Отражение тени

Поспать у меня тоже не получилось, я каждый раз вздрагивала от этой дискотеки, особенно, когда мужчина нажимал на сигнал, а это было очень часто и очень громко, даже внутри салона автомобиля.

Могу поблагодарить своего героя, машину он водил уверенно и профессионально, иногда мы проскакивали в таких местах, где с каждой стороны оставалось по миллиметру до проезжающих автомобилей, и все это было на большой скорости.

Когда мы пролетели между двумя встречными фурами, он даже не извинился за аварийную ситуацию, но мне не было страшно, на меня действовали транквилизаторы и постоянно подливаемый в желудок абсент.

Только когда начало светать, я уснула, откинув спинку переднего кресла назад.

Проснулась не от того, что мы едем, а наоборот, потому что остановились; еще лежа я достала сигарету и закурила, только потом, нащупав кнопку электроподъемника спинки кресла, поднялась.

Мы стояли на заправочной станции возле бензоколонки и заливали топливо в бак большой машины Виктора. Моего офицера не было видно и я, опустив спинку кресла обратно, продолжила курить.

– Будешь кофе и сосиски в тесте? – раздался голос Семенова.

– Ого, завтрак в постель! – съехидничала я и забрала у него свой кофе и бумажный пакет с выпечкой, выбросив сигарету в окно.

Мы отъехали от станции и остановились на обочине дороги, чтобы позавтракать. Я не помню, когда ела сосиски в тесте с бензоколонки, но это действительно было очень вкусно, так, что половину порции я еще откусила у Семенова. А он в отместку, достал пакет с чебуреками, которые я не ем из-за большого количества горелого масла.

– Сколько нам осталось? – спросила я.

Семенов, жуя чебурек, в ответ показал рукой вперед, где стоял дорожный знак с надписью: «ПОКРОВСКОЕ».

Часы показывали пять часов утра, мы еще сможем переговорить с оперативниками, прежде чем зайти к Лине Гюмак, решила я.

– Доедай свою вредную и вкусную пищу и поехали! – скомандовала я Семенову.

– Ничего, что я сутки не спал и проехал тысячу километров за семь часов, нарушая все правила?! – возмутился он.

– Твой день не нормирован и тебе за это платят большую премию, а специальные сигналы дают тебе право нарушать правила дорожного движения! Что ты жалуешься, офицер? – ответила ему я.

Мне показалось, что, когда он пошел за руль, тихо выругался и назвал меня сукой.

– А мне кто дверь откроет? – крикнула я.

Семенов хлопнул своей дверью так, что машина качнулась от удара.

– Пожалуйста! – сказал он, когда я забралась на переднее сидение.

– Спасибо, дорогой! – крикнула я ему, пока он обходил машину буквально искрясь от злости.

Мы молча доехали до нужного адреса и остановились у машины с работающим двигателем, в которой сидели двое мужчин. В пять утра это могли быть только оперативники.

Семенов показал в окно свое удостоверение и, сев к ним на заднее сидение, мы выслушали доклад о наблюдении.

Лина пришла с работы, сопровождавшая ее опергруппа передала смену второй. Вечером к объекту наблюдения пришла подруга, они немного выпили, посидели, после чего Лина проводила ее до дома и вернулась. Часов в одиннадцать легла спать, и после этого свет в квартире не зажигался и в подъезд никто не входил.

Когда я спросила, видели ли они кого-нибудь подозрительного, оперативники усмехнулись и сказали, что никто, кого бы они не знали, здесь не появлялся. Кроме нас.

В пять тридцать мы с Семеновым постучались к Лине Гюмак. Для спящей она очень быстро открыла дверь. Женщина предстала перед нами в махровом халате. Лина действительно напоминала фигурой, ростом, чертами лица, даже прической всех пропавших девушек, только была старше.

– Лина Гюмак? – спросил Семенов.

В ответ она согласно кивнула.

– Следственный комитет, капитан Семенов, нам нужно вас допросить! – произнес капитан и протянул свое удостоверение так, чтобы она смогла прочитать.

Лина, изучив удостоверение, посмотрела на меня.

– Я его жена и не отпускаю мужа одного к красивым женщинам, – спокойно сказала я, смотря ей прямо в глаза.

– Ну да, я понимаю, проходите, – сонно пробормотала она.

Мы зашли в коридор, и Семенов попытался испепелить меня взглядом за мою выходку. Лина пригласила нас на кухню, посадила за стол и поставила чайник.

– Меня в чем-то подозревают? – заняв стул напротив, спросила она.

Ей было около сорока лет, но выглядела она на все пятьдесят. Было видно, что ее что-то терзает и терзает сильно. Худая. Седая. Измученная.

– Извините, но нам нужно узнать кое-что из вашего прошлого, – сказал Семенов.

У Лины полились слезы из глаз.

– Вы про мою доченьку? Она давно потерялась в лесу. Ее так и не нашли. Вы что-то обнаружили?

– Как звали вашу дочь? – строго спросила я.

– Люба, Любочка моя, – сказав это, она разрыдалась, прижав руки к лицу.

Я налила воды в стакан и дала ей попить, потом открыла кухонный подвесной шкаф, где абсолютно все хранят лекарства, увидев там настой Валерьяны, я накапала ей приличную дозу в рюмку, взятую со стола, и дала выпить.

Мы олухи! Почему я не прочитала личные дела, которые мне выслали внимательно? Я корила и обзывала себя всеми ругательствами, которые приходили в голову.

– Извините, но, когда Люба пропала? – опять задала вопрос я.

Лина посмотрела на меня и сказала: – Вы точно не его жена, в ваших глазах, огонь, охота, азарт. Вы гонитесь за добычей, как львица на охоте.

– Лина, когда пропала Люба?! – крикнула я, чем напугала и Лину, и Семенова.

– Десять лет назад. Вчера вспоминали с подругой, – она вновь разрыдалась.

Семенов не выдержал и, схватив меня за плечи, вытолкал в другую комнату.

– Может ты и гений, но какого хрена ты творишь?! – сквозь зубы прошипел он, крепко держа меня за плечи.

– Молодой человек, во-первых, мне больно от ваших объятий, а, во-вторых, я делаю за вас вашу работу! – закричала на него я.

Семенов отпустил руки, но не отошел.

– Что ты поняла? По глазам вижу, что многое! – уже Семенов кричал на меня.

– Мы конченные дебилы, раз не вчитываемся в документы! Люба и была первой похищенной, идиот! – тихо ответила я.

После разборки мы вернулись к Лине, которая спросила все ли у нас нормально.

Мы заварили растворимый кофе, и я осторожно спросила: – Лина, а был ли человек в вашей жизни, которого вы оскорбляли, унижали, или может быть случайно, обидели?

Ее лицо сразу напряглось и подернулось румянцем. Она заявила, что не припомнит такого, что старалась дружить со всеми и не конфликтовать. Было очевидно, что Лина лжет.

Семенов на ее ложь купился. Он сейчас видит убитую горем мать, потерявшую ребенка. И не видит того, что вижу в людях я. По его лицу было заметно, что он расстроен тем, что версия с Линой оказалась ложной. Наивный.

Я спросила позволения покурить, и Лина любезно разрешила мне это сделать. Я выкурила одну сигарету и сразу зажгла другую. В сумочке в пластиковом контейнере лежали сигареты с опиумом для гипноза, и у меня даже было разрешение на их использование в медицинской практике. Сейчас именно их я и использовала. Семенов заснул, а Лина входила в транс от моего монотонного рассказа о своем детстве. Мой голос воздействовал на подсознание женщины. Я специально понизила тембр. Низкие частоты воздействуют на мозг сильнее. Схватив полотенце со стола, я накинула его на лицо Лины и закричала: – Лина, тебе десять лет, кого ты ненавидишь?!

– Опять этот урод идет к нам! Его мальчишки к себе не берут, он все к нам лезет, давайте в него камни кидать! – пропищала Лина странным голосом, похожим на детский.

Семенов проснулся и опьяневшими глазами смотрел на меня и Лину с полотенцем на лице.

– Лина, как зовут этого мальчишку? – спросила я ее.

– Его не зовут, он просто урод! – ответила она.

Я снова закричала: – Лина, тебе двенадцать лет, кого ты ненавидишь?

– Этот ублюдок, опять зашел в наш двор, он противный как говно со своим мерзким лицом! – опять изменившимся голосом говорила Лина.

– Лина, как зовут этого мальчика? – спросила ее я.

– Ублюдок из пятого «Г» – ответила она.

У меня уже болели связки от крика, но я продолжала: – Лина, тебе четырнадцать лет, кого ты ненавидишь?

– Эта мразь из «Г» класса начала клеиться к моей знакомой! Я разбила ей лицо и сказала, что с этим евреем Абслером, она не будет встречаться никогда, – рассказывала она, каждый раз меняя голос.

Я продолжала кричать: – Лина, тебе двадцать один год, ты ненавидишь Абслера?

– Я готова сжечь этого Моисея Абслера! Как он выжил?! Мы же должны были убить его, когда избивали всей компанией. Я же видела, что он сдох, – со злостью ответила она.

– Лина, тебе тридцать лет, ты ненавидишь Моисея Абслера? – крикнула я и поперхнулась от боли в связках.

– Я сожалею, что была такой стервой и всю жизнь травила человека. Мне стыдно, очень стыдно! За это я буду гореть в аду! Почему меня раньше не водили в церковь?! – теперь Лина кричала своим голосом.

– Лина, что ты знаешь о Моисее Абслере? – задала я последний вопрос, так как время на заведенном таймере подходило к концу.

Превышение этого времени может сломать сознание человека, находящегося в гипнотическом сне.

– После того, как мы его избили до полусмерти, родители увезли его отсюда и, по слухам, сменили фамилию, дальше я не интересовалась его судьбой, но если бы он появился, я бы перед ним извинилась. Я должна. Я знаю, что то, что я сотворила, Бог не прощает. Я молюсь каждый день за свою дочь и Моисея, – заплакала она даже под полотенцем.

– Твое раскаяние, возможно, вернет тебе дочь! – сказала я и, закурив обычную сигарету, сдернула полотенце, бросив его под стол.

Семенов ошалевшими глазами смотрел на меня, как на ведьму. Приложив протез к губам, я показала ему, чтобы молчал.

– Я так спать хочу и голова болит, вы меня извините, мне скоро на работу, – сказала Лина.

– Да не беспокойтесь вы, мой муж выпишет вам повестку. На работе скажете, что вы были заняты, помогая следствию, и весь день можете сегодня отдыхать, – я посмотрела на Семенова.

Он достал повестки и заполнил одну из них, указав, что Лина находилась у следователя с семи утра до семи вечера.

Мы вышли на улицу, я закурила и пошла к машине Семенова, где лежал мой абсент. Несуществующая рука горела огнем, и мне срочно нужен был алкоголь, терпеть было практически невозможно.

Семенов догнал меня после того, как выписал повестку и сделал отметки о пребывании.

– Мало того, что ты сука, так ты еще и ведьма! – произнес он, глядя на меня пьющую из горла абсент большими глотками.

– У бриллианта очень много идеальных граней, – ответила я, и встала перед передней дверью его машины, показывая рукой, что хочу сесть.

Он в бешенстве прыгнул на свое сиденье и, выжав газ до упора, отъехал назад на десять метров. Я продолжала стоять, как и стояла, только теперь к нему спиной. Машина, прокручивая всеми четырьмя колесами и рыча на полном ходу, подлетела на тоже место, где была раньше и встала, как вкопанная. Семенов вышел, спокойно открыл дверцу и, подав руку, также спокойно сел обратно за руль.

– Да, я не могу без тебя! Видеть, что ты отдаляешься, было для меня мукой, – признался он.

– Для меня тоже мука сидеть на переднем сидении, но я, же делаю это ради тебя, – ответила я, и опять закурила, приоткрыв окно.

Я попросила Петрова не снимать охрану с Лины еще пару дней. У нас было имя предполагаемого похитителя, теперь все дело стояло за полицией и Следственным комитетом. Они искали все, что может быть связано с Моисеем Абслером.

Семенов вез меня к себе домой, и уже к концу дня мы вернулись в его скромную студию.

Он, скинув обувь, упал на свой диван, даже не сняв пальто.

– Я в душ, а потом ты ведешь меня в ресторан на второе свидание! – объявила я, снимая верхнюю одежду.

– Ты издеваешься? я вторые сутки не сплю! – возмущенно ответил он.

– Это была работа, а я тебе говорю про личную жизнь. Можешь перенести свидание на потом, я пойму на этот раз. Закажу себе еды из ресторана. Но ты же ждешь пятое свидание? Или уже не ждешь? – спокойно аргументировала я свою выходку.

– А у нас не может быть второго свидания, просто с едой из ресторана, обязательно туда идти? – спросил Семенов.

– Виктор, девушку нужно иногда выводить в свет! – обозначила я и в одном нижнем белье ушла в ванну.

– Я все слышу! – крикнула я из ванной, зная, что он должен был сказать, про меня какую-нибудь гадость.

Уверена, что он сейчас подумал, что-то вроде: «Как она это делает? Долбанный психолог!»

– И это я тоже слышу! – опять крикнула я, стоя под душем.

Точно знаю, что в Семенове сейчас сражаются злость и любовь.

***

Тяжелые ботинки стучали по деревянным ступеням, ведущим в землянку. Она была устроена на глубине десять метров на месте старого заброшенного колодца, из которого ушла вода.

Шаги приближались, и Любу охватил страх от того, что он сейчас войдет внутрь. Она вжималась в тело Марии, пытаясь спрятаться за нее. Дверь в комнату открылась, и большая чёрная фигура с широкими плечами вошла внутрь. Он, как всегда, был в массивных ботинках, чёрной вязанной шапке и с шарфом на лице. За все время пребывания в землянке, Люба не видела его лица, только тёмные карие глаза, которые были такие же, как у её сестер.

Дядька зашёл внутрь комнаты и бросил белый пакет к ногам Любы.

– Жри, тварь ублюдочная! Тебе ещё рано подыхать, – с ненавистью в голосе сказал он, обращаясь к Любе.

Он подошёл ближе к девушкам, и Люба еще сильнее прижалась к Марии.

– Эта тварь ещё не сдохла? – удивился он и со всей силы пнул Машу в живот, а потом ещё и ещё, пока у неё не полилась кровь изо рта.

– Хватит! – крикнула Люба.

Он опешил от такой наглости, а после переключился на девочку, пиная по лицу.

Когда Люба потеряла сознание, лежа в луже собственной крови. Он достал два больших крюка для подвешивания туш и примерил, куда будет удобней их разместить. Найдя подходящее место, раздвинув пару тел, он приготовил место и ушёл.

Первой очнулась Люба, у нее во рту лежали её же зубы, выбитые ботинком. Она выплюнула их на пол и доползла до ведра, где осторожно, не тратя воду, смочила тряпку и начала вытирать разбитое лицо.

Он часто бил ее, но в этот раз намного сильней и дольше.

Люба этой же тряпкой вытерла кровь, вытекавшую изо рта Марии, после чего начала вытирать кровавой тряпкой ее лицо. Тратить воду было дорогим удовольствием. Ведро приносили только раз в месяц.

– Мамочки, – застонала Мария и повалилась набок, свернувшись калачиком и держась посиневшими руками за живот.

***

Когда я вышла из душа, Семенов сидел на диване в парадной форме и ждал меня.

– Ты решил, что мы идем сегодня в ресторан? – спросила я, обернутая в полотенце.

– От сегодня осталось пятнадцать минут. А на завтра, я заказал столик, который будет ждать нас через час, – сообщил он, пытаясь не пожирать меня глазами.

Взяв новое белье из чемодана, я прошла в коридор, где на двери было зеркало и, скинув полотенце, надела его на себя. С дивана все было очень хорошо видно, но как Семенов ни держал себя в руках, я поймала на себе его взгляд и улыбнулась в ответ. Он тут же ушел на кухню собирать посуду.

– Галактика, если ты считаешь, что я тебе не пара, зачем заигрываешь со мной? – спросил с кухни Семенов.

– Если я считаю, что я не твоя женщина, это не значит, что я не хочу дождаться пятого свидания, – сказав это, я засмеялась.

– Гала, что со мной не так? – спросил Виктор.

– Ты не сможешь выдержать меня! Мы вместе два дня, а ты скоро сединой покроешься. Как ты собираешься жить со мной годами? – спросила я.

Семенов замолчал, представляя нашу дальнейшую совместную жизнь.

Я надела черное короткое обтягивающее платье с закрытым верхом, длинными рукавами, воротником, как у рубашки, и повязала белый галстук. На ноги я надела белые сапоги выше колен на высоком каблуке.

Когда Семенов на меня посмотрел, выразил свое мнение: – Вместе мы выглядим, как пара с открытки в гангстерском стиле.

В ответ я засмеялась и сказала: – Зато мы принесем людям эмоции, которых им не хватает.

– Я думаю в ресторане, ты создашь много эмоций и разрушишь много пар, которые там окажутся.

– Капитан, просто скажи, что я великолепна! – попросила его я.

– Галактика, ты великолепна! – сказав это, он тихонько похлопал в ладоши.

Мы приехали в ресторан в отеле Хаятт, и первое что я попросила у официанта: двести грамм абсента. После аперитива, я заказала себе ужин, ожидая который, пила свой напиток и смотрела на офицера в парадной форме, сидящего напротив меня.

– Что за бардак творится в этой прекрасной голове? – спросил Семенов, глядя на меня.

– Не бардак, а творческий беспорядок, – ответила я и улыбнулась ему так, что мужчина за столиком напротив, поперхнулся.

Сегодня я позволила себе много вкусностей; за день было сожжено много калорий, а порции в ресторане только давали насладиться вкусом, а никак не насытиться, заказав себе с десяток различных блюд из меню, я по очереди попробовала все от баранины до осьминогов. В самом конце заказала фисташковое мороженное.

– У тебя хороший аппетит, – отметил Семенов.

– Но это же меня не портит, – ответила я и обвела руками контур своей фигуры.

– Ни капельки, – согласившись, усмехнулся он, поедая меня взглядом.

Закончив ужин, я попросила с собой бутылку абсента. Официант принес счет и спросил, обращаясь к Семенову, как мы будем расплачиваться, имея в виду, наличный или безналичный расчет.

– Картой, – ответил капитан и протянул ее официанту.

После проведенного расчета, Семенов взглянул на свой телефон. Судя по выражению его лица, он потратил не только свои накопления, лежащие на карте, но и залез в кредитку.

Его лицо, напряглось, но через секунду он расслабился и любезно спросил: – Куда изволите, мадам?

– Я могу вернуть тебе деньги, – предложила я, зная, что оскорбляю его таким предложением.

– Я неплохо зарабатываю и могу сводить девушку в ресторан, – ответил он, улыбаясь.

Я точно знала, что это ложь, но не стала разоблачать его.

Мы вышли из ресторана и решили прогуляться по набережной реки Исеть, вернее я решила, а Семенов после оплаты чека, просто ходил за мной. Ночной центр Екатеринбурга очень красив, особенно зимой. Вокруг совсем не было людей. С одной стороны стояли подсвеченные здания в разных архитектурных стилях: от современных небоскребов до особняков восемнадцатого века. С другой стороны открывался вид на реку. Я наслаждалась пейзажем, отдыхая душой и телом, гуляя в морозной ночи. Даже рука перестала болеть на какое-то время.

– Знаешь, Семенов, а мне сейчас хорошо. Раньше никогда такого не было! Все совпало: и мороз, и вкусная еда, и алкоголь, и архитектура, и прекрасный вид, и хороший товарищ рядом, – произнесла я.

– Вообще-то у нас второе свидание, может, все-таки хороший друг рядом? – поправил меня Семенов.

– Извини, – ответила я.

А он не понял моих слов, извини, – друг, или извини, но ты товарищ. Он смутился, но принял извинение, решив, что я ошиблась в выражении, и он друг.

Белый снег, черная ночь, снег отражает от красивых зданий свет, и получается черная и одновременно светлая ночь. Все это прекрасно иллюстрирует мою жизнь. Светлая черная ночь, – вот в каком мире я живу.

Семенов замерз и предложил поехать домой. У меня тоже замерзли рука, лицо и уши, только поэтому я согласилась вернуться в машину.

– Включи мне музыку, – попросила я.

Когда из колонок заиграла гитара с поддержкой оркестра, я уснула.

Проснулась только утром, голая в одних кружевных трусиках, в большой кровати Семенова. Сам он спал на застеленном постельным бельем, диване.

«Все-таки раздел меня, хулиган», – подумала я.

Мне было удобно, и я отлично выспалась, поэтому даже не собиралась ругать его за это.

Семенов спал, а я сварила в турке две чашки кофе, как меня учил знакомый бариста, и разбудила Виктора ароматным запахом.

Я надела на себя вчерашнюю рубашку капитана. Уверена, ему понравится: и мой выбор одежды, и вкусный кофе. Увидев взгляд мужчины, поняла, что с выбором не ошиблась.

Сидя на низком широком подоконнике и наблюдая за заснеженным городом, я погрузилась в воспоминания об «аварии».

***

Пять лет назад, летом, я проходила практику по психиатрии в маленьком подмосковном городке с огромной клиникой для душевнобольных.

До конца практики оставалась неделя, и в больницу на экспертизу привезли арестованного по подозрению в жестоких убийствах. Я, как молодой специалист, напросилась на участие. Три дня мы проводили различные тесты, выявляя отклонения в сознании подозреваемого. Наша группа сформировала диагноз и подтвердила, что человек имеет явные и агрессивные психические расстройства.

В тот день мы задержались до ночи, составляя заключение, и не знали, что подозреваемый смог выбраться из закрытой палаты: оглушив полицейского, он сбежал из клиники.

Этой ночью я, довольная проделанной работой, возвращалась через парк, который находился почти в центре города. Парк был небольшим и очень оживленным. И днем, и ночью в нем можно было встретить прохожих. Я не забеспокоилась, когда навстречу мне вышел мужчина в зеленой бейсболке с опущенной головой.

Только когда мы поравнялись, и он поднял голову, я поняла, кто стоит передо мной. Это был псих из клиники, который жестоко убил семь человек, расчленил их и сложил из них что-то вроде пазла. Зная его диагноз и видя его перед собой, я окоченела от страха и не могла двигаться.

– Привет! – произнес он хриплым голосом и наотмашь ударил меня в висок.

От удара в глазах потемнело, и я упала на землю.

Очнулась в темном душном подвале, привязанная к металлической конструкции медицинскими бинтами.

Судя по всему, подвал относился к производственному или складскому зданию, размеры помещения, в котором я находилась, позволяли использовать его, как теплый и большой склад.

Кричать я не могла, так как бинтами был замотан и рот. Повязка сильно впивалась в щеки и мешала нормально дышать.

Рядом стояли два деревянных столика: один низкий, почти вплотную ко мне, второй чуть больше, находился в двух метрах.

Псих вернулся через несколько часов после того, как я очнулась.

Он подтащил ко мне стол, который стоял вдали и отвязал левую руку. Я попыталась выдернуть ее, но его хватка оказалась железной. Этот ненормальный положил мою руку на стол и обвел ее мелом, после чего обернул руку медицинским жгутом и затянул его в районе локтя.

– Что вы собираетесь делать?! – закричала я, но через бинты во рту у меня получилось только промычать, что-то непонятное.

Псих переложил мою руку на второй, маленький столик, и, достав большой охотничий нож, с хрустом хрящей отрезал первую фалангу на мизинце.

Я кричала на весь подвал даже через бинты. Мой крик заполнил помещение, палец разрывался от боли, кровь из него вытекала на столик. Он сунул мне тряпку в руку, чтобы остановить кровь и привязал ее обратно к металлической конструкции, а часть моего пальца положил на столик, там, где на нарисованном мелом контуре моей руки находился мизинец.

Когда он приходил, он не бил меня, не насиловал, он каждый раз отрезал своим ножом одну из фаланг на пальце левой руки, после чего перетягивал руку жгутом и уходил, выкладывая мои части на соседнем столе. Я пробыла в подвале около трех недель и когда пальцы закончились, он тонкими пластами нарезал ладонь, а когда время дошло до запястья, псих принес ножовку по металлу.

Я не понимаю, как смогла вытерпеть эту боль, которая не заканчивалась и с каждым разом только возрастала и возрастала. Когда он отрезал мне пальцы, было очень больно, когда он нарезал ладонь, было ужасно больно, но, когда он отпилил часть кости, я поняла, что все, что было до этого – совсем не больно.

Мне было страшно думать о том, что будет дальше. От ежедневной потерей крови я ослабла и стала часто впадать в беспамятство.

Когда псих пришел снова, после того как отпилил мне часть руки, одного его вида было достаточно, чтобы я потеряла сознание.

Меня привели в чувство медики, отвязывая веревки. Пока я была в обмороке, полиция смогла выследить его, и, прямо здесь, в этом подвале, группа захвата скрутила это чудовище.

Меня на носилках выносили из подвала, и я видела, как он лежал на земле лицом вниз, закованный в наручники. Мне очень хотелось, чтобы его расстреляли прямо здесь и сейчас.

Когда меня подносили к машине скорой помощи, псих вскочил и побежал в мою сторону. Полицейский, доставая и взводя пистолет, попытался преградить ему путь, но маньяк врезался в него плечом, и они повалились на землю. Пистолет выпал у полицейского из рук и откатился к машине скорой помощи.

Увидев это, я повернулась на носилках и упала на землю рядом с пистолетом. Я никогда не стреляла, только видела, как это делали в фильмах. Псих головой ударил полицейского и, вскочив, вновь побежал ко мне. Схватив правой рукой пистолет, я навела его на бегущего на меня маньяка и нажала на спусковой крючок. Раздался выстрел. Мою руку откинуло от отдачи, но я удержала пистолет. Пуля попала психу в грудь, и он упал на колени. Меня охватили жажда мести и ненависть к нему, такой силы, что я начала стрелять, останавливаясь лишь затем, чтобы навести ствол пистолета ему в лицо. Я стреляла снова и снова. Когда закончились патроны, полицейские попытались забрать у меня пистолет, а я продолжала нажимать спусковой крючок и целиться в то кровавое месиво, которое когда-то было головой чудовища.