Неокантианство. Одиннадцатый том. Сборник эссе, статьей, текстов книг

В этом схоластическом значении слова философия имеет дело только с искусностью; по отношению к понятию мира, с другой стороны, с полезностью. В первом отношении, следовательно, она есть учение об искусности; во втором – учение о мудрости, – законодательнице разума, и философ в этом отношении не художник разума, а законодатель.

Художник разума, или, как называет его Сократ, философ, стремится лишь к умозрительному знанию, не учитывая, насколько это знание способствует конечной цели человеческого разума; он дает правила для использования разума во всевозможных произвольных целях. Настоящим философом является практический философ, который учит мудрости, наставляя и показывая пример. Ведь философия – это идея совершенной мудрости, которая показывает нам конечные цели человеческого разума.

Философия, согласно концепции школы, включает в себя два элемента:

во-первых, достаточный запас рациональных знаний; – во-вторых, систематическую связь этих знаний или их сочетание в идее целого.

Философия не только допускает такое строго систематическое соединение, но даже является единственной наукой, которая имеет систематическое соединение в действительном понимании и придает всем другим наукам систематическое единство.

Но если говорить о философии в соответствии с понятием мира (in sensu cosmico), то ее можно назвать также наукой о высшей максиме применения нашего разума, если под максимой понимать внутренний принцип выбора между различными целями.

Ибо философия в последнем смысле есть наука об отношении всякого знания и применения разума к конечной цели человеческого разума, которой, как высшей цели, подчинены все другие цели и которая должна быть в ней объединена.

Область философии в этом космополитическом смысле можно резюмировать в следующих вопросах:

1) Что я могу знать?

2) Что я должен делать?

3) На что я могу надеяться?

4) Что такое человек?

На первый вопрос отвечает метафизика, на второй – мораль, на третий – религия, на четвертый – антропология. В принципе, все можно отнести к антропологии, потому что первые три вопроса связаны с последним.

Таким образом, философ должен уметь определять

1) источники человеческого знания

2) объем возможного и полезного использования всех знаний, и, наконец

3) пределы разума. —

Последнее – самое необходимое, но и самое трудное, но философа это не волнует.

Философу принадлежат две главные вещи:

1) Культура талантов и ловкость в их использовании для всевозможных целей;

2) умение использовать все средства для достижения любой цели.

И то и другое должно быть соединено, ибо без знания никогда не стать философом, но и одно только знание никогда не сделает философом, если к этому единству не добавится соответствующее сочетание всех знаний и умений, а также понимание их соответствия высшим целям человеческого разума.

Никто не может называть себя философом, если не умеет философствовать. Но философствовать можно научиться только через практику и самостоятельное использование разума.

Как же на самом деле можно научиться философии? – Каждый философский мыслитель строит, так сказать, свой собственный труд на руинах другого; но никогда не появлялось такого труда, который был бы последовательным во всех своих частях. Философия не может быть изучена по той самой причине, что она еще не дана. Но даже если бы она существовала, никто из изучающих ее не смог бы сказать о себе, что он философ, поскольку его знание о ней было бы только субъективным и историческим.

В математике ситуация иная. Этой науке можно научиться в определенной степени; ведь доказательства здесь настолько очевидны, что в них может убедиться каждый; кроме того, благодаря своей доказательности она может быть сохранена как определенная и незыблемая теория.

Тот же, кто хочет научиться философствовать, должен рассматривать все философские системы только как историю применения разума и как объекты для упражнения своего философского таланта.

Поэтому истинный философ должен, как самостоятельно мыслящий человек, свободно и самоинициированно, а не рабски подражательно использовать свой разум. Но и не диалектическое, то есть не такое, которое направлено только на то, чтобы придать знанию видимость истины и мудрости. Это дело простого софиста; но оно совершенно несовместимо с достоинством философа, как знатока и учителя мудрости.

Ведь наука имеет внутреннюю истинную ценность только как орган мудрости. Однако как таковая она также незаменима для мудрости, так что можно с полным правом утверждать: Мудрость без науки – это теневой набросок совершенства, которого мы никогда не достигнем.

Того, кто ненавидит науку, но еще больше любит мудрость, называют мизологом. Мизология обычно возникает из-за пустоты научного знания и связанного с ним тщеславия. Иногда, однако, в мизологию впадают и те, кто поначалу занимался наукой с большим усердием и удачей, но в итоге не нашел удовлетворения во всех своих знаниях.

Философия – единственная наука, которая умеет дать нам это внутреннее удовлетворение; ведь она, так сказать, замыкает научный круг, и именно благодаря ей науки обретают порядок и согласованность.

Таким образом, для того чтобы практиковать самоосмысление или философствование, нам придется обратить внимание скорее на метод использования разума, чем на сами пропозиции, к которым мы пришли с его помощью.

LITERATUR: Gottlob Benjamin Jaesche, Immanuel Kants Logik, Leipzig 1876

ФРИДРИХ ХАРМС

Проблема Канта

«Кант воздерживается от гипотез о неясном, как это делает эмпирическая психология, пытаясь описать рост факта человеческого познания от первого начала во времени, которого никто не знает, ни в душе детей, ни в животных, ни в так называемом первобытном человеке, который является лишь плодом воображения. Более того, описать рост этих фактов от минимального их начала вообще невозможно, если этот факт не был замечен заранее, как он дан».

«Проблема, которую Кант поставил перед философией в связи с возможностью синтетических суждений, – это вопрос о том, как возможно расширение и увеличение нашего знания, как возможен прогресс в познании. Это не может произойти через применение формальной логики, поскольку из нее вытекают только аналитические суждения. Поэтому Кант, как и вся современная философия, отвергает формальную логику как органон или методологическую теорию наук. Из ее применения не следует никакого прогресса наук, а только их стагнация».

Кант называет свою философию критической и противопоставляет ее догматической и скептической философии. Разница касается процедуры философствования. Догматическая философия, как и эмпирическая наука, исходит из простого предположения, что мы познаем вещи такими, какие они есть, и что, следовательно, вещи существуют так, как мы их видим и мыслим. Скептик ставит под сомнение это предположение догматика, отрицая, что мы знаем вещи такими, какие они есть, и что они существуют так, как мы на них смотрим и думаем о них. Он направляет свои атаки против философских догм и разрушает то, что они построили.

До этого момента история философии была наполнена бесконечным конфликтом между самоочевидностью догматизма и неопределенностью скептической философии. Деспотизм догматической философии снова и снова подрывался анархией скептицизма, и так не было создано признанной философии.

Кант противопоставляет оба типа процедур или максим мышления критической философии. Он делает критический процесс, который он наблюдал с самого начала, сущностью философии. Он является основателем критики в философии. Ни путем простого принятия, ни путем простого отвержения и отрицания, а только через критику, то есть через изучение и исследование, мы можем прийти к познанию истины.

Философия называется критической не из-за каких-то результатов, взглядов и доктрин, а потому, что она занимает определенную позицию в познании – позицию критического суждения, потому что придерживается определенной процедуры мышления. Это позиция зарождающейся науки, исследования, из которого должна появиться истина. Если мы ищем истину, нам, с одной стороны, придется признать, что мы ею еще не обладаем и что мы еще не признали вещи такими, какие они есть, а с другой стороны, мы можем прийти к знанию истины на основе нашего мышления, на основе имеющихся у нас идей.

Догматизм и скептицизм знаменуют собой не начало, а упадок философии и научного образования. Они появляются не в начале, а в конце периода. Только в конце греческой философии в стоической и эпикурейской философии появляется догматизм, а вместе с ним и скептицизм. То же самое происходит и в более поздней философии. Скептицизм появляется как конечный результат эмпиризма и сенсуализма английской философии, которая, поскольку она пренебрегает рассмотрением и исследованием своих принципов и оснований заново и подвергает их критике, завершается скептицизмом, вытекающим только из ее некритической процедуры. Но этот современный скептицизм имеет то преимущество перед древним, что он предстает не как простое отрицание догматизма, а как конечный результат теории, которая сама по себе положительна, но которая сама по себе была догматизмом. В своем конечном результате она скептична, но в своем начале, как сенсуализм, она догматична.

Рационализм в современной философии, основанный Картезиусом, начинается скептически, но чем дальше он развивается, тем больше заканчивается догматизмом. Ведь скептицизм содержит не истинное, а лишь кажущееся обоснование философии; он так же некритичен, как и догматизм. Изгибы и повороты сомнения сами должны быть сначала подвергнуты критике, прежде чем они смогут послужить основой для философии. Догматический рационализм смиряется со скептицизмом и успокаивается только после того, как с ним смирится. Он стремится избежать поворотов скептицизма, не доказывая критикой необоснованность своих поворотов.

В обеих школах современной философии до Канта преобладает предубеждение, что существует универсальный метод познания; в одной превозносятся индукция и эмпиризм, в другой – математическое умозрение как универсальный метод познания. Каждый универсальный метод скептичен в своем отношении к знанию, которое не может быть найдено на его пути, и догматичен в своей процедуре. Поэтому догматизм и скептицизм проявляются в обоих направлениях современной философии до Канта.

Математическая спекуляция как универсальный метод скептически относится ко всей эмпирии, которую она рассматривает лишь как набор спутанных и потому пустых и непознаваемых идей, а сенсуалистическая индукция скептически относится ко всему понятийному знанию, которое она рассматривает лишь как привычный, похожий на память сбор, воспроизведение и социализацию чувственных идей.

Они отрицают друг у друга основания своей процедуры, реальность опыта, с одной стороны, и законность мышления – с другой. Наконец, эмпиризм заканчивается страхом перед всеми фактами, которым он идолопоклоннически поклоняется, отказываясь от всякого объяснения фактов и получая удовольствие только от их переживания; а рационализм, становясь вульгарным, заканчивается просвещением, которое считает, что оно все познало, когда сделало все идеи ясными и отчетливыми для всех.

Скептицизм рационализма – это низший скептицизм, который ставит под сомнение реальность опыта, а скептицизм эмпиризма – это высший скептицизм, который отрицает истинность интеллектуального знания. Ни догматизм, ни скептицизм не существуют отдельно в современной философии, что отличает ее от старой философии, но оба они содержатся в обоих направлениях современной философии, и только по отношению друг к другу рационализм можно назвать догматизмом, а эмпиризм скептицизмом, игнорируя скептический элемент рационализма и догматический элемент эмпиризма. И то, и другое является следствием некритической процедуры в философии до Канта, поскольку они предполагают либо эмпиризм, либо математику в качестве нормы для всего познания и сами не исследуют возможность познания.

Догматизм утверждает реальность знания, а скептицизм сомневается и отрицает ее. Но и то, и другое ненаучно, поскольку догматизм не обосновывает свои предположения так же, как скептицизм обосновывает свои сомнения; он лишь разрушает то, что догматизм строит. Критика противостоит обоим типам процедуры в философии, ставя перед философией проблему возможности знания. Философия должна исследовать, обосновать и подтвердить возможность познания. Допущение или отрицание реальности знания в догматизме и скептицизме без всякого исследования и обоснования не соответствует природе философии как науки; напротив, она должна исследовать возможность знания, основание всякого знания.

Все другие науки, какое бы название они ни носили, имеют свое знание в том, что они признают какой-то определенный объект; но знание и признание сами по себе не являются их объектом. То, что остается скрытым и неисследованным во всех науках, – возможность познания – и есть проблема философии. Поэтому философия, согласно ее концепции, является критической философией, которая решает вопрос о возможности, истинности и определенности познания. Эпохальное значение Канта заключается в том, что он признал это. Вся прежняя философия была лишь подобием эмпирической науки, познающей конкретные объекты. Философия есть философия через проблему объяснения и обоснования концепции познания.

Философия должна исследовать не факт познания, который можно наблюдать и описывать, как это делал Локк, а возможность познания. Исследование возможности познания означает исследование условий познания, что, следовательно, не может быть сделано эмпирической, а только философской процедурой. Факт познания в жизни и во всех науках можно наблюдать, но никакое решение о возможности познания не может быть достигнуто посредством наблюдения.

Возможность может быть исследована на основе реальности. Познание, которого нет, не может быть объектом познания. Поэтому, если критическая философия исследует возможность познания, то должно существовать познание, возможность которого она исследует. Поэтому Кант также исходит из факта познания, а именно из факта познания в математике, в физике, в метафизике, исследуя возможность и условия познания. Именно в этом преимущество или суть критики Канта, что во всех своих исследованиях он исходит из полного факта познания, как он может быть замечен, в том, что он хочет исследовать его возможность. Критика – это не эмпирическая психология, которая, пусть и тщетно, стремится лишь описать рост этого факта от минимального его начала. Скорее, этот предрассудок эмпиризма должен быть отброшен, если мы хотим прийти к правильному пониманию критики. Критику вовсе не интересует то, что интересует эмпирическую психологию. Поэтому Кант также воздерживается от гипотез о тьмах, как это делает эмпирическая психология, поскольку хочет описать рост факта человеческого знания от первого временного начала, которое никто не знает, ни в душе детей, ни в животных, ни в так называемом первобытном человеке, который является лишь продуктом воображения. Более того, невозможно описать рост этих фактов от минимального их начала, если этот факт не был замечен заранее, как он дан. Эмпирическая наука о человеческом познании, как она была развита в сенсуализме английской и французской философии, стремится к прогрессивному развитию, тогда как Кант идет регрессивно, принимая факт познания как данность.

Несомненно, в современной философии до Канта есть начинания, направленные на критицизм. Их можно найти во всех произведениях современной философии, содержащих исследования человеческого разума, у Локка и Юма, у Лейбница и Кондильяка, у Спинозы и Малебранша и т. д. Они также свидетельствуют о стремлении всей современной философии реформировать формальную логику, доставшуюся ей от средневековья. Тем не менее, только основатель критики характеризуется своей концепцией проблемы критической философии и своим методом решения этой проблемы. Америка была известна еще до Колумба, и все же он первым открыл ее. То же самое относится и к критике. Вся современная философия хочет реформировать логику и стремится к критике. Но ее основал только Кант, это его заслуга в истории философии.

Кант, однако, не разработал науку о возможности познания во всей ее полноте, а придал проблеме особую формулировку, поставив вопрос о том, как возможны синтетические суждения a priori. Он обращает свой взор только на синтетические, а не на аналитические суждения, на априорное, а не на эмпирическое знание. Казалось бы, если наука о познании должна быть полной, то она должна исследовать и возможность эмпирического знания и аналитических суждений. Но Кант исключает такое исследование.

Наука об аналитических суждениях – это формальная, аристотелевская или аналитическая логика. Кант не стремится ее обновить, он просто оставляет ее в силе и чтит как старую традицию философии. Она также не является достаточной для развития наук и прогресса знания. Анализ наших понятий не расширяет наше знание.

Кант также не принимает во внимание эмпирические понятия. Опыт учит каждого их происхождению и подтверждает их достоверность. Описывать их постепенное формирование, как это делал Локк, конечно, похвально и интересно, но недостаточно для решения проблемы возможности познания. Ведь эмпиризм учит нас многому новому, но он не дает никакой науки, никакого общего и необходимого знания. Кант хотел дать не теорию эмпиризма, а теорию априорного знания в синтетических суждениях. Лишь попутно он рассматривает аналитические суждения в противоположность синтетическим, а эмпирическое знание в противоположность априорному. Таким образом, он ограничивает проблему и, кажется, не рассматривает ее во всей полноте, когда задается лишь вопросом о возможности синтетических суждений a priori. Но это не так. Ведь анализ понятий, как бы он ни был необходим, и простое собирание эмпирии или фактов – это лишь части знания, а значит, не само знание. Истинное и полное знание состоит в синтетическом суждении a priori. Поэтому Кант определил понятие знания иначе, чем это делали до него. Исследовать возможность знания – значит исследовать возможность синтетических суждений a priori в соответствии с их условиями.

Согласно Канту, как и в аристотелевской логике, знание состоит в суждении. Судить – значит давать знание. Понятие суждения дает представление о природе знания. Но Кант теперь считал, что существует два вида суждения: аналитическое и синтетическое. Но это лишь уступка прежней формально-аналитической логике Аристотеля, согласно которой все суждения должны заключаться только в анализе понятия. Признав два типа суждений и допустив их существование рядом, Кант усложнил понимание своей собственной доктрины; ведь, согласно Канту, только синтетическое суждение является сущностью знания, но не аналитическое. Знание состоит в синтетическом, но не в аналитическом суждении.

Аналитическое суждение возникает в результате анализа понятия в соответствии с его содержанием или объемом, благодаря чему оно становится ясным и отчетливым. Предикатное понятие в аналитическом суждении проясняет для нас то, что уже было осмыслено ранее в субъектном понятии; поэтому они не расширяют наше знание. Истинность этих суждений опирается на принцип противоречия. Противоречие возникает, когда я пытаюсь отрицать предикат от субъекта в аналитическом суждении. Предикат обязательно связан с субъектом в аналитическом суждении в соответствии с принципом противоречия. Если я анализирую понятие тела, то нахожу предикат протяженности и получаю аналитическое суждение: все тела протяженны. Предикатное понятие дано в субъектном понятии и через него. Я не могу отрицать предикат субъекта без того, чтобы не возникло противоречие. Тело без протяженности – ничто. Поэтому во всех этих суждениях присутствует также логическая необходимость. Формы суждения и умозаключения формальной логики – это средства, с помощью которых понятия анализируются и становятся ясными и отчетливыми. Все суждения формальной логики, таким образом, также являются лишь аналитическими суждениями, в которых, согласно принципу противоречия, мыслится необходимая связь предиката с субъектом. Если все наше знание состоит только из аналитических суждений, то невозможно понять, как мы можем расширять познание и прогрессировать в познании.

Синтетическое суждение не возникает из анализа понятия, и поэтому его истинность не опирается на принцип противоречия. В синтетическом суждении предикат добавляется к субъекту только через связь; поэтому они расширяют познание. Весь прогресс в познании опирается на синтетические суждения. Нет никакого противоречия, если я отрицаю предикат от субъекта в синтетическом суждении. Если же предикат мыслится связанным с субъектом не случайно, а обязательно, то эта связь не основана на принципе противоречия и поэтому требует иного обоснования.

Согласно Канту, все суждения, основанные на опыте, являются синтетическими суждениями. Ведь благодаря опыту наше знание постоянно увеличивается и расширяется, мы приобретаем новые предикаты, которые нельзя найти, анализируя понятие. Суждения опыта основываются на синтезе, а не на анализе, и их истинность не основана на законе противоречия.

Суждение о том, что все тела тяжелые, является, согласно Канту, синтетическим суждением, основанным на опыте. Понятие тяжести не может быть найдено путем анализа понятия тела, а приобретается в опыте. Геометрические тела вытянуты, но не тяжелы. Предикат тяжести не лежит в понятии тела, как и предикат протяженности, поэтому он также требует иного обоснования, чем то, которое способна дать формальная логика.

Различие, которое Кант предполагает между аналитическими и синтетическими суждениями, является объективным, а не просто субъективным, как думают некоторые, когда учат, что все суждения в равной степени аналитические и синтетические, поскольку то, что является анализом для того, кто уже имеет понятие об объекте, является синтезом для другого, который еще не приобрел это понятие. Таким образом, различие было бы чисто произвольным и зависело бы от случайного уровня образования мыслителя. Такой взгляд – это отказ от всякой логики. Но это не мнение Канта и не соответствует сути дела. Различие не сводится только к точке зрения, поскольку связь в этих двух формах суждения различна, и, следовательно, их обоснованность также оценивается по разным принципам. Если бы это различие было чисто субъективным, то опыт, по крайней мере, не имел бы для нас ни смысла, ни познавательной ценности, поскольку то, что можно познать, анализируя понятие, должно быть возможно и без опыта. В любом случае, суждения опыта – это не анализ, а оригинальный синтез в познании. Даже если бы кто-то обладал так называемым абсолютным понятием, он не смог бы познать реальное, факты опыта, анализируя это понятие.

Проблема, которую Кант поставил перед философией в связи с возможностью синтетических суждений, – это вопрос о том, как возможно расширение и увеличение нашего знания, как возможен прогресс в познании. Это не может произойти через применение формальной логики, поскольку она дает только аналитические суждения. Поэтому Кант, как и вся современная философия, отвергает формальную логику как органон или методологическую теорию наук. Из ее применения не следует никакого прогресса в науках, только их застой.

Математика и естественные науки, поскольку они были заново сформированы после окончания Средневековья, тем не менее находятся в состоянии постоянного прогресса в познании. Это обстоятельство и побудило Канта поставить проблему возможности познания в синтетических суждениях. И его «Критика чистого разума», отвечающая на этот вопрос, представляет собой новую логику, новую методологическую теорию наук. Логика аналитических суждений – это логика Аристотеля, из которой в Средние века возникла формальная логика. Логика синтетических суждений, не существовавшая до Канта, – это «Критика чистого разума». Факт знания лежит в основе исследования его возможности. Реформа логики, методологии наук, связана с дальнейшим развитием реальных наук.

Однако, согласно Канту, существуют не только синтетические суждения опыта или апостериорные, но и синтетические суждения априорные. Кант исходит из того, что мы обладаем как априорным, так и эмпирическим знанием, что мы делаем как аналитические, так и синтетические суждения. Математика и общая физика обладают априорным знанием; более того, даже обычный человек обладает априорным знанием, когда предполагает, что все происходящее имеет свою причину. Наука везде невозможна без априорного знания, ибо опыт – это лишь совокупность единичных и случайных восприятий, но не наука, основанная на общем и необходимом знании.

Знание a priori – это знание a priori в аналитических или синтетических суждениях. Если сера – это тело, то, просто анализируя понятие тела, я априорно знаю, что сера растянута в трех измерениях, точно так же, как на основании простого опыта я знаю, что она желтая. Но в сциентистских суждениях также есть априорное знание, которое не может быть найдено никаким анализом понятия. В понятии события есть только последовательность событий, но нет ничего о том, что одно является причиной или приводит к другому. Тем не менее, мы априори считаем, что все, что происходит, имеет свою причину. Опыт показывает нам, что везде нет причины, а есть лишь случайный ряд событий. Мы не находим причину, просто анализируя событие. Тем не менее, интеллект постоянно связывает с понятием события суждение о том, что ничто не происходит без причины. Синтетические суждения a posteriori основаны на опыте, аналитические суждения a priori – на принципах и процедурах формальной логики; но на чем основаны синтетические суждения a priori, которые делают знание возможным в первую очередь, на чем основывается развитие науки? Ни простой эмпиризм, ни старый органон науки, обычная логика, не дают ответа на этот вопрос. Поэтому философия, или наука о знании, должна прежде всего решить этот вопрос о возможности синтетических суждений a priori, в которых содержится само понятие знания.