Нарушители

Она бежала по высокой траве. Ослепительное солнце золотилось над головой. На небе не было ни облачка, и чувство безмятежной легкости переполняло ее.

– Элиза, стой! Прошу тебя, остановись! – голос Эдварда был далек и немного взволнован.

На бегу она обернулась, ища его взглядом, увидела его раскрасневшееся лицо, и засмеялась.

Смех только раззадорил парня. Собрав последние силы, он ускорил бег, силясь догнать свою возлюбленную.

Трава нежно щекотала открытые ноги. Ей казалось, что она может бежать вот так бесконечно, до самого горизонта, где земля переходит в небо, а солнце кажется таким близким, что протяни руку – и ослепительный шарик сам упадет тебе в руку. Дыхание было ровным, мышцы только начинали изнывать от бега.

Эдвард заметно отставал. Самый красивый парень их деревни, она слишком долго вилась вокруг него, чтобы одышка и отсутствие практики в беге на дальние дистанции сбили ее планы.

Бег пришлось замедлить, перебирать ногами все медленнее, а потом и вовсе перейти на быстрый шаг. Когда молодой человек наконец приблизился, Элиза уже выглядела жутко запыхавшейся.

– Ты… меня… совсем…. загоняла, – сказал он, с трудом переводя дыхание.

Элиза стояла, кокетливо переминаясь с ноги на ногу, поглядывая на Эдварда разгоряченным взглядом. Терпения молодого человека хватило ненадолго, он обнял девушку за талию, а после увлек за собой на землю. Сочная трава встретила их своими ласковыми объятиями.

Платье долго не поддавалось Эдварду.

– Да он совсем не опытен, – подумала Эльза, – прямо как я.

… В последние секунды наслаждения она смотрела на голубое небо. Это было небо абсолютного счастья, небо, которого она еще никогда не испытывала.

С ее плеч словно упал огромный груз. Она наконец испытала это, и тяжесть нового неба ей определенно нравилась.

– Интересно, а дядя Джон уже уехал в город, оставив весь дом в ее распоряжении? – подумал Эльза.

… Николь сняла шлем, открыла глаза.

Темная, едва освещаемая комната Архива воспоминаний. Охранный робот парализован и лежит на полу. Напряженный Жан Пьер стоит у окна с парализатором в руках. Она почти не видит лица, лишь яркий огонек напульсного датчика выдает его.

– Ну как? – спросил он, заметив ее пробуждение.

Николь еще несколько секунд медлила с ответом, пребывая в воспоминании, которое она только что посмотрела.

– Там было поле и солнце, – Николь говорила тихо, почти шепотом, – небо, голубое, безоблачное. Такого неба я еще никогда не видела.

– Небо без черных туч?

– Да…

Николь все еще держала шлем в руках.

– Там был парень и девушка. И они занимались этим… Я не могу сказать…

– Чем, Николь?

– Неважно! – девушка встала. – Сколько робот будет еще парализован?

– Не знаю точно, – Жан Пьер задумчиво посмотрел на оружие у себя в руках. – Наверное, минут пять-десять. Заряд остался на красной отметке.

Парень позволил себе небольшую улыбку.

– Пойдем? Я подчистил память роботу, уйдем сейчас, и наше проникновение останется незамеченным.

– Я хочу еще! – на лбу у Николь выскочили морщинки «я хочу».

Жан Пьер знал, что в этом случае спорить бесполезно.

– Еще одно воспоминание. Только быстро.

Хранилище воспоминаний было едва освещено. Девушка прошлась вдоль стеллажей с кассетами, наугад выбрала одну и подключила к шлему.

Несколько секунд подготовительной темноты, и мир перед глазами Николь расцвел новыми красками.

Это были воспоминания юной девушки лет двадцати, не больше. Небольшая комната, стол, несколько горящих свечей. Апельсины и открытая бутылка шампанского. Красивый парень в рубашке сидит напротив нее. Из проигрывателя доносится негромкая музыка.

Парень нежно держит ее за руку. Смотрит влюбленными глазами.

В реальном мире Архива воспоминаний Николь позволила себе улыбку.

Молодой человек встает, делает погромче музыку и увлекает девушку танцевать. С завороженным сердцем Николь слушает незнакомые ей мотивы. И доносящийся из колонок голос поет пророческие слова:

In hundred years love is illegal

In hundred years from now.

Мысленно Николь переводит текст:

Через сотни лет любовь объявят вне закона

Через сотни лет считая с этого дня.

На глазах у девушки навернулись слезы.

Она вспомнила свою жизнь. Рожденная по праву продолжения рода ее родителей, она жила в тоталитарном государстве, объявившем запрет на любовь, эмоции, прикосновения… Напульсный датчик сигнализирует о любых проявлениях близости. Роботы и полицейские круглосуточно патрулируют улицы города.

Архив воспоминаний – последний огонек сохранившейся человечности. Когда-то давным-давно перед смертью люди могли оставить после себя что-то будущему поколению, выбрать и записать одно воспоминание. Пусть не самое яркое, но самое дорогое воспоминание, то, что было в самой глубине души.

Это был их путь в вечность…

Николь безумно завидовала той паре, что кружились в медленном танце под звуки пророческой музыки. Она не могла себе позволить даже прикоснуться к любимому человеку.

Через сотни лет любовь объявят вне закона.

Эти дни уже настали.

Николь сняла шлем, печально посмотрела на Жан Пьера. Охранный робот уже начал просыпаться, три пары глаз расцвели красными огнями.

– Жан Пьер, – закричала она.

Молодой человек отреагировал молниеносно. Оставшийся заряд парализатора был немедленно пущен в охранника.

– Быстро, уходим!

Он подбежал к ней, и на какое-то мгновение ей показалось, что он возьмет ее за руку.

Этого не произошло.

Она сделала это сама.

Жан Пьер вздрогнул от неожиданности, недоуменно посмотрел на Николь.

– Так надо, – прошептала девушка, – я видела это. Я знаю.

Тревожно запищал напульсник. Охранный робот несколько раз дернулся, но парализатор начисто лишил его возможности подняться. Три пары красных глаз неотрывно наблюдали за Николь.

Так они и стояли у окна, открывающего вид на город – нелепое нагромождение металла и стекла. Вдали уже загорались огни полицейских машин, звук сирен приближался все ближе.

Через сотни лет любовь объявят вне закона.

Через сотни лет считая с этого дня.

Сирены приближались все ближе.

Николь не разжимала руки.