Ты умер, но научил меня жить

Юлия Пастух

Ты умер, но научил меня жить

Сидя на подоконнике своей комнаты в общаге на пятом этаже, я наблюдала, как весеннее уже солнышко окрашивает город в приятно оранжево-апельсиновый цвет. Это значит уже скоро закат. А с ним придут ночные призраки. Это тени моих самоубиваний, скользкое чувство вины и шептуны. А ещё незримый и неотвратимый, самый жестокий оператор, который начнёт снова и снова прокручивать картинку моего мёртвого сына на холодном столе больницы. И прокручивая картинку, замедлять её на его неподвижном холодном личике. И я снова и снова буду рыдать по нарастающей, и думать, почему ему не запустили сердце и снова рубить себе голову и ужасаться, почему она не падает на пол и не катится ко всем чертям…Эта безмозглая башка. А потом станет невыносимо больно. Вот тогда влитое спиртное заглушит часть боли и вырубит сознание в сон без снов. И значит не зря у меня в руке бутылка водки. Моя подружайка. Никогда не ворчит, вливает в меня своё содержимое и не вгоняет в невыносимое чувство вины. И вторая друганка – сигаретка. Вооот они мои подружки – ватрушки. Глоток, затяжка и тело ещё немного обмякает. Жизнь течёт, а мне нужно как-то не думать о том, что произошло. Иначе незримые тиски сжимают мой мозг и он перестаёт адекватно думать. И я просто дышу, курю и отхлёбываю водку. Так легче…

Так намного легче. Пьяное сознание не так болезненно чиркает по нервам. Я уже не первый раз наклоняюсь и смотрю на асфальт под окном… И… да!!! Мысль, что стоит перевалиться и всё кончится, снова берёт в плен моё затуманенное сознание.

Но чёртовы думы проскальзывают в голову, и снова чувство глубочайшей обиды накатывает волной.

« Почему ты уехал в свою сраную армию и не обнимаешь меня, ведь мне так плохо?»-, говорю я вслух и снова начинаю рыдать. Господи, да отпустит меня когда-нибудь?

И боль сжимает меня в свои крепкие объятия. Из них никак не вырваться, настолько они цепкие. Первыми не выдерживают слёзы и вытекают, потом тело начинает раскачиваться, и я спрыгиваю на пол и мечусь по комнате, стеная и рыча.

«Как это случилось? И как теперь с этим жить?»

И снова проклятая память перед мысленным взором выдаёт мне неподвижное тельце сынульки… Ах, как хочется заорать во всю мощь, но меня уже попросили вести себя культурно, ведь я в общежитии нахожусь!

КУЛЬТУРНО! А как культурно горевать о смерти своего ребёнка, когда тебе всего 20 лет??? И я бьюсь телом об стену и снова поворачиваюсь к открытому окну. «А что если с разбегу?». И я уже качаюсь ритмично – из стороны в сторону, и даже как-то успокаиваюсь. Мой ум настроился и я хочу полететь с пятого этажа – кар кар кар! В голове злая, но удивительно спокойная мысль: «И ВСЁ КОНЧИТСЯ наконец». Но не успеваю сделать и шаг, как в дверь сильно стучат. Вздрагиваю, и поднимается поганое чувство досады. «Кого ещё принесло так не вовремя?». И решаю промолчать. Но стук повторяется сильнее, и я слышу голос Наташки:

– Юлька, Юууулькааа! Открывай давай, я слышу ты дома! Юуууулькааа!

Накатывает бессилие, ну не могу я ей не открыть. Этой улыбчивой девчонке. И испытывая тихую досаду, плетусь к двери, на ходу натягиваю улыбку и выдохнув, с покерфейсом, открываю. Наташка запрыгивает на меня, обнимая крепко крепко. И я совсем обмякаю, и тоже обнимаю её. И вдруг стало одновременно тепло до мурашек и разверзлась дырища в душе огромных размеров. Снова плачу, только теперь уже от другого чувства. Натали легонько отодвигает меня, берёт моё лицо в свои ладошки и начинает лопотать:

«– Ну что ты, что ты, моя хорошая!»

И вытирает мне слёзы и ещё что-то говорит. И крепко обнимает и качает меня, словно маленькую. А я и есть маленькая – никчёмыш потерянный.

И мне смягчает мою жгучую боль на это короткое время, словно она теперь разделена пополам и уже не так больно, не так мучительно больно – уже терпимо. И я улыбаюсь уже искренне. Наташка тоже и начинает тараторить, про то, как было бы здОрово пойти с ней то ли к друзьям, то ли в бар какой то. Не всё ли равно, главное уйти, выйти. Я нехотя одеваюсь и мы идём. Я не хочу, но и отказать не смею. И у меня промелькивает мысль, как же по разному реагируют люди. И как хорошо, что по – разному!

Но ночью снова становится плохо. Я так часто пью и плачу. И сначала мне казалось, что чем больше я буду выговариваться о своём горе, тем быстрее станет легче…НИФИГА! Боль постоянно подъедает меня изнутри. И ни алкоголь, ни слёзы не уменьшают её.

Наверно вот такие ломки у наркомана, но только у меня не было химической зависимости, а была чёртова ПАМЯТЬ и регулярные впрыски чувства вины. Вооот моя доза. И как с неё слезть? Может поможет прокрутка с начала?

Он родился, как предрекал его дедушка. 1 августа. Довольно таки быстро для первенца! И если опустить подробности, роды были с травмами, не больше – не меньше, в пределах нормы. Ходила я беременность нормально для первого раза, то токсикоз, то арбуз вдруг зимой захотела до слёз в подушку. А мой молодой муж, видимо ещё не совсем осознавший, что такое брак, позволял себе юношеские вылазки с компаниями. И не знакомил меня с ними. Бог его знает, почему я спустила этот явный знак на тормозах? Видимо так сильно хотелось ХОРОШУЮ семью, что начала я сама себе потихоньку врать. Мол, это пройдёт. Мне же ОБЕЩАНА ЛЮБОВЬ! Буду верить в это и всё наладится.

А вот и здравствуй взрослая жизнь замужней молодой женщины и мамочки.

Ну, до чего удивительно устроена природа и её великий Творец, что твой малыш на руках перечёркивает все неприятности и концентрирует внимание на этом счастье.

А КАК ПАХЛА его макуууушка! О, этот запах младенца! Матушка природа очень всё мудро устроила. Этот запах завораживал, снимал боль, наполнял таким счастьем!!! ММмммм…

Кормление было непривычно, но нужно как то учиться и я училась. Малыш сосал грудь, писял, какал, кряхтел. И его мордашка выражала такой спектр эмоций!

Выписка, первые страхи, и вот я мама нашего сынули. Бабушка, которая мама мужа, ну ооочень хотела внучку, но разочарования не показывала, тем более сын очень был похож именно на неё. У меня не такие пухлые губы, а сына ну прямо – бантики! Ну как у бабушки, точь-в-точь!

Первые месяцы всё вроде протекало нормально. Ещё бы, ведь нас забрали мои родители. Мне помогла их помощь. Особенно папа, который научил успокаивать сына. А наша педиатр – просто от БОГА! Самая душевная и лучшая. Но потом во мне проснулась «Я САМА» и мы вернулись в свою общагу.Я звала малыша «мой пушистик». У него такой светло рыжеватый пушок был на головушке. Просто мур.

И снова мои рецепторы тихо пищали мне, что не такую любовь я бы хотела от муженька своего. Многие мужчины говорят, что непонятно чего этим женщинам надо? И я смутно пробовала это осознать. Что-то же явно не так. Вроде так, но не так. Чувства защищённости катастрофически не хватает. Но пока это лишь хлипкие прерывистые сигналы. И пока мои ощущалки тихо морзянили, жизнь продолжалась.

Когда сыну исполнилось три месяца – окрестили. А потом стало тревожно. Муж был меня моложе. Но наш с ним ромАн – отдельная история. Он усердно помогал с пелёнками, стирал их, чем вызывал зависть подруг незамужних. Ходил, а порой и бегал в магазин. Я в то время не хотела замечать, как муж зависел от этой незримой, но хорошо ощутимой оценки. И вот запахло армией.

Я говорила с ним, мол, с ребёнком тебя не имеют права забрать – дадут отсрочку. Он вроде кивал, но внутри копошилось уже не первое чувство, что мой дорогой погорячился с обещаниями пылкой любви перед свадьбой. Нет, он помогал мне, но чувство то не выкинешь! И я, со своей любовью к правде и напрямик, пошла к свекрови. Она как то странно юлила. И вроде ничего не предвещало, но чувства во мне кричали – «ох, не верь».

Когда большая дружная семья собралась на проводы, несмотря на то, что я с малышом на руках сгоняла в военкомат и мне обещали отсрочку мужу, и я успокоилась уже, поверив, что так и будет. А потом выяснилось, что у моей свекрови блат везде. И в военкомате…. И как с этим быть? Я бесилась внутри и бывало, плакала от бессилия. Погружаясь в какой – то омут бестолковых игр. Принялась играть в «хорошую девочку». Никто ж не сказал какова ЦЕНА этой игры. На проводах я пыталась отменно играть роль любящей жены.

Вот что заставляет нас играть роли? Желание быть хорошей женой? А куда девать клокочущее внутри чувство, что тебя круто нае…обманули?

Хожу между пьяненьких и не очень гостей, и ощущаю себя айсбергом, который все воспринимают, но любить не торопятся. С нашим сыном тютюшкаются и даже некоторые абсолютно искренне. А у меня волчица поскуливает в душе. Столько народу, а тепла не ощущается. Муженёк мой уже румяный от водочки, улыбается и целует меня крепко и мне от этого поцелуя хочется как дать ему по башке, но вместо этого я отпускаю какую то шутку и все кто слышал смеются, ну и я смеюсь…смеюсь по условиям игры! Мне всего 20 лет, а я как то не ощущаю этого. Словно меня просто сунули в молоденькое тело. Отчего так? И мысли в моей голове такие не юные. И чувства какие – то очень уж острые. Я пытаюсь делать всё правильно и хорошо. Правильно и хо ро шо. А мне поганенько. Но мои родители учили не ныть, не жаловаться – решать задачки. Решаю. А хочется, чтобы и муж разделял со мной нашу жизнь! Но он пока разделяет свою жизнь, и вроде говорит, что любит и обнимает, а у меня чувство, что он СБЕГАЕТ от нас сыном в эту грёбанную армию. И мама его радуется. И да, я знала, что все были против нашего брака. И я сама была против. Потому что знала, что ему ещё в армию и что лучше было бы не связываться в узы… Но он настаивал. И я сдалась. И теперь никто не виноват, что сбываются все предчувствия. Они ж мои. И они меня пилят и подламывают внутри мой стержень. «Так, не раскисать. У меня сынок. Есть на кого силы тратить», но как же мерзко от этого праздника лицемерия. А может я слишком накручиваю? Но расслабиться не выходит. Никто не учил, как ЭТО расслаблять!

И вот улучаю момент и, пока малыш заснул, утаскиваю супруга – молодого бойца в подъезд. Мне нужно ещё раз посмотреть ему в глаза.

«– Как ты думаешь, мне будет легко без тебя с малышом?»

Молчит, курит, глаза прячет. Потом обнимает и говорит:

«– Я буду писать тебе часто часто. И ты мне пиши всё – всё.»

Я не выдерживаю, и слеза скатывается. И что тут поделаешь? Мне 20 и я полна веры в чудеса, несмотря ни на что!

Видимо если писать «ВСЁ – ВСЁ» – это как-то волшебно облегчит мне жизнь? И хочу я этого или нет – мне придётся проверить это на практике.

О том, как тяжело жить с малышом в общаге на пятом этаже, думаю, не стоит особо рассказывать. Будет выглядеть как нытьё.

Справлялась. Как? Бог его знает, откуда у женщины берутся силы! Коляску с сыном и продуктами на руках на пятый этаж… Еле выпрашиваю у вахтёрши разрешение оставлять коляску внизу. А душ в подвале. И чтобы помыться, нужно скакать туда.

Почему не осталась у свекрови? Не смогла. Внутри ощущала себя преданной. Ведь не секрет, что связи были именно у неё. И обвинять то не в чем. Сын её, и заботилась она, прежде всего, о нём. И я никогда напрямую не спрашиваю, но и так было понятно, что мне ставили препятствия с целью, чтобы я сломалась и оставила их сына в покое. А я в то время просто была 20-летней молодой мамой…

А моя мама, ну это тоже отдельная песня. Но нужно отдать ей должное, первые симптомы с сыном заметила именно она.

Когда мои родители приехали ко мне и увидели, что я кряхчу от усталости, предложили забрать. И мама как то обеспокоенно спросила о здоровье сына.

И я до её вопроса, отмахивалась от плохих мыслей и ощущений, и вдруг поняла, что зря. Он стал всё чаще покряхтывать и постанывать. Словно пробежал стометровку. Врачи осматривали и не находили причин. А у него начали синеть губки после кормёжки. Я и так на взводе, а тут напугалась так, что тревога больше не покидала мой взвинченный ум.

Потом мой разум стал сдавать и помутняться от усталости и постоянного напряга.

Но я упорно гнала плохие мысли…

И вот уже и его родители подключились…

Это был очень неврозный весенний вечер, когда я вызвала скорую. Нас положили в детскую инфекционку.

Я сама в больницах не лежала, и это было ужасно некомфортно. Я пыталась успокоить себя какими то действиями. И не замечать, что неуютно мне в большой общей палате.

Нам назначили узи. И приехал дедушка. Папа мужа. Мы стояли в коридоре, внутри я вся тряслась от страха.

Вот и кабинет. Сынулька капризничает, я его успокаиваю, как могу. Уставшего вида врач посапывает и водит своим прибором по грудке малыша и молчит. Я пытаюсь спросить, что там? Он говорит коротко:

«– Всё, ждите в коридоре!»

Я вытираю малыша и выхожу. Одеваю его на столике и жду вердикт. Дед тоже молчалив, а что говорить? Такой напряг – можно ножом резать на тонкие ломтики!

Вышел врач… и вот:

«– Мужайтесь мама, ваш ребёнок – не жилец. С таким пороком сердца не живут.»

БАБАХ!!!!!!

Мир замер. И меня словно стало две. Одна я умерла, прям тут же стоя! Вторая сказала: «Но сейчас – то СЫН ЖИВ!». И какая- то невероятная сила переключила меня во вторую!

Мозг заблокировал всё, что связано со стенаниями, страхами, неуверенностью. Движения стали чёткие и лаконичные. Я улыбнулась сынульке, а он моментально широко улыбнулся мне – своей маме! Мир стал двигаться только в моменте «здесь и сейчас он жив и точка.»

Нас перевели в другое отделение. Более уютная палата, коридорчики, и капельницы.

Жизнь и смерть СРАЗУ одновременно.

Под дверью процедурной я умирала, рыдая, ведь там за дверью орал мой сын. Когда ему вводили иглу. Умирала на полчаса. И оживала, когда его выносили. Обрушивала всю нежность и бережность на него. Начинала ласкать и контачить с ним по полной. И жила в моменте, ни разу не задумываясь над страшным прогнозом. Он кушал печеньки, я одевала его в самые красивые футболочки. Рассказывала ему сказки и обалдевала от счастья, когда его щёчки покрывал румянец, и он улыбался мне.

Я попросила главврача разрешить увезти его в наш город и в нашу больничку. Он собрал консилиум и сказал, что как решат – он сообщит. Мне казалось, в своём городе мы что-то придумаем. Ему уже почти 8 месяцев, он у меня молодец. Просто стойкий боец!

Пришло письмо от мужа, сын уснул. И меня позвал главный врач. Он дал разрешение! Я помчалась в палату счастливая. Всё складывается! Завтра позвоню родителям, пусть приезжают за нами.

Уже хотела пойти спать, как услышала странный звук из кроватки сына. Подбежала, а он странно шипит и бьётся в конвульсиях…Я схватила его и понеслась в ванную, а он писяет и писяет и так как то обмяк весь…

И тут я заорала. Побежала в коридор. Примчались дежурные врачи, и постовая медсестра гаркала на меня:

«– Да НЕ ОРИ ТЫ! Разбудишь людей.»

У меня в голове засело: «НЕ ОРИ тут ЛЮДИ…А я и мой умирающий сын КТО?»

Я сидела в коридоре и тряслась. Даже уже говорить не могла. Только мычала что-то. Всё кончилось быстро…. Да, я поняла уже, что мой кроха умер у меня на руках. Тихо. Без истерик. Дёрнулся и умер…Как мужчина. Стойко. И письма мужа не помогли, где писалось «всё всё»…И в кого он такой был? Стойкий мой кроха!

И вот жизнь потекла как то не так…

Всё стало тёмное, словно свет выключили. Постовая сестра мне капает в стакан что то… и мне предлагают с ним попрощаться…

ПО ПРО ЩАТЬ СЯ…. И снова я рассыпалась на куски. Что происходит?