Полная версия
Этот большой мир
На том мы и расстались. Завтра – новый день, уже шестой по счёту в этом почти родном и, одновременно, незнакомом для меня мире…
IIIВблизи комплекс не производил такого грандиозного впечатления, как на телеэкране в момент старта. Димке доводилось бывать в Десне, и тамошний синхрофазотрон хоть и уступал размерами бублику «космического батута», но всё же напоминал его до чрезвычайности. К тому же, в Дубне синхрофазотрон размещался в закрытом помещении, в специально построенном для него здании, имеющем в плане круглую форму; здесь же голая, как стол, казахская степь «съедала» солидные размеры космодромных сооружений. И даже в сравнении с разведёнными кабель-мачтами и башнями обслуживания других стартовых столов, «космический батут» казался каким-то несолидным – словно ребёнок-великан походя обронил свою игрушку, да так о ней и позабыл…
В остальном же бублик смотрелся весьма эффектно. Вблизи было видно, что он набран из отдельных сегментов, к каждому из которых ведут многочисленные жгуты бронированных кабелей и пучки трубопроводов, утыканных задвижками с штурвалами-кремальерами и ящичками контрольно-измерительной аппаратуры. Часть трубопроводов были покрыты густым слоем инея – со стоящих рядом серебристых автоцистерн с надписью «ЖИДКИЙ АЗОТ» белыми буквами на голубой полосе в ёмкости, где помещались сверхпроводящие обмотки «батута», закачивались целые озёра сжиженного газа при температуре 77,4 градуса по шкале Кельвина. Димка знал, что это только первый, самый длительный этап операции. Вслед за азотом последует жидкий гелий, но это произойдёт непосредственно перед запуском – если продержать эту невероятно холодную (4,2 по Кельвину!) и к тому же сверхтекучую субстанцию в баках слишком долго, то потери ценного газа будут огромны.
Если бы Димка поднапрягся, он сумел бы вспомнить и объёмы жидких газов, потребных для каждого запуска «космического батута», и временные интервалы, в течение которых происходила закачка, и даже тщательно подобранный режим охлаждения сверхпроводящих обмоток – операции тонкой, сложной и добавившей седых волос не одному коллеге-криогенщику. Но сейчас ему было не до того – вместе с остальными практикантами Димка Ветров сперва вдоволь полюбовался, задрав голову, нависшей над стартовым столом конструкцией («бублик был укреплён на трёх массивных решётчатых опорах высотой около пятнадцати метров каждая) потом, подчиняясь указующему жесту экскурсовода, подошёл к краю котлована и насладился зрелищем собственно стартовой площадки, с которой поднялся три дня назад «Союз-К1». Она, в общем, напоминала те, с которых взлетали его предшественники – разве что, раздвижные конструкции, поддерживающие ракету, были раза в три ниже, а дополнительный котлован, вырытый для отвода газов при старте, был заметно скромнее. Оно и понятно – ракета только отрывается от поверхности Земли и набирает небольшую скорость с тем, чтобы разогнаться до первой космической уже на орбите. И недаром «финиш-точка» (так называли точку, где корабль выходит из прыжка с «космического батута») находится несколько выше орбиты станции, с которое ему предстоит состыковаться. Разгон требует времени, и к тому моменту, когда орбитальная скорость корабля сравняется со скоростью станции, он успеет немного снизиться.
Геннадий Борисович, рассказывавший на вчерашнем семинаре обо всех этих тонкостях, упомянул, что в будущем корабли будут забрасывать не на низкие, ограниченные тремя-четырьмя сотнями километров орбиты, как это делается сейчас, а гораздо выше, на так называемые геостационарные орбиты. Название это возникло из-за того, что размещённый на такой орбите спутник как бы висел над одной и той же точкой земной поверхности – так, что направленная на него антенна практически не нуждалась в корректировке. Такая орбита имеет радиус (если считать от поверхности Земли) более тридцати пяти с половиной тысяч километров; орбитальная скорость на ней в два с половиной раза меньше, первой космической, равной примерно восьми километрам в секунду – и, соответственно, потребуется гораздо меньше усилий и топлива чтобы уровнять скорости корабля и станции, которую ещё только предстоит построить и вывести на эту самую геостационарную орбиту. Для привычной «ракетной» космонавтики такая задача была бы невероятно сложной и затратной, объяснял Геннадий Борисович – но теперь, когда в нашем распоряжении имеется «космический батут», всё сводится к тому, чтобы подать на сверхпроводящий «бублик» достаточно энергии и правильно рассчитать параметры «скачка». В чём именно заключается сам скачок, и какие физические принципы лежат в основе процесса, который фантасты именуют «телепортацией» или «нуль-транспортировкой», он не объяснял. Но ничего, убеждал себя Димка, это ненадолго – не могут же быть засекречены принципы действия установок которые совместно разрабатывают и строят по обе стороны океана? Надо просто проявить терпение, и всё прояснится. Тем более, что сегодня после обеда ему предстоит встретиться с загадочными «кое-кем», о чём его вчера предупредил Геннадий Борисович. И наверняка на этой встрече выяснится что-то очень-очень важное.
В самом деле, почему бы и нет? Уж очень происходящее напоминало вспомнившийся давеча эпизод из «Стажёров» – то самый, где сварщик Юрка Бородин получает из рук матёрых космолётчиков Быкова и Юрковского пропуск в Большой Космос. Конечно, с Байконура пока не взлетают ни ядерно-фотонные корабли, направляющиеся к Венере, Марсу, и спутникам далёкого Сатурна, ни «звездолёты аннигиляционные, релятивистские ядерные», чья цель лежит в невообразимой дали, возле звезды Шедар, иначе именуемой Альфа созвездия Кассиопеи. И пусть это всё фантастика – но вдруг и ему тоже повезёт? Пусть не так, пусть совсем по-другому, как он сейчас и вообразить-то не в состоянии… но ведь может же случиться что-то, способное целиком перевернуть его, Димкину жизнь?
– Экскурсия окончена! – раздался гулкий, через мегафон, голос старшего группы. Сейчас организованно возвращаемся к автобусу, и чтоб ни шагу за ограничительные полосы! Имейте в виду – нарушителям будут аннулированы допуска на объекты космодрома.
Димка с сожалением оторвал взор от громады стартового комплекса, вздохнул и вслед за остальными поплёлся к ожидающему их в километре от стартового стола бело-зелёному запылённому ПАЗику. Маршрут, которого следовало придерживаться, обозначала нанесённая на бетон разметка в виде диагональных чёрно-жёлтых полос. Пространство между этими линиями ничем не отличалось от того, что было снаружи, но Димка знал, что экспериментировать в данном случае не следует. Уже двое из их группы лишились упомянутых «допусков» и в тот же вечер уехали домой – с невесёлой перспективой объясняться в деканате по поводу изгнания с практики и последующим более, чем вероятным отчислением. Но даже если и пронесёт, если позволят защититься и получить диплом – о распределении на Байконур или другие объекты космической отрасли после такого можно забыть навсегда. А разве не к тому стремился каждый из них, добиваясь направления на эту практику? Нет уж, лучше обойтись без дурацких выходок, которые легко сходили с рук где-нибудь в стройотряде в Минусинске или в подмосковном совхозе, куда их курс каждый сентябрь отправляли на картошку. За порядком здесь наблюдают люди с известной трёхбуквенной аббревиатурой на корочках удостоверений – а они по долгу службы напрочь лишены и чувством юмора, и элементарной снисходительности.
– Давно скучаешь, студент?
– А? Что? – Димка подскочил в кресле, где он устроился полчаса назад, и не заметил, как задремал. – Ой, это вы, Геннадий Борисыч! А я тут немного…
– Ничего, ничего. – инженер добродушно улыбался. – После трудного дня не грех и на массу придавить. Небось, укатали вас сегодня на стартовом комплексе?
– Да нет, ничего… – молодой человек замотал головой. – Просто в автобусе немного укачало, а потом ещё пообедал, вот и разморило…
– Да, брат, порции тут такие, что не всякий грузчик одолеет. – согласился Димкин собеседник. – А насчёт автобуса – это у тебя часто? В смысле, укачивает?
– Да нет, что вы! Просто я в конце сидел, а там какие-то тряпки были под сиденьем, от них бензином жутко воняло. Я-то ещё что, а одну из наших девиц стошнило, пришлось прямо в степи останавливаться…
В группу практикантов кроме Димки и ещё двоих парней-криогенщиков входило ещё десятка полтора студентов – в том числе и девушки, по большей части, с АВТФ – факультета автоматики и вычислительной техники. Они работали в большом вычислительном центре, расположенном в городе, и не успели притерпеться к ежедневным поездкам на тряском ПАЗике.
– Ну, хорошо, если так, а то моим знакомым ты нужен здоровый и с безупречным вестибулярным аппаратом. – кивнул Геннадий Борисович. – Впрочем, всё равно проверять будут, и не единожды даже… Давай-ка сейчас выпьем кофейку, а то меня тоже в машине разморило. Минут пятнадцать у нас есть, как раз поспеем.
И он быстрым шагом направился в угол холла, где рядом с трёхногими круглыми столиками стояли в ряд узкие, со стеклянными дверцами торговые автоматы. В точности, как в кафетерии на втором этаже родного ВУЗа, и тоже, наверное, продают картонные стаканчики с кофе и яблочным соком, бутерброды и сочники с творогом. Димка встал и заторопился за инженером, гадая, кому это он мог понадобиться, да ещё и с исправно функционирующим вестибулярным аппаратом?
Знакомые Геннадия Борисовича проживали в номере ведомственной гостиницы с оригинальным названием «Звёздная». Располагалась гостиница в половине квартала от здания библиотеки; неулыбчивый вахтёр в тёмно-синем кителе и военной фуражке без звёздочки кивнул инженеру, как старому знакомому, а потом долго изучал Димкин студбилет и квиток временного сотрудника – такие выписали каждому из практикантов по прибытии на «режимный объект», каковым являлся и космодром, и сам город Ленинск. Сличение фотографий на документах и оригинала, слегка встрёпанного после стремительного подъёма на четвёртый этаж, поскольку ни один из двух гостиничных лифтов не работал, вахтёра удовлетворило. Он кивнул и, сделав пометку в книге регистрации посетителей, вернул документы законному владельцу. Димку несколько удивило, что вахта здесь расположена в холле четвёртого этажа, а не у входа в гостиницу, где они просто прошли мимо девушки на проходной, поприветствовав её кивками. Может быть, постояльцы, обитающие на этом этаже, относятся к какой-то сверхважной категории, и их покой берегут особо старательно?
– В гостинице, сейчас располагается кадровая служба нового проекта. – объяснил Геннадий Борисович, словно прочитав мысли спутника. – Строители, видишь ли, затянули со сдачей основного здания – это недалеко, в трёх кварталах отсюда, – вот и пришлось распихать часть служб по всему городу. Бардак, конечно, неимоверный, а что делать? Сейчас в городе площадей не хватает катастрофически, а будет ещё хуже – с полноценным запуском программы «космический батут» число работающих на космодроме утроится, как минимум, да и в городе населения прибавится…
С этими словами он остановился перед дверью с латунными выпуклыми цифрами «412» и трижды постучал. Дверь распахнулась, и на пороге возник мужчина – в тренировочном костюме и домашних тапочках, что мало вязалось с заявлением Геннадия Борисовича насчёт «кадровой службы».
– Принимайте рекрута, господа вербовщики! – жизнерадостно заявил инженер. – Нацедить ему кувшин рейнского, заплатить десять талеров, выдать мушкет с багинетом, обрядить в парик и форменный камзол – и марш-марш под барабан и флейту, на покорение межпланетных просторов!
Человек, открывший гостям дверь, представился, как Евгений Петрович. Имени-отчества второго Димка не знал, остальные обращались к нему просто «товарищ Андреев». В ответ тот за всё время, пока они находились в номере, сказал не больше трёх слов, из чего молодой человек сделал вывод, что «товарища Андреев» служит в КГБ.
Итак, «Проект» – с заглавной буквы, без дополнительного названия или какого-то цифрового или буквенного кодового обозначения. Это слово значилось на бумаге, которую «товарищ Андреев» дал Димке подписать сразу, как только он вошёл в четыреста двенадцатый номер. Вообще-то, это оказалась самая обычная форма о неразглашении, он уже подписал целую пачку таких, оформляя практику на Байконуре. После того, как на бланке появился желанный росчерк, (молодой человек был настолько встрёпан, что лишь с опозданием сообразил, что не почёл текст) его усадили в кресло, налили в высокий стакан минералки из бутылки, извлечённой из новенького холодильника с неразборчивой, но явно «фирменной» нашлёпкой – и с этого момента разговор пошёл по существу. К Димкиному удивлению Геннадий Борисович в разговоре участия практически не принимал – только кивал в ответ на обращённые к нему реплики, лениво листал номер «Огонька» да разок попросил у «товарища Андреева» закурить. Услыхав это, Евгений Петрович неодобрительно покачал головой и сказал: «сколько раз говорил тебе, Гена, пора бросать! Дождёшься, что и тебя следующая медкомиссия завернёт из-за каких-нибудь шумов в лёгких, как Чугуева!» В ответ инженер легкомысленно махнул рукой, пробормотал что-то вроде «какие мои годы», но пачку сигарет, как заметил Димка, открывать так и не стал – положил возле себя на журнальный столик. Ему стало ещё интереснее: что за инженерная работа такая, на которой требуется проходить регулярные медосмотры и избавляться от вредных привычек?
Впрочем, долго гадать не пришлось.
– Насколько я понимаю, юноша, вы собираетесь связать свою профессиональную карьеру с космосом? – спросил Евгений Петрович. – Что ж, считайте, что вам повезло: присоединившись к Проекту, вы получите такую возможность. Ваш… э-э-э… наставник (он кивнул на Геннадия Борисовича, потягивавшего из запотевшего стакана «Боржом») рекомендует вас, как способного молодого человека, подходящего под наши, не скрою, довольно взыскательные, требования.
Это вальяжное «э-э-э…» немедленно напомнило Димке всё тех же «Стажёров» – и вообще, происходящее в ним в течение последних суток было словно списано со страниц этой повести. Хотя, Евгений Петрович внешне, да и манерами совершенно не походил на Юрковского, да и Быкова напоминал мало – невысокий, подвижный, весь словно собранный из пружинок, он не уселся в кресло напротив собеседника, а принялся расхаживать по комнате. Разговаривая, он то и дело помогал себе разнообразными жестами – в общем, вёл себя, по мнению Димки, недостаточно солидно. И, похоже, его спутник разделяет это мнение – вон как иронически косится из-за страниц «Огонька»…
– Ну-ну, Женя, полегче… – сказал Геннадий Борисович, отложив журнал в сторону. – Какие такие у нас требования? Специалист он неплохой… то есть, станет неплохим, если продолжит в том же духе. Во всяком случае, на кафедре парня хвалят, я наводил справки у Юры Крохина, помнишь такого? Он у него руководитель диплома, я звонил отсюда в Москву, наводил справки о практикантах.
– Крохин-то? – оживился Евгений Петрович. – Он всё на кафедре? Зазывал я его к нам, не соглашается…
– Докторскую готовится защищать, не до нас ему. – развёл руками инженер. – А парня ты не запугивай, требования у него, понимаешь… здоровье отличное, комсомолец, спортсмен, альпинист, даже в автобусе не укачивает! Где ты ещё такого отыщешь?
– А нам пугливые не нужны. – отпарировал Евгений Петрович. – Тем более, сам говоришь, альпинист…. Что у тебя, значок, второй разряд? – обратился он уже к Димке.
– Этим летом, в августе будет категорийное восхождение на первый! – заявил Димка. Тут ему, в самом деле, было чем гордиться. – Альплагерь Безенги, Джанги-тау Главная!
– Пятитысячник? – Евгений Петрович покачал головой, как показалось Димке, с уважением. – Знаем, плавали… Но, вынужден разочаровать тебя, мой юный покоритель высокогорий: если ты примешь наше предложение, то о восхождениях придётся забыть. Во всяком случае – на ближайшие несколько лет. Мы, видишь ли, не можем позволить, чтобы будущий обитатель новой космической станции рисковал переломать себе кости, карабкаясь на никому, в сущности, не нужные ледники и скалы. Впрочем, не расстраивайся… – он поднял руку в успокаивающем жесте, увидав, как вскинулся собеседник. – Случаев проявить себя будет предостаточно. А сейчас главный вопрос: ты, парень, действительно так уж хочешь попасть в Космос?
IVДело было на следующий день, в среду, на второй, десятиминутной перемене. Я торопился на четвёртый этаж, в кабинет химии, поотстав от стайки одноклассников, поскольку на ходу приходилось листать учебник. Вчера вечером времени, ясное дело, не нашлось, да и предмет не из числа любимых – но складывающийся образ отличника с хулиганских окраин укреплять всё же надо, потому я и просматривал заданный на дом параграф. Что тут у нас? Так… серная кислота… свойства… применение… Ерунда, с этим как-нибудь справлюсь, а чтобы поддержать имидж – можно рассказать о применении серной кислоты скажем, во взрывателях якорных морских мин. Или бомб, которыми эсеры и анархисты взрывали царей и министров. Как там у поэта-эмигранта Георгия Иванова?..
«Бога нет, царя не надо,
Губернатора убьём!»
…или это не он вовсе, а народное творчество, о котором нам не расскажет на уроках литературы милейшая Татьяна Николаевна?…
– Монахов? Лёша? Можно тебя на минутку?
Я обернулся. Ну вот, накаркал: русичка, на пол-пролёта ниже по лестнице, машет рукой, подзывая к себе. И ведь не сделаешь вид, что не слышал – раньше надо было думать, не оборачиваться…
– У вас сейчас что, химия?
– Да, в двадцать пятом кабинете, я как раз туда…
Она посмотрела на крошечные блестящие часики, свисающие с шеи на цепочке, на манер кулона и раздосадовано покачала головой.
– Осталось пять минут, толком ничего не успеть… Вот что: на большой перемене, как позавтракаешь, зайди ко мне в семнадцатый, хорошо? Я надолго тебя не задержу.
Семнадцатый – это русский язык и литература, её кабинет, и сегодня у восьмого «В» там уроков не намечается.
– Зайду, конечно, мне нетрудно. Да я и раньше могу, всё равно на завтрак не пойду… А в чём дело, Татьяна Николаевна?
На завтрак я действительно идти не собирался, а вот приглашение меня слегка встревожило. Неужто, уже настучали насчёт вчерашнего, и классная, всегда принимающая близко к сердцу беды своих подопечных, решила подготовить меня к надвигающейся грозе?
– Нет, не волнуйся, всё в порядке, это насчёт твоего сочинения. Со всеми остальными будем разбирать завтра, на уроке, но ты, меня, признаться удивил – вот и решила поговорить загодя. Так зайдёшь?
…уф-ф-ф, прямо камень с души. Хотя – смотрит внимательно, с понимающим таким прищуром, словно уже прочла все мои мысли…
– Зайду, я же обещал! А сейчас – простите, Татьяна Николаевна, мне ещё параграф дочитать…
– Ну, иди. – она махнула рукой. – А позавтракать всё же сходи, я тебя обязательно дождусь.
Что отвечать, когда русичка станет допытываться насчёт сочинения, я прикинул заранее. Тут неожиданностей не предвиделось – нескольких общих фраз насчёт недавно прочитанного О'Генри и горячо любимых Ильфа и Петрова вполне хватило. За сочинение я получил 5/4, первая оценка за содержание, вторая за грамотность – кто бы сомневался, опять накосячил с запятыми! Сколько ни материли меня корректоры, а я от этого, наверное, никогда не избавлюсь… Ну и обязательное: «что за манера писать как курица лапой, Монахов! Надо бы тебе хорошенько поработать над почерком, я прослежу…» Ага, поработаешь тут, когда пальцы если не мышечной, то уж точно какой-нибудь нервно-рефлекторной памятью тянутся к клавиатуре, а необходимость писать от руки воспринимается как изощрённая форма пытки! Так что писать придётся учиться чуть ли не заново, тут уж ничего не поделаешь.
А вот напоследок она меня огорошила. «Ваша Катя… в смысле, Екатерина Андреевна, она ведёт у вас историю, говорила вчера, что ты какие-то стихи читал на уроке. Не почтёшь, очень любопытно?..»
Ну конечно, запоздало сообразил я, практикантка сразу после уроков побежала к нашей классной и всё ей рассказала. И правильно, к кому же её ещё обращаться, не к завучихе же? Тем более, что про сцену с «бабочкой» она не в курсе, а рассказала только об истории с выброшенном портфелем да несколько странном поведении одного из учеников. Вот Татьяна наша Николаевна и заинтересовалась – я, как новенький, да ещё и появившийся под самый конец учебного года, пока оставался для неё тёмной лошадкой, успев проявить себя разве что давешним сочинением. Но и упоминание о стихах не оставило её равнодушными – я отлично помню, что русичка обожает поэзию Серебряного века и в будущих девятом и десятом классах постарается передать эту любовь ученикам. Она и Бродского с Галичем нам читала – не называя, разумеется, фамилий, и не на уроках, а в купе поезда, когда мы всем классом ездили в Ленинград, или у костра, во время поездки по есенинским местам, совмещённой с двухдневным турпоходом… Так что, тут следовало быть предельно осторожным, и неважно, что стихотворение ещё не написано – чуткое ухо подлинной ценительницы вполне может уловить знакомые нотки, пойдут расспросы… а оно мне надо? Поэтому на просьбу прочитать кусочек я ответил, что и рад бы, но вот прямо сейчас мне до зарезу надо полистать геометрию к следующему уроку, так что, может, лучше в другой раз? «Опять домашнее задание не сделал? – понимающе усмехнулась она. – Ну, иди, листай, но имей в виду – мы к этому разговору ещё вернёмся…»
Ага, вернёмся – особенно, когда до классной дойдут-таки слухи о том, как любящий литературу новенький размахивал в классе ножом, словно заправский уголовник. Вот тогда и посмотрим, о чём она станет со мной говорить… да и станет ли вообще? Может, просто постарается сделать так, чтобы меня прокатили на переводных экзаменах, лишив шанса остаться в этой школе? Вообще-то, на Татьяну Николаевну это не похоже, а вот завуч – тётка вредная, въедливая, такая вполне может создать проблемы… если получит для этого достаточно веский повод, разумеется. До сих пор я с ней нос к носу не сталкивался, уроков она у нас не ведёт – вот и хорошо, надо и впредь держаться от неё подальше. Менять школу, да ещё и по такому идиотскому поводу, мне не хотелось категорически – тем более, что Кулябьева в девятом классе не будет, а проиче, пока ещё потенциальные недруги проблем теперь не составят…
Что до стихов – тут имелся ещё один повод быть предельно осторожным, и повод неожиданный. Заходя в кабинет, где ожидала меня Татьяна Николаевна, я мельком бросил взгляд на стенд с портретами современных советских поэтов – и чуть на месте не хлопнулся, обнаружив рядом с Робертом Рождественским и Вознесенским Иосифа Бродского! Что же, выходит, здесь автор «Мексиканского танго» никаким гонениям не подвергался и в эмиграцию не отбыл? Объяснение этому может быть только одно: внутриполитические расклады в СССР изменились настолько, что портрет поэта, объявленного в моём варианте истории чуть ли не врагом народа, вешают на школьный стенд и даже изучают его творчество? Привет товарищу Суслову – уж не знаю, жив ли он сейчас, но к идеологии в масштабах страны его почему-то не допустили, и результат не замедлил сказаться. А ведь тут, пожалуй, и Галича не запрещают, подумал я, сбегая по лестнице на второй этаж, и Высоцкого слушают не только на полуподпольных концертах, капустниках да квартирниках-междусобойчиках. Что же до прочитанных вчера стихов – то их здесь они могут не появиться вовсе. Сами подумайте: раз Бродский не уехал в эмиграцию, то не случилось и его путешествия по Мексике – а значит, нечем было вдохновляться на создание цикла «Мексиканский дивертисмент». Или – было чем? При таких тектонических сдвигах в идеологии запросто можно представить, что советские литераторы могут ездить туристами не только в Болгарию и Польшу, но и в ту же Мексику или, скажем, Бразилию, где в лесах много-много диких обезьян, а от Педров и вовсе проходу нет…
Ладно, это потом, как-нибудь, когда будет время хорошенько всё обдумать. Вот, к примеру, с Ленкой как-нибудь завести разговор на тему современной поэзии – помнится, она в этом хорошо разбиралась… в «той, другой» жизни. А меня сегодня ожидает визит во Дворец, вторник – день занятий в Кружке Юных Космонавтов. И есть подозрение, что и тут не обойдётся без сюрпризов. А пока – бегом в кабинет математики, мурлыча под нос накрепко прилипшую мелодию Мирзаяна на известно чьи стихи, которые здесь, возможно, и сложены-то не будут…
«…В ночном саду под гроздью зреющего манго
Максимильян танцует то, что станет танго…»
А ведь сегодня день рожденья Лены, и там наверняка не обойдётся без одноклассников и одноклассниц. Сообразив это, я почесал в затылке – и решил пошарить на антресолях, где, как подсказывала память, отец хранил свою старую, оставшуюся ещё с их с мамой студенческих лет, гитару. Бритька, конечно, внесёт некоторое оживление в предстоящий светский раут, (кстати, надо бы её хорошенько вычесать перед визитом, а то ведь туалеты девчонок будут в золотистой шерсти!) – но и некоторая нотка романтики не помешает. Заодно, попробуем слегка подкорректировать складывающийся имидж гопника с окраины, угодившего в общество воспитанных мальчиков и девочек из хороших семей.
