Нерождественская история

Элли Крюгер

Нерождественская история

«Бояться – кормить голодного зверя».

Дедушка Омар

Неудачное наследство

Бытует мнение, что получать наследство приятно. Так ли это?

Наследство – безвозмездный подарок, чей отправитель спит мертвым сном и в благодарностях не нуждается. Конечно, если не будет пролито приемлемое количество слез, он немного пожурит вас с того света, но кого это волнует, правда?

Как только несчастного закапывают в землю-матушку, толпа голодной родни с раскрытой пастью стучится в двери нотариуса, чтобы зачитать завещание. Пока что они единое целое, но в тайне каждый желает отхватить кусок посочней, потому как считает, что заслужил больше другого. И по результатам «зачитки» найдется как минимум один враг, против которого встанет вся недовольная родня. Да, если бы мертвые в самом деле могли видеть, они бы много раз пожалели, что не отдали все свое имущество на благотворительность.

Итак, дедушка Омар умер. В тот момент у его постели находились пятеро: его дочь Ламия, внучка Амина (ее дети бегали по первому этажу и, не стесняясь, шумели), внук Джан и сосед Хамза с сыном. Когда дед почуял, что близится конец, он попросил Амину, которая долгое время ухаживала за ним, созвать остальных бездельников, желающих проводить его в последний путь. И вот старик открыл рот, чтобы сказать прощальные слова. Конечно, это должны быть особенные слова, ведь на то они и прощальные. Окружающие с трепетом наклонились над кроватью. Но дед Омар ничего не сказал, даже если и хотел. Он сделал глубокий вдох и умер, а выдохнул уже мертвым. Выдох был долгим и сопровождался протяжным пуком, а специально дед это сделал или нет – кто же теперь знает? Сосед Хамза, его, с натяжкой можно сказать, друг, решил, что так старик сообщил, что обо всех думает.

Не прошло и двух суток, как в городе Сараево прекрасной страны Боснии и Герцеговины под дверями с надписью «Notar1» собралась стая алчных волков. Они схоронили дедушку Омара и попрощались с ним у могилки, прикрывая глаза платочками. Порассуждали, как несправедлива к нему судьба, а про себя подумали, что старик задержался на этом свете лет так на десять. Где бы это было видано, жить до 92 лет, когда у тебя есть большой дом и целая орава нуждающихся потомков?

Они ждали у дверей с семи утра, хотя Юрич Бильежник приходит на работу не раньше девяти. Поэтому ранним утром, помимо изжоги, его встретили недовольные клиенты, которых он умудрился разочаровать еще до открытия кабинета. Они вошли следом, дыша в затылок и наступая ему на пятки. Кабинет наполнился шумом: скрипом передвигаемых стульев, криком непослушных детей, хватающих все подряд, ворчливыми голосами женщин и грубой мужской речью. Бильежник прикрыл рот рукой и отрыгнул.

– Ну, Юрич, начинай, – сказал Джан, самый нетерпеливый внук дедушки Омара, поправляя черный пиджак и натягивая штаны на висячий живот. Он был небрит и выглядел, как человек, переживший бурную ночь.

– Для начала мне нужно убедиться, что все на месте, – ответил Юрич.

– А что, не видно? – возмутилась маленькая стройная женщина с платком на голове и единственной черной прядью, выбивающейся из-под платка. Ее звали Амина. – Вот места, а вот мы на них, – она развела руками и задела белобрысого мальчика. Он завыл как сирена. – Тише, тише, Ибрагим.

– Пожалуйста, успокойте ребенка, – Юрич вытер пот со лба. В кабинете было жарко.

Амина окатила его холодным взглядом, и стало чуть легче.

– Мы прождали вас два часа, а вы ворчите!

– Ворчливый дедушка! – хором засмеялись девочки-близняшки.

Только маленький Мустафа тихо сидел у отца на коленях, надеясь, что его похвалят.

– Всем замолчать! – Юрич хлопнул по столу, и голоса смолкли. – Так-то лучше.

Он порылся в документах. Когда завещание легло на стол, взрослые привстали со стульев и потянули к нему взгляды. Юрич прочитал список:

– Джан Маркович.

– Ну вот же я.

– Ламия Маркович.

– Я тоже здесь, – сказала седая женщина с другого конца кабинета.

– Амина Лукич.

– Мы все здесь, – Амина притянула к себе четверых детей.

Юрич взглянул на них. Он ненавидел детей.

– А вы кто?

– Меня зовут Муса, я муж этой чудесной женщины и отец наших милых сорванцов, – мужчина, похожий на турка, с густой черной бородой и острым носом, встал и протянул Юричу руку. Тот неохотно пожал ее, а под столом вытер липкую ладонь о брюки.

– Хорошо. Но ваше присутствие тут необязательно. И детей тоже.

– Неужели дедушка Омар ничего не оставил моим деткам? – Амина испытующе посмотрела нотариусу в глаза. – Мама, ты слышала? Совсем ничего.

Ламия пересела ближе к дочери, но все еще была далеко.

– Ну-ну, – сказала она, когда Амина пустила слезу.

– Так, а где Алессия… – Бильежник сощурил старческие глаза. – Ро-ма-но. Где она? – он осмотрел кабинет, но новых лиц не заметил.

– Она-то тут причем? – Амина скривила лицо. – Они с дедушкой не общались лет 20. Мама, тебе что-то известно об этом?

Ламия ответила Юричу.

– У нее самолет задержали. Скоро будет.

– Вот те на! А мы сиди-жди! – вскричал Джан.

– Ничего не понимаю. Муса, ты понимаешь? – недоумевала Амина.

– Нет, дорогая.

Дети подхватили общее настроение и стали бегать по кабинету.

– Тишина! – Бильежника схватил приступ изжоги, он протяжно рычал горлом, разнося по комнате кислотный запах. – Я не могу прочитать завещание, пока нет одного участника.

Затем последовала волна возмущенных стонов.

– Где же она, черт побери?! – Джан подошел к окну и выглянул. Он открыл форточку и зажег сигарету.

– Даже не думай, братец! У меня же детки! – возмутилась Амина. – Да, где эта дуреха? Мама, тебе что-нибудь известно об этом?

Ламия достала телефон и написала дочери: «Алесса, быстрее, умоляю!».

Алесса сидела в самолете. Рейс задержали на двенадцать часов. Двенадцать! Она должна была приехать ближе к вечеру и заночевать у матери, а в итоге провела ночь в аэропорту. И сейчас, когда самолет пошел на спуск, она отстукивала нервный ритм, упираясь коленкой в сидение спереди. Она и сама не понимала, отчего так нервничает. Ей не было никакого дела до наследства. Да и с чего бы дед вообще решил вписать ее в завещание? А вот скорая встреча с братом и сестрой, которых она не видела… много лет, вызывала тревогу. Они и детьми не были приятными людьми, вряд ли что-то сильно изменилось.

– Извините, – мужчина толкнул ее локтем, – извините.

– Я слышу, – Алесса потерла бок. – В чем дело?

– Я тоже боюсь летать, но эта дергающаяся нога меня раздражает.

Он указал на колено Алессы, что дрожало и прыгало вверх-вниз.

– Так может, вам отвернуться и не раздражаться? – с вызовом бросила Алесса.

– Не понимаю, как эта тонкая конечность может создавать столько проблем. Вибрирует, как стиральная машинка.

– Вы все еще смотрите, – Алесса принципиально не прекращала. Самолет стремительно опускался, уши заложило.

– Поддержу. Дамочка, хватит пинать мое кресло! – вылезла женщина спереди. Она была скорее из трусливых, чем терпеливых особ, однако, заметив поддержку, набралась смелости и высказалась.

– Ой, кажется, самолет падает, – Алесса посмотрела в иллюминатор и притворилась испуганной.

Парочка проследила за ее взглядом. Они отчаянно выискивали признаки поломки или пожара. Алесса расслабилась и растянулась в кресле. До конца полета ее не беспокоили.

Самолет приземлился без происшествий. Мужчина сидел до последнего пассажира, не давая Алессе выйти. Что ж, я это заслужила, решила она. На экране телефона всплыло 14 новых сообщений от мамы. Черт.

Она вышла из самолета в мятом сером атласном платье, запачканном кетчупом, и двинулась за толпой. Холодный октябрьский воздух впился в голые плечи. Они шли пешком по взлетно-посадочной полосе – пешком! – где был лишь один самолет: их. Здание аэропорта активно ремонтировали, они вошли сбоку и оказались среди голых бетонных стен. Желтая лента вела в нужном направлении. Каблуки Алессы звонко стучали. Ничего не изменилось за 20 лет. Получив багаж, она надела красное пальто, затем села в такси и поехала сразу к нотариусу. Телефон разрывался от звонков, Алесса решила не брать трубку. И куда они так торопятся?

У входа толпились люди. С грустью Алесса узнала среди них маму. Она поправила светлые волосы, опустила солнцезащитные очки на глаза и неспеша вылезла из машины. Пусть они удавятся от злости и зависти. Алесса покатила чемодан по неровной дороге, каблуки тонули в трещинах асфальта.

– Здраво, мама, – Алесса обняла мать.

– Здраво, дочка.

Затем повернулась к брату и сестре и протянула руку.

– Амина, Джан.

Амина скрестила руки на груди и молчала. Джан пожал ладонь сестры, но не улыбнулся. Рубашка снова выбилась из штанин, оголив волосатый живот. Дети смотрели на Алессу, прячась за спиной матери. Тетю они не знали.

– Ну и где ты пропадала? – не выдержала Амина. – Ты знаешь, сколько часов мы тебя ждали? – слюни долетали до лица Алессы.

– Я тоже рада тебя видеть.

– У меня вообще-то маленькие детки. Если ты не заметила.

– Самолет задержали. Что я могла сделать? – Алесса помахала им рукой в длинной белой перчатке. Муж Амины оценивающе смотрел на новую гостью и хмурился. Он не представился.

– Все, идемте! Сколько можно! – Джан повел всех внутрь.

Вот такая холодная встреча. Они столько лет не виделись и встретились, как чужие люди. Хотя другого Алесса и не ждала. В кабинете было душно, она сняла пальто и села, стараясь скрыть пятна кетчупа на платье, которые посадила в самолете во время обеда. Нотариус осмотрел ее с ног до головы.

– Вы Алессия Романо?

– Я.

– Тогда начнем.

Алесса села рядом с матерью и взяла ее за руку. Одна из близняшек попыталась залезть ей на колени. Алесса испугалась и привстала.

– Аиша, нет! Не трогай тетю! – разозлилась Амина и притянула дочь к себе.

Бильежник начал читать:

– Я, Омар…

– Давайте сразу к делу, Юрич. Мы и так потеряли кучу времени, – Джан кивнул в сторону Алессы. – К той части, где кому что достанется.

Ламия покрылась красными пятнами. От нервов у нее проявлялся дерматит.

– Извините моего сына. Он не хотел вам мешать.

Бильежник тяжело вздохнул и перевернул страницу.

– Завещаю моей дочери, Ламии Маркович, всех моих домашних гусей и антикварную коллекцию часов, которую она так долго просила.

– Как хорошо, мама! – сказала Амина приторным голосом. – Хорошо, что у тебя прибавится животинки.

– Своему внуку, Джану Маркович, завещаю телевизор, который он же мне и купил. По такой же логике завещаю ему: магнитофон, микроволновую печь, белый ящик, который он зовет компьютером (не понимаю, зачем он вообще тут есть), а также книги из старой библиотеки и…

– И прочий хлам. Я понял, – взгрустнул Джан.

– Не расстраивайся, братец. В конце концов, ты не так часто гостил у него.

Алесса зевнула. Было любопытно, что же дед Омар подарит ей, но не настолько, чтобы приезжать сюда. Однако мама настаивала, и она уступила. Все равно Алессе нужно развеяться и отвлечься от проблем.

– Внучке Амине Лукич и ее четырем отпрыскам, – Амина привстала со стула, – оставляю свою фотографию в рамке из переработанных слоновьих фекалий, потому как она говорила, что будет очень скучать по мне, детские игрушки и вещи моей покойной жены…

– А дальше? Что еще? – перебила Амина.

– А дальше: внучке Алессии Романо я завещаю свой дом в городе Коньиц. Она может вступить в законное владение через год, при условии, что проживет в нем как минимум десять месяцев из двенадцати.

Минутное молчание повисло в стенах кабинета Бильежника. Он хотел дать им больше времени, но чихнул и этим взорвал бочку с порохом.

– Это как понимать? – вскипела Амина. – Это что сейчас было? Тебе что-то известно, мама?

– Юрич, вы, верно, разыграли нас? – Джан улыбался, но в глазах застыла тревога.

– И ради мусора ты шлялась к нему каждый день?! – разозлился Муса.

Дети заплакали и повалились на пол.

– Вы расстроили детей! И как вам не стыдно! – кричала Амина. – А ты что расселась?! Ты как это спланировала? Признавайся! – обратилась она к Алессе.

Алесса замерла, надеясь, что самая лучшая тактика – притвориться мертвой. В противном случае ее растерзают на месте. До нее дошел смысл слов нотариуса, просто она ему не поверила. У деда Омара не было ни одной причины отдавать ей дом. Ни одной.

– Поздравляю, дочка, – шепнула на ухо мама, которая, очевидно, знала больше, чем другие.

– Покажите мне завещание, Юрич, – Джан выхватил документ у Бильежника. Спустя долгих 30 секунд он сказал: – Все верно. Так и написано: ей дом, а нам – шиш с маслом.

– Дай сюда! – Амина вырвала листы, надорвав их.

– А ну верните завещание! – вскипел Бильежник.

Амина его игнорировала, она сверкала злобным взглядом в сторону сестры, похитительницы наследства. Она встала и закричала:

– Четыре года! Я чертовых четыре года прислуживала старику, стирала, убирала, готовила ему, вытирала из-под него дерьмо, когда он перестал ходить, – Амина шла к Алессе. Сестра не боялась ее. – И тут явилась ты. Девка, что даже не пришла на его похороны. И если ты думаешь, что я позволю…

Бильежник устал слушать истерики и выпроводил беснующуюся толпу из кабинета. Это было нелегко. За криками Амины они не слышали его, но в итоге Муса взял жену под руку и увел. Он один имел власть над ней. На улице крики продолжились.

– Ничего не понимаю. Вы что, общались? – спросил Джан Алессу.

– Нет. Уже очень давно.

– Тогда почему?

– Я не знаю, Джан. Для меня это такой же сюрприз, как и для тебя, – она споткнулась и чуть не упала. На улице стало еще холоднее.

– Да? Прям уж такой же? Или тебе все-таки приятней? – он отвернулся и отошел к Амине. Она кидала гневные взгляды, как стрелы.

– Что ты, Ася? Довольна? Получила свое? – съязвила она.

– Меня зовут Алесса.

– Зови себя хоть курой болотной, а для меня ты Аська.

– Нет. Мое имя – Алесса.

– Ты думаешь, что самая умная? Уехала, сменила имя, купила новые тряпки и стала лучше нас, да? – Амина подошла почти вплотную. Алесса приняла ее вызов и не шелохнулась.

– Кажется, ты расстроена. Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Амина вскипела, как чайник, и хотела броситься на сестру, но мать и муж отстранили ее. Один из мальчиков подошел и пнул Алессу в лодыжку.

– Молодец, Мустафа! – обрадовалась Амина.

Алесса стерла отпечаток ботинка с колгот.

– Давайте все успокоимся, – предложила Ламия. – Ссориться ни к чему.

– Хорошая идея, – подхватил Джан. – Я думаю, сестра сама не рада такому положению. Ей этот дом не нужен. Она прекрасно живет в Риме при деньгах и положении. А тут дедушка Омар предлагает ей запереть себя в деревне. Ну правда же?

Алесса задумалась.

– Да. Что-то я не ожидала такого подарочка.

– Точно! – у Амины загорелись глаза. В них отражались две золотые монетки. – Этот дом для большой семьи, сестренка. Тебе он зачем?

– Ну, при желании я могла бы в нем жить.

– С кем? Муж тебя бросил, детей нет. Половина комнат будут пылиться и умирать в одиночестве.

– Амина! – вмешалась Ламия. Алесса посмотрела на мать с осуждением. Зачем она им рассказала?

– А что, мама? Так ли это удивительно, что она не удержала мужика при себе?

Муса ухмыльнулся. Дети засмеялись вместе с Аминой.

– Видимо, ты хочешь, чтобы я отдала дом тебе, сестрица? – с вызовом сказала Алесса.

Амина смягчилась.

– Ты же и сама понимаешь, что так правильно, Ася. Я, именно я, заботилась о нем. Я проводила с ним последние минуты его жизни. – Амина скинула с головы платок, сняла маску благодетельной девицы. – А ты ему и двух слов не сказала за последние 20 лет. К тому же посмотри, – она указала себе под ноги, – у меня детки.

– Стоп, а почему это тебе должен достаться дом? Ты знаешь, сколько денег я вложил в него? – Джан встал напротив Амины спиной к Алессе.

– Потому что это дом для большой семьи! Отойди! – Муса взял его за плечи. Тот скинул руки.

– У меня жена и ребенок!

– Перестаньте! – Ламия встала между мужчинами.

– Так ты хочешь дом, Амина? – продолжила Алесса. Она уже включилась в игру.

– Да. Я заслужила его, – Амина выглянула из-за плеч мужа.

– Так попроси вежливо. Назови меня по имени.

Амина вся сжалась, ее лицо скукожилось к переносице. В уме она взвешивала на разных чашах унижение и жадность. Жадность перевесила.

– Алесса, сестренка, я считаю…

– Нет, – прервала Алесса.

– Что?

– Мой ответ: нет.

– Ну ты и сука.

Муса прикрыл жене рот.

– Наши дети, Амина!

Джан снова вступил в бой.

– Слушай, тебе надо все хорошенько обдумать. На тебя столько свалилось за одно утро! Мама, отвези сестренку домой. Отдохнешь с дороги, потом все обсудим.

– Здравая идея. Мама, поехали, – Алесса отвернулась от нерадивого семейства.

– Мы всегда можем продать дом, Алесса. Продать и разделить деньги между собой. Я помогу тебе. Тебе ничего не придется делать самой, слышишь? – кричал вслед Джан. – Я не оставлю тебя в беде.

– Ну что, по-моему, все прошло не так уж плохо, – сказала она матери, садясь в машину.

– Ты думаешь?

– Да, все живы, целы, а большего я не ждала.

– А кто-то еще и обогатился.

– Ты знала об этом, мама, не так ли? – Алесса заглянула ей в глаза.

– С чего ты взяла?

– Неужто ты уговорила дедушку? Как тебе это удалось?

– Нет, дорогая. Это целиком его идея. Но… разве это плохо? Теперь ты можешь жить рядом. Подумай об этом. Тебя ведь ничего не держит в Италии.

– Да. Ничего и никто, – печально сказала Алесса, – это ты верно подметила.

Судьбоносное решение

Важное решение лучше принимать в спокойной обстановке. Оно требует концентрации, а с ней у людей бывают проблемы. Если сильно напрячься в условиях шума и внешней суматохи, можно заработать рак мозга, – так считал дедушка Омар, а уж он-то в своей жизни умел избегать лишних забот. Потому и дожил до преклонных лет.

Алесса вернулась в Рим, но до этого несколько дней прожила у Ламии. Она скрывалась от навязчивого внимания родственников с помощью мамы, которая говорила, что Алесса заболела в дороге и нуждается в отдыхе и уединении. Однако попытки завладеть ее вниманием не утихали. Джан и Муса караулили у дверей, надеясь проникнуть в дом, когда Ламия выйдет в магазин. Амина названивала по десять раз на дню, требуя Алессу к телефону. Кто бы не устал от такого внимания?

На самом деле, Алесса не так представляла визит в родные края. Она хотела покрасоваться перед братом и сестрой, получить в наследство какой-нибудь хлам, затем прогуляться по знакомым местам, навестить могилу деда и попрощаться с ним. По-своему. Может, даже извиниться, что ее не было рядом. Хотя скорее для галочки, чем искренне. Вместо этого она заперлась в доме, чувствуя на себе огромное давление. Что же ты наделал, глупый дедушка Омар?

Алесса поняла, что не сможет принять решение в такой обстановке. Тогда она связалась с Бильежником и выяснила подробности завещания.

– Когда я должна заехать в дом, и что будет, если я этого не сделаю?

Бильежник отрыгнул в трубку, Алесса через аппарат почуяла запах желудочного сока и сморщилась.

– В течение двух недель нам нужно оформить бумаги, а въехать можете хоть завтра. В противном случае дом будет выставлен на продажу, и полученные средства перейдут в разные благотворительные фонды.

– Вау, – равнодушно сказала Алесса.

Время было ограничено, и она вернулась в Италию, чтобы все обдумать.

Она лежала в одной-единственной комнате. Сквозь щели в стенах просачивался сигаретный дым соседей. Во дворе кричали кошки, они сражались за территорию, не зная, что им тут ничего не принадлежит. К Алессе постучались. Она затаила дыхание. Под дверь просунули конверт. Она стала ждать, когда гость уйдет. В этой старенькой квартире скрипели половицы, притвориться, что тебя нет дома, практически невозможно. Если бы мама знала, как я живу, подумала она, если бы знала…

На цыпочках девушка доползла до двери, развернула бумагу.

«Уведомляем вас о том, что, если в течение недели вы не оплатите аренду за прошлый и текущий месяцы, мы будем вынуждены обратиться в вышестоящие органы и выселить вас».

– Удачи, – ответила она письму.

Да, недавно она жила в огромной квартире с видом на Колизей, а теперь ютится в вонючей конуре. Алесса подошла к столику, ее шагам вторил скрип, взяла фотографию Витторио и вздохнула. Безупречный итальянец с короткой густой шевелюрой и белоснежной улыбкой сидел на лошади и смотрел в камеру.

– Боже, как ты красив Витторио. Черт бы тебя побрал!

И почему красивые мужчины такие негодяи?

Она разозлилась, но продолжила любоваться бывшим мужем. До чего же хорош, сволочь. Она хотела порвать фотографию и растоптать так же, как он растоптал ее, но не смогла. Алесса все еще любила его. Сильно любила.

– О чем я вообще думаю? У меня здесь ничего не осталось. Но как же тяжело решиться…

Часть нее надеялась, что в любую минуту Витторио ворвется в крошечную квартирку и слезно попросит ее вернуться обратно. Или хотя бы предложит оплатить долги: Бог свидетель, засранец может себе это позволить. Или отблагодарит за годы мучений и поддержки, что она провела с ним. Сделает хоть что-то, чтобы она осталась. А другая часть, разумная и нещадящая, твердила, что ее облапошили, как последнюю дуру, и нужно нанести ответный удар.

– Катись в Ад.

Алесса собрала вещи, лишь самые необходимые и любимые, в большой розовый чемодан, остальные, включая фотографию Витторио, бросила прямо на пол, настрочила записку, в которой указала, что можно продать весь этот хлам в качестве платы за аренду, и кинула туда же. Затем пошла в банк и написала матери сообщение:

– Я приеду послезавтра, никому и ничего не говори!

А ночью села в машину и покинула Рим навсегда.

Джан сидел в любимом пабе «Тесла» старого района Башчаршия в Сараево. Любимом, потому что недалеко от квартиры, которую он теперь снимал, а еще потому, что под вывеской паба сидела пластмассовая фигура Николы Теслы в полный рост и с лампочкой в руках. И если у Джана не было компании, он мог побеседовать с молчаливой статуей. Но в этот вечер он выпивал с другом Адо, посасывая пиво из литровой кружки, и жаловался на жизнь. Адо был такой друг, который поддержит любую безрассудную идею и оправдает самый омерзительный поступок. Он кивал и поносил всех вокруг.

– Ну тебе хоть что-то досталось? – спросил он, имея в виду наследство деда.

– Ничего в сравнении с тем, сколько я вложил в этот дом! – Джан пытался перекричать музыку.

– Значит, все получит эта сука?

– Именно! – Джан ударил кружкой в стол, часть пива расплескалась.

– Несправедливо! – Адо поднял кружку. – Выпьем!

– Выпьем!

Они стукнулись, и звон толстого стекла потонул в общем шуме музыки и чужих голосов.

– Надо что-то делать, Джан! – сказал друг, слизывая пену с губ.

– Надо!

– Не отдавать же стерве целый дом! Согласен?

– А я и не собирался! – язык Джана заплетался, все-таки он вылакал четыре кружки.

– Что будешь делать?

Джан задумался.

– Поговорю.

– Вау! Да ты силач! – съязвил Адо.

Джан ударил друга в плечо, тот чуть не свалился со стула.

– Тебе следует поставить девчонку на место! – настаивал Адо.

– Я лучше тебя знаю, что делать, – разозлился Джан.

– Что?

– Сначала действовать мягко! – повысил он голос. – А если будет противиться… у меня есть запасной план!

Они снова стукнулись кружками.

– Тебе во сколько надо быть дома? Хочешь расслабиться?! – сказал Адо, показывая, что у него в кармане. Он не знал, что друга дома не ждут.

Джан хотел. Он расплылся в жирной улыбке.

– А потом по девчонкам?

– По девчонкам! – подтвердил Джан.

Встреча с дедушкиным домом прошла лучше, чем с родней. Хотя бы потому, что дом молчал. Он не осуждал, не критиковал и ничего от нее не хотел. Но принял Алессу холодно, потому что на улицах городка Коньиц стоял октябрь, и стены быстро остыли без теплого дыхания жизни.

Понять чувства Алессы сможет тот, кто переступал порог отчего дома спустя много лет. Сначала окутывает волна непонимания, затем обрушивается поток воспоминаний. Приятных и не очень. Раньше они с братом и сестрой проводили у дедушки каждое лето. В те времена было много смеха и вкусной выпечки. Но когда Алессе исполнилось девять лет, бабушка умерла, и дом погрузился во мрак. Дед Омар стал сам не свой. В то лето все и закончилось, а через три года она сбежала к отцу в Италию. Но теперь вернулась…

– Мда… – сказала Алесса пыльной старой мебели.

Она не знала, с чего начать и за что взяться. Дом слишком велик для нее – это правда. Большая гостиная и кухня, разделенные лестницей, несколько спален на втором этаже, куда Алесса еще не поднималась, и чердак, наверняка заваленный хламом. Раньше они с Джаном строили там шалаши и играли в карты, потом он напоролся на деревяшку и разодрал себе лодыжку, и им запретили туда лазить. Конечно, они обходили запрет при любой возможности, потому что детям никто не указ. Это было их тайное место, лишь для двоих. Амину они не брали, считая ее маленькой для таких игр. Не потому ли она выросла на всех обиженной?