Имя – менестрель

– Господин, осмелюсь поинтересоваться, вы хотите что-то…

– Девочка отправится с рабами, – жестко произнес он, про себя ругая излишне любопытную бабу. – В той одежде ей будет удобнее. А если вы не перестанете лезть не в свое дело, или сплетни пойдут, отправитесь следом за ней.

– Да господин, – она юркнула внутрь, явно напуганная представившейся перспективой.

Парнишка только покачал головой. Женщины при армии годились для двух дел. Готовить и ублажать тех, кто в том нуждался. Хотя, даже с первым могли справиться повара из мужчин. Он никогда не будет военным, потому что присутствие этих маркитанток не просто раздражало. Хотелось собрать их всех и отправить куда подальше. Например, в работные дома, чтобы занимались делом. А куда они все денутся после войны? Разбредутся по тавернам подавальщицами да в дешевые бордели? Выйдут замуж? Некоторые, но не все. Большинство так и останется никому не нужными.

Вскоре стемнело. Слуги, как и всегда, принесли еду и удалились. Ужин прошел в молчании. Айр не знал, что сказать, а девочка о чем-то напряженно думала. Понятно, что она не хотела к тетке. Но выбора не было. Или она старалась найти вариант, который устроил бы ее?

– Я все равно долго у тетки не пробуду, – неожиданно произнесла девочка с неожиданным даже для ее возраста упрямством. – Как только появится возможность, уйду. Мама ушла и я уйду.

– И куда ты пойдешь? – попытался образумить ее Айр. – Одно дело, когда с семьей по миру колесишь, совсем другое – одной.

– Не важно, – мотнула головой Ниса. – Все равно я для нее лишний рот. Мы все для нее чужими были. Будет через деревню менестрель проходить, я с ним и уйду. Ведь я все-все папины песни знаю. И даже играть немного училась.

– Играть тебя научат, можно не сомневаться. Или сама со временем, – согласился парнишка, после чего продолжил уже серьезно. – А песни повторяй. Каждый день повторяй. Чтобы ни одна не забылась. Когда рядом никого не будет, пой. Только чтобы не услышал никто.

– Почему? – удивилась девочка. – Папа для всех пел.

– Потому что время такое, малышка. Нельзя пока такие песни. Ты пока не понимаешь, но станешь старше, и разберешься, что к чему.

– Ладно, – тряхнула головой девочка. Непослушные светлые пряди тут же рассыпались по плечам, и нельзя было понять, кто сидит рядом с хозяином шатра: милая девочка или хорошенький мальчик.

Айр невольно улыбнулся.

– Все будет хорошо. А я обязательно найду тебя.

– Только ты не Нису ищи, – неожиданно потупилась девочка. – Ниса, это мама с папой для краткости звали.

– И как же тебя зовут остальные?

Девочка подошла и прошептала ему на ухо свое имя.

Через два часа лагерь заснул. Если кто-то и заметил две тени, то не придал им никакого значения. То, что назад вернулась только одна, и вовсе никого не волновало. Люди собирались с силами перед новым переходом. Впереди очередная цель. А в противоположную сторону погонял коня всадник. Ребенка в седле различить могли очень немногие.

Часть 2

Одиннадцать лет назад.

– Ниса! Да где ее демоны носят… – полная женщина в длинном темном сарафане, чуть более темном кожухе и светлой косынке вышла на крыльцо.

Когда четыре года назад странный мужчина привез ее племянницу, Эвхени удивилась. История племянницы, которую тот человек изложил, заставила ее смахнуть пару слезинок. А кошель с золотыми и серебряными монетами окончательно убедил взять сироту, хотя у нее самой уже было семеро. Нет, она бы взяла ее и без денег, куда от родной крови денешься, да и что будешь отвечать духам рода, когда предстанешь перед ними, и спросят они, куда племянница сгинула? Ну а деньги – приятное дополнение. Старшей скоро семнадцать, замуж выдавать, так приданое будет. Разделит его между девочками, никто в обиде не останется. Нисе-то больше выделить надо, все-таки на нее отдавали. Но и сестры ее обиженными не будут. А то, что сейчас не потратят, так на что тратить? В доме какой ни есть, а достаток. Война стороной обошла. От города-то почти одно пепелище осталось. До сих пор не отстроились вполовину того, что было.

– Да, тетя Эвхени, – девочка выглянула из сарая, где обитали козы, – я почти закончила. Сейчас Зорьку подою и иду.

– А, хорошо.

Тетка забыла, что сама отправила племянницу доить коз. Ну а какую работу поручишь, чтобы неприятностей не вышло. Все-таки сильна отцовская кровь оказалась, ох, как сильна. Память и вовсе у девчонки отменная. Вот и напевает постоянно, чтобы ни строчки не забыть. А когда жрец только взялся ее грамоте обучать, и вовсе загорелась идеей потом записать все. Спасибо, отговорить удалось. Не приведи светлые духи, кто найдет такие записи. Менестрели ныне не в почете. Неизвестно с чего, но нынешний король музыкальную братию, что по дорогам пыль поднимает или грязь месит, не жалует. Всякие там циркачи да актеры пока еще привечаются. А что б песенника уважить, того нет больше. Хочешь петь – пой, но думай, что поешь.

Между тем Ниса закончила порученное ей дело. Набросив потертый полушубок поверх сарафана, она вышла из сарая с ведром молока. Тетка поспешила навстречу. Тяжело все ж таки девке. Молодая еще, силы не те, не удержит еще, разольет молоко. И жди до вечерней дойки. А надо сыры ставить.

– Что-то еще надо, тетя? – девочка подняла голову и посмотрела на родственницу.

– Ничего такого пока, иди нитки с веретен в клубки сматывать.

Девочка кивнула и побежала в дом. То, что ей не поручали никакой работы с другими людьми, ее не смущало. Наоборот, их столько было в доме тетки Эвхени, что хотелось хоть какое-то время побыть одной. Она с детства привыкла, что вокруг менестреля всегда свободное пространство, его никто не толкает, не просит подвинуться, что-то передать, чем-то помочь. Нет, в обычное время они могут и пособить с каким-то делом. Но стоит ему взять в руки лютню, как тут же вокруг становится свободно, шум стихает, люди внимают каждому слову.

Поэтому Ниса и любила оставаться одна. А еще потому, что была возможность повторять все песни, что когда-то пел отец. И не только их. Девочка иногда напевала простенькие мотивы, навеянные последними событиями. О том, какие смешные маленькие козлята, как хорошо играть с котятами, щенками и другие детские песенки. В отличие от большинства песен отца, их ей тетка петь перед другими не запрещала. А иногда на посиделках даже просили спеть или про пузатого щенка, пытавшегося охотится на курицу, или про маленького козлика, заблудившегося в малиннике. Девочка охотно откликалась на эти просьбы.

Девушки часто просили спеть баллады о героях, любви, чем-то дивном и сказочном, чтобы «сердце от восторга зашлось». Пела Ниса и такое. Тетка головой только покачивала, когда слышала, но молчала. Лишь раз подозвала к себе девочку, да строго настрого запретила петь песни о свободе да свержении плохих правителей. Потому что не петь ее племянница не могла. Так не проще ли объяснить, каким песням звучать, а каким иных времен дожидаться, дабы беду на всю деревню не накликать. Слышали ее несколько раз и сборщики податей, проверяли, называя песни из тех, что тетка запретила на людях исполнять. Но девочка только качала головой. Мол, что от матери слышала, то и поет. Да вот детские, что сама придумала для малышей. А другому не научена. Солидные дядьки, прибывшие в деревню с караулом, одобрительно качали головами, трепали по щеке да подкидывали медную монетку на леденцы.

Жрецы, заметив талантливого ребенка, предложили тетке бесплатно обучать ее. Немного подумав, та согласилась. Понятно уже, что в деревне племянница счастья не найдет. Так, может, при храме жрицей станет. Им завсегда почет и уважение. Ну и работа легкая, никакого огорода, скотины да кучи детей. И замуж потом выйти можно при большом желании. Да не за деревенского простофилю, а за купца, если не за дворянина. Потому что прошлого у жрицы нет, все стирается, когда она вступает под своды храма.

Понятное дело, таких перспектив никто не раскрывал перед ребенком. Пока ее только учили грамоте, истории, географии, счету да этикету. Прочему же предстояло научиться, если она решит пройти посвящение. Но до этого еще оставалось много времени. Храмовники набирали девушек возрастом тринадцать-пятнадцать лет, не младше. Чтобы они уже понимали, что сами хотят служить богам, а не потому, что родители так сказали. Понятное дело, многие шли потому, что иного пути вырваться из нищеты для себя не видели. Но при большом наборе ученичество заканчивали считанные десятки. Остальных отправляли домой, дав небольшой багаж знаний и новое платье.

Было видно, что жрецы заинтересованы в талантливой девчушке, чувствовавшей музыку, гибкой и подвижной. В обрядах часто танцевали, играли на разных инструментах, и тетка решила использовать этот момент, когда придет время для разговоров о будущем. Пока же десятилетняя девчонка жила обычной жизнью. По дому помогала, с другими детьми в лес ходила осенью за грибами и ягодами, носилась по дорогам, обрывала дикие яблоки. В общем, вела жизнь, как и другие дети. Никто бы не мог упрекнуть Эвхени, что она притесняет сиротку. Может, ласки материнской не хватало, но тут уж ничего не поделаешь. Мать давно у духов предков, а тетка никогда ласковым характером не отличалась. Своих в строгости держала, так с чего бы для чужой через себя переступать. Первое время шептались люди, а потом перестали. Живет сиротка, одета, накормлена. А что не в новом всем, так и свои также ходят.

Сама девочка понимала, что могло быть и хуже. Эвхени приняла ее почти без вопросов. Кштан сказал ей пару слов, после чего Нисе тут же дали кружку молока, краюху хлеба и отправили на крыльцо полдничать. О чем шептались за закрытыми дверями взрослые, так старательно звеня ложками в стаканах с чаем, девочка не знала. Но через какое-то время дверь открылась, Кштан вышел на крыльцо, потрепал ее по волосам и молча пошел к своему коню. А она осталась.

Постепенно воспоминания о нескольких днях в лагере короля Родериуса смазались, ушли в прошлое. Но она запомнила Айра, худощавого мальчишку, Кштана, который заботился о ней, и гордый профиль короля, милостиво дозволявшего ее отцу спеть, а после с тем же равнодушием смотревшего на казнь. Возможно, по поводу равнодушия, это уже ее собственные фантазии, но почему-то Нисе казалось, что все так и было. Потому что в ином случае ее семья осталась бы жить.

Девочка понимала, что тетка заботится о ней, как может. О большем было бы глупо мечтать, глядя, как она проходится хворостиной по провинившимся старшим, раздает оплеухи и своим и соседским. Но так не хватало материнских рук, гладящих по голове, когда она болела, или просто становилось грустно. Кукла, чудом уцелевшая в котле войны, да подаренная Кштаном лошадка заняли свое место рядом с подушкой. И старшие ни разу не попытались отнять их, хотя между собой дрались даже из-за палки, которая изображала боевого коня или саблю. Возможно, тетка что-то им сказала, а может сами догадывались. Спасибо, что приняли, не стала она отщепенкой, с расстояния наблюдавшей за забавами. А все остальное, специально или само так вышло, какая разница. Лет-то сколько прошло? Давно уже со всеми передружились. Ругались, мирились, проказничали. Но все чаще девочка задумывалась о том, что ждет ее впереди. И вспоминала свое обещание тому парнишке, приятелю принца, отомстить за семью. Пока она еще мала, но время придет. И хорошо бы король Родериус дожил до этого времени.

Вместе с тем вспомнилось обещание Айра приехать к ней. Не приедет. Сейчас Ниса уже понимала, что ждать не стоит. Кто он, и кто она. Позаботился о ребенке. Не дал ей умереть или оказаться в рабстве, помог к тетке попасть и на том спасибо. Мог бы так и оставить на том складе, задыхаться от дыма и жары. И, если бы она даже покинула свое убежище, попала бы в руки или одной из обезумевших от всего женщин, или к солдатам, разграблявшим город и не чуравшимся никакой добычи. Так что Айр ничем ей не обязан. И ждать его будет очень наивно.

А может, его и в живых нет. Ведь война, дело такое. Там убивают без разбора. Не важно, что принц и его приятель ходили с охраной. Мало ли на кого наткнулись в одном из городов, а то и вовсе в дороге. Или что-то случилось с Кштаном, и ее спаситель не знает, где искать свою находку. А может, жив, здоров, но есть обязанности, служба, еще что-то. Или просто не хочет с малявкой общаться. Ведь даже тогда он был немного старше, чем она сейчас.

Ниса только вздохнула, по-детски легко отгоняя неприятные мысли, и принялась сматывать спряденную шерсть. Ее саму никто за прялку не сажал, а она и не рвалась. Зато в остальном помогать старалась. Готовила шерсть, после сматывала клубки, помогала стирать, красить, вязала или ткала. Пусть она наметила себе один путь, судьба уже научила ее, что все может быть совсем не так, как хочется. Мама с папой тоже думали, что в это время будут путешествовать по югу, а может, на какое-то время осядут на побережье. Увы, война перекроила все планы, после благополучно перечеркнув их жирным крестом.

Осенью прошлого года они ездили на ярмарку в Ривгард. Тот путь, что она когда-то преодолела за три дня, занял у небольшого обоза неделю. Когда все разместились на постоялом дворе, а на рынке были получены места, тетка осторожно расспросила, где похоронили казненных три года назад защитников города. А потом они вдвоем с Нисой отправились почтить память ее семьи и остальных погибших.

Несмотря на указ короля Родериуса, жители постепенно осушили болотце и привели в порядок большой холм, что был насыпан над ямой, куда стаскивали тела повешенных. Говорили, что несколько человек еще были живы, но никому не дали даже приблизиться к ним. А когда армия ушла, было поздно. Люди погибли под весом наваленных сверху несчастных или тяжестью земли. Сейчас на том месте возвышался аккуратный холм, вокруг него возвели оградку, поставили рядом небольшой алтарь, за которым по большим праздникам и в день казни жрец совершал ритуалы поминальной службы. На ветви деревьев люди повязывали тонкие темные ленты и шнурки в память о том ужасе. А сам холм люди ежегодно засаживали цветами, чтобы они цвели с ранней весны до поздней осени. И даже зимой, если было мало снега, торчали померзшие головки поздних цветов.

Женщина и девочка долго стояли у могилы, склонив головы. Никого не было, лишь ветер шелестел опадающей листвой да в кустах дрались из-за корки хлеба мелкие птахи. Потом Эвхени смахнула набежавшие на глаза слезы, повязала на ветку две ленточки, от них с Нисой, а девочка рассыпала вокруг зерно и крошки хлеба. И они вернулись в город. Потом был торг, покупка необходимого в деревне и дорога домой. На этот раз более быстрая, потому что продали коз и овец, замедлявших прежде движение.

Они никому не рассказывали, куда отлучались. Сестры потом сказали, что догадались, но расспросов не было. Ни к чему. Меньше знаешь – лучше спишь. А им еще женихов искать. Это сестра их может со двора вылететь, и полететь, куда глаза глядят. Старшие же с пеленок знали, что их ждет в будущем. Хотя тетка Эвхени и дала себе слово, глядя на младшую сестру, что неволить детей свадьбой не станет. И так мать не смогла оправиться полностью после побега дочери. А пока та с мужем и первенцем домой не завернула, и вовсе не знала, что думать. Мельник долго порог их дома обивал, все выпытывал, где невеста его. Словно семья специально девушку спрятала, дабы денег с него выжать. Нет уж. Пусть не будет много денег, но жить будут душа в душу.

Эвхени и саму так выдавали. Муж богатый, и самой хорошо будет. Стало, когда в пьяной драке душа его к предкам отправилась. А до того каждой коркой хлеба, каждым медяком попрекал. Нет, не хочет она детям своим такого счастья. Ни своим, ни дочери покойной сестры. Пусть девочка сама свою судьбу выбирает. Почему-то женщина примерно знала, какой путь выберет племянница.

Ниса же собрала работу и забралась на чердак. Как-то так получилось, что это место было полностью предоставлено девочке. Раньше там играли дети тетки в плохую погоду. А теперь было пусто. Девочке выдали старые одеяла, которые она расстелила по полу и с помощью сестер развесила по стенам. Стало теплее, к тому же они скрадывали звуки, и можно было петь. Два больших окна с противоположных сторон днем давали достаточно света, чтобы делать там порученную работу. А с чем-то можно было справиться и в полной темноте. Те же клубки смотать много света не нужно. Главное – услышать, когда будут звать к столу. А то было уже, что, задумавшись или вспоминая старые баллады, она забывала обо всем. Понятно, тетка не забудет, пошлет кого-нибудь позвать. Но подшучивать потом будут долго.

Работы на вечер набралось прилично. Накануне погода не радовала, метель поднялась. Даже старшие девушки, которые проводили вечера на посиделках, где больше болтали и смеялись, чем работали, остались дома. Девочка поставила веретено в специальную подставку и принялась за работу, напевая одну из старых баллад о том, как большое войско смогло сразить дракона.

Сталь ударялася о сталь,

Над полем вороны кружили.

Как мало мы с тобою жили,

Но не о том моя печаль.

На поле бой кипел кровав,

Уничтожали нас жестоко.

Жизнь мирная была далеко,

Но ты был с теми, кто был прав.

Средь звона стали, свиста стрел

Со смертью рядом мы ходили,

Покрытые могильной пылью

И кровью. Тот, кто уцелел,

Быть может, вспомнит этот бой,

О нас расскажет менестрелю,

Ты тех, кто пал и уцелел,

Геройской песнею воспой.

Я помню, как мы в бой пошли,

Враги пред нами как бежали,

Как наши стрелы их сражали.

Они на поле б лечь могли.

Но, помню я, как из-за гор,

До времени где выжидая,

Стервятников собой пугая,

Объятый пламенем дракон

Поднялся. Жег он сталь и кровь.

Огнем стал день. Летя стрелою,

Он ослеплял, солнце собою

Он закрывал. Он вновь и вновь

Над полем боя проносился,

Сжигая на своем пути

Всех, кто не мог бежать, идти.

Крик смерти в воздухе кружился.

Мы погибали, но дракона,

Колчаны наши расстреляв,

Убили. С неба он стремглав

Упал. Удар, и нет дракона.

Победа дорогой ценой

Далась. Запомните героев,

Вернувшихся домой из боя.

Двадцатая едва ли часть

От многотысячного войска

Осталась. Мы на смерть пошли,

Но сколько жизней сберегли,

Не знаю. Может, кто сочтет,

Не мы. В бою мы полегли,

Не отступили и погибли.

Но мы – герои этой битвы,

Мы сделали все, что смогли.

И может быть пройдут года,

Но будет жить в народе память

О тех, свое кто поднял знамя

Против дракона. Никогда

В дома свои нам не вернуться,

Не встретить больше нам семей,

Своих детей и матерей.

Быть может, в песнях отзовутся

Наши дела и этот бой,

Дракона смерть и кровь героев,

Обет, которые, исполнив,

Лежать остались под горой.

Нас помнят – значит живы мы,

И наши битвы не напрасны –

Сияет солнце в небе ясно,

И звезды по ночам видны.

«Расправляет ветер крылья…» Каждый раз, когда она вспоминала о семье, Айре, и том, как все это сплелось в ее жизни и вылилось в настоящее, вспоминалась и эта песня. Последняя, которую исполнил ее отец. Та, которая будет преследовать короля Родериуса. Нет, не сейчас. Рано. Надо подрасти, найти учителя. А вот потом она найдет способ рассказать всю правду о добром короле. Напишет новые песни, где расскажет о жестокой осаде, грабежах, казни защитников. О том, что король предоставлял людям только один вариант для выбора: предательство или смерть.

Понятно, что не до всего девочка дошла сама. Что-то она подслушала в разговорах взрослых, что-то рассказывал жрец, сам не понимая, на какую благодатную почву падают его слова, и даже не догадываясь, какие плоды они принесут. Девочка внимательно слушала все и впитывала в себя, сравнивая с тем знанием, которое получила в Ривгарде.

– Ниса, обедать! – раздался приглушенный тканями голос.

Отложив в сторону работу и собрав то, что успела сделать, она поспешила вниз.

Конь резво бежал по хорошо утоптанной дороге. Если специально не присматриваться, можно и не заметить, что не так давно на этих землях шла война. Только кое-где вдруг мелькнет среди кустов печная труба, или среди сухой травы станет заметна зола – следы пожарищ, в которых исчезали небольшие деревни. За четыре года природа почти скрыла нанесенные ее телу раны, но не до конца. То тут, то там росли плодовые деревья, кое-где стояли воткнутые в землю, покрытые ржавчиной столбики, некогда служившие жителям коновязью, а в земле кое-где еще встречались добротные крышки – следы бывшего на этом месте подпола. А если обогнуть заросли малинника, то можно было выйти к каменной стене – некогда там стоял богатый дом. Об участи его хозяев, равно как и остальных жителей деревни, можно было только догадываться. Но явно ничего хорошего не ждало их, раз не вернулись люди к прежнему месту жительства.

Конь всхрапнул, после чего сбавил ход. Юноша, направил его в сторону большой яблоневой рощи. Когда-то тут был небольшой сад, но люди не вернулись в разоренное поселение, деревья, предоставленные самими себе, разрастались. Молоденькие яблоньки тянулись к свету. Деревья дичали, плоды их мельчали, становились кислыми. И все равно в ветвях круглый год стоял птичий гомон, а в конце осени в рощу начиналось паломничество всевозможных лесных обитателей от ежей до медведя, наедавшего жирок для спячки. Но в начале зимы в роще было пусто. Птицы сидели по гнездам, настороженно следя за чужаком. А зверям и вовсе нечего было днем делать так близко далеко от чащи

Съехав с дороги, всадник какое-то время следовал вдоль рощи, потом повернул к разросшемуся без присмотра малиннику, окружившему одинокое дерево.

– Ваша милость, – спутник юноши хмуро смотрел на почерневшее яблоко, каким-то чудом висевшее на ветке, чуть припорошенной снегом, – его императорское величество пожаловал вам во истину отличные земли.

Если бы интонации могли влиять на человека, можно было бы не сомневаться, что императору Родериусу добавилось бы еще несколько лет жизни, столько угодничества было в словах этого мужчины.

– Да, – покачал головой юноша, – земли, напоенные кровью, удобренные золой пепелищ. Земли, которые много лет могут обильно плодоносить без удобрений. Земли, обитатели которых прокляли нашего правителя, и только чудом эти проклятья еще не осуществились.

– И что вы планируете делать, ваша милость? – поинтересовался мужчина, явно готовый запоминать все, а после приняться за исполнение.

– Планирую… – юноша задумался. – Я хочу вернуть сюда людей. Мы отстроим новые деревни, восстановим сады и пашни. Да, на это нужно время. Но надо же начинать. Весной я хочу начать постройку, скажем, пока коттеджа. Думаю, расположить его за яблоневой рощей.

– Думаете, это уместно здесь, – заговорил другой спутник. – Ведь на этой земле гибли люди. Кто знает, вдруг души погибших будут против.

– Сомневаюсь, Кштан, – юноша тоже посмотрел на одинокое яблоко. – Думаю, они были бы рады, если бы сюда вернулась жизнь, на том месте, где когда-то были поля, снова заколосилась рожь, на лугах паслись стада, и везде слышался детский смех. Понимаю, звучит глупо, но я надеюсь, что хотя бы к концу своей жизни смогу этого добиться. Мы расчистим новые участки под деревни, а на тех местах, где стояли дома, разобьем рощи. Думаю, так будет справедливо.

– Я отпишу вашему батюшке, чтобы по весне он прислал сюда строителей, – поспешил с ответом первый из сопровождавших юного виконта. К тому времени вы решите, какой именно коттедж планируете строить, и во что потом думаете его превратить. Как раз лес из тех мест, где вы планируете строить новые дома, пойдет на постройку. И да, пусть пришлют садовников, они помогут с рощами.

Второй мужчина продолжал осматривать окрестности. Лицо его было все еще сурово, но уже не столь мрачно, как сначала. Планы молодого господина его радовали. Главное, чтобы хватило времени, чтобы гнев императора внезапно не обрушился на его голову, чтобы люди поддержали, пришли в новые деревни. Чтобы мастер Комчи не наговорил лишнего во время своего доклада.

Пожалование императора оказалось неожиданным не только для молодого оруженосца, но и для всех, кто постоянно обитал во дворце. Одни поговаривали, что таким образом его величество решил подкупить верного друга его сына, другие считали, что, напротив, земли должны укрепить его преданность короне, третьи, не стесняясь, намекали на противоестественные отношения между принцем и юношей. Понятно, были и четвертые, которые полагали, что отношения имеют место быть, но не с принцем. С кем – многозначительно умалчивалось, лишь взгляд не менее многозначительно принимался изучать что-то наверху.

И принц, и его друг были в курсе всех перешептываний, но благоразумно делали вид, что ничего не знают. На самом деле и титул виконта, и земли на завоеванных территориях пожалованы были за дело не самое лицеприятное. Можно было бы назвать их взяткой. Просто юноша оказался в нужное время несколько не в том месте и смог предотвратить скандал. Одна юная девица при дворе после ночи с императором решила наложить на себя руки. И не тихо в безлюдном месте, а на публике. Отговорить ее от этого стоило больших трудов.