В этих гнилых стенах

– Дюк! Рише! – донесся знакомый голос, вслед за которым на лестнице послышались громкие шаги.

Мужчина отвлекся, и я понял, что действовать надо сейчас. Ляля хоть и доброй души человек, но мне придется долго объяснять ей, кто мы на самом деле такие. И что самое страшное – сейчас и ей угрожала опасность.

Я схватил первое, что попалось мне на глаза, – деревянный обломок спинки стула – и с размаху ударил обидчика, тщетно пытающегося вытащить топор из стены, по голове. Наверное, будь он трезвым – в ту ночь я бы снова умер. Страх придал мне сил, и мужчина беззвучно рухнул на землю. Волосы на его виске быстро окрасились в темно-вишневый цвет.

Крик ворвавшейся Ляли разбудил охранника, отсыпавшегося в комнате рядом с подвалом. Он помог связать нападавшего, затем, рывком подняв его, увел вверх по лестнице.

Рише, не обращая внимания на кровь, медленно стекающую с ее коленей (видимо, поранилась о ступени, когда ее тащили в подвал), крепко вцепилась холодными ручками в мою ладонь, прижимаясь ко мне всем подрагивающим тельцем. Ляля повела нас наверх с широко раскрытыми от ужаса глазами. Там уже собрались все взрослые, которые были в здании, а также несколько детей, включая Марка. Нас отпоили горячим чаем, который приготовила и принесла Аврора.

Дождавшись приезда полиции, я все рассказал следователю, скрыв лишь некоторые детали и причины нападения.

* * *

– Сегодня ты герой, Дюк. Ты молодец! – После нескольких часов допросов и расследований мы наконец‐то снова остались одни. Ляля пыталась подбодрить меня, но я слышал, какой тревогой был полон ее голос, и чувствовал дрожь в руках, гладивших мои плечи и обнимавших Рише. – Герой же, да, милая?

Рише ответила мне легким кивком. Заметив это, Ляля вздрогнула:

– Она сейчас кивнула?

– Не-е-е-ет, – наигранно безразлично протянул я, притворно зевая, чтобы отвлечь ее. – Она же не понимает по-нашему.

– Да… Ты прав, – тяжело вздохнула Ляля.

* * *

Уже светало, поэтому нам с Рише разрешили спать до обеда. Завтракали, точнее, обедали мы вдвоем, и, когда Аврора куда‐то отлучилась, приятный голос подруги прервал тишину:

– Спасибо, – прошептала она.

– Обращайся. Если не секрет, зачем ты притворяешься, что не знаешь нашего языка?

– Люди думают, что я не понимаю, и говорят при мне много-много лишнего. Чего при тебе бы не сказали.

Меня слегка задело это, но она была полностью права.

– Например?

– Например, что дети пропадали. Два в младшей группе и три в старшей.

Я задумался. В голову лезли самые скверные мысли, и я пытался их отогнать. Но Рише, не щадя моей сентиментальной души и не скрывая никаких подробностей, позже расскажет мне, что тела этих детей нашли на территории детского дома, погребенные совсем рядом. Расскажет, как этот мужчина, работающий новым охранником, давая показания, кричал о черных глазах и жабрах у этих «демонов» и что он всего лишь пытался спасти человечество. И, наконец, расскажет, что такое «спасение» довело его до смертной казни.

Так у меня появилась Рише.

– Аврора пару раз проговорилась, что пропадают дети. Ну, и я как‐то ударилась ногой, вот тут. – Рише провела тонким указательным пальцем по своей бледной голени. – Так больно было, что я едва дыхание перевела… И он заметил эти штуки на моей шее. – Она, широко открыв глаза, показала на свою шею. – Этот охранник, он начал следить за мной. Однажды попытался схватить меня за руку в коридоре, но я от испуга взвизгнула, и Ляля меня спасла. Ну, много ума не надо, чтобы сложить два плюс два и понять, что я буду следующей. Тогда я и обратилась к тебе. Видела, как ночью ты переставал дышать, и тогда у тебя… на шее… Не видела, что у тебя глаза фиолетовые. Как ты это сделал? Когда ты вбежал, они были фиолетовые.

– Я это контролирую. Меня папа научил. – Я задумался. – Твой тебя не учил?

– Не учил, – задумчиво протянула подруга, и мы замолчали. Я попытался представить, как бы все прошло, если бы не Ляля, и понял, что, если бы мы сбежали, нам бы никто потом не поверил.

Глава 2

– Интересно, как она нас нашла? – незаметно для себя я сказал это вслух, и моей собеседнице не составило труда догадаться, о ком именно я говорю.

– Ляля говорит, ее кто‐то разбудил. Думает, что это был ты. Слишком громко хлопнул дверью.

– Да, неловко вышло.

Рише улыбнулась, и у меня потеплело на душе. Я беззаботно улыбнулся ей в ответ.

* * *

С того момента мы стали проводить намного больше времени вместе. Даже ночью. Проснувшись от очередного кошмара и переведя дыхание, я искал глазами новую подругу, садился у ее кровати и – по ее же просьбе – будил. Мы сидели так вплоть до шороха за дверями. Аврора будила Лялю и уходила за завтраком, хлопая дверью. Это был сигнал для нас: пора расходиться.

– Пора, – прошептала Рише.

– Я опять не услышу тебя ни разу за весь день? – глупо спросил я, прекрасно понимая, что так надо. Вспомнил, как она рассказывала: «Сижу у медсестры, а она говорит, что вряд ли эти дети живы. Поворачивается, смотрит на меня как на врага, а я как дура улыбаюсь». Я понимал, что ей действительно стоит играть эту роль, пока она может. Окружающие считали, что она не понимает меня, и объясняли наше сближение тем, что произошло в подвале. И это тоже было правдой – но только частью ее. Рише – лучшее, что случилось со мной за всю жизнь.

– Не задавай мне вопросов, – умоляюще произнесла она. – Я очень хочу тебе ответить. Боюсь, что могу не удержаться. Тогда стану бесполезной.

– Прекрати. – Последняя фраза мне не понравилась. – Будешь так говорить – я сам всем расскажу.

Рише широко раскрыла свои черные глаза и обиженно прошептала:

– Это… довольно грубо.

– Прости. – Я сел обратно на холодный грязный линолеум с узором, давно потерявшим все краски. – Но с твоей стороны это тоже грубо. Звучит так, словно я тебя использую.

– А это не так? – Большие черные глаза собеседницы перестали выражать наигранную тревогу. Ее сменило равнодушие, показывающее серьезность провокации.

– Скорее, это ты меня использовала. – Я был действительно обижен за ее колкий комментарий и в этот момент надеялся задеть ее не меньше. Наивный, я был уверен, что нашел друга, а друг был убежден, что я его использую.

Сжав руки в кулаки, я молча встал с пола. От обиды я даже не стал вытирать ноги от впившихся мелких камней, которые ребята принесли в спальню с грязной одежды. Улегся на кровать, укрылся с головой одеялом, а Рише так и осталась сидеть, прислонившись спиной к стене. Это стало понятно после тревожного вопроса Ляли:

– Уже не спишь?

– Кто там? – донесся недовольный голос Авроры.

– Рише. Может, кошмары замучили? Стоит еще раз вызвать психолога?

Аврора вздохнула. Она была не очень‐то ласкова и внимательна к детям, но сердце у нее все же было.

– А толку? Не понимает ведь. Страшно представить, как ей придется выживать без знания языка. Ее давно надо было бы отдать на занятия. Эти твои попытки обучать самой проку не дадут. С ней надо специалисту работать.

Ляля промолчала, отвернулась и принялась будить детей.

– Дюк, храбрый ты рыцарь, вставай. – Она не торопясь стянула с меня одеяло и коснулась холодными подушечками тонких пальцев моей щеки.

– Я не хочу. – Я все еще был задет словами Рише, вставать совершенно не хотелось. Я все анализировал: что же я сделал не так?

– Вставай, а то Аврора ругаться будет. Что у тебя случилось? – Она села рядом на кровать, запустив свои холодные пальцы в мои лохматые волосы. Я понимал, что нужно либо все рассказать, либо перестать так себя вести.

– Ты же рыцарь, а не капризная принцесса, – сказала Ляля, словно прочитав мои мысли. Я молча встал, признавая ее правоту.

Пытался вести себя так, будто ничего не случилось, но без Рише: не сел с ней рядом, не пододвинул стул, не помог убрать тарелку. Но сегодня, как назло, подошла наша очередь дежурства на кухне. Мы уже давно распределили свои обязанности: я собирал посуду и протирал столы, а она досуха вытирала тарелки после того, как их вымыла Аврора. Все бы ничего, она же всегда молчит, но сегодня это молчание было особенно гнетущим. Облако из обид и недосказанных извинений висело над нами, грозя большим ливнем, а мы лишь то и дело переглядывались, ничего не предпринимая. Так, в тишине, и провели все время, пока помогали Авроре.

Когда мы закончили и собрались на улицу, мокрая бледная ладонь подруги скользнула в мою. Но я был все еще обижен. Освободив руку, я отстранился от нее, просто отвернувшись. Однако что‐то заставило меня взглянуть на девочку – возможно, беспокойство. И совершенно неожиданно я увидел, что ее черные глаза вот-вот наполнятся слезами. Тяжело вздохнув, я протянул ей руку.

Ближе к обеду и без того невеселую ситуацию усугубило плохое настроение Авроры. Она то и дело начинала что‐то искать, недовольно бурча под нос нечто неразборчивое, сильно напоминающее проклятия вперемешку с угрозами.

– Сдается мне, я его не потеряла…

– Все еще не можешь найти телефон? – вздохнув, спросила Ляля, опуская глаза на грязную после полдника посуду на столах.

– Да. Наверное, поищу в спальне после сна. Так, дети, игрушки собираем и спать. Быстро! – недовольно повысила голос женщина. – Раньше уснете, раньше проснетесь…

Как я ненавидел этот момент! Будучи переполнен энергией, я должен был ложиться в кровать и валяться там целый час! Думаю, если ад все‐таки существует, то это – одна из коварнейших его пыток. Небрежно закинув одежду на изголовье кровати, я неохотно повалился на матрас и, укутавшись с головой, начал пальцем ковырять облупившуюся краску со стен. Дверь захлопнулась, и я услышал чьи‐то быстрые шаги. Я даже не успел поднять голову, как привычно монотонный недовольный голос Авроры раздался в тишине:

– Рише, на кровать!

Я почувствовал, как она вздрогнула – или это вздрогнул я, встретившись взглядом с ее испуганными глазами? Девочка стояла на полпути ко мне.

Аврора, оказывается, осталась нас караулить, а когда она остается в это время в комнате, усаживаясь на краешек моей, ближайшей к двери, кровати, то, получив по рукам за испорченную стену, засыпаю даже я.

Пока мы нехотя ужинали, потирая глаза, Аврора под видом уборки искала телефон. Через некоторое время раздался ее властный голос из комнаты:

– Все идут гулять. Дюк, ты остаешься!

Мое сердце вздрогнуло и остановилось. Ее тон не предвещал ничего хорошего.

– Хорошо! – твердо ответил я. В конце концов, может, ей просто нужна помощь?

Нет. Авроре не нужна была помощь. Она, размахивая маленьким корабликом с порванной ниткой, то и дело переходя на крик, спрашивала:

– Где телефон? Это было у тебя под кроватью! Это брелок с моего телефона!

– Я… Я не знаю, я не трогал его…

– Аврора, тебя даже на улице слышно! Дети перепугались! – вмешалась Ляля. За руку она держала Рише. – Остановись! Он говорит правду…

– А кто тогда? – с иронией спросила Аврора, приняв свою любимую позу – уперев руки в широкие бока, прикрытые синим фартуком.

– Расскажи, Рише.

И хоть глаза мои были широко раскрыты, они казались узкими щелочками в сравнении с глазами Авроры спустя пару мгновений.

– М… Марк взял ваш телефон, оторвал кораблик и положил под подушку Дюка… Я сама видела это.

Стоило женщине услышать этот детский тонкий голосок, свободно говорящий по-нашему, как она тут же рухнула на стул, утирая фартуком пот со лба.

– Он прячет его в шкафу… Под бумагами. Ночью берет и играет. М… можете поймать его на этом…

Аврора недоверчиво нахмурила брови, тем не менее не сумев спрятать улыбку.

– Вот это событие, кто заговорил…

Она направилась в комнату и зашелестела бумагами. Когда женщина вернулась с пустыми руками, мне показалось, что сердце снова остановилось. Теперь наказание ждало и Рише! Услышав тяжелый вздох Авроры, я успокоился.

– Она права. Заберу ночью. – Вдруг она рассмеялась. – Она все это время нас понимала, да?

Ляля по-доброму усмехнулась:

– Похоже на то…

– Топайте на диван, Рише. Ляля, гуляй дальше. Как ни в чем не бывало.

– Зачем заговорила? Сами не разобрались бы, что ли? – недовольно шепнул я, вместо того чтобы сказать «спасибо». Рише только молча опустила голову, перебирая в пальцах подол юбки ее любимой куклы. Я ведь знал зачем. Упертая. И она молчала. Молчать у нее выходило лучше всего.

– Спасибо, – все‐таки буркнул я.

Тут раздался звонкий голос Авроры, он был весел до неузнаваемости.

– Эй, шпионы, помогите-ка на стол накрыть! – засмеялась она. Аврору определенно позабавила ситуация с Рише и нахождение телефона.

* * *

Ночью я не мог уснуть. Ведь Марк мог и не пойти за телефоном, мог уснуть и проспать, а мог подкинуть его мне… Опять эта пытка. Лежать на кровати, не шевелиться, делать вид, что спишь. Я был слишком взволнован, даже впасть в очередной кошмарный приступ не мог.

Полил дождь, наигрывая на металлическом подоконнике заунывную мелодию, раздражающую каждым своим звуком. Запускать дождь стали чаще и раньше. Солнце нагревало купол сильней, возможно, снаружи было лето. А вот под куполом время года не менялось.

Шорох. Марк побрел к шкафу. «Дурак!» – подумал я, и мне стало невероятно жаль его. Ведь теперь ему влетит. Он не был мне другом, но я весь вечер молился, чтобы он не брал телефон. Чтобы Аврора просто отпустила всю эту ситуацию. Может, она уснула и я смогу его предупредить…

– Ага! – Широкий силуэт зашевелился. Аврора прекратила делать вид, что спит, села, поскрипывая старым диваном, и рукой дотянулась до переключателя. После звонкого щелчка комнату озарил свет. – Я так и знала.

Марк побледнел, руки его затряслись, и телефон выпал. На него уставились во все глаза те, кто еще не спал.

– Я… я…

– Дюк, пойдем с нами! – Аврора с трудом встала с кровати, выключила свет и повелительно прочеканила: – Остальные – спать!

– Я… Я хотел поиграть… – всхлипывая, проговорил Марк, сжимая и разжимая руки под столом. Кожа у нас покрылась мурашками, ведь сидеть в одних трусах на холодных деревянных стульях было не очень‐то приятно.

– А Дюка зачем подставил? – неловкое молчание прервал прекрасный голос Ляли.

– П… просто… Я не хотел…

– Ну как не хотел? – всерьез удивилась Аврора. – Марк, ты парень, так что умей отвечать за свои поступки! Имей мужество.

– Извините…

– Марк, это чужая вещь. Аврора не один месяц долго откладывала деньги на этот телефон. К тому же… ты подставил Дюка. – Ангельский взгляд Ляли всего на секунду упал на меня, но я ощутил невероятное тепло. Меня переполняло чувство значимости. Она с особой нежностью отстаивала мою невиновность. – Марк, пойми же, вы… мы все в одной лодке плывем. Мы – те дети, которым всего придется добиваться самим. Если у тебя не будет денег на еду, на тот же хлеб, то кроме нас тебе некому будет позвонить и попросить помощи. Мы никому не нужны. Мы здесь – одна большая семья. Только мы сможем друг другу помочь. А ты уже подставляешь других, так подло… Следующее воровство не обойдется обычным разговором. Неужели ты не понимаешь этого?

По щекам Марка покатились безутешные слезы, он заревел навзрыд и протянул руки к Ляле. Девушка быстро обогнула парту и, присев, обняла рыдающего парня.

– Мы – твоя семья. Хорошо?

Я видел, как он кивнул. Судорожно сглатывая, я сам едва сдерживался, чтобы не заплакать от осознания того, что мы действительно остались одни.

– Извинись перед Дюком, ладно?

– Прости, – прошептал он.

– Ничего. – Я выдавил улыбку. Злости на него не было, скорее, я сопереживал ему.

– Пойду принесу полотенце. – Ляля, словно вспорхнув в своем белом летнем платье, поднялась и пошла в ванную. Аврора же направилась к двери, оставив свой телефон на зарядке.

– Я не буду тебя больше обижать, – тихонько сказал Марк, когда мы остались вдвоем.

– Хорошо. И Рише тоже не трогай, ладно?

– Почему это? – возмутился Марк. – Может, я хочу!

– Зачем? – Меня слегка напугала эта перемена в его поведении.

– Может, она мне… нравится!

– Так скажи ей об этом.

– Она же не понимает. – Он забавно развел руками.

– Тогда веди себя так, чтобы понимала.

– Но она обиделась на меня… Игнорирует – и все.

– Ну конечно, ты же ее обижал!

Спор прервала идущая к нам Ляля. Она старательно протерла мокрым кончиком полотенца зареванное лицо Марка и сказала, одарив нас своей доброй улыбкой:

– Так, малыши, спать!

* * *

Под утро, когда все еще спали, я хотел разбудить Рише, но она уже уселась на своей кровати в позе лотоса и поглядывала на меня. Вздохнув, я сел рядом и стал рассказывать ей о вчерашнем вечере, чтобы нарушить неловкое молчание. На фразе о том, что мы остались одни, она тоже заметно поникла. Возможно, где‐то в глубине души мы все еще ждали своих родителей. Ждали, когда они откроют дверь, позовут с порога по имени или воскликнут, как делала моя мама, забирая меня из сада: «Где мое солнышко?»

Я видел смерть матери. Видел ее публичную казнь: как от тела отлетает голова, оставляя кровавый след, а затем вокруг нее расползается густая красная лужа. Но я все еще ждал ее. До сегодняшнего дня, когда осознание утраты наконец пришло ко мне во всей своей полноте. В сегодняшнем сне она не тянула ко мне руки, не звала по имени. Во всех последующих снах она просто прощалась. Просто махала рукой и уходила.

– Рише, ты ждешь своих родителей?

Она подняла на меня глаза, отрываясь от своих мыслей.

– Нет, – последовал короткий ответ. – У меня была только мама. Посол Франции, приехала на мирные переговоры. И ее убили, – голос Рише был полон холода, в нем я не слышал ни сожаления, ни горечи.

– Ты скучаешь по ней?

– Конечно скучаю, Дюк! – И тут она вдруг зарыдала. Какой же я дурак!

Тут же подскочил к ней и стал обнимать, гладить по голове, а когда она немного затихла, решил попробовать разрядить обстановку.

– А ты Марку нравишься, – прошептал я, вновь запустив ладонь в ее волосы.

Она усмехнулась, вытирая слезы. Так, коротко и быстро, но усмехнулась.

Зато утром, когда Марк отодвинул ей стул, она выразила ему благодарность, с милой улыбкой оголив белые клычки и присев в изящном реверансе – насколько вообще возможно сделать реверанс изящно в тонком летнем платье.

Глава 3

Я не помню тот день, когда мы последний раз выходили провести беззаботные часы вместе. Слишком быстро на нас рухнула рутина взрослой жизни.

Каждый из нас занял свою маленькую квартиру в сиротском муравейнике, и наши пути окончательно разошлись. Тринадцатиэтажный дом у самых окраин купола, чьи десять корпусов были слиты в один длинный, словно бесконечный, ряд, насчитывал более двух тысяч квартир. Хотя квартирами эти тесные комнатушки в двадцать метров назвать было сложно. Каждому выпускнику сиротского дома выдавалась одна такая комната. Помимо того что они зачастую были либо пусты, либо с минимальным набором мебели, обязательным условием проживания была оплата счетов, и совсем неважно, работаешь ты или нет: задолженность в три месяца – и ты живешь на улице.

Да, нам давали образование: двухнедельное обучение – и корочка, которую тоже надо было оплатить. Но самой большой проблемой для живущих в этих корпусах оставался поиск работы. Нас выпускали из детского дома целыми партиями каждый год, и мы составляли огромную конкуренцию тем, кто еще не стремился уйти на пенсию. Рабочих мест никогда не хватало, чем и пользовались недобросовестные работодатели. Они сразу искали себе ребят, которые согласны работать сутками за копейки, и находили – ведь эти дети не знали цену труду, не знали, какие деньги зарабатывают люди на нормальной работе с девяти до шести с обеденным перерывом. И становились легкой добычей для мошенников.

Одним из таких ребят стал мой одногруппник Марк. Он хватался за любую работу, изматывая себя. Со временем я даже перестал узнавать его. Этот озорной парень, который вроде и был мне другом, но не раз становился зачинщиком наших драк, быстро потух. Свет в его глазах поблек, тело истончалось с каждой неделей, лицо все больше бледнело. Причиной тому была двоюродная младшая сестра. Он и его двойняшка Рита из кожи вон лезли, пытаясь облегчить малышке жизнь. Таисии не повезло. Ее тяжелая форма бронхита разрушала легкие, и без правильного лечения медицинская сестра (ведь для детдомовских детей нет врача, что злило меня больше всего!) гарантировала ей скорую и мучительную гибель. Лекарство не могло вылечить Таю, но хотя бы прекращало приступы и заглушало боль.

Они считали себя настоящей семьей. В детстве Марк без умолку рассказывал о сестрах, часто расспрашивал Лялю о них и познакомил с Ритой на одной из прогулок. Несмотря на то, что они был двойняшками, Рита с Марком не были похожи. Марк темный, худой, с острыми скулами и таким же острым носом, неровным после перелома – наказание отца. Рита же была с двумя светлыми косами, большими радостными глазами, ямочками на щеках и более аккуратным острым носиком. Но и это все исчезло. Ямочки и щеки как‐то резко перешли в выразительные скулы, а спортивная, подтянутая фигура превратилась в очень худенькую. Будние дни она проводила за работой в парикмахерской, ночи тратила на тренировки, а в выходные уезжала в третий купол – на съемки.

Я узнал это случайно. Как‐то она торопилась к Марку, но не дошла. Понурая и уставшая, не нашла в себе сил подняться по ступеням, и я, идя следом, поймал ее в воздухе, совсем бледную, невесомую… и без сознания. Бережно отнес в свою комнату, уложил на единственную койку и укрыл одеялом, а когда она пришла в себя – выслушал рассказ о том, как она устала и что ей даже не приходится сидеть на диете, потому что есть попросту нечего. Одни лекарства для сестры стоят ее месячной зарплаты парикмахера, а заканчиваются раз в две недели. Зарплату Марка, как обычно, задерживают, а Тая может задохнуться в любой момент.

Я заметил, как при упоминании о Марке руки ее неожиданно затряслись, и едва успел поймать чашку, выскользнувшую из тонких пальцев.

– Дюк, я не могу так больше… – Из глаз ее побежали слезы, оставляя след на ярко накрашенных щеках.

Я не знал, как ей помочь. Я вообще мало что понимал в помощи и поддержке. Единственной девушкой в моем окружении была Рише.

Видимо, поняв, что ничего от меня не дождется, Марго перевела дыхание и начала успокаиваться. Я видел, как опускается и поднимается ее грудь, обтянутая тренировочной майкой. Надеюсь, до спортивного зала она еще не добралась. А то как бы Марку не пришлось нести ее оттуда на руках.

– П… прости.

Она попыталась улыбнуться, и у меня отлегло от сердца. Но стоило ей увидеть сообщение на телефоне, как она вновь готова была разрыдаться.

– Что такое? Что случилось?

– Марк задерживается на работе. Я думала подремать у него немного, чтобы потом он проводил меня на поезд. Я просто правда не могу уже нормально двигаться. Я очень хочу есть…

Раздумывая над тем, что же я могу ей предложить, я понял, что, в общем‐то, ничего. Мой старенький крошечный холодильник, напоминавший скорее коробку, в которых довоенные автомобилисты хранили пиво или лимонад, подавляющую часть времени был совершенно пуст. А тут еще Рише вытащила шнур из розетки, мотивируя это экономией энергии, а значит, и моих скудных средств.

Быстро перебрав в голове возможные варианты, я вспомнил, к кому можно обратиться. Попросив девушку подождать несколько минут, я нацепил свои истрепанные тапки, оставшиеся со времен сиротского приюта, вышел из квартиры и направился вправо по коридору. Через три двери от меня жил мой товарищ, имеющий приличный заработок и, как следствие, полный еды холодильник. Зная о моей нелегкой жизненной ситуации, он уже не раз звал меня к себе – подкрепиться «чем бог послал». Он всегда говорил это с легкой улыбкой, не желая смущать меня своими доходами, но я‐то знал, что бог тут совсем ни при чем.

Айзек был компьютерным гением – с самой большой буквы. Я сам, конечно, не был бездарем и кое-что соображал в этом, но, глядя на то, как пальцы друга пляшут по клавиатуре с такой скоростью, что сливаются в одно размытое пятно, понимал, что до его уровня мне дальше, чем гусенице от нашего муравейника до пика здания Правительства в пятом секторе. У него всегда хватало заказов на программирование всех видов и вариантов: от написания простейших алгоритмов по расчету затрат домохозяек на корм для кошек до ремонта операционных баз и систем безопасности на весьма серьезных предприятиях.

Подойдя к нужной двери, я прислушался и решительно постучал в нее кулаком.

– Айзек, открывай! Я знаю, что ты дома! – крикнул я и, вдобавок пнув дверь ногой, уперся кулаком в бок, ожидая нерасторопного приятеля. Конечно, это было лишнее, но у нас с ним с первого дня знакомства завязалась традиция ломиться друг к другу в гости.

– Ну, дверь сломаешь! Ну, Дюк! – послышался его высокий, почти женский голос. Спустя несколько секунд дверь отворилась. Невысокий парнишка в спортивных штанах, мятой рубашке и небольших очках, как всегда, чуть кривовато сидевших на его переносице, неторопливо провел ладонью по голове, запуская тонкие длинные пальцы в густые волосы, коротко зевнул и уставился на меня непонимающим взглядом. Я вопросительно глянул на него, и он, спохватившись, отступил в сторону, впуская меня в квартиру.