Жизнь – сложная штука. Рассказы

Олег сам бы сходил за фланцами, если бы не болел.

Лешка принес фланцы.

– Ох, – тяжело вздохнул Олег. – Сейчас бы 100 грамм, и я бы поправился.

Но где взять? У кого занять? Сам за водкой идти Олег не мог, надо было кого-то просить. Можно было Ложкина уговорить сходить, он уже бегал. Но у кого занять? Вот вопрос. У Селедкова должны быть деньги. Человек он серьезный, не курит, не пьет. Есть машина.

– Ох, – опять тяжело вздохнул Олег.

– Мутит? – спросил Лешка.

– Деньги есть?

Лешка был один сын у родителей. Мать работала бухгалтером, отец – начальник. Должны быть деньги.

– Дай денег! – оживился Олег. – Чего молчишь?

– Нет у меня. Что пристал?

– Врешь ведь. Родители у тебя богатые.

– Богатые они, а не я.

– Зажался. Мне бы только поправиться, чтобы не болеть. Граммов 100.

Но где граммов 100, там и 200 – и понеслась… и опять похмелье.

– Давай работать, – встал Антон, открыл пропан, кислород, разжег резак. От работы Олег не отказывался, как ни было тяжело. Главное было – доработать до обеда. В обед Олег думал отлежаться. Один Олег сачканул бы, а в бригаде надо было работать, в коллективе все на виду.

– Ты, Лешка, сначала фланцы надень на трубу, – учил Олег.

– Знаю. Вот пристал.

– Знаешь ты… Ни черта ты не знаешь и не хочешь знать! – прорезались в голосе Олега начальственные нотки. – Сейчас бы 100 грамм и пирожок. Лешка, дай денег. С получки отдам.

– Нет у меня!

– Ну найди, – не отставал Олег. – Один сын у родителей – и денег нет.

– Заколебал ты меня! – Лешка смачно сплюнул. – Куда тебе еще 100 грамм, еле живой, в чем душа держится.

– Это не твоя забота. Дашь? – через силу улыбнулся Олег.

– Отстань! Как алкоголик…

Олег не каждый день пил, мог и не пить… какой алкоголик? До обеда Олег слова не проронил. В 11:30 Антон с Лешкой пошли разогревать обед в термоцех. Специального места, где можно было бы пообедать, в цехе не было. Обедали кто где, кому где удобно. Обедали по 3—4 человека. У каждого было свое место, угол. Оставшись один, Олег взял в инструментальной фуфайку, бросил на доски и лег, закрыл глаза. В горле все пересохло. Обедавшие рядом, у пресса, Громов с Евгением о чем-то спорили.

Олег задремал… была электричка, потом – лес. Места знакомые, но что за места, Олег не мог припомнить. Проснулся Олег – Андрей стоял рядом, толкал:

– Спишь, сынок. Я тебе опохмелиться принес. Лешка сказал, что ты умираешь. Чего лежишь, поднимайся! Или поднять тебя?

– Подожди, подожди… – замахал руками Олег. – Я сам встану.

Андрей достал из кармана брюк початую бутылку вина, открыл зубами пробку, сделал несколько больших глотков. Потом Олег приложился к бутылке – опорожнил.

– Хорошо. Молодец, Андрей. Ты меня спас. Я перед тобой в долгу.

Олег закурил, захорошело. Обед закончился. Андрей ушел.

– Поправился я немного, мужики, – рассказывал Олег Антону с Лешкой. – Андрей приходил, вина принес. Молодец! Так он парень ничего, только пьяный – шальной

Олег заметно прибавил в работе, но до полного выздоровления было далеко. После перекура Олег опять сник, даже стало как-то хуже, лучше бы, кажется, Андрей не приходил, не приносил вино. В три часа стало невмоготу, и Олег пошел искать деньги, занял у кладовщицы. Андрей сбегал, купил водки, пили за складом, все на скорую руку, без закуски. В 15:30 Олег рассказывал Лешке, Антон ушел за болтами, как занял деньги, как пили.

– Прет от тебя, как от винной бочки.

– Что ж ты хочешь, пили без закуски. Все нормально. Что вы тут сделали без меня? Молодцы! Только надо было сначала поднять трубу, а потом фланец приварить.

Скоро Олег совсем опьянел.

– Устал?

Олег поднял голову, долго смотрел на Викторовича, не узнавая.

– Устал, – честно признался Олег. – Работа тяжелая.

– Я вижу.

– Чего ты видишь?!

Лешка рассмеялся. Олег хотел сделать ему замечание, Викторович заговорил: – Я смотрю – Андрей пьяный ходит, значит, и Олег готов. Так оно и есть

– Как готов? – сделал Олег удивленное лицо, стараясь не дышать на мастера

– Пьяный.

– Кто пьяный? Я пьяный? Вот сказанул. И как у тебя язык повернулся такое сказать.

– Я вижу, какой ты пришел на работу и какой ты сейчас.

– Какой я сейчас?

– Пьяный!

– Кто пьяный?

– Ты пьяный.

– Вот придумал.

Викторович ушел. И тут Олег вспомнил, что, когда проводил Викторовичу свет в гараж, брал свой кабель. Кабель этот Олег достал, когда работал в депо. Правда, Викторович тогда за работу поставил бутылку, но все равно, если бы Викторович не выпендривался, Олег не стал бы брать деньги за кабель. Викторович достал из нагрудного кармана 3 тысячи.

– Хватит?! Больше нет.

– Давай, – на бутылку вина было.

В душевую Олег не пошел, мылся под краном, торопился домой!

– Жрать! Жрать! – повторял Олег, беззвучно шевеля губами.

5

С баней все было закончено, в четверг Петрович мылся, звал, Олег не пошел… Еще надо было заменить пленку в парнике, покрасить веранду… Работа была. В 10 часов хотел Андрей прийти помочь, не пришел. Петрович даже пива не купил. Так Олег и работал, без настроения, отбывал барщину. В обед Катя принесла плов, винегрет, булочки, была водка. После обеда тоже как-то не работалось, и Олег взмолился:

– Петрович, давай покурим.

Олег сел у парника на доски, закурил.

– Я, наверное, Петрович, переел, как-то нехорошо.

– Я тоже, когда переем, – тяжело. Переедать вредно, между прочим. Лучше не доесть, чем переесть.

Петрович закурил. Он был чем-то расстроен, тоже работал – не старался.

– Петрович, может, мне взять без содержания на недельку, отдохнуть? Устал я от Викторовича.

– А… – понимающе протянул Петрович. – Ты, Олег, мужик неплохой, только вот пьешь по-черному. Попадаешься. Жаль мне с тобой будет расставаться. Я к тебе привык.

– А сам-то, Петрович… Под Новый год напился.

Олег это хорошо помнил, и это был не единственный случай: Петрович выпивал, напивался.

– Олег, полегчало?

– Ничего.

– На сегодня хватит, да?

– Не знаю, – пожал Олег плечами. – Как хочешь.

– Ладно, на сегодня хватит, а то супруга у меня говорит, что я тебя замучил.

– Да ну!

Было пять минут третьего, Олег так рано еще не приходил домой. Можно было бы зайти к Андрею. А если его нет дома?

Петрович собирал инструмент.

– Зайдешь?

Петрович мог и не спрашивать – когда Олег отказывался? В выходной, да не выпить – вспомнить нечего. Олег не искал приключений, но по пьянке чего только не было – и замерзал, и был бит… С годами он вроде как меньше стал пить. За рюмкой Олег легко забывал о всех своих неприятностях, и не так уж все было плохо, как трезвому казалось, жизнь продолжалась.

– Пошли, – взял Петрович сумку с посудой.

Олег взял бидон из-под воды. Пошли низом, мимо гастронома, так было ближе. Улица Ленина, третий дом от аптеки, 58-я квартира. Олег не раз был у Петровича, занимал деньги. Петрович никогда не отказывал, и Софья давала в долг.

Дверь открыла Софья в дорогом сером платье. Ей шел серый цвет. В прихожую прошла Катя.

– Здравствуйте, дядя Олег.

– Здравствуй, красавица.

– Олег, устал? – спросила Софья.

– Нет.

– Проходи в комнату.

– Мы с Петровичем покурим.

В прихожей стояла тумбочка, была пепельница, сигареты. Софья не разрешала курить в комнате.

– А я, Олег, сегодня говорю своему: пораньше приходите. Зачем себя изматывать? Мой увалень тоже работал?

– Работал. Конечно, работал, – живо отозвался Олег.

Петрович никак не отреагировал на замечание жены, словно не слышал. Олег с довольной улыбкой на лице прошел в комнату, сел в кресло у окна. Катя помогала матери накрывать на стол. Стол стоял посередине комнаты. Слева от окна – хорошая четырехсекционная стенка, диван, кресла. На полу ковровая дорожка. Было три комнаты.

– Ну и муж у меня: нет чтобы помочь накрыть на стол – сразу плюхнулся в кресло, – не унималась Софья.

– Петрович, смотрел вчера футбол? – чтобы как-то разрядить обстановку, спросил Олег.

– Я вчера рано лег. Устал, – развалился Петрович в кресле.

«Наверное, пьяный был. Вот и лег, – подумал Олег. – То-то Софья ворчит».

– Петрович, когда второй транспортер пустят? – заговорил Олег о работе

– К 20-му числу должны.

– С ним много еще работы?

– Хватит. Опять подскочили цены на энергоресурсы.

– Петрович, а сколько директор завода получает?

– Я думаю, около 2 миллионов, а может и больше. Коммерческая тайна.

– Да, – тяжело вздохнул Олег. – На все коммерческая тайна. Жили… На все денег хватало.

– Жили… Экономика рушилась. Жили в долг. Как жили, так уже жить нельзя.

– Мужчины, к столу! – приглашала Софья. – Олег.

Олег хотел спросить Петровича еще про оклады – будут добавлять, не будут, забыл, не до окладов было. Петрович принес в комнату водку, вино. Олег оживился, болтал без умолку, но скоро сник, сидел тихо, если и говорил, то плохо, речь была бессвязной. Отключился он сразу – уронил голову на грудь, затих, уснул. Как уходил, Олег уже не помнил.

– Вставай, чего лежишь! – кричала в ухо Катя. – Пойдешь на работу?!

Лежал Олег одетый на диване.

– Ты хоть помнишь, что с тобой вчера было? – стояла Валя босая, в рубашке.

– Нет, – признался Олег, если бы и помнил, он все равно бы не сознался: так было удобней, какой с пьяного спрос; и когда Петрович утром на работе спрашивал: ты хоть помнишь, что было, – Олег тоже ничего не помнил.

– Петрович привез тебя на машине, – рассказывала Валя. – Ты стал ругаться, полез драться.

– Пусть не поит, – устало ответил Олег.

– Что тебе – в рот лили?

– Хуже! В задницу.

Валя пошла спать. Механические часы на стене показывали полвосьмого, надо было вставать.

– Ох, как тяжело, – прохрипел Олег, поднимаясь.

Чайник на плите был холодный.

Окно

Холодное было лето. Может, с неделю простояла погода, а так все дожди – весь июль, август. Рано пошли грибы, рыжики… Земля не просыхала. Грибы почернели, отошли.

То же самое и с малиной – за какую-то неделю она напиталась влагой, заплесневела. Кто успел, тот набрал. И вчера был дождь, небольшой, но дождь. У Генки Злобина каждый день дожди, дожди, что означало «подожди». Не к добру эти дожди, пугал сосед из 15-й квартиры. На термометре за окном 0 градусов. Цветник тут, у дома напротив, пожух. Пора. Чего еще ждать?

23 сентября. Синица с перил перепорхнула на бельевую веревку на балконе, закачалась, улетела. Уж не та ли это была, что прилетала в прошлый год? А почему бы и нет? Одни прилетали, другие улетали. Семечки лущили, мусорили. Весной на балконе этой шелухи набиралось на целый совок. Он и стучал по стеклу, размахивал руками, но стоило отойти от окна, как птицы опять летели.

25 сентября. 20 градусов тепла! И это в конце сентября! Нонсенс! Говорят, бабье лето. С опозданием, но пришло.

26 сентября. Все так же тепло, как летом.

27 сентября. Похолодало. Он после обеда ходил за хлебом, может кто и прилетал, уже было не так тепло, как в пятницу, синица – птица северная.

Подморозило —оттепель, опять подморозило – оттепель. Как-то все… Нет, чтобы сразу снег лег и больше не таял.

…Пошел снег – большие, рваные хлопья. Накаркал. Дождь со снегом. Как неожиданно начался, так неожиданно и перестал, словно кто там, наверху, перекрыл заслонку, но не полностью – снег шел, мелкий, непонятно – дождь ли снег. Морозы – это все впереди, а пока вот, что есть – дождь со снегом.

Октябрь, а как весной. Плюсовая температура воздуха. Без сапог не пройти. Только день-то весной длиннее и солнце щедрее. Володька в доме напротив вчера заменил окна на металлопластиковые. Еще одно окно на втором этаже оставалось с деревянной рамой, а так все металлопластик.

Ночью подморозило. Дорога блестела, точно начищенная. Ветер северный, два метра в секунду. Скользко. Пьяный. Счастливый. Почему счастливый? Потому что никакого дела не было ни до скользкой дороги, ни до оттепели… Не на все, но на многое было наплевать. Пьяный широко шагал. Кажется, вот все… Так и прошел, не упал.

Синица это была или воробей, он не понял – улетела, испугалась. Неплохо было бы какую-нибудь поймать, чтобы пела. Пришел домой, а она: фью, фью… Как в лесу. Хорошо! Сколько он разорил гнезд, переловил птиц. День, два – больше они не жили. Были дрозды, разная мелочь… Раз он поймал филина. Уж больно большая птица, отпустил.

Похоже, пошел дождь, брызги были на стекле. Нет, все-таки это был снег. Мокрый снег.

7 часов утра. Уже темно. Вчера еще просматривался магазин за дорогой, сегодня уже не видно. Лопатин, механик, с собакой пробежал. Лопатин каждое утро бегал. Бегал давно, уже не мог не бегать, в крови было. Раньше он бегал один, теперь вот с сербернаром. Лопатин задавал тон, бежал впереди, собака сзади. Собаку было жалко, ладно была бы борзая.

+2. Как весной. Только весной совсем не пахло. И лист уже весь опал. Ветер северный, в окно. Он, чтобы зимой не дуло, между рамами положил вату, замазал все щели, заклеил скотчем, но все равно дуло. Дом был старый, панельный. Стеклопакеты, конечно, хорошо.

У сестры металлопластик, так окна не запотевают, не дует, и подоконник широкий, для цветов места много.

Валька пошла, совсем ноги не ходят. А ведь еще не старая. Рыжий из второго подъезда купил «рено», а была «Ока». «Ока» – машина ничего, только очень уж маленькая.

В четверг +1. Снег. Лужа тут, на углу, загустела – этакая кашица.

В субботу снег уже не таял. Лужа замерзла. Лопатин с собакой пробежали. Парень в куртке цвета хаки никак не мог завести машину: наверное, с аккумулятором что.

После обеда прояснилось, но ненадолго, скоро опять все затянуло. Дорога подтаяла, пока было тепло.

На следующий день опять была переменная облачность. Солнце прямо в глаза. Потом пошел снег. Рыжий куда-то поехал. Бабка из второго подъезда прошла с бидоном. Невысокого роста, остроносая. Все одна. И в лес ходила одна. В десять часов уже шла с грибами. В 12 стояла на рынке. Первые грибы – ее.

+3. И это опять все сначала – закапало с крыши. Он выходил из дома, снег был сырой. У бойлерной стоял снеговик, как ждал кого-то. Еще один снеговик. За школой, у стадиона, этих снеговиков, он насчитал 18. С краю тут самый большой снеговик, в шляпе, был весь в жутких желтых пятнах, изгажен собаками. Но не надолго это тепло – вот-вот, может завтра, послезавтра заметет. Ударит мороз. Оттепель – это так, баловство одно.

Выходной. Без пяти семь. Лопатин, наверное, уже одевался, собака терлась у его ног. На пятом этаже в доме напротив горел свет и еще в одной квартире, тоже пятый этаж. Отсыпался и транспорт во дворе. Черный «опель» – машина механика. Любитель задавать вопросы на засыпку, так и говорил: «Вопрос на засыпку». Белая «тойота», коричневая «нива»… У нее была «тойота», у него – «нива». Иногда он садился в «тойоту», она же в «Ниву» ни разу. Они тут же, у машины, целовались. Любовь. Она крупная женщина. Он худой. И, похоже, она даже была старше его, ненамного, но старше. «Лада» 15-й модели —Борисова машина, охранника, он ходил все в форме, с нашивкой на спине «Охрана». «Ока»… Пошел снег. Лопатин с собакой вышли. 7 часов. У Лопатина тоже была машина – «калина» цвета металлик.

К вечеру прояснилось. И этот пурпурный закат. К морозу.

Действительно подморозило. Ни облачка. После обеда все затянуло. К вечеру прояснилось. Интересный был закат – этакий вырывающийся луч, сноп света – как прожектор.

Направился куда-то вечный жених – прогуляться. Почему вечный? 52 года – и все не женат. Мать учительница. Высокая. Так он с матерью и жил.

Ленька, инвалид первой группы, с ведром пошел в гараж собаку кормить. Левая рука его висела плетью, он еще и машину водил. Рассказывали: сосед пьяный скандалил на лестничной площадке, гонял жену. Ленька вступился. Сосед набросился на него с топором, руку не отрубил, но все сухожилия перерубил.

Пошел снег.

Минус 18. Это уже серьезно, мороз и солнце.

…Прилетела. Вчера было 18, сегодня минус 4. Вчера приснилось, что снег растаял. Нет, уже не растает, все, во сне только разве. Кажется, совсем недавно шел дождь. Рано пошли грибы. Рыжики. Много гнилых. Малина тоже… Испугалась. Улетела. Он же стоял, не шелохнувшись.

В четверг похолодало.

В пятницу минус 20. Ветер северный. Окно замерзло. Интересный был узор. Этакий цветник… Сад. Цветы – как вьюны… Наверху звездочки. Красиво так, со вкусом все оформлено.

Обида

Вчера она случайно узнала от знакомой, что лесной ОРС закупает от населения картофель. Она хотела продать лишний картофель и купить себе осеннее пальто. Она уже говорила с мужем про картофель и пальто, он был не против.

Был выходной день. Вечером она пошла к Шумову узнать насчет машины, чтобы съездить завтра в ОРС. В цехе было две машины – у Шумова и Сальникова. К Сальникову она не стала обращаться: человек был ненадежный. Шумов никому в транспорте не отказывал, надо – значит надо, правда не бесплатно все. Только бы Шумов был дома.

Геннадий Павлович не сразу открыл дверь, отдыхал: рубашка мятая, глаза заспанные.

– Да я на пять минут, – не стала она проходить в комнату, а хотела посмотреть обстановку. – Гена, надо бы съездить в Яшму, хочу картофель продать, – точно с ровесником, говорила она с Шумовым, хотя Геннадий Павлович был на двадцать лет старше. – Гена, ты мне поможешь? Я с мастером договорюсь, он тебя отпустит, а у меня отгул есть.

– Отпустит ли?.. – сомневался Геннадий Павлович.

– А почему не отпустит? Что ему – жалко, что ли? Других отпускает, а тебя не отпустит. Отпустит, отпустит. Так что сиди дома, жди меня, а я договорюсь с мастером, – строго-настрого наказывала она Шумову.

Геннадий Павлович, может быть, и не вышел бы на работу, но с мастером были натянутые отношения; и не ехать тоже нельзя… Танька – девчонка с характером, с кладовщиком лучше не портить отношения, мало ли что надо взять на складе… Тот же напильник. Танька всегда даст.

– Гена, у тебя машина на ходу?

– Бегает.

– Смотри, чтобы не ломаться в дороге.

– Не бойся, прокатимся с шиком, – любил Шумов быструю езду и прихвастнуть любил.

– Два мешка у меня.

– Хоть десять.

– Тебе, Гена, надо тележку сделать. Прицепил – и поехал.

– Я хотел было сделать, а потом думаю: зачем? На юге она мне бы пригодилась. А тут…

– На юге конечно. В общем, мы с тобой, Гена, договорились: ты приходишь на работу, но не переодеваешься в рабочее, ждешь меня.

Если мастер не отпустит, начальник цеха отпустит, была она уверена. Она, имея допуск на кран, помимо своей работы кладовщика, работала еще и крановщиком, не отказывалась, когда крановщика не было. Должны отпустить. Позавчера она оставалась на вторую смену с инвентаризацией, начальник попросил. Долг платежом красен. Она уже ходила в магазин, смотрела пальто.

Где-то полвосьмого пришел мастер, опаздывал, она стояла у конторки, ждала

– Аркадий Иванович… – и она все в конторке рассказала про картошку, про машину, про Шумова.

Аркадий Иванович, полный, в годах мужчина, внимательно, очень внимательно выслушал и что-то решал для себя, был озабочен.

– Не могу я его отпустить, – был ответ.

Она растерялась.

– Но почему? – хотела бы она знать. – У Шумова нет срочной работы.

– Не могу я его отпустить. Завод – не частная лавочка, – Аркадий Иванович смотрел в сильно накрашенные глаза кладовщицы и хотел быть понятым, чтобы без обиды. – Что люди скажут? Кроме того, у него есть работа, и он должен ее закончить.

– Но работа у него не срочная.

– При чем здесь срочная, не срочная? Если каждый будет распоряжаться, выходить человеку на работу или нет, что тогда будет? Хаос.

– Он отработает потом, – не отступала она, добивалась своего.

– Не могу я его отпустить. Иди к начальнику цеха. Если он разрешит, тогда другое дело.

Аркадий Иванович сказал все. Она выскочила из конторки. «Не мог отпустить! Других отпускает. Как ты, так и я тебе буду делать. Подойдешь ко мне за чем-нибудь…» – хотела она все это сказать мастеру – и сказала бы, задержись в конторке. Она уже боялась, что и начальник не отпустит Шумова, и тогда все пропало с картошкой.

Начальник был у себя в кабинете, что-то писал.

– Мастер разрешил? – спросил он, когда она кончила говорить.

– Нет.

– Значит, работы много.

– Но Аркадий Иванович сказал, если вы отпустите, он не против.

– Работы, моя милая, много, – начальник цеха взял со стола папку с бумагами и потряс перед собой. – Текущий ремонт, внеплановый ремонт… Работы много

Начальник цеха уткнулся в бумаги, давая понять, что разговор закончен.

С повлажневшими глазами вышла она из кабинета начальника цеха.

– Не отпустил! – зло бросила она на ходу Шумову, стоявшему в коридоре в чистом

Она закрылась у себя на складе, грудью упала на стол и разревелась. Рабочие, проходившие мимо склада, останавливались; кто-то стучал в дверь, заглядывал в замочную скважину. «Не отпустил! Ну и пусть! Попросят еще меня залезть на кран. Я им тоже скажу…» – и она живо представила, как мастер просит поработать на кране, а она в ответ: «А когда я вас просила…»

С полчаса она рыдала и обиду затаила на мастера немалую.

Носатый

Он вышел из дома пройтись, а еще на людей, девок, посмотреть, себя показать. Носатый, невысокого роста. Нездоровый блеск в глазах. Одет – шапка ондатровая, потертая, но еще ничего, носить можно, дубленка и почти новые, начищенные до блеска остроносые туфли. Погода благоприятствовала, легкий морозец. Любка Иванова шла боком, припадая на правую ногу; по-другому она ходить просто не могла – правая нога была намного короче левой. Если бы только она так ходила, а то и лицом не вышла. Рубильник как у отца, а у отца два средних носа вместе взятых будет. Среднего роста, худая. Говорила – картавила. Как ни грустно – урод. Интересно, замужем, нет, хотел бы он знать. Да какой там замужем! Да кто ее возьмет такую, если только алкаш какой. Молодая ведь еще. Лет 30, может, будет с чем-нибудь. А как старуха, пальто – пуховик до пят. Девственница, наверное. Кому такая нужна… Если только по пьянке… платочек накинуть на личико. Он схватился за ширинку, почесал. На работе все говорили: проверяешь, на месте ли. Он не обращал внимания: дураки – они и есть дураки. На почту, наверное, пошла. Сегодня среда, газетный день. Он все хотел спросить Григория, Любкиного отца, есть ли у дочери молодой человек, но все не видел его. Григорий не работал уже, был на пенсии. Галька прошла с сумкой, полной газет, она давно работала на почте. В розовой курточке, джинсы. Тоже рубильник, дал Боже. Некрасивая. Жила с родителями в доме напротив «Ателье». Он даже знал квартиру – 35-я. Моложе Любки. Кажется, у нее был парень: она как-то шла не одна. «Тьфу! – плюнул он. – Ну и девки пошли. Одна срамота!» Он опять схватился за ширинку. Скорее по привычке. О, тебя еще, дура, не хватает. Дура – это баба Зина, старуха под 70. Ходила она, низко опустив голову, словно потеряла что и теперь искала. Всякий, обративший на нее внимание, – уже знакомый.

– Как жизнь?! – кричала она, была глуховата.

– А у тебя как жизнь? – отвечал он с улыбкой вопросом на вопрос.

– Как жизнь… живем, хлеб жуем.

– Ты что так легко одета…

– Мне не холодно.

– Бегаешь, как молодая…

Он чуть приобнял старуху, притянул к себе.

– Молодая, скажешь.

– Дорожки песком посыпаешь…

– Чего? – не поняла старуха.

– Жениха, говорю, тебе надо хорошего.

– Ой, да скажешь. Какой жених.

– А что? Женщина ты крепкая, в соку… – рука скользнула вниз живота – зачесалось.

– Крепкая, да не крепкая.

Он не стал больше слушать старуху: пошла ты, дура. Он далеко уже был, баба Зина все еще что-то выкрикивала, не могла успокоиться.

Пожилая пара гуляла с болонкой. Женщина в теле, задница в два обхвата, что-то сказала своему спутнику, оглянулась. Болонка, сучка, тем временем затопталась – нагадила. «Килограммов 90 будет», – прикидывал он на глазок вес хозяйки болонки. Свяжись с такой – все мало. Это было, когда он только демобилизовался, а как вчера. Анна, соседка, вдруг позвонила: приходи, мол, музыку послушаем.

Анна была грузная, как она призналась, под 90 кг, он же – около 60. Он тогда еще ни с кем по-настоящему не ходил, не трахался, мальчик еще. Он не пошел бы, это мать: иди, иди, Анна – девка самостоятельная, с высшим образованием, не то что твоя Галька-пьяница. Он пошел, когда-то надо было начинать. Анна уже приготовила закуску, бутылка, платье с декольте. Выпили, закусили. Анна включила музыку, разоткровенничалась, рассказала про мужчин, с кем переспала. Время уже 12, поздно. Анна постелила. Он разделся, лег – никакого желания, словно Анна и не женщина. Анна разделась – все равно никакой реакции… Что Анна только не делала: и крутила задом перед носом, и угрожающе трясла грудью, и делала эротический массаж – ноль внимания, он не вставал. Так ничего и не получилось, утром он ушел домой ни с чем. Вечером он пошел к Гальке – и с Галькой все получилось. Галька тоже была не худая, но не 90 кг, как Анна.