Черные зубы

– Ладно. Только… ты мне скажи, если чем надо будет помочь, договорились? Я не… я не всегда правильно выражаюсь. В смысле, я кое в чем хорош, но…

Это как быть женщиной, подумала я. Это как быть звездой, как быть всеми обожаемым и желанным. Филлип в совершенстве владел искусством возбуждать любовь, а если точнее – любовь, граничащую с идолопоклонством. Неудивительно, что порой он выказывал такую неспособность к эмпатии. Никакая религия не предполагает взаимности.

Справа от нас полуприкрытая фусума – темная панель высилась до самого потолка и бесшумно скользнула вбок, когда я толкнула ее, – скрывала проход в сад, аккуратный изумрудный квадрат, обрамленный террасами, а посередине – затянутый ряской пруд. В листве тут и там краснели хиганбана – цветы мертвых.

Я провела пальцами по волосам. Меня внезапно охватила непреодолимая усталость от одной мысли, что сейчас придется снова изгонять из Филлипа демона вины, заверять его, что никакой он не мерзавец, становилось тошно. Дабы компенсировать потерю нервных клеток, я решила попробовать подурачиться:

– А ты когда встречался с Талией? После меня или одновременно со мной?

– Кошка, ты чего? – изумленно хохотнул он.

– Я тебя ни в чем не обвиняю. Мне все равно. Просто любопытно. – Я погладила бамбуковый шест – на пальце остались пыль, истлевающие растительные волокна и что-то маслянистое, непонятное.

– Где-то через месяц после тебя. Но у нас как бы не было эксклюзивных прав друг на друга.

– Угу, эксклюзивность – это вообще не по твоей части.

– Да я не о том! – Сколько искренности в этих золотисто-голубых глазах с медовыми ободками вокруг черных зрачков. – Мы просто были еще детьми. Мы и сейчас дети. Нынешние отношения не перейдут с нами во взрослую жизнь. По большей части не перейдут. А у Талии с Фаизом – другое. Короче, неважно. Когда я стану постарше, остепенюсь. Но сейчас я проживаю лучшие годы своей жизни, и я не хочу упустить их, будучи прикованным к человеку, которого в тридцать разлюблю.

В его взгляде появилась мольба.

– Ты же понимаешь, правда? – спросил Филлип. Он жаждал получить утвердительный ответ.

– Мне просто любопытно, знает ли Фаиз, что вы встречались.

Филлип замер:

– Это пусть Талия ему расскажет. Не я.

Я как следует обдумала свою следующую реплику:

– На тот случай, если он не знает, мне кажется, надо постараться притвориться, что у вас этого даже в планах никогда не было.

– Зачем? – простодушно поинтересовался он.

Я вспомнила зубы Фаиза, обнаженные в оскале – широком и злом.

– Фаиз может не обрадоваться, если неожиданно выяснит, что ты спал с его невестой.

– Он взрослый человек. И он мужчина. Он не будет заморачиваться чужой постельной историей.

– Филлип, лучше перестраховаться, чем жалеть потом. – Я сделала паузу. – И кстати, что за херня? Фаиз у нас взрослый и самостоятельный, а ты – мальчик, который еще не нагулялся?

– Слушай, люди взрослеют разными темпами.

– Господи! Ладно. Просто приложи усилия, чтобы не проговориться Фаизу о том, что ты спал с его ненаглядной.

– О’кей. – Филлип протянул руку, его бесцеремонные ногти коснулись складки на моей рубашке. – Ради тебя.

Я дернула плечом:

– Не делай так. – Что-то сжималось у меня внутри, под клеткой ребер, когда я впитывала взглядом его силуэт, лицо, будто запечатленное в технике кьяроскуро, безупречную улыбку. Ничто во всей Вселенной не могло устоять перед этими скулами. – Ты же знаешь, нужно спросить разрешения.

– Прости, я забыл. – Гладкое, как первое слово, сорвавшееся с мокрых от молока детских губ, плечо дернулось вверх и опустилось.

Мой взгляд начал блуждать и в конце концов упал на перегородку. Там была изображена рыночная толчея, меж черногубыми домохозяйками шныряли еноты…

Я пригляделась. Нет, это были не еноты. Тануки[2] с волочащимися по земле мошонками. Художник даже прорисовал тонкие волоски, старательно обозначил очертания яичек, прячущихся в темных кожаных мешочках. Почему-то непристойность этой картины внушала мне меньшее отвращение, чем зеленая подстилка, на которой стоял Филлип. Папоротники доходили ему до колена, льнули к его икрам, точно растительные кошки.

– Ну, так сколько призраков, думаешь, мы найдем? – спросил настроившийся на светскую болтовню Филлип, сияя улыбкой, как политик на обложке GQ, только лучше, потому что его улыбка была искренней – широкой, как океан, но при этом простецки-мальчишеской от природы.

– Одного уж точно.

Я подумала о телах. Подумала о том, сколько девушек покоятся под полом, голова к голове, туловища обратились в макраме из переплетенных ног и стиснутых рук.

– Ага. Она наверняка какая-нибудь Королева проклятых или вроде того. Интересно, какая она на вид? – Филлип поводил руками в воздухе, ладонями обозначая сладострастные выпуклости и впадины воображаемой фигуры. – Готов поспорить, горячая штучка.

Перед моим мысленным взором возник портрет покойной – обладательницы того голоса, что я слышала: круглое лицо с широкими холмами скул, но в целом изящное, плоть источена голодом и червями, тело напоминает воск. Водопад черных растрепанных волос кое-где до сих пор удерживают острые золотые булавки.

– Не думаю, что можно остаться горячей штучкой, пролежав столько лет мертвой.

– Задействуй хоть чуть-чуть воображение. Телесная оболочка, разумеется, подверглась разложению. Но ее духовная сущность, возможно, нет.

– Пошляк ты, Филлип. – Мой смех вышел жалким, натужным, фальшивым, вымученным.

Но Филлип, ничего не заметив, все так же широко ухмылялся. Я не могла прогнать из головы мысль о том, что скрывается у него под ногами.

– Я просто распаленный самец, – признался он. – И веду себя соответственно.

Это уже была наглость за гранью приличия.

– Прелестно. Пообещай мне, что будешь держать себя в руках.

– Обещаю приложить все возможные усилия. – Филлип вытянулся по струнке, притиснул к сердцу сжатую в кулак руку, словно принося военную присягу. Снова эта ухмылка, этот самоуверенный, оплаченный госбюджетом оскал кандидата в президенты.

– Лососни тунца. – Я показала ему средний палец и перевела взгляд на перегородку.

Там красовались не только тануки. Были и другие ёкаи[3]. Всевозможные ёкаи, настоящий парад нечисти. Кицунэ[4] в изысканных томэсодэ[5], с вопросительно загнутыми хвостами. Нингё[6], выползающие из полного сокровищ моря. Каппы[7] и громадные óни[8], торгующиеся над корзинами, полными огурцов. Все лица, вышедшие из-под кисти художника, принадлежали ёкаям. Даже лица домохозяек: у одних имелись глаза, у других – только губы, у некоторых рты были распялены в жуткой улыбке до ушей. Они все были гребаными ёкаями. Все до единой.

– Кошка, я просто хотел тебя посмешить. И все.

– А… теперь это так называется.

Филлип смахнул с глаз челку и прижал ладони к груди в карикатурной имитации отчаяния:

– Ты больно меня уязвила.

– Это твое эго тебя уязвило. Я лишь послужила его орудием.

И тут он рассмеялся. Как будто это было не важно, как будто это не могло иметь никакого значения ни для него, ни для кого бы то ни было, как будто не имело никакого значения, что столько людей в этом мире ждут, готовые пожертвовать всем ради одного его поцелуя. Филлипу не было нужды марать себя злобой – при его-то благословенно-изобильной гетеросексуальной, белой, маскулинной, финансово обеспеченной жизни.

– Ты клевая девчонка, Кошка. Ты же это знаешь, верно? А клевые девчонки заслуживают счастья.

– Думаю, ты несколько преувеличиваешь, – ответила я, выдав в качестве бонуса полуулыбку. Все эти пожелания счастья – тоска смертная, но я не могла винить Филлипа за его благие намерения. Я ужасно устала. Устала быть несчастной, а еще сильнее устала стыдиться того, что я несчастна. С учетом того, какую неподъемную глыбу представляла собой вера Филлипа в свои идеалы, проще было согласиться, чем спорить. – Но я ценю твое участие.

Суэномацуяма нами мо коэнаму…

Шепот, такой тихий, что не улавливался мозжечком. Слова тонули в эхе голоса зовущего нас Фаиза – послеобраз, ощущение зубов на коже. Мы вышли из комнаты, и наше будущее накрыло нас. Как свадебная вуаль, как траурное облачение. Как пена на губах невесты, утопающей в земле.

Глава 2

Особняк был гигантским. Больше, чем следовало. Выше. На задворках моего сознания внутренний голос захлебывался вопросами: дом и должен быть таким огромным? Память меня не подводит? Все хэйанские особняки строили в два этажа или больше?

Это отдавало бредом.

Однако вот он, дом. Хотя этажей было всего два, каждый вмещал в себя по меньшей мере двенадцать комнат и несколько внутренних двориков, симметрично связанных друг с другом аскетично украшенными коридорами. Все стены особняка покрывали выцветшие изображения ёкаев: каппы и двухвостые нэкомата[9], кицунэ с головами, прикрытыми как у домохозяек, покупают у цапель свежую рыбу. Домашний быт сквозь демоническую призму.

Мы бродили по просторам особняка, вместе и поодиночке, пробираясь сквозь развалины. В одной комнате сидели терракотовые монахи, склонив головы, отягощенные многовековой скорбью. В другой были куклы с черным лаком на губах. В третьей мы нашли книги, точнее, останки книг. Толстые тома обратились в труху, в пищу и пристанище насекомых, они кишели личинками, скручивались, истлевая. Хотя выглядели книги пугающе, пахли лишь темной зеленой влагой.

Украшенная светлячками, звездами и последними в этом году песнями цикад, ночь входила в свои права, расцвечивая мир темными тонами индиго. Из соседней комнаты донеслась музыка: Тейлор Свифт и Coldplay и Карли Рэй Джепсен. Местом празднования мы выбрали один из обеденных залов первого этажа. Там были сёдзи с изображением отдыхающих тэнгу[10], они позволяли перегородить помещение, чтобы получилось несколько комнат. Немного личного пространства, шутили мы, для будущих супругов.

Две подсвеченные сзади фонарем тени – Филлип и Талия, эти силуэты я узнала бы где угодно – поднялись и переплелись на сёдзи справа, и Фаиз, по локоть зарывшийся в сумки с продуктами, замер и уставился на них. Раздался смешок Талии – торопливый летучий звук, кокетливый, полный желания. Глядя на беспокойство, разлившееся по лицу Фаиза, на сжавшую его губы тревожную гримасу, я задумалась: а знает ли он, что Филлип и Талия когда-то предавались вместе плотским удовольствиям? И вдруг поняла, что тревожусь из-за того, имеет ли вообще смысл искать ответ на этот вопрос.

– Ты в порядке? – Я прошла через зал к Фаизу.

– В полном. А с чего бы мне быть не в порядке?

Его взгляд метался между мной и тенями на сёдзи.

– Не знаю, – ответила я. – Просто ты выглядишь каким-то напряженным.

– Перелет был долгий.

– Ну да.

Его глаза продолжали бегать туда-сюда, словно маятник метронома.

– Слушай, не поздно ведь вернуться в Киото или поехать еще куда-то…

– Талия с самого детства хотела сыграть свадьбу в доме с привидениями. Я не собираюсь отнимать у нее ее мечту. – Он говорил это с окаменевшим лицом, с усилием сглатывал после каждого слова. – Особенно после того, чего нам стоило сюда добраться.

– Я не хочу обесценивать надежды и чаяния Талии, но кто-то должен это сказать. – Я попыталась улыбнуться. – Каким чокнутым ребенком надо быть, чтобы мечтать вырасти и сыграть свадьбу в доме с привидениями? В смысле, что за фигня вообще?

Тени на сёдзи превратились в медленно колышущиеся сгустки черноты, и Фаиз не мог оторвать от них взгляд.

– Кошка, – наконец он склонил голову и прижал сложенные домиком пальцы к переносице, – не знаю, что на тебя нашло, но прекращай. Нельзя, чтобы Талия это услышала. Знаешь, с каким трудом я уговорил ее разрешить тебе приехать?

– Знаю, – механически ответила я, столь же механическим жестом прижимая сложенные ладони к животу, упирая большие пальцы под ребра. Это больно, когда тебя заставляют так сжиматься. – Знаю. Ты мне говорил. Я не понимаю, что на меня нашло. Я это так просто.

– Ты так просто что, Кошка?

Я подумала о комнатах, обратившихся в склепы, о книгах, источающих, словно гной, плоскотелых жуков, опустошаемых, освящаемых разложением.

– Мне кажется, зря мы все это затеяли. Зря сюда приехали. Зря тут сидим. Мне кажется, мы об этом пожалеем. Вот и все.

Я отошла от Фаиза, не дожидаясь, пока он в очередной раз скажет, что я его подвожу, выбралась из зала и нырнула в коридор. Воздух там был теплый, по-летнему влажный. В самом конце прохода кто-то зажег фонарь, и его свет падал на бронзовое зеркало, в котором смутно отражалось мое лицо. Я подобралась, ожидая, что на металлической поверхности проявится еще одна фигура, изломанная, свешивающаяся со второго этажа, нечто вытянутое, бледное, безликое.

Суэномацуяма нами мо коэнаму…

Нет, не так.

Картинка обрела ясность. Если призрак и впрямь существует, то у этой девушки эмалевая кожа, чернильно-черные волосы и хрупкое тельце, составленное из косточек не прочнее кружев или рыбьих позвонков, еле способное удержать ее нетерпеливое сердце. Девушка в белом подвенечном наряде, с подбородком, острым, как тоска. Она целует сомкнутыми губами, без языка, без страсти. Эти поцелуи – как благословение, как молитва, как прощание.

И, разумеется, рот ее – от зубов до самых глубин горла – черен.

В темноте взвизгнули, терзая рыхлую землю перед домом, колеса машины, и я выпросталась из своих грез. Я услышала, как комья грязи ударили в тонкие стены. Костяк дома запульсировал от музыки – дабстеп, но не совсем, развеселое экспериментальное безумие. Музыка слишком буйная, чтобы привести накачанную экстези публику к подобию хореографии, но для самых ярых ее поклонников это всегда было плюсом. А он никогда не любил плыть по течению.

«Лин», – подумала я. Он наконец-то приехал.

Я не могла допустить, чтобы Лин видел меня в таком состоянии, поэтому сбегала умыться, вычистить из уголков глаз все потустороннее. Вернувшись в нашу импровизированную гостиную, заставленную низкими столиками, увешанную бумажными журавликами и заваленную подушками в горошек, купленными в дешевом магазинчике, я обнаружила там не только Лина, но и потеющую на татами сумку-холодильник, набитую серебристыми банками пива Asahi и бутылками с юдзовой[11] газировкой. И черный чугунный котел – здоровенную, солидного вида емкость, готовую до краев наполниться протеином и овощами.

Гниющие столики были заставлены открытыми пластиковыми контейнерами, набитыми всевозможной снедью: тефтели, свиная вырезка, блестящие белые ломти куриной грудки, кубики маринованного тофу, целая рыба во льду, поблескивающая тускло-серебристыми глазами, сирлойн-стейки, ребрышки, тонкие ленты говяжьей нарезки и даже мраморное мясо вагю, редька дайкон, тонны шпината, пекинская капуста, тысяча и один сорт грибов. В уголке, на периферии пиршества, расположились сердца, рубцы, потроха и печень, такие свежие, что, казалось, вот-вот зашевелятся.

Уж если глумиться над историческим памятником, то по-крупному.

– С сыром все вкуснее. Налетайте. Давайте просто макать все мясо в сыр. Замутим фондю. У меня тут шесть видов сыра. Крафтовая хрень. Вы, ребята, ведь способны оценить безбожно дорогое скисшее молоко, верно? – Лин потряс пластиковым пакетом, набитым чем-то трапециевидным.

Филлип, скрестив ноги, сидел напротив.

– Кошка!

Лин вскочил, гибкий, текучий, как вода. Паркур, как он сообщал мне в умопомрачительно жизнерадостных мейлах, стал его новой религией. Это не случайно, уверял Лин. Боевые искусства определяли его прошлое. Фриран будет править его будущим. И если Лин был единственным, кто улавливал смысл этого умопостроения, вины самого Лина в том не было. Он обогнал свое время, обогнал моду, обогнал нас: у него были работа на Уол-стрит, жена с Уоллл-стрит и купленный в кредит особняк с садиком на барочном балкончике.

– Лин!

– Кошка!

Но это все равно был мой Лин, и когда он притиснул меня к своей груди, я, ни капли не удивившись, поняла, что и я тоже по-прежнему его Кошка. Я пробормотала ему в плечо его былое прозвище, обняла его, втянула ноздрями его запах. Лин пах межконтинентальным перелетом – пóтом, пробивающимся из-под корки дезодоранта, чуть сбрызнутым туалетной водой.

Он отпустил меня и тут же приобнял за плечо. Усталость его выдавали лишь синеватые тени, залегшие под глазами.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Хэйан – в истории Японии период с 794 по 1185 год. – Здесь и далее прим. пер.

2

Тануки – в японской мифологии енотовидные собаки-оборотни.

3

Ёкаи – в японской мифологии обширный класс сверхъестественных существ.

4

Кицунэ – в японской мифологии лисица-оборотень.

5

Томэсодэ – разновидность кимоно, предназначенная для замужних женщин.

6

Нингё – в японской мифологии обитающее в воде сверхъестественное существо с человеческим лицом и рыбьим хвостом.

7

Каппа – в японской мифологии сверхъестественное существо, напоминающее европейского водяного.

8

Óни – в японской мифологии человекоподобные демоны-людоеды.

9

Нэкомата – в японской мифологии кот-оборотень.

10

Тэнгу – в японской мифологии обитающее в лесах и горах сверхъестественное существо, имеющее вид высокого мужчины с красным лицом, длинным носом и иногда с крыльями.

11

Юдзу – распространенное в Юго-Восточной Азии цитрусовое растение, гибрид мандарина и ичанского лимона.