Кто поверит эху? Часть 1. Возвращение

– Дом Нара по-прежнему поддерживает нас?

– Да.

– И дом Иэра? Судьи и владельцы медного рудника, верно?

– Они, по крайней мере, не против нас. Хотя со старшим сыном там плохо. Жаль, был способным парнем.

Отвечая на недоуменный взгляд брата, Тагари коротко пояснил:

– Пьет.

Он расхаживал по комнате, широкими резкими шагами, и, говоря, взмахивал правой рукой, будто помогал себе собраться с мыслями:

– Пока меня нет, делами заправляет моя правая рука, Айю – ты его помнишь. Когда я в городе, в общем-то тоже он – если не считать дел городской и земельной стражи, строительства, ремонта дорог и мостов. Но помощник уже весьма немолод – еще при тебе здоровьем не отличался…

– Я увижусь с ним завтра или днем позже, если не возражаешь. Надо будет о многом побеседовать. Думаю, в чем-то сумею ему помочь. И придется налаживать старые связи, у меня было не слишком много друзей, – Кэраи чуть улыбнулся, – И еще. Твой советник… Я знаю, о нем говорят в народе. Но в высших кругах – его кто-то слушает, кроме тебя?

– В разумных пределах, – на лице старшего брата появилась тень того выражения, которое Кэраи видел с детства, и означало оно "этот ребенок опять несет какую-то чушь". Давно не ребенок, конечно, но выражение осталось.

Только в детстве сказанное в такие моменты вовсе не было чушью.

Пока спорили – сумерки плавно перетекли в ночь; хозяин дома сам зажег комнатный фонарь, не желая звать слуг. Качнул случайно – и колыхнулось пламя. Свет его упал на маленькую золотую гвоздику-застежку, с крохотными рубинами, из тех, что женщины дарят своим возлюбленным.

Брат заметил ее.

– Памятное? – спросил с не то с интересом, не то с подозрением. – Неужто ты наконец…

– Да нет. Ерунда, пустое.

– У Истэ была похожая, – сказал Тагари, теперь с отвращением глянув на безделушку.

– Ее тень все еще не развеялась? – спросив, пожалел о вопросе. Даже в Столицу просочились легенды о верности генерала Таэна умершей жене. Люди очень уж любят такие истории, чего не знают, то сами додумают.

А тот уже читал письма, привезенные из Столицы.

– Лучше б деньги слали, а не бумаги! Но раз велено еще усилить крепости Ожерелья и заставы возле них, я за это возьмусь, хотя они и так хороши. Как раз собирался отдать приказ Энори, вот и познакомлю вас заодно, – сказал Тагари.

Через четверть часа слуги-посланники вернулись, чтобы робко сказать – молодого советника никак не могут найти. В покоях и в саду его нет, но он не собирался покинуть дом…

– Он обязан докладывать, если уходит! Ищите, – велел Тагари, меряя комнату под сочувствующе-насмешливым взглядом брата.

**

В углу горела большая лампа – прямоугольный каркас из темного дерева, грани – полупрозрачная бумага, на которой искусный художник изобразил цветущие абрикосовые ветви – точнее, лепестки и листья, а сами ветки исходили из рамы, резные. Угол комнаты заливал теплый золотистый свет, выхватывая из тени болезненное личико ребенка лет восьми-девяти – некрасивое, с острым подбородком и широким лбом. Мальчик был сложен неплохо, но хрупкость и худоба выдавали его нездоровье еще верней, чем лицо.

Лампу привезли на днях – на севере такие вещи были диковинкой. Энори увидел над дверью продавца птиц подобный фонарь, и захотел точную копию. Но, когда лампа понравилась Тайрену, подарил мальчику.

– У меня будет еще, если нужно, – отвечал он со смехом, глядя на смущение ребенка, который стеснялся брать сделанное для другого.

Свет лампы успокаивал мальчика. Было новолуние… время нечисти и призраков.

И снова трудно дышать…

Он забрался в глубину кровати, сел, прижавшись к стене. Ждал. Дом его отца был весьма обширным, и покои Энори располагались далеко, на другом конце. Мальчик, не покидая комнату, будто видел, как в пустых коридорах горели светильники, раскачивались тени на стенах. Никого… словно вымерли слуги. При новой луне лучше не говорить лишнего, вести себя тихо, и без нужды не покидать кров.

Тонкая рука коснулась маленькой незаточенной сабли, висящей на стене. Мальчик не боялся нечисти, и привык быть один. Ему даже хотелось, чтобы кто-нибудь недобрый появился. Может, доказав свою смелость, он заслужил бы одобрение отца…

Время тянулось и тянулось, порой вдалеке погромыхивали раскаты уходящей грозы, небо озарялось уже неяркими вспышками. Наконец он не услышал – ощутил присутствие кого-то за дверью, в следующий миг она отодвинулась, рука в белом рукаве поднялась, придерживая крашеные деревянные подвески над входом.

– Ты пришел!

– Ты так взволнован… Гроза напугала?

– Нет! Я же не трус! – прозвенело слишком горячо, чтобы быть правдой. – Я ждал тебя… Помнишь? Ведь обещал, что придешь…

– Тише. Думают, что ты спишь.

Гость открыл решетчатое окно – козодой пел в саду, теплый, влажный после грозы воздух ворвался в комнату. Черное небо, и звезд не видно – скрывают тучи.

Юноша дунул на лампу, гася свет.

– Новолуние, – неуверенно пробормотал мальчик. – Должна гореть.

– Боишься? – снова спросил гость.

– Я с тобой ничего не боюсь, – сказал мальчик, прижимаясь к старшему и зарываясь лицом в белый шелк – только он, чуть мерцающий, и был виден в темноте. – Ох… слышишь? Там кто-то ходит за дверью!

– Слуги, проверяют, спишь ли ты. Наверное, ищут меня. Не позовут – побоятся тебя разбудить.

– Тогда будем сидеть тихо-тихо, будто тебя тут нет, – мальчик засмеялся едва различимо. – Вот и ушли, да?

– Да.

Они устроились на краю кровати, и ребенок тут же поднырнул под руку взрослого.

– Знаешь, я запомнил вчерашний сон… мне снилось, что я вырос, и был здоровым и сильным…

– Что бы ты делал тогда?

– Не знаю. Сразу столько много всего… Но мне всего хватает и так.

– А своя лошадь? Ты же любишь лошадей?

– Да, но мне редко позволяют подходить к ним…

– Когда приезжали столичные гости, ты видел иноходцев-йатта, которые бегут, будто скользят по облакам? Говорят, это самые умные кони. У тебя был бы свой.

Тайрену оживился, вскинул голову, вытянулся, будто всматриваясь вдаль и вдыхая иной, пахнущий дикими травами воздух:

– И я бы уезжал по утрам далеко-далеко в поле, с тобой… Или нет, я хотел бы с тобой отправиться к морю. Потому что и ты туда хочешь.

– Верно.

– Но почему не уедешь? Мой отец тебя не пускает? Или из-за меня?

– А ты отпустил бы?

– Я… я бы попросился с тобой. Или ждал…

Он придвинулся еще ближе, прижался:

– Я хочу, чтоб так было… Но больше хочу стать таким, как ты…

– О нет, – юноша рассмеялся, обнимая его. – Лучше будь собой.

Тайрену глянул на дверь – в узкой щели под ней проплыл рыжеватый свет, кто-то прошел с лампой.

– Наставник не хочет учить меня старому письму, говорит, я и так слишком много читаю. Иногда мне кажется, они считают, что мне все это не нужно. Только есть, спать и смотреть в окно.

– Они просто еще не привыкли, что ты уже вырос. Завтра ты получишь согласие наставника. А зачем тебе именно это письмо?

– У отца много старых книг. Когда смотрю на них, кажется, что я там, в прошлом…

– Даже если это трактаты о свойствах трав? – даже не видя лица, мальчик слышал улыбку.

– Но это же древние травы! – Тайрену рассмеялся, неожиданно звонко при его болезненном облике, и тут же прикрыл рот ладонью, метнул взгляд в сторону двери. Но плечи все еще вздрагивали от смеха.

Затем мальчик посерьезнел.

– А на самом деле… я смогу стать здоровым?

– Я постараюсь, – рука скользнула по его голове, легко, едва ощутимо, – Сейчас ты ведь можешь гораздо больше, чем раньше, верно?

– Да. Но если вдруг у меня не получится… Ты не… оставишь меня, если я буду сильно болеть?

– Никогда. Даже если однажды придется покинуть этот дом, я буду приходить к тебе, – что-то странное прозвучало в голосе, с колыбели знакомом, как биение собственного сердца.

– Ты собираешься уйти? – ребенок заволновался. – Если ты вдруг захочешь…

– Тшш… Все хорошо. Я с тобой.

Губы коснулись лба мальчика – невесомо, прохладно.

– А теперь спи.

– Мне почему-то зябко…

– Это молодая луна.

– Помнишь, ты говорил, что она может спускаться с неба и расцветать в пруду… Давно говорил, но я помню. Глупо, что я до сих пор в это верю?

– Нет. Просто ты ближе иному миру, чем к людям. Я позову тебя в сад, посмотреть. Ты увидишь огромный белый цветок, над которым вьются бабочки, сияющие, словно звезды.

– А может, он уже там? – с надеждой спросил мальчик.

– Нет пока. Не бойся, мы его не пропустим. Спи…

Снаружи уже дождался негромкий звук гонга, возвещающий совсем поздний час, когда слуга с поклоном отодвинул занавесь, пропуская в комнату нового человека. Молодой совсем, он напомнил Кэраи сороку черно-белым одеянием. Привыкнув разглядывать столичных щеголей, невольно отметил наряд без единого цветного пятна, не считать же таковым змеящуюся вышивку серебром.

– Доброго вечера, господин, – вежливый поклон; пламя свечей заиграло на серебряной заколке и прозрачных белых камнях.

Кэраи всмотрелся в «советника» брата. С этим тоже придется разбираться. В Столице ему доводилось и самому доводилось видеть шарлатанов, которые вызывали призраков, предсказывали судьбу и собирали деньги с легковерных. Если обман раскрывался, над попавшими в сети глупцами смеялись. Тут не до смеха.

Советник… мальчишка. Сколько ему, двадцать или немногим больше?

Кэраи встретил изучающий взгляд чуть раскосых глаз цвета хвои. Лицо миловидное, чуть острое, черты не слишком типичны для уроженцев Хинаи – будто в парне примесь иной крови, сразу и не понять, чьей.

Он и не скрывает, что из низов, впрочем, при его якобы даре это не имеет никакого значения. И множество простонародья идет к нему, чтобы просить о помощи, хотя большинство не доходит, конечно. Но просящим он помогает. Управляющий говорил, он даже в том доме заступался за провинившихся слуг перед прежним хозяином. Дядя был крутого нрава, и непонятно, как это позволил.

– Где ты был? – Тагари чуть нахмурился.

Не только слуги, но и горожане высокого ранга съеживались невольно, когда гневался генерал.

– У вашего сына.

– Там тебя не нашли!

– Они просто не заходили внутрь, а свет не горел.

Генерал постарался скрыть тревогу – Кэраи заметил это.

– Тайрену, он ведь здоров?

– О да.

– Тогда зачем ты приходил к нему ночью?

– Чтобы он продолжал оставаться здоровым.

Тишина показалась Кэраи чуть более долгой, чем стоило бы.

– Я здесь, – обронил Энори. – Какова будет ваша воля?

– Ты знаешь, что вернулся мой брат. Он займется делами мира, пока я занимаюсь охраной и делами войны.

– Хорошо. Но мира здесь все меньше, – заметил Энори вскользь, и Кэраи отследил тот же изучающий взгляд, что и раньше. А брат был погружен в свои мысли, он раскладывал на столе карту, пальцем очертил круг:

– Есть еще одно дело. Я хочу отстроить заново заставу Анка, вот здесь. Из Столицы передали, что границы велено укрепить, будто я не занимаюсь только этим. Но та застава издавна считалась местом нечистым – люди умирали от мора. Я хочу знать, стоит ли восстанавливать старые стены – или стать восточней? Отстроенная на прежнем месте, застава захлопнет ворота в ущелье! А рядом – только притворит дверь.

– Мне бы стоило побывать там, – сказал Энори, поглядывая на старшего Таэну исподволь.

– Поедешь завтра. Можешь идти, ты свободен…Что-то еще?

– Сегодня мы встретили похоронную процессию… Крестьяне уверены, что в окрестностях Осорэи появилась нежить, – Кэраи заметил, как недовольная морщина прорезала лоб генерала, а юноша спросил: – Это вас не волнует?

– В деревнях любят дрожать от страха!

– Вам известно про тори-ай? Ими становятся самоубийцы, желающие обрести власть и вечную жизнь…

– Не пересказывай мне старушечьи байки!

– Может быть, ваш гонец однажды не доберется до крепости? Тогда скажете – вражеская стрела? А если его голову найдут после в овраге, а тела не отыщут вовсе?

– От меня-то ты чего хочешь?! – не выдержал генерал.

– Ничего… Если вы не верите «байкам», господин Тагари Таэна.

– Ну, довольно.

– На страхе держится многое, вам ли не знать… но никакая сила не сдержит народ, который боится неведомого.

– Хорошо, я направлю туда людей. Они все проверят…

– И отыщут разбойников, это наверняка дело их рук, – сказал Кэраи. Энори промолчал, вновь посмотрев на него очень пристально. Слегка поклонился и вышел.

– Этого я и боялся, – вздохнул Кэраи, когда стихли легкие шаги. – Нежить, проклятые крепости…

– Не суди о том, чего не понимаешь.

– Ты будешь искать убийц, или развешивать амулеты?

– Мои люди прочесывают все уголки Хинаи в поисках разбойников. Но в те места завтра отправятся еще стражи.

– А что насчет заставы? Ты всерьез намерен…

– Да!

– Поступишь так, как он скажет?

– Посмотрим… Не делай такое лицо.

– Он просто потрясающе дерзок, – задумчиво отметил Кэраи. – Обратился к тебе по имени… Во дворце бы с него три шкуры сняли.

– Да брось. Тут не дворец. Бывает, промахивается – он же дитя леса.

– Давно не дитя. Пора бы выучить этикет…

**

Солнце клонилось к закату, мягкая дымка разлилась в воздухе. Было еще светло, но вот-вот и начнет смеркаться. Несколько всадников в бежево-коричневой форме стражей округа друг за другом проскакали по лесной тропке, едва не задевая разросшиеся над ней ветви.

Человек с нашивкой десятника на рукаве и головной повязке ехал последним. Форма и сосредоточенность, а также лесной полумрак делали его старше, но стоило выехать на открытое место, – внизу расстилались заливные луга, покрытые сиреневыми цветами – как суровая озабоченность покинула всадника. Он остановил коня, рассматривая пестрый травяной ковер.

Было ему лет двадцать. Открытые, приятные черты, а глаза по контрасту с темной полосой ткани на лбу казались вызывающе светлыми.

– Эй, полководец! – товарищ, спускаясь с холма, с теплой насмешкой окликнул его, затем громко свистнул. Только тогда молодой всадник очнулся и поскакал за другими.

Сын мелкого торговца тканью, Лиани Айта в четырнадцать лет поступил на военную службу и считал ее своим призванием. Дослужился пока лишь до командира десятки, но вскоре мог быть повышен в звании. Тепло вспоминал свою большую семью – родителей, сестер и братьев, которых давно не видел; вот и сиреневые цветы напомнили те, что росли за воротами.

А сейчас земельные стражники впятером объезжали окрестности, расспрашивали местных, искали следы бандитов, убивших тут двоих человек; то было не первое преступление разбойничьей шайки.

Дом у обочины дороги был уютным и говорил о достатке хозяев – не избыточном, когда можно позволить себе что захочется, но о простой сытой и устроенной жизни людей образованных. Свет маленького очага освещал комнату – занавеси, легкую прочную мебель, явно изготовленную кем-то из здешних умельцев, полосатые циновки на полу. Молодая женщина в розово-черном, сидевшая у столика с цветами, рассеянно водила пальцем по расшитой скатерти – рисовала невидимые узоры. Муж ее, чуть старше годами, но с седой прядкой у виска, стоял в паре шагов, облокотившись на дверной косяк, и смотрел на дорогу. Она была пуста, и тишина стояла вокруг дома.

– Никого, – негромко сказала женщина. – Я боюсь, сегодня путников не дождемся.

– Что ж… – мужчина повернулся к жене, но не успел договорить, услышал, как скачут лошади.

Всадники не ожидали зрелища, которое предстало их глазам. На небольшой красивый дом смотрели, словно тот возник прямо из воздуха.

– Это еще что за новости? – растерянно произнес один из стражников.

– Тут развалины были, – подъехал к нему другой.

– Что ж, посмотрим, – Лиани тронул повод.

Они приблизились к дому, объехали его по периметру – невысокий деревянный забор, покрытый красным лаком, ворота, за которыми виднелись аккуратно выбеленные стены. Первый стражник снова присвистнул.

– Надо же, прям как в городе. Красотища.

– Эй, хозяева! – крикнул Лиани, оставаясь в седле.

Ворота распахнулись в тот же миг. Открывший их человек поклонился; выглядел он озадаченным, но в себе уверенным.

– Господа, чем обязан?

– Мы ищем разбойников. Кто вы такие?

– Переселенцы из провинции Сима. Живем теперь здесь, – несмотря на форму стражников, молодой мужчина смотрел на них, явно испытывая сомнения. Лиани показал медную пластину с отчеканенным знаком – символ своих полномочий.

– Простите нас за вторжение и позвольте осмотреть дом.

– Сделайте милость, – сказал хозяин с видимой неохотой. – Может, отдохнете у нас?

– Это вряд ли…

Всадники спешились.

– Посмотрите там, – кивнул Лиани двоим спутникам на двор, а с оставшимися двумя вошел в дом. Навстречу им поспешила хозяйка, растерянно улыбаясь, поправляя прядки на висках и подвески над ними.

Первый спутник остался у двери. Второй стражник, повыше, с лицом грубоватым, вошел, осмотрел комнату, провел рукой по занавескам, на которых алели вышитые пионы, разрисованным узорным ставням, скатерти, висевшему на стене огромному вееру из тростника:

– Неплохо…

– Что вы здесь делаете?

– Мой муж получил разрешение… – волнуясь, проговорила молодая женщина. – Он починил этот старый дом…

– У него золотые руки – здесь были одни развалины еще месяц назад.

– Как раз тогда мы и переселились. Нам помогли родичи, теперь они покинули этот округ.

– На что вы живете? И сколько вас?

– Еще трое слуг, они в отлучке. Мы намерены заняться торговлей лекарствами…

– Бумага у вас есть?

– Конечно, – мужчина с поклоном передал лист. Почерк у писавшего был мелкий, уверенный, изощренные знаки вышли похожими на жуков. – Вот разрешения жить здесь, изготавливать снадобья и торговать.

– Не нравится мне это, – всмотревшись, отметил высокий стражник. – Командир, возьмем бумаги с собой.

– Но… – подала голос женщина. Она больше прежнего волновалась, сложив у груди руки с тонкими, фарфорово-хрупкими с виду пальцами.

– Если они в порядке, вернем через несколько дней. До тех пор никто вас не побеспокоит, – сказал Лиани. Затем стражники покинули дом.

Глава 3

– И черные блестящие крыши вдалеке – храм Тао-До, «Под защитой скал», – чуть нараспев говорила маленькая чернокосая девушка, устроившись на подушках внутри крытой повозки

– Прямо на склоне? Туда тяжело подняться, – вторая девушка рассмеялась, подняла голову и вновь вонзила иглу, склонилась над полотном: на нем змеями изгибались темно-зеленые стебли вьюнка, светлый стрелолист грозился проткнуть тонкую ткань. Дорога здесь была ровной, повозку почти не трясло.

– На скалах, – кивнула рассказчица. – Стоит и смотрит на реку Иэну. А знаешь ли, что про тот храм говорят? Жил каменщик, который как-то, работая на склоне ущелья, случайно столкнул глыбу на голову медведя. Тот дух испустил, только дух этот каменщика чуть не замучил, все приходил и ревел под окном. Наконец работник пообещал воздвигнуть храм в честь медведя, так и сделал, а сам стал в нем настоятелем. Говорят, на тропе, что ведет к воротам, есть обтесанный валун – вставший на дыбы медведь, и на плите перед ним оставляют сладости, – продолжила рассказчица, и рассмеялась. Платье ее переливалось всеми цветами радуги, гордо посаженная головка и вскинутый подбородок свидетельствовали о том, что прихоти девушки исполняются все до единой.

– Мне говорили: там, куда ты плывешь, горы выше, и храмы еще ближе к небу, – сказала вышивальщица. – А ты в это веришь?

– Я верю в себя и свою удачу. Подарила же она мне твое общество!

– Ох, Тайлин, ты… – вторая девушка тоже не удержалась от смеха.

– Я же нашла тебя в той глуши. В одиночку уже умерла бы с тоски с этими олухами. Какие здесь дикие места – холмы и кустарник, и так без конца! А ты бы чахла в гостинице на побережье, там и ниток нормальных-то негде достать.

…В руках вышивальщицы не игла, а тонкий лунный луч. Он сверкал, ныряя в полотно, будто в воду, и оставлял за собой след-стежок. Мастерица отдувала ото лба каштановую прядку и снова склонялась над вышивкой. Иногда девушка переставала работать и погружалась в раздумья, как лучше повести узор. В такие мгновения она напоминала куничку – любопытную, с шелковистой длинной шерсткой – замершую среди ветвей.

А Тайлин грызла орешки и щебетала, не уставая. Дорога была хорошей, повозка, в которой ехали, достаточно просторной для двоих, и устланной изнутри одеялами – и тепло ночами, и мягко.

Небольшая повозка, запряженная парой лошадок, катилась среди холмов, поросших мелколистным жестким кустарником в рост человека и травой по-весеннему сочного цвета. Спутники-мужчины негромко переговаривались, не мешая отдыху девушек. Трое домашних слуг, ехавших верхом, и возница, вот и вся свита.

– Поговори со мной, – велела Тайлин. – Нээле, не будь скучной.

– О чем же мне говорить? Я только о вышивке и могу. Но тебе вряд ли интересно, как выкладывать нитью узор, – улыбнулась вышивальщица.

– Вы и сказок у себя не рассказывали в мастерской? И песен не пели? И сплетен городских не перебирали? Вот уж не верю, женщины ведь, – Тайлин хитро прищурилась, но спутница не поддалась:

– А вот, смотри, мы ручей проезжаем. Вон там камыш, узкие листья, темные: совсем как по новой моде там, откуда я родом. Знаешь, богатые женщины вдруг полюбили совсем тесные платья из жатого шелка цвета речного тростника… и украшали их вышивкой на тот же манер…

– Я так мало про тебя знаю, а ты мне почти как сестра, – сказала чернокосая девушка. – Говори еще, говори. На север мода идет не меньше года, а то и двух, а с такой мастерицей, как ты – о, я сумею себя показать!

Ястреб кружил над холмами, с земли темный, видел холмы, далеко друг от друга разбросанные рощицы и затерявшуюся среди них повозку, и вряд ли сумел бы понять, пойми он эти слова, кому собирается себя показывать маленькое существо далеко внизу.

В дрожащем от солнца послеполуденном воздухе он давно видел, как повозка подъезжает к нескольким ровно уложенным каменным плитам, но путники заметили их только сейчас. Выцветшие ленточки и флажки поникли, привязанные к кустам, деревянные бусины казались оставшимися с зимы ягодами. Крохотная беседка из светлого песчаника, сбоку на камне выбито полустертое изображение зверя – не то дикая лесная собака, не то лисица – с большими крыльями. Ахэрээну, одна из Опор, воплощение любви и заботы. Странно видеть здесь это очертание, знаком Опор украшают храмы и монастыри.

– Придорожное святилище, – пояснил девушкам один из слуг. – Можно тут дар оставить, можно внутри зажечь палочку.

– Какое-то оно… грустное, – заметила Нээле. – За ними тут не следят?

– Мы, госпожа, едем не той дорогой, чаще выбирают лучшую, но длинную.

– Мы пойдем, – решила Тайлин, подхватила подол и устремилась к святилищу; но за зиму и осень тут, видно, не было никого, и весной трава и кустарник рванулись в рост, почти скрыв тропинку.

Отцепляя шелковые складки от зеленой стражи, Тайлин пару раз прошипела что-то, еще пару раз ойкнула и, наконец, остановилась.

– Трава слишком колкая, я изорву платье, и ты тоже. Нет, не ходи, – на всякий случай покрепче ухватила путницу за локоть, маленькие пальцы оказались на диво цепкими.

– Не пойду, – кротко согласилась вышивальщица, силясь таки освободить руку.

– Госпожа, не стоило бы пренебрегать… – вступил старший из слуг. – Все же вы из Срединных земель, а местные святые и духи, кто вы им? Никто. Хотя, если они добрые, может, не оставят милостью незваную гостью? И все же… Я мог бы вас донести, а другой – вашу подругу.

– И все же – ты помолчал бы, – Тайлин вскинула подбородок. – Мы едем дальше.

Повозка катилась, подпрыгивая на камешках. Птицы все так же высыпали стайками из кустарника в небо, пару раз виднелся бок или хвост сероватой лисицы, пчелы вились над метелками каких-то желтых соцветий.

Тайлин, видно, было немного совестно, что столь легкомысленно пренебрегла долгом путешественника, и потому говорила она теперь о небожителях, создателях и хранителях мира, существах и силах могучих, высших и благожелательных.

В каждом храме Сущего стояла и статуя Иями-Заступницы, его посланницы. Но тут, на севере, храмов Сущего зачастую не было вовсе – только Иями, да более мелкие, множества местных святых и хранителей. Это было понятно – Заступница казалась ближе, чем некто непостижимый, создавший мир и поместивший его на Опоры.

…До того, как Солнечная Птица спустилась на землю, случалось, что люди вызывали гнев одной из Опор и она отворачивалась от живущих. Только Черепаха-Время ни разу не делала этого – трудно и представить, что началось бы тогда. А если прогневаются сразу две Опоры, миру настанет конец, если не вмешается Сущий, даже Заступница тут не поможет.