Друзья и недруги в Скалистых горах

И, снова подняв руки к небу, Сайи пообещал:

– Ты слышало его, о Святое Наверху. Что сказал он, сказал и я!

Мы направились к выходу из долины, где в последний раз видели наших лошадей, и оттуда их след был хорошо виден; враги погнали их на северный склон долины, поднимавшийся к равнине, а оттуда на запад, примерно в сторону северного склона Нина Истаки (горы Вождь), выдающейся вершине Скалистых гор, которая является священной горой для племен черноногих. Мы не могли определить численность отряда, разве что были уверены в том, что в нем имеется семь вьючных лошадей и две для травуа, которых они забрали у нас. Проследовав по их следу пару миль, мы нашли ярко раскрашенную сплетенную из травы сумку, которую кто-то из них потерял, и в ней обнаружили маленькие сверточки из оленьей кожи, в которых была красная, желтая и синяя краска; шило, иголки и нити из жил; женское платье из оленьей кожи, с длинной бахромой, красиво расшитое цветными иглами дикобраза; пару маленьких узких мокасин из толстой кожи, подошва и верх которых были сделаны из одного куска; и, наконец, сверток, в котором было два или три фунта жареного камаса. Было вполне понятно, что сумку эту потеряла женщина, и принадлежала она к одному из племен Западной стороны – то есть живущих к западу от Скалистых гор; ведь мокасины разных равнинных племен имеют подошву из полусыромятной кожи, а жареный камас – пища исключительно западных племен. То, что в отряде была женщина, ничего не значило; женщины всех племен, и западных, и равнинных, иногда сопровождали своих мужчин на тропе войны.

Изучив свою находку, мы проехали ещё милю или две, пока окончательно не убедились в том, что военный отряд направляется к Малым Внутренним1 озерам, откуда идут несколько троп, которые поднимаются на перевалы Хребта – вершины Скалистых гор – и спускаются в страну калиспелсов, кутенаи, спокенов, пенд’ореллей и других племен, со всеми которыми все три племени черноногих в то время были в мире. К чему тогда этот жестокий набег на нас? Быть может, военный отряд одного из наших племен нарушил мирный договор и совершил набег на лагерь одного из племен Западной стороны, убил нескольких из них и ушел с табуном их лошадей? – предположил Сайи.

– Может и так, – ответил я. – Во всяком случае, на своих усталых охотничьих лошадях мы вряд ли догоним этот отряд, а если и догоним, то их слишком много, чтобы нам с ними сражаться.

– Верно! Верно! – согласился он. – Нам остается только вернуться и сделать то, что нам остаётся сделать. Но о, они буду т плакать! Плакать! Плакать за то, что они нам сделали!

Мы вернулись в наш разграбленный лагерь, и я прицепил к своей лошади травуа бедной Синопакии сам погрузил на неё её тело, поскольку мужчины-черноногие редко прикасаются к телам своих покойников; это исключительно женское дело. Сайи сидел спиной ко мне, пока я выполнял эту скорбную работу, и, когда я закончил и мы сели в сёдла, он двинулся первым, примеряясь в шагу моей несущей двойную ношу лошади.

Уже после полуночи мы приблизились к нашему лагерю, и когда мы увидели четыре вигвама, смутно освещенных светом луны, Сайи сказал мне:

– Голова Орла, почти-брат, пожалей меня! Я не могу надеяться на свой голос; он срывается; сообщи печальную весть, которую мы принесли, тем, кто находится в наших вигвамах.

Хромой Бизон спал чутко и услышал наше приближение, когда мы приблизились к его вигваму, он отбросил входной полог и вышел – настоящий человек-гора, шести футов и шести дюймов ростом, мускулистый и пропорционально сложенный, приятного облика и всегда державшийся с большим достоинством. Он сразу увидел сверток на нашей травуа и спросил:

– Голова Орла, Бешеный Волк, что случилось?

– Там, где мы охотились на бизонов, военный отряд с Западной стороны напал на наш лагерь, они убили твою женщину и убежали с твоей дочерью и нашими лошадьми, – ответил я.

Три его жены, бывшие в вигваме, проснулись и услышали мою новость и, вскочив со своих лежанок и завернувшись в одеяла, они выскочили наружу, причитая о покойной и повторяя, что она ушла, ушла, ушла в Песчаные Холмы. Ведь их было четыре сестры, дочерей могучего в прежние времена вождя, Черной Ласки, и Синопаки была из них младшей. Эти трое всегда любили её, баловали, поручали ей самую легкую домашнюю работу, и так же сильно любили её дочь, Питаки, которая, что достаточно странно, была единственной девочкой среди всех их детей.

Поторопились к нам и обитатели других вигвамов, некоторые и женщин сразу присоединились к причитаниям, мужчины старались понять, что случилось с нашим маленьким охотничьим отрядом. Но своим могучим голосом Хромой Бизон потребовал тишины, и я во всех деталях рассказал ему о том, что мы делали, и о том, что случилось с нами по другую сторону водораздела; после этого мужчины собрались на совет в вигваме Солнечной Ласки, оставив женщин готовить тело к похоронам.

Женщины раздули огонь в вигваме, и мы молча смотрели, как он разгорается.

Потом Три Медведя сказал:

– Хромой Бизон, друг наш, сердца наши опечалены; твоя большая потеря, твоё горе – это и наша потеря, и наше горе. И в том моя вина, я причина тому; только по моей просьбе ты пришел сюда со мной, иначе ты сейчас был бы в большом лагере нашего народа, и твоя женщина и твоя дочь были бы в безопасности в твоём вигваме.

Другие высказали, какую печаль они испытывают, и Росомаха сказал:

– А теперь, друзья мои, что, как вы думаете, мы должны сделать?

– Что до меня, то я вернусь на реку Срезанных Берегов, к нашему народу, и приготовлюсь искать убийц моей женщины и похитителей моей дочери! – с яростью воскликнул Хромой Бизон.

– И мы пойдем с тобой, – сказал Солнечная Ласка.

– Да. Бесполезно оставаться здесь, потому что, даже хотя мой сын, который сейчас на острове, получит своё видение, оно не будет иметь никакой силы, раз уж такое большое несчастье постигло нас здесь, – сказал старый Три Медведя.

– Ах! Тогда мы должны собраться и уйти, как только женщины уложат бедную покойницу на её последнем ложе, – сказал Росомаха.

– Мы можем вернуться к нашей добыче на Маленькой реке и привезти мясо, которое добыли, – предложил я.

Некоторое время никто не говорил, а потом Сайи сказал:

– Я уже выбросил языки, которые были привязаны к моему седлу.

– Да. Это несчастливое мясо. Никто из нас не станет его есть, потому сто оно добыто там, где были убиты наши близкие, – согласился Солнечная Ласка.

Снова настал рассвет. Несколько женщин устроили помост из жердей на крепких ветках соседнего хлопкового дерева. Закончив работу, они уложили на него тело убитой, завернутое в несколько одеял и бизонью шкуру, и вокруг привязали её разные вещи, которые могли ей понадобиться в Песчаных Холмах, местом пребывания мертвых черноногих, где их тени живут в тенях вигвамов, охотятся на тени животных, разводят тени костров, которые не дают тепла. И наконец Сайи, по приказу Хромого Бизона, убил лошадь под деревом, ставшим могилой, чтобы тень покойной могла уехать на её тени в далекую пустыню. После этого её сестры, плача и причитая, в знак траура коротко обрезали свои волосы и острым ножом нанесли себе порезы на ногах.

После того, как Оперённую Стрелу отвезли на остров, мы его не видели. Но теперь, в ответ на крики отца, он вернулся к нам, бледный и исхудавший от голода, сердитый из-за того, что его позвали, в тот самый момент, когда, как он верил, он должен был получить то, что искал: он слышал, как вдалеке кто-то пел странную песню, и певец этот явно приближался к нему, а потом плач в нашем лагере и крики отца разбудили его. Когда же всё же его мать накормила его, отец объяснил ему причину по которой позвал его, он согласился с тем, что пост при столь печальных обстоятельствах не может быть успешным.

Солнце было ещё невысоко, когда ступили на тропу, ведущую к лагерю, и не останавливались, пока не въехали в большой лагерь у развилки реки Обрезанных Берегов, куда въехали медленно; женщины Хромого Бизона оплакивали свою сестру, с горечью причитая:

– Лисичка2! Ай йа! Ай йа! Бедная Лисичка, она ушла в Песчаные Холмы!

Мы разделились: пять наших семей, Сайи и я отправились со всем имуществом через большой круг вигвамов общества Маленьких Накидок, к которому принадлежал он и его отец, как и Одинокий Вождь. Это было самое большое и самое сильное из двадцати четырех сообществ племени пикуни, такое большое и независимое, что часто ставило свой лагерь и охотилось отдельно от остальных. Неудивительно, что другие племена и первые белые искатели приключений в этой стране считали его четвертым племенем конфедерации черноногих.

Толпа людей окружила нас, всем не терпелось услышать рассказ о нашем несчастье. Женщины сообщества, жалея нас, сами разгрузили лошадей, поставили вигвам Хромого Бизона, занесли в него все вещи, принесли дров, воды и достаточное количество еды. Но три сестры бедной Синопаки есть не стали; они вышли за пределы круга лагеря, сидели там и оплакивали свою потерю, пока не охрипли настолько, что не могли более произносить её имя.

Хромой Бизон отказался от еды, он сидел в вигваме, откинувшись на спинку лежанки, и не мигая смотрел на маленький огонек в очаге. Мы с Сайи охотно поели предложенные нам вареные ребра антилопы, невзирая на наши горькие мысли; и, едва мы закончили, как к нам пришёл Белый Теленок, вождь общества Скунсов и главный вождь племени, и вслед за ним остальные вожди племени и несколько самых видных мужчин – воинов и жрецов Солнца. Хромой Бизон предложил Белому Теленку сесть слева от него, знаком предложив остальным садиться, как им следует, и потом велел Сайи рассказать о несчастье, которое с нами произошло.

Он кратко рассказал о том, как мы встали лагерем на Маленькой реке, охоте на бизонов и возвращении в лагерь, где нашли Синопаки, убитую ударом боевой дубинки, и что её дочь пропала, несомненно уведенная врагами, и пропали наши вьючные лошади и вещи. Потом он показал плетеную из травы сумку и другие найденные нами вещи.

Наибольший интерес вызвали мокасины. Белый Теленок первым осмотрел их, потом они пошли по рукам собравшихся; все согласились с тем, что это изделие одного из племён Западной стороны, но какого именно, никто сказать не мог.

– Позовите Сахту; он должен знать, кто их сделал, – предложил кто-то, и я один пошел за ним – это Сахта, наполовину пикуни и наполовину калиспел, одно время был проводником и товарищем отца ДеСмета, и часто упоминался в дневниках этого неугомонного путешественника-иезуита, бродившего среди племен Северо-Запада. Его отцом был пикуни, и две жены были пикуни; жил он по большей части с нами, но иногда пересекал Хребет, чтобы навестить народ своей матери, и приносил много клубней жареного в ямах камаса, вкусом и запахом напоминавших сладкий картофель.

Добрый святой отец, ревностный миссионер, был уверен в том, что его имя Сахта – это искаженное нами имя Сатана, и что он убережет его от адского пламени, обратив в истинную веру, и что вечерами, сидя у костра в вигваме, Сахта долго и страстно будет говорить своим друзьям и сородичам о том, что они должны отречься от своих языческих суеверий и принять учение Черных Плащей. Я спросил об этом Сатху, на что он с улыбкой ответил:

– Бедный Черный Плащ! Не понимающий нашего языка, как он может знать о том, что я говорил? Я, конечно, рассказывал западным племенам то, что они хотели знать о наших племенах равнин. Ты хорошо знаешь, Голова Орла, в кого я верю.

И с этими словами он указал на Солнце.

Сахта охотно присоединился к нам, и, взглянув на мокасины, сказал, что они сделаны из кожи большеногих – карибу, и, скорее всего, это работа кутенаи – только это западное племя заходит так далеко на север, чтобы добывать этих оленей. Он, конечно, сомневается в том. что это военный отряд был из этого племени – сами кутенаи, как северные, так и южные, настроены мирно и на хотят разрушать дружеские отношения с племенами черноногих. Разве мы не разрешаем им приходить на наши равнины и убивать столько бизонов, сколько им нужно? Нет, по своей воле они от такой привилегии не откажутся. То, что эти мокасины сделаны кутенаи, вовсе не значит, что кутенаи их потеряли. Разве не мог потерявший их, принадлежавший к другому племени, получить их во время посещения одного из лагерей кутенаи?

– К какому бы племени они не принадлежали, мы заставим плакать это военный отряд за то, что они мне сделали! – воскликнул Хромой Бизон. И добавил, обращаясь к Белому Теленку: – Вождь, вот о чем я прошу тебя: созови все отряды общества Всех Друзей, пусть они пойдут со мной, чтобы вернуть мою дочь и наказать убийц моей женщины.

– Хорошо, мы это обсудим. Хорошенько об этом подумайте, все вы, – сказал Белый Теленок.

Последовало долгое молчание, которое наконец прервал Сахта:

– Вожди, друзья, что сможет сделать там большой отряд, в несколько сотен человек? Ничего. Девушку могут спрятать от нас, может быть и убить, когда мы приблизимся к лагерю её похитителей, и они скажут, что ничего о ней не знают. Я думаю, что это я должен пересечь Хребет, попасть к моим родственникам-калиспелам, и через них узнать, кто совершил этот набег, и где находится девушка; потом у нас будет достаточно времени для того, чтобы найти их и внезапно напасть на их лагерь, освбодить девешку и убить множество их мужчин.

– Ты мудр, Сатха, и благороден; всегда готов помочь. Сделай это для нас; это единственное, что следует сделать, – ответил Белый Телёнок.

Остальные собравшиеся поддержали это предложение, все, кроме Хромого Бизона, который проревел:

– Нет! Я говорю, что мы пойдем сейчас и за Хребет и проверим один за другим все лагеря Западной Стороны, пока не найдем мою дочь. А потом, ха! как заставим мы плакать её похитителей!

– Хромой Бизон, друг мой, будь рассудителен; смотри на это так же, как я, – уговаривал его Белый Телёнок. – Мы не можем пойти воевать, нарушить наши мирные отношения с западными племенами, пока не выясним, к какому или каким из них принадлежат те, кого мы ищем.

– Да. Да, Хромой Бизон, посмотри на дело с этой стороны; ты должен понять, что Белый Теленок здесь прав, – настаивал Солнечная Ласка, и ему вторили одобрительные восклицания остальных собравшихся. Потом Сайи сказал:

– Отец, будь спокоен, будь терпелив. Я пойду за Хребет вместе с Сахтой, если ты мне позволишь, и сделаю все, что смогу, чтобы помочь ему в этом деле.

– Да. Я рад, что ты пойдешь со мной, – сказал Сатхи.

Хромой Бизон тяжело вздохнул, выбил пепел из своей большой трубки с каменной чашкой и сказал собравшимся, что нужно расходиться: «Кай! Итсиниси! (Вот! Она выкурена!)». И один за другим собравшиеся на совет поднимались и молча покидали вигвам.

Когда входной полог опустился за последним из них, я сказал:

– Сайи, я пойду за Хребет с тобой и Сатхой.

– Да. Конечно. Я знал, что так и будет, – ответил он.

Глава

III

Трое на тропе

Хромой Бизон, подумав ночь, решил, что он должен сопровождать нас – как он сказал, вести нас – в нашем путешествии по ту сторону гор в поисках Питаки, и на рассвете послал одну из своих женщин сообщить Сатхе о своем намерении, после чего последний, сильно обеспокоенный, отправился с этим к Белому Теленку.

– Хромой Бизон только что сообщил мне, что хочет отправиться с нами тремя, вести нас на поиски своей дочери, – сказал он вождю. – Я не трус, но никогда не отправлюсь в опасное предприятие, которым он будет руководить или в котором будет участвовать. Ты не хуже меня знаешь, что он, если рассержен, становится безумным, теряет рассудок, не может собой управлять и набрасывается на врагов, пусть даже их будет сотня против него одного. Поэтому я прошу тебя пойти к нему и любым способом настоять на том, чтобы он оставался в лагере.

– Ха! Это будет трудно, он твердолобый, но я постараюсь. Ладно, дай мне подумать, что можно сделать, что сказать для того, что может заставить его изменить свое намерение, – ответил вождь.

Сатха вернулся в свой вигвам, а немного позже присоединился к Сайи и мне в вигваме Одинокого Вождя, и сказал нам, что он должен сделать. Белый Теленок тем временем послал за четырьмя или пятью вождями кланов, и после короткого совета было решено, что одна из его женщин пригласит Хромого Бизона попировать и покурить. Мы слышали, как она его пригласила, слышали его тяжелые шаги, когда он входил в наш вигвам, а потом вышли и сидели, в безмолвном волнении, ожидая его возвращения.

Мы ждали долго; угощение и курение, для последнего нужно было четыре раза набить большую каменную трубку; четыре – священное число, так что все это заняло несколько часов. Но наконец мы увидели, как он выходит, медленно, с серьезным выражением на лице, и, остановившись перед нами, он произнёс:

– Сатха и ты, дитя моё, я не смогу пойти с вами, повести вас через Хребет. Я нужен здесь, потому что уверен, что Вороны скоро выступят против нас, их будет много, чтобы отомстить за то, что Маленький Пёс со своим военным отрядом сделал с ними там, на реке Большой Головы, убив десять мужчин и забрав больше сотни лошадей. Да, Белый Телёнок и другие наши вожди уверены, что скоро они постараются нам за это отомстить, и хотят, чтобы я был здесь, чтобы возглавить своих Бешеных Псов, когда они появятся.

– Верно, вождь, верно; ты нужен здесь, – серьезным тоном ответил Сатха. – Но не волнуйся за нас; мы будем осторожны, мы будем упорны, и сделаем там, по ту сторону Хребта, все, что ты от нас ожидаешь.

– Хорошо. Когда вы выходите?

– Как только жрецы Солнца устроят нам священную хижину для потения.

– Ах! Попроси сделать это Хвост Красной Птицы; его трубка Лосиного Языка очень сильна, – ответил Хромой Бизон и пошел дальше.

Вздохнув, Сайи пробормотал:

– Отец мой! Будет ли он так же мудр, как храбр?

Хвост Красной Птицы с готовностью согласился устроить нам хижину для потения, и приказал своим женщинам построить её и нагреть камни для церемонии.

Потом, пока мы ждали окончания этого строительства, к нам вдруг подошёл Маленькая Выдра и сказал Сайи:

–Я собираюсь пойти вместе с вами на поиски твоей сестры.

– Нет. Ты не можешь пойти с нами, – был короткий ответ.

– Но я должен пойти, должен помочь найти её, потому что она должна стать моей женщиной.

– Не должна.

– Должна! Я говорил ей об этом.

– Она сказала нет, и ты ударил её по лицу.

– Этот удар ничего не значит, я должен пойти с вами, и я собираюсь забрать её, если она ещё жива.

– Маленькая Выдра, я руковожу поисками девушки, и нас будет только трое. Ты не можешь пойти с нами. Так что прекрати беспокоить нас и ступай своей дорогой.

– Ах! Ах! – сердито воскликнул он. А потом, злобно посмотрев на меня, прошипел: – Ты, Голова Орла, я видел, как ты целовал её! Ты больше не поцелуешь Питаки; она будет моей женщиной.

И с этими словами он ушел.

Сахта улыбнулся, Сайи вопросительно посмотрел на меня, и я сказал:

– Да. Я просил её стать моей женщиной; она отказалась.

– Лучше бы она стала твоей женщиной и была с нами здесь, в безопасности, – ответил Сайи, и после паузы добавил: – Следи за Маленькой Выдрой; у него злое сердце.

Хижина для потения, сделанная из ивовых прутьев и накрытая кусками кожи от вигвамов, была для нас готова, и Хвост Красной Птицы, старый, седой и морщинистый, ждал нас. Обнаженные, не считая одеял, в которые мы были завернуты, мы последовали за ним внутрь, затем передали одеяла наружу. Женщины закатили в хижину докрасна раскаленные камни, и мы затолкнули их в маленькую ямку в центре хижины. Затянув первую из священных песен Лосиного Языка, жрец Солнца окунул бизоний хвост в чашу с водой и тряхнул им над камнями, и тут же густой пар наполнил хижину, едва не задушив нас; вскоре наши тела стали мокрыми от пота. Одна за другой для всех нас были спеты четыре песни, а затем старик попросил Солнце хранить нас от всех опасностей, могущих ждать нас на нашем пути, и дать нам успех в том, что мы должны сделать. Потом женщины передали ему его набитую трубку и уголёк, чтобы её зажечь. Один за другим мы сделали по несколько затяжек через длинный чубук, выпуская дым к Вышнему и к матери-земле, молясь об успехе нашего предприятия. Затем, после того как ещё несколько песен и молитв, серьезных, спетых низким голосом песен обряда Лосиного Языка, от которых все внутри меня сжималось и которые, как никакие другие, будь то песни индейцев или цивилизованных людей, заставляли меня дрожать, были наконец спеты, старик сказал нам:

– Вот! Все закончено! Ступайте, дети мои. Идите, с вами сила Вышнего и моя магия Лосиного Языка. Идите, дети мои! Я буду молиться за вас.

Мы прекрасно знали, что он так и сделает. Каждый день за время нашего отсутствия он будет проезжать через большой лагерь, выкрикивать наши имена, петь священные песни и молиться об отсутствующих, не давая забыть о нас тем, кто мог бы забыть, если бы не его молитвы.

Забрав свои одеяла, мы поторопились к реке и окунулись в холодную воду, потом вернулись домой и оделись, оседлали лошадей, взяли нужные вещи и отправились в путь. Наши родственники, наши друзья, все находившиеся в лагере молча смотрели, как мы уходим, молча молились за успех нашего предприятия и благополучное возвращение; таков обычай черноногих много лучше, чем слезы, крики и причитания при прощании, как это принято у белых.

Поднявшись по долине реки, мы добрались до гор вскоре после полудня. Тропа была широкой и хорошо натоптанной, местами пыльной от прохода бизонов, вапити и оленей. Мы тщательно осмотрели её в поисках следов всадников, но смогли найти только следы прошлогоднего конского навоза. Сахта сказал, что соплеменники его матери редко ею пользуется, они предпочитают более простой путь через перевал Двух Талисманов3, когда нужно пройти из своей страны на бизоньи равнины. Бизоны все лето были многочисленны на её маленьких долинах и равнинах по пути до самого верха хребта.

Примерно в пяти милях выше по каньону река раздваивалась, тропа резко сворачивала и поднималась по её южному, меньшему притоку. Там, слева от нас, поток обрывался каскадами в большой глубокий пруд. Когда мы приблизились к нему, Сахта, который шел впереди, велел нам остановиться и посмотреть на него; там, на его краю, выдра, забравшаяся на скалу, внимательно смотрела в воду; внезапно она нырнула и почти разу же появилась вновь с большой форелью в зубах, и снова забралась на камень, чтобы попировать над своей добычей. Её мягкий мех плотно прилегал к её телу, когда она ныряла и плавала, делая её в это время самым гладким из всех животных.

– Это священное животное, оно мне нужно, – сказал Сайи. Но, едва он соскользнул с лошади, чтобы вернее прицелиться, выдра увидела или учуяла нас, тут же нырнула в пруд и больше не показывалась.

Амунис (Обёртывающий Мех) – так черноногие называют выдру, поскольку полоски её шкурки используются для того, чтобы обертывать и завязывать ими концы мужских кос, а жезлы с привязанными к ним полосками шкурки используются во время церемониальных танцев воинами сообщества Рогов. Кроме того, это животное, представленное шкуркой, является важной частью ритуала магии Воды и в церемонии Сеятелей Табака.

От водопадов тропа круто поднималась к обширному, протяженному каменистому плато, медленно повышавшемуся к хребту перевала. Мы прошли по нему к началу крутого каньона, уходящего на запад. Там тропа продолжалась под высоким утесом и через очень крутой сланцевый выступ, который кололся под копытами лошадей и осколки которого падали на дно каньона, который был около тысячи футов глубиной. Лошади с трудом преодолели этот участок, боясь поскользнуться на его ненадежной поверхности. Правда, шириной он был чуть более ста ярдов, дальше снова опора под копытами была надежной, и, обогнув поворот, Сатха остановил нас на поросшем можжевельником склоне и воскликнул:

– Вот, мои юные друзья, смотрите на неё, страну западных племен.

– Ах! Патсикси кимитапи! (Ах! Какая она бедная!) – сказал Сайи, и я полностью с ним согласился. Для нас, привыкших к залитым солнцем равнинам и частично поросшим лесом горным склонам с нашей стороны, западные склоны выглядели достаточно подавляюще: горы, хребет за хребтом, поросшие густым лесом до самых вершин, темные лесные долины между ними, без единого клочка равнины, на котором мог бы отдохнуть взгляд.

Почувствовав наши мысли, Сатха сказал:

– Не так тут плохо, как кажется. Ниже, в стране моей матери, есть длинные, поросшие хорошей травой равнины, и на севере, в стране кутенаи, равнины тоже есть.

– Да. И без бизонов ничего они не стоят, – сказал Сайи.

–Да, для нас они ничего не стоят, но их любят те, кто на этих равнинах живет и держат там много своих лошадей.

– А сами ходят по лесу пешком, чтобы добыть оленя или вапити, которые им нужны. Тяжелая у них жизнь, скажу я.

По пути наверх мы видели много пасущихся толсторогов, а теперь, спускаясь по извилистой тропе, мы часто пугали оленей и вапити, которые отдыхали рядом с тропой, а зачастую прямо на ней. Потом, когда мы были примерно в пяти милях от хребта, Сатха знаком велел нам спешиться и дальше идти пешком, сказав, что покажет нам много белых большеголовых, или, как называют их белые, горных козлов.