Фаг

Наталья Попова

Фаг

Глава 1. Человек без имени

– Он героиновый наркоман.

– Он мой сын!

– Он безнадежен, Артур.

– Он пытался… Пытался завязать…

– Лучше бы он этого не делал. Тогда вероятность передозировки была бы меньше.

– Витя, я прошу тебя… Сделай что-нибудь!

– Я ввел ему антидот. Дыхание нормализовалось, давление повысилось. – врач осторожно, едва уловимо дотронулся до его плеча. – Но… необратимые процессы в организме… Отказ внутренних органов… Гипоксия головного мозга… Он почти труп. Остается только ждать. Совсем недолго ждать.

– Витя, пожалуйста… Не говори так… – прохрипел он, щурясь от слез, едким туманом застилающих глаза. Сквозь этот туман он видел прямо перед собой безмятежно спящего маленького мальчика. Хрупкие плечи едва угадывались под тонким больничным одеялом, веки слегка подрагивали, пытаясь угнаться за отголосками ускользающего сна, румянец разлился по щекам нежной пастелью… Этот мир не мог причинить ему зла. Только не ему.

Он впал в странное оцепенение, тело превратилось в неподвижную окаменевшую глыбу, для надежности прихваченную ржавыми обручами. Они сдавливали его со всех сторон, так, что кости ломало неумолимо нарастающей болью, глаза нестерпимо жгло, во рту пересохло.

Он помнил. Помнил, как бросил его, спящего вот так, двадцать лет назад. Как тихо, на цыпочках, вышел из детской, боясь быть пойманным в ловкий капкан детского непонимающего взгляда. Он ждал, пока сын уснет. Он прочитал ему лживую, лицемерную сказку. Он поцеловал его в теплое ото сна ушко. Не оглянулся на пороге. Не попрощался. Не попытался ничего объяснить. Он просто сбежал. Сбежал, как чумная крыса, дрожа от холодного страха перед доверчивым, беззащитным детским «Почему, папа?!»

На пороге он оттолкнул от себя чужую, теперь одинокую женщину, которая еще вчера была его женой. Он все сказал. Уже давно все сказал. Теперь ему оставалось только тихо прикрыть за собой дверь, чтобы не разбудить того, кто все еще был ему дорог. И уйти, волоча за собой старый потрепанный чемодан и неподъемную тяжесть страшной, всеобъемлющей вины, лениво развалившейся на устало поникших плечах.

– Витя… Помоги мне… Я с ума сойду, Витя. Я потерял его однажды, я не хочу больше. Я не смогу… – слова звучали глухо, барахтаясь в теплой соленой волне подступающих к горлу слез. Он всегда был сильным. Могущественным, безжалостным, вселяющим страх. А теперь страх сковал его самого. Он почти физически ощущал, как внутри него что-то хрустнуло и надломилось, как сухая ветка. Он закрыл лицо руками и заплакал. Он стоял над постелью своего умирающего сына, шатаясь от нахлынувшей на него слабости, он размазывал по лицу горькие слезы, он ничего не видел вокруг, кроме того, кого стремительно и безвозвратно терял, прямо сейчас, мгновение за мгновением. Он не мог отвести от него взгляд. Страшное, искаженное, изломанное лицо, с наляпанной на него желтой шершавой кожей. Белый налет на губах, опустошенные, словно выпотрошенные, глубоко запавшие глаза в обрамлении иссиня-черных впадин. Острые скулы, словно выступы свисающих с неба скал. Голубая венка на шее, живая, трепещущая, как весенний ручеек, не тронутая, не испоганенная холодным металлом жадной до крови иглы. Ему нестерпимо захотелось поцеловать ее, эту венку. Как единственную сохраненную частицу его настоящего сына. Припасть к ней губами, защитить, наполнить своим теплом. Вырвать ее из этого искореженного полумертвого тела. Вдохнуть в нее жизнь, чистую, настоящую, без боли и фальшивого синтетического кайфа. Как же так получилось, как же…

– Артур…

– Витя, не надо, не говори ничего! – взмолился он, сжимая пальцами уголок одеяла, под которым укрылся его ребенок. – Дай мне с ним попрощаться, прошу тебя, дай мне…

– Артур, я могу ему помочь. Но это очень рискованно. Это не может гарантировать, что он…

– Все что угодно, Витя! – Артур приблизился к нему, навис над ним тяжелым смазанным обелиском, слезы стекали по его лицу, как дождь по мутной глади стекла. Собирались на подбородке и с тяжелым стуком падали вниз, на линялый больничный пол, и без того пропитанный страхом и безнадежностью.

– Постой, – Виктор мягко отстранился от него, устало потер виски, произнес с тщательно отмеренным спокойствием:

– Успокойся, прошу тебя. Я хочу, чтобы ты понял: я не могу ничего обещать. Я не волшебник, Артур.

– Спаси его… – умоляюще произнес сломленный, с ног до головы опутанный скорбью мужчина. Его широкая фигура съежилась перед человеком в белом халате, он стал похож на хрупкую птицу, нелепо вытянувшую свои острые безвольные крылья, преклоняясь перед величием неба.

 Он готов был отдать ему все. Деньги, бизнес, молодую жену, еще боле молодую любовницу – все свои иллюзии счастья, тщательно собранные им, как диковинные раковины со дна враждебного моря. Он готов был упасть перед ним на колени и больше никогда не подниматься. Он готов был жрать землю под его ногами. За возвращение его сына.

– Ты никогда его больше не увидишь, – Виктор с сожалением смотрел на него, в его глазах отражались очертания больничной кровати с неподвижно лежащим на ней телом. Телом его сына, изъеденным изнутри густым обжигающим ядом.

– Я готов… – он опустил голову, словно принимая вынесенный ему приговор. – Я не хочу видеть его…таким, – тихо добавил Артур.

– Хорошо, – Виктор вскинул руку, поднес к глазам циферблат часов. Его грани засверкали в электрическом свете, пронзая яркими бликами застоявшуюся белизну. – Тогда нам нужно спешить. Мы должны успеть, пока он не пришел в себя. Если начнется ломка – она его убьет.

– Спасибо, Витя. Спасибо! – он подошел к нему, опустил тяжелую ладонь на обтянутое белоснежной тканью плечо.

– Все. Иди. Дальше я сам. – Виктор указал взглядом на дверь.

Он широкими шагами направился к выходу. Слабая улыбка освещала его измученное лицо, как грязный фонарь освещает темную безлюдную улицу. На его щеках еще не остыли слезы, но он продолжал улыбаться, чувствуя мягкое пульсирующее тепло, тающим воском разливающееся внутри, где-то в области сердца. Он помог своему ребенку. На этот раз он не бросил его. Он снова имел право дышать.

Глава 2. Лиза

Она спешила домой, задыхаясь от предвкушения. Усталость слетела с нее, как невесомая шелуха, освобождая нежную мякоть сердца для новых эмоций, ярких, как фантастический фильм. Как космос. Как бездна.

Она улыбалась хмурым усталым людям, которые встречались у нее на пути. Они отворачивались в недоумении, их лица становились еще более унылыми, сморщенными, как мокрые пальцы. Безликими. Чужими. Ей не нужна была их близость, ей просто хотелось поделиться с кем-то своим ароматным апельсиновым счастьем, долька за долькой.

Хотелось петь. Хотелось запрокинуть голову и смеяться звонким заливистым смехом.

Нетерпеливо стуча каблуками по усыпанному мертвой листвой асфальту, она стремительно приближалась к своей цели.

Вот он: ее дом, скрытый в сумеречной дымке уходящего дня. Ее подъезд с покосившейся облезлой лавочкой. Утомленная, она дремала, согнувшись, как больная старуха. Одинокая лампочка, отчаянно подающая сигнал за сигналом, растерянная, нагая, растратившая почти все свои силы на освещение окружающего ее глухонемого пространства. Лестница вверх. Бесконечная, крутая, неприступная, как ледяная глыба. Ее ступени темнели в полумраке подъезда призрачными островами, словно скрытые в темных, странно спокойных водах. Шаг за шагом, рывок за рывком. Поворот ключа, свет в прихожей, брошенное пальто свернулось калачиком у двери, как преданный пес.

Вот он. Генератор эмоций, спасательный круг в океане хаотично разбросанных жизней, пологий берег счастья, усыпанный мертвыми рыбами. Монитор компьютера, мерцающий, как далекая ледяная звезда. Ничего не обещающий. Нехотя исторгающий из себя целый мир.

На экране расплылось рябое пятно. Оно состояло из сцепленных между собой вопросительных знаков, похожих на маленьких горбатых человечков, балансирующих на одной ноге, хватающих руками воздух, неуверенных, упрекающих, беспощадных.

«Я здесь», – пальцы дрожали, промахиваясь мимо нужных клавиш, как у хмельного, оторванного от реальности музыканта. Она боялась его. Дрожала от одной мысли от того, что может случиться, если хоть капля гнева просочится в его кровь.

«Ты опоздала.» – холодным оттиском проступил его ответ.

«Прости. Я задержалась на работе», – сердце бешено заколотилось в груди, одновременно рождая где-то внизу нарастающее возбуждение. Соски затвердели, между ног запульсировало мягкое настойчивое тепло.

«Что мне с тобой сделать?» – он никогда не медлил. Его ответы появлялись мгновенно, за доли секунды. Он ждал ее. Он всегда ее ждал. По ту сторону безликого, равнодушного экрана.

«Все, что захочешь», – выдохнула она, потом, спохватившись, сбивчиво застучала по клавишам. Одной рукой. Второй она поглаживала себя там, где было влажно и горячо.

«Я накажу тебя».

«Накажи».

«Покажись мне. Дрянь».

Внутри все заныло, разлилось, как большое прогретое солнцем озеро.

Она включила камеру, направила ее на себя.

«Разденься», – приказал он.

Она исполнила его желание. Мокрые трусики увенчали бесформенную груду одежды, она сидела перед ним, раздвинув ноги, в мучительном ожидании.

«Хороша. Сука.»

Она закусила губу, заерзала на стуле, размазывая под собой тягучий прозрачный сок. Предназначенный для него. Только для него.

«Руки».

Она торопливо вытянула руки перед собой. Там сразу стало пусто и холодно, как в гулком заброшенном гроте.

Он затаился. Он часто так делал, продлевая ее страдания. Распаляя ее. Уничтожая и создавая снова.

Она ждала терпеливо, смиренно опустив голову. Огненно-красные соски покачивались перед ее глазами, они стали твердыми, сферически-совершенными, казалось, надкуси их – и брызнет терпкая сладость. Ноги, раздвинутые до предела, уже ничего не скрывали. Ее естество раскинулось, словно яркий причудливый цветок, в томительном ожидании. Забывшись, она потянулась туда, судорожно перебирая пальцами.

«Руки!» – его грозный голос взорвал застывшее вокруг нее пространство. От его голоса она вся завибрировала, задышала часто, жадно, хватая ртом воздух. Она закинула руки за голову, раскрываясь перед ним, растекаясь. Она была почти готова. Почти.

«Закрой глаза».

Она послушно зажмурилась, темнота обступила ее, обласкала своей бархатной сутью. Она изнывала от жажды. Она томилась, распаляя себя ожиданием. И он наградил ее.

Кожу обжег хлесткий удар плети. Точно между ее торчком восставших грудей. Она застонала призывно, протяжно; там, внизу забился прерывистыми толчками мощный оглушающий пульс, готовя ее к сокрушительному финалу. Новый удар, смачный, одновременно похожий на решительный поцелуй и отчаянный всхлип. Между ног. Ослепительный взрыв накрыл ее с головой, засыпал острыми искрами. Она повалилась на пол, содрогаясь, крича, изливаясь снова и снова, никого уже не стыдясь.

«Моя девочка».

Его хриплый голос раздался прямо в ее мозгу, оглушенном, растерзанном, сокрушенном его стараниями.

Она благодарно улыбнулась ему, глубоко вдохнула в себя теплый, с кислинкой, воздух, произнесла тихо, с трудом разлепив набухшие губы:

«Я люблю тебя».

«Громче. Я не слышу тебя».

«Я. Люблю…»

«Громче!»

«Я! Люблю! Тебя!» – выкрикнула она и заплакала, бессильно уронив голову на грудь. Словно это признание выпотрошило ее, вывернуло наизнанку. Она вся сжалась внутри, она стала похожа на скомканный, никому теперь ненужный клочок бумаги. Если его развернуть, можно увидеть торопливый, нервный почерк, нанизавший неровный бисер слепо мечущихся слов на грубую суконную нитку. Почерк, навсегда изменивший ее серую, бесформенную жизнь. Его почерк.

«Моя девочка», – невидимые мужские руки рассеянно гладили ее по голове. В них была и сила, и нежность, и…что-то еще, полузабытое, едва уловимое, как далекая мелодия из детства.

«Ты нужна мне».

Она вскинула голову, глаза раскрылись, впуская в себя темноту. Он никогда не говорил этого. Сегодня – впервые. Что это? Порыв, порожденный их липкой скоропалительной страстью? Обдуманное, выверенное, тщательно взвешенное решение? Что это?

«Ты нужна мне, – настойчиво повторил он, собрав ее волосы, сжав их своими пальцами, как спутанные нити бездушной размалеванной марионетки. И добавил, выделяя черным курсивом каждое слово: «Ты нужна мне ЗДЕСЬ».

Она молчала, стиснув зубы до скрипа, зажмурившись от страха. Страх обхватил ее шею своими ледяными пальцами. Он держал ее крепко, он прорастал сквозь кожу, разрывал ее изнутри колючими ядовитыми стеблями. Она не знала, что ждет ее там, по ту сторону. Она боялась этого. Она не хотела этого. Или… хотела?

«Так ты согласна?»

Он торопил ее. Подталкивал в спину к самому краю. Зачем? Зачем он торопит ее? Зачем он давит?

Кровь застучала в висках, ладони вспотели. Она будто провалилась в глубокую яму, и земля, мягкая, напитанная дождем, обступала ее со всех сторон, теснила вглубь, настойчиво лезла в глаза, плотными комьями забивалась в рот, лишая возможности видеть. Возможности сделать вдох.

«Нет!» – изо всех сил закричала она, отталкивая его от себя, собрав все свои силы в это яростное отторжение. Рывком захлопнула крышку ноутбука. Прижала к себе ворох разбросанной по полу одежды, пытаясь согреться. Пытаясь спастись.

Руки исчезли. Голос растворился в тишине опустевшей комнаты. Стены медленно плыли вокруг нее, как будто она находилась в центре чужой холодной планеты. Пустой. Неприветливой. Глухой и безжалостной. Безжизненной, как напоенная зноем пустыня. Имя ей – Одиночество.

Она закрыла лицо руками и заплакала.

Глава 3. Егор

Переговоры похожи на игру в покер. Бесстрастное лицо – твой главный козырь. Акции, скидки, арендные каникулы, презентации в пэдээфе – облей все это бензином и подожги. Не пригодится. Не сработает. Наоборот – будет мешать, как липкая, никому не нужная мишура. Уровень людей, выходящих на сделку, выше твоей головы. Не допрыгнешь, не достанешь, только рассмешишь всех, когда с размаху грохнешься на пол, неловко взмахнув руками. Это не люди. Это аллигаторы. Хищный прищур неподвижных, лишенных эмоций глаз. Ты для них – надоедливое насекомое. Ничтожно перебирающее лапками, безнадежно застрявшее в липком дешевом сиропе. Твои ужимки нелепы. Твои дешевые фокусы никому не нужны. Оставь их. Не раздражай сильных мира сего, цени их время, будь лаконичен и тверд. Поднимись на их уровень. Посмотри им в глаза. Предложи им выгоду. Преумножение капитала. Нули в шестизначной сумме. И они услышат тебя. Снизойдут. Быть может, слегка улыбнутся. Подпишут твои захватанные бумаги. Пожмут твою руку. И забудут о тебе ровно через десять минут.

– Бизнес-центр класса Б-плюс, – уверенно заявил Егор, глядя одновременно в десяток пристальных глаз. – Кабинетная планировка. Парковка на две тысячи мест. Видеонаблюдение. Круглосуточная охрана. Современные инженерные системы. Собственная служба эксплуатации 24/7. Зона отдыха, переговорные, конференц-залы. Все это к Вашим услугам в рамках договора аренды.

– Далековато от центра, – пренебрежительно произнес холеный мужчина с намеренной трехдневной щетиной на внимательном, сосредоточенном лице.

– Три. С половиной. Километра, – отчеканил Егор, пристально глядя ему в глаза. Десятка треф.

– Там же промзона вроде, – нахмурился второй мужчина, постарше, постукивая пальцами по отполированной до блеска столешнице.

– Многофункциональный деловой квартал, – Егор метнул в него яркий рекламный проспект. Валет треф.

– Ладно, – широкий, массивный человек, возвышающийся над ними во главе стола, поднялся, ясно давая понять, что переговоры окончены. Протянул ему руку, сдержанно улыбнулся. – Спасибо, Егор. Пока неинтересно. Нас здесь все устраивает. Более чем.

– Ваши конкуренты… – произнес Егор и смолк, устремив взгляд в широкое панорамное окно. Боковым зрением он видел, как аристократические ноздри мужчин негодующе затрепетали, шеи вытянулись, торсы напряглись. – Ваши конкуренты вчера смотрели это помещение. Им понравилось, – он обвел их взглядом и улыбнулся.

– Подождите, – человек кивнул своим партнерам и все они снова утонули в глубоких кожаных креслах. Тяжело перегнулся через стол, придвинул к себе рекламный проспект, принялся заинтересованно изучать нескладное остроугольное здание, щедро облепленное хромом и стеклом. Егор расслабленно откинулся в кресле. Дама, король, туз.

Сделка состоялась. О деньгах теперь можно было не думать. Сумма его комиссионных стремилась к бесконечности. Он был молод, богат и успешен. Теперь можно и отдохнуть.

Разгоряченные, скользкие от пота тела двигались на танцполе, окутанные плотным мерцающим дымом. Отрешенные лица, отравленная кровь, руки, протянутые вверх, словно в безмолвной мольбе. Он следил за ними из-под полуопущенных век, медленно потягивая виски. Делал глоток и с легким стуком ставил бокал на стол. В руке едким ручейком дымилась оплавленная сигарета. Между ног лежала тонкая девичья рука. Он лениво следил за своими ощущениями, когда она играла с его уверенно твердеющим естеством, надавливая и сразу же отпуская его. На ее лице блуждала томная улыбка. Она была готова отдаться ему прямо сейчас.

Он был пьян. Его голова покачивалась в унисон со рваным бешеным ритмом, оглушительным, перекрывающим все остальные звуки. Перед глазами плыли яркие пятна, похожие то ли на лица, то ли на облака. Девушка наклонилась к нему и засунула язык ему в ухо. Он поморщился, но не отстранился. Он должен ее трахнуть.

Егор резко поднялся, его повело в сторону, он успел ухватиться за разлапистую колонну, зачем-то воткнутую в мраморный пол. Девушка рассмеялась, обнажив молодую, налитую соками, шею, повисла у него на руке, как маленькая игривая обезьянка. Хватаясь друг за друга, то и дело спотыкаясь и с трудом удерживая равновесие, они добрались до двери с надписью «WC». Он зашел внутрь, обессиленно прислонился к стене. Она обхватила губами его губы, облепила его своим влажным настойчивым ртом, потянулась к застежке ремня. Волны дурноты подкатили к горлу, в ушах загудело, сердце забилось гулкими рваными толчками. Егор отстранил от себя девушку, потряс головой, как большой удивленный пес. Она поняла это по-своему: повернулась к нему спиной, задрала юбку, оперлась руками о выступ раковины. Ее лицо отражалось в большом мутном зеркале, оно было похоже на застывшую маску. Она поймала его взгляд, провела языком по губам. Егор двинулся ей навстречу. Уперся в нее, погладил прохладную бархатную кожу. Отпустило. Пользуясь моментом, он рванул что есть силы молнию брюк и через мгновение оказался в ней. Качнулся, глубже проникая в доступную влажную мякоть, застонал, чувствуя, как она сжимает его изнутри, обволакивает чужой теплотой.

Боль пронзила его внезапно. Как будто кто-то с размаху воткнул в него длинный зазубренный нож. В глазах потемнело, и тут же темнота сменилась яркой стремительной вспышкой. Он заорал, отпрянул от нее, схватился за живот, повалился на пол, прижимая колени к груди. Боль проворачивалась внутри него раскаленным штырем, разрывая его на куски. Он кричал, прижавшись лицом к холодному мокрому полу, он беспомощно перебирал ногами, не находя опоры. К боли добавились острые ритмичные спазмы. Безжалостные, они скрутили его в тугой шершавый узел, не позволяя подняться. Он и не смел пытаться. Он так и лежал на полу. Беспомощный, задыхающийся. Жалкий. Он исторгал из себя кислые комья непереваренной пищи, рвота сопровождалась новыми приступами невыносимой боли. Девушка поспешно оправила юбку, перешагнула через него и выбежала из туалета. Это было последнее, что он увидел сегодня.

– У Вас рак, – сочувственно сообщил врач, равнодушно глядя на него выпуклыми провалами глаз. Он явно не был мастером переговоров.

Егор смотрел на него не мигая. Он медленно осознавал это короткое мерзкое слово, пропускал его через мясорубку собственного сознания, тормозил его, как мог, чтобы размыть свою новую реальность, сгладить ее острые края, которые безжалостно впивались в мозг своей непримиримой, разрушительной кривизной. Уничтожая его. Не оставляя ничего, кроме жалкого временного отрезка, отмеренного ему для того, чтобы успеть смириться с мыслью о смерти.

Глава 4. История болезни

– Она истязает себя.

– Что Вы имеете в виду?

– Я видела следы на ее теле. Полосы, как будто от ударов плетью.

– Она это как-то объяснила?

– Нет.

– Как у нее с социальным аспектом? Она общается с кем-то? Ходит на работу?

– У нее нет друзей. Она ни с кем не встречается… из молодых людей, я имею в виду. Она работает бухгалтером. Женский коллектив, в основном люди в возрасте. Но, мне кажется, она общается с кем-то в сети. Я слышала голоса из ее комнаты.

– Голос или голоса? Вы слышали только ее голос? Или чей-то еще?

– Я слышала мужской голос. Но, возможно, мне показалось… Или она смотрела фильм.

– Вы живете вместе?

– Я живу за границей. Приехала сюда по работе. Я навещаю ее, почти каждый день.

– Когда Вы стали замечать все эти странности в ее поведении?

Какое-то время она молчала. Сидела, обхватив себя руками, словно спасаясь от холода, устремив неподвижный взгляд в аккуратно разлинованный пол. Потом собралась с силами, сделала глубокий вдох, посмотрела на своего собеседника.

– Я приехала неожиданно, неделю назад. У меня были ключи от ее квартиры. Я нашла ее на полу в ванной, она находилась в какой-то прострации. Бормотала что-то, все время смотрела вверх. В потолок. Она была голая. Дома был полный бардак. Это было ужасно. Ужасно…

– Вы сделали что-то, чтобы ей помочь?

– Я одела ее, принесла воды… Хотела вызвать «Скорую», но она быстро пришла в себя. Она обрадовалась моему приезду. Обняла меня… – она судорожно всхлипнула, схватила со стола ручку, стала вертеть ее между пальцев, чтобы отвлечься и не разрыдаться у него на глазах.

– У нее были какие-то стрессы, переживания в последнее время?

– Я не знаю. Мы мало общаемся. Но, думаю, вряд ли.

– А в детстве?

Она вздрогнула, медленно подняла взгляд на человека, сидящего перед ней.

– В детстве… – она повернула лицо к окну. Так ей было легче. Ненамного, но легче. – В детстве ее избивал отчим. Унижал. Оскорблял. Был жесток с ней.

– А Вас?

– Меня?

– Вас он избивал?

– Нет. Он не трогал меня. Он мой родной отец.

– У нее были отношения с кем-то? Длительные отношения?

– Нет, не было. Дело в том, что она… Она очень полная. Мне кажется, она стесняется своего тела. Даже если бы она кому-то понравилась, она не смогла бы пойти на контакт. Она очень застенчивая. Она боится людей.

– Тем не менее, она ходит на работу, общается с людьми.

– Да. Общается. Она привыкла к ним. Наверное. Или заставляет себя это делать. Я не знаю…

– Вы пытались поговорить с ней? Предложить ей помощь?

– Я пыталась. Она отгородилась от меня, закрылась. Совсем закрылась. Все время молчит. Если я спрашиваю ее о чем-то, она мотает головой и все.

– У Вас в роду были случаи психических заболеваний?

– Нет. Не было.

– Она точно… сама наносит себе вред?

– Думаю, да.

– Вы видели, как она причиняет себе боль? Вы видели у нее плетку, как Вы говорите, ремень или что-то в этом роде?

– Нет. Не видела.

– Вы пытались искать? Смотрели в ее вещах?

– Да, я искала. Я ничего не нашла.

Некоторое время он молчал, постукивая по столу остро отточенным карандашом. Изучал ее лицо сквозь дымчатые линзы очков. Ей казалось, он осуждает ее. За то, что она не была рядом. Никогда не была по-настоящему рядом со своей сестрой.

Наконец, он откашлялся, глотнул воды из высокого запотевшего стакана. Дрожащие прозрачные капли повисли на его усах, он аккуратно промокнул их салфеткой.

– Похоже на острое психотическое расстройство. Нужно понять его природу, для этого мне нужна очная консультация, компьютерная томография головного мозга. Это как минимум. После этого я смогу дать прогноз заболевания и назначить лечение.

– Она не соглашается. Она говорит, что она здорова. Хочет, чтобы ее оставили в покое.

– Постарайтесь ее убедить. Обычно такого рода расстройства не проходят сами по себе. Более того, они могут перерастать в более серьезные психические заболевания.

– Может быть, есть какие-то таблетки…

– Никаких назначений, пока я не увижу больную.

– Хорошо. Я попробую. Попробую уговорить ее.

Она поднялась с кресла, поправила невидимые складки на блузке.

– Спасибо Вам, доктор.

– Пока не за что.

– Всего доброго.

– До свидания. Я надеюсь.

Она слабо улыбнулась и скрылась за дверью.

Виктор задумчиво смотрел на распластанное перед ним полотно двери. Потом вздрогнул, словно очнувшись от короткого неглубокого сна. Потянулся к телефонной трубке, набрал номер, дождался, пока ему ответят. Произнес, прикрывая ладонью рот: