафу.

– Так, где же карта у нас… Витя ведь совсем недавно новую привёз, когда они с Валей к нам приезжали… Вот она!

Евдокия Максимовна вынула маленький атлас Москвы. Потом взяла красную ручку, нашла нужные страницы и обвела три точки.

– Вот здесь, здесь и здесь. Есть и поближе, но туда уж я сама дойду.

– Ага… И что мне говорить?

– Говори, что от Фёклы Петровны. Это матушка моя знакомая, к ней много кто обращается, когда детей крестить хотят или сами креститься. Ты тоже там говори, что себе выбираешь.

– А теперь самое главное: как выглядел крестик?

– Обычный, – пожала плечами Евдокия Максимовна.

– Но, я извиняюсь… обычный – это какой? Если честно, я крестик вблизи ни разу в жизни не видела.

– Ох, молодёжь… – Евдокия Михайловна взяла листок бумаги и начала рисовать. Чем дольше она рисовала, тем сильнее округлялись мои глаза.

– И это называется обычный?!

– А что не так?

– Это же целая скульптурная композиция!

На ажурном золотом кресте висела крошечная фигурка Христа. Над головой и по бокам у него были буквы, а под ногами – череп.

– Ты мне такое кощунство не говори, – Евдокия Максимовна погрозила мне пальцем. – Скульптурные композиции в парке бывают, а это крест!

Я подержала рисунок в руках. Хотелось забрать его с собой, но я понимала, что в ломбарде это будет выглядеть странно. Пришлось очень хорошо вглядеться и зажмуриться, чтобы рисунок остался в памяти отчётливым, как сфотографированный.

***

В первом ломбарде не оказалось в наличии ни одного крестика. Во втором мне показали сразу два, но не те: один был простой, без фигурки, а у другого не было черепа в ногах.

До третьего ломбарда я добралась уже в четвёртом часу дня. У прилавка стояла пожилая посетительница. Я поняла, что при ней о крестиках лучше не спрашивать, и опустила взгляд на витрину, чтобы скоротать время.

И ахнула.

Прямо на меня смотрело – нежнейшее, несовременной работы золотое овальное гнёздышко, в центре которого, словно яйцо, поблёскивал тёмный бордовый камень.

Я пулей вылетела из ломбарда и влетела в ближайшую будку таксофона.

– Кафедра! – Ответили мне, когда я набрала номер.

– Лидочка, привет, это Марта! Дедушка где-то рядом?

– Анатолий Сергеич! Анатолий Сергеич, вас внучка спрашивает!..

– Да! – Услышала я дедушкин голос.

– Деда… Деда, я тут ходила по магазинам… Я же нечасто у тебя прошу дорогие вещи, верно?

– Что, доросла наконец до джинсов?

– Ну нет, мне такое не нравится, ты же знаешь! Деда, я золотой кулон увидела. С гранатом!

Дедушка очень недовольно и многозначительно кашлянул.

– Марта, золото, да ещё с гранатами, в твоём возрасте носить рано!

Из ломбарда вышла пожилая посетительница. Я чуть не взвыла от мысли, что пока я тут стою, она могла купить кулон.

И тут же, как назло, откуда-то возникла девушка в коричневом пальто. Я даже не смогла понять, откуда она выскочила.

– Деда, это старинное. Вдруг его купят?! Я же больше такое не найду!

Девушка странной, немного неловкой и будто бы намеренно прихрамывающей походкой поднялась по ступенькам ломбарда. Она была в модной юбке в синюю клетку и в глубоких туфлях на высоком каблуке. Несмотря на хорошую погоду, на голове у неё была беретка, а воротник коричневого пальто был поднят.

Вид у неё, при всей неловкости, был пижонский, и я вдруг поняла, что если кто уведёт заветный кулон, так это она.

Дверь ломбарда закрылась за ней.

– Ну дедушка! – Взмолилась я.

– Нет, Марта. Я и так тебе всё покупаю. Мне надо работать, разговор окончен.

Я ещё несколько секунд подержала в руках трубку, издающую короткие гудки, и нехотя повесила её на рычаг.

Моё настроение было окончательно испорчено. Я прислонилась лбом к холодному телефонному аппарату и стала ждать, когда девушка выйдет из ломбарда.

Она пробыла там совсем недолго. Вскоре я увидела её на пороге, всё той же неловкой походкой она сошла с крыльца – и тут же, спотыкаясь, рванула к подъезжающему трамваю.

Я вернулась в ломбард. Кулон, к моему облегчению, был на месте. Кудрявый старичок за прилавком посмотрел на меня дружелюбно и вопросительно:

– Что интересует?

– У меня деликатное дело, – я улыбнулась. – Понимаете, я от Фёклы Петровны.

– А-а, доброго ей здоровья! – Сказал старичок и понизил голос. – Крестик, иконку, ложечку?

– Крестик. Золотой. Я хочу креститься.

– Крестик-крестик, будет вам крестик… Самое новое поступление. – Старичок заглянул в подсобку и вернулся, держа на ладони крест.

Ажурный.

С фигуркой.

С буквами.

И с черепом под ногами Христа.

У меня перехватило дыхание. Я поняла, что слишком волнуюсь и что это надо как-то объяснить, пока старичок не заподозрил лишнее.

– Не подходит? – Спросил он обеспокоенно.

– Простите, а… нету без черепа? Я как-то это… с черепом не хочу.

Я ляпнула первое, что взбрело в голову. Глаза у старичка сразу стали большие, как у сыча.

– Нету. Девушка, а… вам не рано креститься?

– Не знаю, – смутилась я, почувствовала, что краснею, и выбежала из ломбарда.

***

– Это был парень, – сказала Настя.

– Я тоже так подумала! Не сразу, а когда он уже побежал на трамвай. На голове беретка, воротник у пальто поднят. А главное, видно, что человек совсем не умеет ходить на каблуках, да ещё и хромать пытается!

– Но как-то же он додумался, что крестик можно украсть именно у Иванцовых! А они же никому не рассказывают, что верующие…

– К ним ходит помощница, – осенило меня. – Я её иногда вижу, такая уже пожилая женщина с красным лицом. Она могла догадаться, что они верующие, даже если они всё прячут и при ней не молятся. Наверно, Люда знает, как её зовут. И есть ли у неё сын.

– А может, парень и не планировал украсть именно крестик, – задумалась Настя. – Просто залез посмотреть, богатая ли квартира, а там ребёнок с золотом на шее бегает! Кстати, а крестик-то этот оказался?

– Этот. Евдокия Максимовна уже съездила и выкупила его. Ты думаешь, чего я сегодня с тортом? Это от неё благодарность…

***

Утром перед работой я стояла у зеркала и пыталась собрать волосы в библиотекарский пучок. И у меня ничего не получалось.

Вообще-то волосы у меня были хорошие – длинные и светлые, почти золотые. Вот только очень гладкие – ни во что не соберёшь, сквозь пальцы утекут. Я много раз жалела, что вышел из моды перманент, и очень надеялась, что когда я вырасту, он снова будет в моде. И панбархат. И горжетки. И нижние юбки с кольцами.

– Дедушка, ну неужели Маргарита Ивановна не могла помочь?

– Детка, Маргарита Ивановна уже полтора года как не директор. А к Людмиле Алексеевне у меня подхода нет. Хватит ныть, поработаешь в детской, не развалишься!

Я закатила глаза и отпустила жгут, кое-как скрученный из волос. Они как ни в чём не бывало рассыпались по моим плечам.

– Мне там не влепят выговор с порога, если я приду с распущенными волосами?

Дедушка повернул меня к себе.

– Не надо думать, что если библиотека детская, то там работают сплошные грымзы, помешанные на моральном облике молодёжи. Тебе всё кажется, что за каждым углом тебя караулит Дарья Гавриловна, единая во многих лицах. А это не так. Дарья Гавриловна – уникум. Тебе с ней просто не повезло.

– Когда я просила перевести меня в другую школу, ты говорил, что в каждой школе такая есть, – парировала я. Дедушка тяжело вздохнул:

– Ну не знал же я, что так всё кончится…

Я ещё раз посмотрелась в зеркало. Бабушка говорила, что лицо у меня неправильное, но очень невинное и тем прелестно. Бледное, с прозрачно-голубыми глазами, почти безбровое. Не широкое, но плоское и немного расплывчатое. В нём не было ничего, что обычно бывает у роковых красавиц: ни тёмных бровей с изломом, ни ярких пухлых губ, ни пикантных родинок, ни маленького твёрдого подбородка, который можно капризно вскидывать. Пожалуй, с таким лицом можно было носить распущенные волосы даже в библиотеке.