Победителей не судят

Одним словом, все точно так же, как было у нас в России в семнадцатом году, только без присущего нашей бедной России кондового хамства. Все делается очень вежливо и с улыбками, поскольку и молодежь, составляющая большую часть этой Народной Гвардии, и командующие ими коммунистические функционеры постарше не видят в каждом встречном хорошо одетом господине или даме врага народа и буржуя с того самого революционного плаката. А все потому, что большинство народных гвардейцев, сменившись с дежурства, снимают с себя эти черные тужурки и береты и облачаются в такие же костюмы или, в случае девушек (которых тоже достаточно в Народной гвардии) – в нарядные платья, становясь неотличимыми от тех же буржуев3.

Во-первых, русский народ к семнадцатому году усилиями властей, сельской и городской буржуазии и того самого образованного класса разночинцев, одобрявшего эти безобразия, был доведен до таких глубин нищеты и отчаяния, что вспышка революции, сжигающей прошлую общественную формацию, выглядела неминуемым и естественным выходом из этого тупика. Для понимания вопроса достаточно знать, что к 1914 году, явившемуся началом всех начал, на селе в Российской империи проживало около восьмидесяти процентов населения. При этом восемьдесят процентов из крестьянских хозяйств не дотягивали до нового урожая, и это не от лени, или, скажем, врожденного пьянства, а из-за того, что за полвека с лишним действия выкупных платежей эти самые платежи вытянули из подавляющей части крестьянства все финансовые ресурсы. Постарались и кулаки-мироеды, которые на самом деле являлись не зажиточными трудящимися крестьянами, а сельскими буржуа, ростовщиками-монополистами, одалживающими своим односельчанам денежные и натуральные средства из расчета в двести-триста процентов годовых.

Сюда стоит добавить и то, что, по данным Военного Ведомства царской России, шестьдесят процентов призывников не умели ни читать, ни писать, в то время как в кайзеровской Германии таких было меньше процента.

Сие значило, что нищета для них становилась хронической, пожизненной и передаваемой по наследству, потому что даже бросив хозяйство и уйдя в город, эти люди могли рассчитывать лишь на тяжелую, неквалифицированную, низкооплачиваемую работу. В это же время российская промышленность задыхалась даже не от отсутствия инженеров и техников, а от недостатка слесарей-токарей – самых ходовых рабочих разрядов, с третьего по пятый.

Во-вторых, во Франции было то же самое, но оно, это «то же самое» из Метрополии было вынесено в колонии – Сенегал, Индокитай, Гвиану, Марокко и Алжир. Именно там миллионы детей пухли и умирали от голода, в то время как французские буржуа подсчитывали сверхприбыль, частью которой можно было поделиться и с рабочим классом, чтобы он тоже мог слегка обуржуазиться. }

* * *

24 августа 1941 года. 13:35. Франция, Лазурный берег, Грас, вилла «Жаннет»

Иван Алексеевич Бунин, русский прозаик и публицист

Все произошло внезапно. К воротам виллы подъехала легковая машина, за рулем которой сидел юноша, одетый в униформу Народной гвардии – то есть в кожаную куртку и черный берет. Машина посигналила, открылась дверца, и с пассажирского места поднялся и вышел незнакомый Бунину моложавый мужчина, одетый в полувоенную одежду, плотные саржевые брюки, защитного цвета и зеленую рубашку. В одной руке незнакомец держал небольшой кожаный чемоданчик, а в другой переброшенную через локоть легкую куртку того же цвета, что и его брюки. Попрощавшись с водителем, прибывший стал терпеливо ждать, когда к нему выйдет кто-нибудь из местных обитателей.

Этот пришелец своим поведением и одеждой не был похож на здешних жителей. Немудрено, что посмотреть на него у окна гостиной собрались почти все обитатели дома. Леонид Зуров, как самый молодой из присутствующих, пошел к воротам выяснить, что это за человек и что ему нужно от обитателей виллы «Жаннет». Несколько минут спустя все выяснилось. Незваным и нежданным гостем оказался российский (в смысле из забарьерной России) внештатный корреспондент «Литературной газеты» Василий Соломин, получивший от редакции задание взять интервью у великого русского писателя, раз уж в кои веки появилась такая возможность.

Хотя сам Иван Бунин к идее интервью отнесся без особого восторга, но все же желание встретиться с человеком из посткоммунистической России – не военным или политиком, а интеллектуалом, пишущим пусть не романы и повести, а статьи и эссе, а, следовательно, и собратом по перу – взяло в нем верх.

Леониду Зурову была дана команда провести гостя из забарьерной России в гостиную, где на стол уже спешно водружали огромный самовар и расставляли все необходимое для беседы-чаепития. Зайдя в дом, гость вежливо и сердечно поздоровался как с хозяином дома, так и с тремя присутствующими здесь дамами, отпустив хозяйке дома парочку вполне приличных и нетривиальных комплиментов, отчего та даже покраснела от смущения и удовольствия. После этого по приглашению хозяина гость сел за стол, сдвинул в сторону чашку, блюдце и розетку для варенья, и поставил на освободившееся место извлеченный из чемоданчика странный прибор, имевший вид бакелитового плоского ящичка со скругленными торцами.

– Уважаемый Иван Алексеевич, – произнес господин Соломин, открывая крышку своего прибора и обнажая клавиатуру – примерно такую, как у печатной машинки, – вы знаете, я сам несколько ошарашен полученным заданием. Для меня беседа с вами – это примерно то же самое, как если бы вам довелось встретиться с самим Пушкиным, вступив с ним в беседу на злобу дня. Ведь еще два месяца назад никто из нас и не ведал о возможности когда-нибудь встретиться с такими титанами духа, которые редко рождаются на русской земле. Время течет все быстрее и быстрее, и чтобы кристаллизовалась глыба-человечище, его просто уже не остается.

– Я вас прекрасно понимаю, Василий, – улыбнулся Бунин, – для нас все произошедшее после 22 июня тоже стало большой неожиданностью и чудом. И мы тоже никак не подозревали, что сумеем встретиться со своими потомками и узнать о том, как они оценивают нас и наши дела и поступки.

– Вы знаете, Иван Алексеевич, – задумчиво произнес российский журналист, – для нас, жителей России XXI века, 22 июня 1941 года является сакральной датой. В этот день началась самая страшная война в истории России. В тот день враг напал на наш народ, и то, что мы выстояли – есть самое великое чудо на свете. Да, мы отринули советскую идеологию, марксизм-ленинизм и прочее идеологическое обрамление той эпохи по причине их полной несостоятельности. Но, в любом случае, этот период остается частью нашей истории, а СССР – одной из форм существования Великой России.

– Ну и каша у вас в головах там, в будущем, господин Соломин, – развел руками Бунин, – Впрочем, такой взгляд на жизнь и историю тоже имеет право на существование. Скажите, а как ваш народ – или население-электорат, если у вас там демократия – восприняло саму идею помочь своим потомкам отразить германское вторжение, и что при этом для них главное – победа и политический выигрыш для страны или же родственные чувства к своим предкам?

– Народ, – ответил корреспондент из будущего, – процентов на девяносто отнесся к этой идее сугубо положительно. Девяти процентам было все равно, и только один процент выступил категорически против. Впрочем, этих несогласных никто не репрессирует, а на их вопли стараются просто не обращать внимание. По этому вопросу, слава Богу, в обществе существует твердый консенсус, и не тому самому, одному проценту, его разрушить. Главнее тут, скорее всего, родственные чувства, а все остальное является сопутствующим товаром. Наши солдаты, вступив в эту войну, спасли миллионы русских – да и не только русских – жизней, позволив людям, погибшим в нашей истории, вырасти в мире и спокойствии, жениться, родить и воспитать детей. Это благое дело. Мы точно так же относимся и к жертвам обеих революций и Гражданской войны. Но туда нам, к сожалению, не дотянуться. Увы.

– А почему, – поинтересовался Бунин, – слишком далеко по времени?

– Да нет, Иван Алексеевич, – ответил корреспондент, – когда мне на инструктаже объясняли принцип действия установки, то сказали, что она работает через своего рода щели в мироздании. И чем дальше в прошлое, тем реже эти щели расположены. Ближайшая дверь после вашего времени – это времена императора Николая Палыча. Так что все, что связано с Русско-японской войной, Первой мировой, революциями и Гражданской войной, находится в мертвом пространстве и недоступно нашему влиянию.

– Жаль, очень жаль, – покачал головой Бунин, – а я-то надеялся… Но давайте предоставим прошлое прошлому и поговорим о настоящем. Скажите, что бы вы хотели от меня узнать? Ведь обычно журналисты такие любопытные, а в данном случае я задаю вам больше вопросов, чем вы мне.

– Так это вполне естественно, – кивнул Соломин, – я о вашем времени достаточно начитан и пусть оно мне и не родное, но я в нем свободно ориентируюсь, в то время как наш мир для вас полностью «терра инкогнита», и вы, естественно, желаете знать, что собой представляет это белое пятно на исторической карте. Кроме того, по содержанию ваших вопросов и тону, которым они заданы, интонациям голоса и выражению лица я довольно точно могу определить, что вас интересует, радует и печалит, и к чему вы стремитесь.

– Очень интересно, – сказал Бунин, как-то растерянно улыбнувшись, – вы все больше и больше меня удивляете. Хотел бы я собственными глазами увидеть вашу забарьерную Россию и посмотреть, как там все изменилось за сто лет с того момента, как мы покинули родную землю. Но, к сожалению, это невозможно…

– Почему невозможно? – удивился Соломин. – Это довольно просто сделать. Как представитель редакции, я уполномочен заключить с вами контракт на турне по городам и весям нашей России с написанием серии статей, эссе, зарисовок, рассказов – короче, литературную форму творчества вы можете определить для себя сами. Если вы не хотите ехать один, возьмите с собой своих близких. Ведь в этом случае взгляд на нашу действительность будет еще более разнообразным и объективным. Кроме того, мы можем посодействовать с изданием у нас вашей новой книги – хоть на страницах нашего журнала от номера к номеру, хоть отдельной книгой.

– Экхм… да уж, – задумчиво произнес Бунин, почесывая подбородок, – скажу прямо – ошарашили вы меня, господин Соломин, ошарашили… Но, надеюсь, у меня есть время подумать хотя бы два-три дня, посоветоваться с близкими мне людьми? А вы пока побудьте моим гостем, поживите у нас на вилле, составьте, так сказать, непредвзятое мнение о нашей действительности.

* * *

27 августа 1941 года / 17 марта 2018 года. 16:05. СССР-1941, Днепропетровская область, город Павлоград

Командующий 1-й армией ОСНАЗ генерал-лейтенант Константин Константинович Рокоссовский

После того как в первой половине августа наши танки вышли к побережью Северного моря, освободив от германских войск территории Бельгии и Голландии, последовала команда сдать позиции следующим за нами линейным частям РККА и грузиться в эшелоны для отправки к новому месту дислокации. Эшелоны прибыли почти сразу, и везли нас на восток по «зеленой улице», делая короткие остановки только для смены паровозов и пополнения запасов воды в титанах. От Амстердама до Бреста, с которого все началось, мы пролетели с запада на восток через всю Европу чуть больше чем за сутки, хотя на запад от этого Бреста с боями мы шли почти полтора месяца.

Тогда я, грешным делом, решил, что наше руководство решило доиграть отложенную после Халхин-Гола партию с японской Квантунской армией. А что, в рекордные сроки разбили врагов на западе и повернулись ко второму лютому и непримиримому врагу, чтобы разобраться и с ним. Но после еще двух дней пути, уже на советской территории, наш штабной эшелон остановился на станции Павлоград и началась выгрузка личного состава и техники. Вскрытый мной «красный пакет» предписывал принять эшелоны с техникой и личным составом и развести части армии по районам сосредоточения.

В связи с этим вспоминался наш переход вместе с Экспедиционным корпусом своим ходом в XIV веке из Крыма на исходные позиции, расположенные на территории нынешней Западной Белоруссии и Литвы. Представьте себе – кругом дичь, пустошь, безлюдье, Киев тамошний из сотни домов – как разоренный Батыем полтора века назад, так и не оправившийся. И тут мы на танках и боевых машинах, колоннами по век назад заброшенным полям, мимо поросших лесом пепелищ. Все эти территории, как выморочное имущество канувшей в Лету Киевской Руси, досталось Великому княжеству Литовскому. Но никаких феодалов-угнетателей на этой территории еще не было – по причине отсутствия угнетаемых. Чем выше мы поднимались по течению Днепра, тем чаще встречались селения и даже города. Хотя какие там города; Бобруйск – деревня, Минск – большая деревня, а на самой Литве все было выжжено и вытоптано почти столетней войной с тевтонским орденом. Оказывается, до нас там поработали дипломаты, и литовцы с поляками приняли нас как союзников.

Довелось мне лично встретится с Ягайло и с Витовтом, а также руководить разгромом сунувшегося в Литву как раз под наш визит крестоносного войска. А уже через четыре дня пришел приказ выходить в район сосредоточения в нашем времени.

Но сейчас мне было непонятно – где в самой, считай, середине Советского Союза находится тот самый враг, на битву с которым мы мчались с такой скоростью через всю Европу и которого нам предстоит атаковать с исходных позиций в районе Харькова, Днепропетровска, Запорожья, Николаева?

Все прояснил неожиданно появившийся в моем штабном вагоне товарищ Берия, в сопровождении нескольких порученцев и адъютантов в разных чинах, а также еще один товарищ, представившийся майором госбезопасности Сергеем Николаевичем Филимоновым, в котором сразу же узнавался человек «оттуда».

При появлении этой странной компании я, честно сказать, насторожился. Воспоминания о людях из НКВД у меня были не самые приятные – два с половиной года во внутренней тюрьме УНКВД по Ленинградской области по ложному обвинению, основанному на сфальсифицированных показаниях человека, который погиб двадцать лет назад. Скажу честно, все было – и пытки, и избиения, и ложные расстрелы. Но все это осталось в прошлом, и я совершенно не понимал, для чего в моем штабе появились эти люди в фуражках василькового цвета.

Во время формирования и подготовки армии на полигонах, развернутых потомками в далеком прошлом, я довольно интенсивно общался с некоторыми из них как по службе, так и вне ее, и был хорошо информирован о том, что они думали по поводу наших безобразий, творившихся с тридцать седьмого по сороковой год. Также мне было прекрасно известно и о том, что творилось в том, сорок первом году ИХ истории, когда немецкая армия напала, а у руководства приграничных округов оказались то ли идиоты, то ли предатели. Троцкистский антипартийный заговор военных был – в этом уверены почти все. Но в его руководство, помимо Тухачевского, входили и высшие чины НКВД Ягода и Ежовым, впоследствии расстрелянные. Поэтому арестовывать, сажать в лагеря и расстреливать начали отнюдь не заговорщиков, а своих конкурентов с целью последующего занятия высших командных должностей. Вполне логичный и законченный взгляд на этот вопрос. К сожалению, потомки у нас появились уже тогда, когда основной вал арестов спал, и спасать из неправедно арестованных было уже некого. Кого уже и так освободили (вроде меня и Горбатова), а кого приговорили к высшей мере и уже успели расстрелять.

Увидев мою реакцию, Берия тяжело вздохнул.

– Да не бойтесь вы, Константин Константинович, – сказал он, – мы не за вами, а к вам.

– А я и не боюсь, – ответил я, – и вы это, товарищ генеральный комиссар госбезопасности, прекрасно знаете.

– Знаю, – подтвердил Берия, – но сейчас это не имеет отношения к делу. Я прошел к вам в штаб для того, чтобы поставить перед вашей армией боевую задачу и попутно обрисовать военную и политическую обстановку в тех местах, где вам предстоит действовать.

– А разве задачу моей армии должна ставить не Ставка Верховного Главнокомандования? – спросил я.

– Правильно, Константин Константинович, – ответил Берия, доставая из кармана сложенный вчетверо мандат, – вот, читайте.

В мандате было написано следующее:

«Товарищ Берия действительно является представителем Ставки верховного главнокомандования и обладает всей полнотой принятия решений в отношении операции «Звезда Полынь».

И подпись красным карандашом: «И-Ст».

Прочитав мандат, я вопросительно посмотрел на Берию. Хоть его полномочия и были только что подтверждены, но обстановка яснее не стала. Где мы в центре Советской Украины должны будем проводить наступательную операцию такого масштаба, что в ней будет принимать участие целая армия особого назначения?

Этот вопрос – правда, в несколько завуалированной форме – я и задал Лаврентию Берия. Ответ, честно сказать, меня ошарашил.

– Операция «Звезда Полынь», – сказал мне Берия, – будет проводиться на территории Украины XXI века, власть в которой в результате государственного переворота захватили националистические прозападные силы, превратившие государство в фашистскую машину по уничтожению своих собственных сограждан. Две области тогдашней Украины – Луганская (в наше время Ворошиловградская) и Донецкая (в наше время Сталинская) не признали государственный переворот и восстали против фашистского государства с оружием в руках. Гражданская война двух маленьких народных республик, поддерживаемых Российской Федерацией, и остальной фашистско-националистической Украины продолжается уже четыре года. Согласно договору о дружбе, сотрудничестве, и взаимной помощи между СССР и Российской Федерацией в качестве ответного жеста доброй воли мы берем на себя нормализацию обстановки на территории бывшей Украинской Советской Социалистической Республики и в странах Прибалтики с превращением их в витрины социализма в этом мире. В общих чертах задача понятна?

– Так точно, товарищ Берия, – ответил я, – в общих чертах задача понятна. Но скажите, разве наши потомки не в состоянии справиться с этим самостоятельно?

– Увы, нет, – Берия, близоруко щурясь, снял пенсне и начал протирать его платком, – они не могут этого делать по многим причинам, по большей части внешнеполитическим. У нас же, как у СССР, который уже включает в себя Украинскую ССР, руки полностью развязаны. К тому же такие действия прямо предусмотрены заключенным между нами Договором о взаимной помощи. Долг, как говорится, платежом красен.

– Тогда, товарищ генеральный комиссар госбезопасности, – ответил я, – мне все окончательно понятно, разрешите приступить к выполнению задания.

– Приступайте, товарищ Рокоссовский, – сказал Берия, – а об обстановке на той стороне во всех ее подробностях вам доложит майор Филимонов. На этом у меня все.

27 августа 1941 года / 17 марта 2018 года. 16:05. СССР-1941, Днепропетровская область, город Павлоград

Командующий 1-й армией ОСНАЗ генерал-лейтенант Константин Константинович Рокоссовский

Я с любопытством глянул на майора Филимонова. Несмотря на свой довольно высокий чин (почти генеральский), держался он скромно, без свойственной для его коллег фанаберии. Мне уже доводилось иметь дело с людьми из будущего, и я заметил, что они с уважением относятся к нам, армейским командирам и красноармейцам, не то что некоторые…

Тем временем Филимонов вздохнул, достал из планшета стопку листков и несколько фотографий и произнес:

– Константин Константинович, из вашего послужного списка нам известно, что в годы Гражданской войны вам уже приходилось иметь дело с националистическими элементами на Украине…

Видимо, майор Филимонов решил, что наша беседа будет более непринужденной, если мы будем обращаться друг к другу не по званию и фамилии, с добавлением обращения «товарищ», а по имени-отчеству, как было принято в старой русской армии.

– Было дело, Сергей Николаевич, – ответил я, подхватив его тон. – С февраля по июль 1918 года мне довелось в составе красногвардейского кавалерийского отряда сражаться против банд Петлюры и Скоропадского в районе Харькова и Хутора-Михайловского. Только эти, как вы их назвали, националистические отряды, не были самостоятельны. Они фактически подчинялись германскому генералу фон Эйхгорну. Так что мы сражались больше не с ряжеными под запорожских казаков бандитами, а с германскими частями. Правда, в районе Хутора-Михайловского пришлось столкнуться и с австрияками.

– Ну, нынешнее руководство Украины тоже далеко не самостоятельно, – усмехнулся майор Филимонов. – Без согласия посла США оно не смеет принять ни одного важного решения. Страна, если ее можно так назвать, управляется дистанционно, из-за рубежа. И нужна она своим хозяевам лишь в качестве плацдарма против России. Единственная разница с 1918 годом заключается в том, что американцы не торопятся посылать на Украину свои войска.

– Но вроде бы не вся Украина попала под влияние иностранных держав, – вспомнил я слова Берия, – Ворошиловградская и Сталинская области не захотели подчиняться фашистскому правительству Киева и с оружием в руках сражаются против карателей, посланных их усмирять. И, как я понял, каратели так и не смогли подавить восстание людей, не желающих подчиняться западным прихвостням.

– Все именно так, – подтвердил майор, – образовалось что-то вроде Донецко-Криворожской советской республики – помните, была такая во время Гражданской войны.

– Помню такую, – сказал я. Мне вспомнились бои весны-лета 1918 года, когда австро-немецкие войска вторглись на территорию Донецко-Криворожской республики и силою оружия ликвидировали ее. Остатки ее войск отошли на Царицын.

– Так вот, Константин Константинович, – продолжил свой рассказ майор Филимонов, – в нашей истории войска марионеточного киевского режима тоже попытались ликвидировать восставших, не желавших подчиняться фашистам. Шахтеры и рабочие с голыми руками выходили против вражеских танков и вооруженных до зубов бандеровских головорезов. И они победили – фашисты так и не смогли захватить Ворошиловград и Сталино. А вражеские войска несколько раз попадали в окружение, где их безжалостно истребляли, словно бешеных собак.

Мне стало не по себе. На мгновение я представил, как безоружные люди бросаются на ревущие боевые машины, не зная, остановятся они или двинутся дальше, намотав смельчаков на гусеницы.

– А почему ваша Россия не помогла им разгромить украинских фашистов? – спросил я. – Ведь если с войсками из Киева смогли справиться донецкие шахтеры, то уж российская армия разгромила бы фашистов в течение суток, а может быть, и быстрее.

– Этого мы сделать не могли, – сухо произнес мой собеседник. – Не могли по многим причинам, часть из которых имеют внешний, а часть внутренний характер… Хотя, поверьте мне, тысячи добровольцев отправились на помощь Донбассу, и многие из них там погибли, защищая мирных людей от нашествия фашистских варваров.

– Понятно, – сказал я, хотя, если честно, многое мне было непонятно. Но тут, похоже, вмешалась большая политика, к которой я не был допущен. И слава Богу – мои мытарства по тюрьмам научили меня заниматься своим прямым делом – воевать и не совать свой нос куда не надо.

– Скажите, Сергей Николаевич, – спросил я, чтобы сменить тему, – а кто такие «бандеровские головорезы»?

– Константин Константинович, – вопросом на вопрос ответил мне майор Филимонов, – вам фамилия Бандера ничего не говорит? Степан Бандера – один из лидеров ОУН – организации украинских националистов. О нем писали газеты в 1934 году в связи с процессом по делу об убийстве польского министра внутренних дел Бронислава Перацкого.

Я напряг память и вспомнил, что, действительно, в июне 1934 года в центре Варшавы тремя выстрелами в голову был застрелен польский министр внутренних дел. Вроде бы в газетных материалах по этому делу упоминалась фамилия некоего Бандеры. Правда, я тогда не обратил на нее внимание – в Польше проводилась «пацификация» – жандармы Пилсудского в так называемых «Восточных Кресах» выселяли из своих домов и изгоняли из родных мест украинцев, а их земли и дома отдавали «осадникам» – бывшим солдатам польской армии. Все это вызывало противодействие украинцев. Было убито и ранено несколько тысяч мирных людей, и насильственно выселено около пяти тысяч человек.

– Что-то припоминаю, – ответил я, – только какое это имеет отношение к тому, что происходит в ваше время? Ведь этот Бандера наверняка уже умер.

– Лидер ОУН Степан Бандера имеет самое прямое отношение к тому, что происходит сейчас на Украине, – хмуро произнес майор Филимонов. – Хотя сам Бандера, верно служивший во время войны немцам, успел сбежать к союзникам, и в 1959 году был убит чекистами в Мюнхене, его последыши сделали из него героя. Потому-то их и называют бандеровцами. Они оказались достойными своего лидера. Живодеры из ОУН убили множество мирных жителей, в том числе женщин и детей. Причем убили самым зверским способом. – Майор протянул мне конверт. – Вот, Константин Константинович, почитайте на досуге.