Егерь императрицы. Гвардия, вперёд!

Андрей Булычев

Егерь императрицы. Гвардия, вперёд!

Часть I. Передислокация

Глава 1. В лагере Южной Дунайской армии

– Да бери уже всё, чего ты копаешься?! – Хмурый пожилой каптенармус сдвинул в сторону на деревянной приставке поясной ремень, патронташ на широкой перевязи и кожаные ремни для тесака. – А ну-ка фузею с плеча скинь, дай гляну её!

Семён снял ружьё и протянул его интендантскому унтеру.

– Ух ты, какое антиресное. Не на-ашенское, – протянул тот, с интересом его осматривая. – Клеймо-то здесь каковское, ни разу я ещё такого не видал, – он поковырял ногтем оттиск на казённой части у самого замка. – Цифиры-то да, они понятные, а вот чего тут буквами начертано, никак не уразумею.

– Прусская фузея, при ихнем короле Фридрихе Втором ещё она сделана, – шмыгнув носом, ответил егерь. – Вот тут как раз и прописано по-иноземному, ну а цифиры, они, стало быть, про то, когда она сработана ремесленными была. Мне её год назад капрал мой, Тихон Мухин, во владение передал, а сам он теперяча с нарезным штуцером ходит.

– Ну-ну, прусская, значит, – уважительно протянул каптенармус, – а я-то смотрю, ну никак на нашу тульскую не похожа. Ладно, чего уж тут говорить, обихожена, смазана. Сколы на прикладе, видать, были, так ты затёр, загладил их. А это тут чего такое? – ковырнул он по заусенцам на стволе.

– Дык это от сабель басурманских, Селантий Иванович, – пожал плечами Семён. – Когда турку на штык брали, маненько поозоровал он, посёк вот дуло, пока не угомонился.

– Поозоровал, – проворчал неодобрительно ветеран. – Аккуратнее нужно, Шевцов, вещь-то казённая. По замку бы хлестнул, всю механизму мог бы порушить, особенно ежели ятаганом. Ну, чего, теперь только если затирать. Аккуратненько эдак, без дури. Вон, к оружейному Афанасьеву Василию подойдёшь, он тебе и подскажет как. Так, ну а по ремню чего сказать, хороший ремень, послужит он ещё. Войлоком пройдись, потри его, повохри, значится, обильно, ну и перетопленным ружейным салом с воском потом по верху пройдись. Вид у него потом не хужее нового будет. И всю эту ременную амуницию тоже так же обиходь, – кивнул он на столешницу. – Старую только потом не забудь сдать, у неё срок ещё не вышел. Это вот вас балуют, которые при посольских будут стоять, меняют всё на новое, а кому-то ведь придётся и сданную брать на донос. Так что в порядок всё приведи. Коли худая она будет, велено её не принимать, а старшему каптенармусу о небрежении сдатчика докладывать.

– Понял я, Селантий Иванович, – кивнул егерь, – сегодня уже не успею. С вечера мне в посольский караул вставать. Завтра если только.

– Ну ладно, пущай завтра, – согласился каптенармус. – Только гляди не затягивай. И вот тут на бумаге роспись о получении ставь.

Семён взял лежащее рядом со стопкой листов перо и макнул его в тёмно-зелёного стекла чернильницу. Высунув от усердия язык, вывел на месте галочки три первых буквы своей фамилии.

– О как, даже вкось не пошёл, и без кляксы, – хмыкнул каптенармус. – Видать, хорошо господа офицеры вас грамоте учат. Ладно, ступай, Шевцов, следующего зови. Кто там у нас? – Он глянул в лист и зачитал по слогам: – Баклушин Иван. Пущай заходит. Только не забудь, Шевцов, – старую ременную амуницию завтра до «вечерней зори» от тебя жду!

По всему протяжённому лагерю русской Дунайской армии, стоящей возле Галаца, шла суета. Роты, эскадроны, отдельные команды, батальоны и полки готовились к проведению парада, назначенного светлейшим князем на послезавтра. Парад – дело нешуточное. От того, как ты своё воинство людям начальственным покажешь, такое и у них к тебе отношение будет.

– Хорошо воевал полк? Пустое! Они у тебя ходить не умеют и строевым экзерцициям не обучены. Плохой полк!

Это все знали. Вот и стоял гомон над военным станом. Полковые командиры накручивали господ офицеров, те давали разнос унтерам, и уже за всё отдувались солдаты.

– Ты чего так долго, Шевцов?! – крикнул от длинного ряда палаток старший ротный унтер. – У нас уже два построения было! Рота ногу устала тянуть в строевой ходьбе, а тебя всё нет и нет! Капитан-поручик пятерым увальням штрафные караулы успел выписать.

– Авдей Никитич, да мне с вечера к посольским шатрам вставать, а на самом параде как бы возле иноземцев пребывать, а не в парадном строю, – оправдывался Семён. – Ну какая там строевая ходьба? Мы же с отделением вроде как при посольстве.

– И чего, что при посольстве?! – нахмурился сержант. – Особенные, что ли, вы такие? Вся рота вона к параду готовится, и вы тоже, значит, давайте. Помимо караульной службы, само собой. А то кто его там знает, вдруг начальство передумает и в общую коробку всех поставит, а ты нам всей шеренге ровный шаг собьёшь! Иди, Шевцов, не болтай, – махнул он рукой. – Мундир вон свой выбей, запылился. Сапоги тоже почисти. Через полчаса у нас опять новое построение будет.

– Ваше высокоблагородие, к вам из главного квартирмейстерства! – донёсся крик Никиты снаружи, и в откинутый полог шатра шагнул молоденький офицер.

– Здравия желаю, господин полковник, прапорщик Кузьмин! – доложился он, пристукнув по мягкой земле каблуками. – Вам письмо от главного квартирмейстера армии генерала-поручика фон Оффенберга, – и протянул Егорову свёрнутый вчетверо листок.

Алексей быстро его развернул и пробежал глазами:

«Полковнику Егорову А. П. быть у меня после вечерней зари вместе с секунд-майором Дементьевым и капитаном-поручиком Осокиным».

Подпись, число, оттиск личной печати.

– Можете быть свободны, прапорщик, – кивнул Алексей и вышел вслед за ним из шатра. – Никита, Никита! – крикнул он, оглядывая ряды шатров и палаток со стоящими подле них группками егерей.

От одной из них отделилась фигура и, топая сапогами, понеслась к полковнику.

– Вашвысокоблагородие, старший вестовой Пешков! – затараторил егерь.

– Никита, – прервал его доклад Егоров, – через четверть часа чтобы у меня в шатре были премьер-майор Гусев, секунд-майор Дементьев и капитан-поручик Осокин. Да, и капралов Мухина Тихона и Лаптева Ивана из отборных стрелков тоже ко мне.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – козырнул вестовой. – Разрешите исполнять?

– Давай, только поторапливайся, – кивнул Алексей и зашёл в шатёр. А снаружи уже слышалось: «Федот, Ильюха, – бегом ко мне! Задание срочное от господина полковника есть! Ты, Федотка, к отборным полковым стрелкам бежишь за Лаптевым, а ты, Ильюх, – к Беговским в первую роту второго батальона за капралом Мухиным. Я к штабным офицерам. Побегли, время идёт!»

Вскоре в командирском шатре собрались все, кто был нужен.

– Штуцера в ко́злы к боковому столбу ставьте и к столу проходите, – кивнул двум переминающимся у входа капралам полковник. – Смелее, смелее, – подбодрил он егерей, – давай, давай, без стеснения. Вот, рядом с Тимофеем Захаровичем на лавку присаживайтесь.

Подождав, когда все рассядутся, Алексей обвёл всех присутствующих взглядом.

– Господа офицеры, капралы егеря, собрал я вас тут всех для того, чтобы подбить всё, что у нас имеется по тому нашему общему делу, в которое каждый из вас в той или иной степени посвящен. Порученное нам дело – это охрана первых лиц воюющих империй, ведущих ныне переговоры, ну и пригляд за всеми теми, кто рядом с ними обретается. Итак, Сергей Владимирович, докладывайте сначала вы общее, а уж потом каждый дополнит сказанное от себя. Потом подобьём всё, что мы имеем, и после ужина вместе с Сергеем Андреевичем и Тимофеем Захаровичем двинем в главное квартирмейстерство.

– Ваше благородие, на посту без замечаний! – доложился поручику старший караульной тройки. – В британских какое-то шевеление, туды-сюды бегают, – кивнул он на стоящие особняком три больших полевых шатра. – Те, которые к ним позавчера приехали, всё чегой-то гремели внутри, а потом уж по лагерю пошли, – и, понизив голос до шёпота, добавил: – Ну-у, и наши особливые люди, которые тут приставлены были, тоже, стало быть, за ними потопали. Прохор поначалу тоже хотел было идти, да вот с нами остался. А я бы, коли можно было, сам бы следом за иноземцами пробежался.

Дуров окинул взглядом стоящего рядом стрелка со штуцером и задал вопрос:

– Вас же вроде для особого пригляда с нами выставили, чего же тогда не пошёл?

– Дык приметно это слишком, ваше благородие, – пожал тот плечами, – мы-то ведь уже примелькались здесь, стоя у шатров. А как за спиной им идти, так они бы меня тогда сразу распознали. Пусть уж квартирмейстерские им в спину дышат, они-то ведь совсем невидные, всё время в тени держатся. Да и не все ведь иноземцы отсель ушли, трое лишь только. А ну как тут другие чего вдруг худое затеют, а пригляда-то и нет, так что я уж лучше постою.

– Ну-ну, тебе виднее, – кивнул поручик. – У ваших капральств особое задание от господина полковника, туда не лезу. Ну а вам внимательней глядеть и не зевать! – нахмурившись, поглядел он на своих караульных. – Если кто к шатрам из чужих будет идти, то пропуск у него спрашивайте. Вы тут лица при исполнении и проверять каждого право имеете. Если что не так, печати нет на бумаге или вдруг потёртая она, сразу капрала кричите, а уж он за мной сразу пошлёт. Пошли дальше, Пахомыч, – кивнул он стоящему рядом унтер-офицеру. – Нам ещё караулы у турецких шатров проверять, а это, почитай, половина от всех выставленных.

Поручик отошёл, а Вершков, чуть задержавшись, приглушённо отчитал Южакова:

– Ты, Ванька, болтаешь лишнего много! Чего там про «следом за иноземцами бы пробежался» лопотал, а?! Какое твоё дело за ними вообще с поста бегать? Твоё – это у британских шатров стоять и строгий надзор за соблюдением порядка исполнять. А ты чего, никак караульный пост оставить удумал?!

– Дэк я же это так, к слову просто, Иван Пахомович, – испуганно втянул голову в плечи егерь. – Ну как же это можно да караульный пост свой оставить?

– Ну вот и не болтай, значиться, по-пустому, дурила, – рявкнул рассерженный унтер. – Разговорчивый ты уж больно в последнее время стал, как я погляжу! Как же, отличился в боях, старшим звена поставили! Рукав левый вон лучше отряхни, обтереться уже где-то успел, барбос! Всё, несите службу исправно, вам три часа ещё стоять! – и, развернувшись, побежал следом за дежурным офицером.

– Вот ведь язык мой – враг мой, – чертыхаясь и отряхивая мундир, бубнил Южаков. – Примечай, Кузька, краткий доклад начальству завсегда больше, чем длинный, нравится. Ты ему хочешь угодить, побольше полезного поведать, а оно видишь, как получается. Ну всё, сбил вроде грязь? – спросил он у молодого егеря.

– Да чисто уже давно, Иван Степанович, – протянул тот.

– А ну-ка тихо вы, отряхивальщики! – вдруг коротко рявкнул Прохор.

Из самого большого британского шатра выскользнул долговязый малый и, прижав под мышкой какой-то свёрток, быстро потопал в северную сторону.

Отборный стрелок окинул взглядом окрестности и, не заметив приставленных из квартирмейстерства наблюдателей, нахмурился.

– Все обормоты за теми троими увязались! Ладно, братцы, делать нечего, я за ним вдогонку, это ведь как-никак цельный секретарь главного англичанина. Ежели меня вдруг долго не будет, доложитесь начальству.

– Беги, Проша, – согласился Южаков, – а то ведь у него ноги вона какие длинные, словно ходули, не поспеешь за ним, ежели он за тот ряд палаток сейчас зайдёт. Беги, а мы уж сами тут присмотрим.

– Заходите, господа, – адъютант откинул полу шатра, и трое егерей нырнули в хорошо освещённое масляными светильниками и свечами помещение.

– Ваше превосходительство, полковник Егоров, особый полк егерей, – представился Алексей.

– Секунд-майор Дементьев. Капитан-поручик Осокин, – доложились его офицеры.

– Присаживайтесь за стол, господа, – кивнул на лавки фон Оффенберг. – Сейчас ещё Владимир Семёнович с командиром драгун сюда подойдут, и вот тогда начинать будем.

В шатре уже сидели бригадир Баранов, статский советник Лашкарёв, штабной полковник, ещё два знакомых офицера и Митенька Толстой. Алексей подсел ближе к другу. Рядом с ним разместились и его люди.

– Что-нибудь серьёзное? – спросил шёпотом Митю Егоров. – Случилось чего?

– Сейчас сам всё услышишь, – ответил тот приглушённо. – Небось, и сам догадываешься, для чего вызвали?

– Ну так, в общем, – пожал плечами Алексей. – Если по всем собранным судить…

– Потом пошепчетесь, – буркнул фон Оффенберг. – Передайте полковнику Егорову, – протянул он бумагу стоящему рядом адъютанту. – Алексей, здесь приказ по армии, утверждённый главнокомандующим, сам ведь меня просил быстрее с этим решить. Ну так вот, передвижка на освободившиеся места вследствие увечья твоего заместителя одобрена. Секунд-майор Хлебников из командиров батальона на твоего заместителя переведён, на его бывшее место ротный Ширкин назначен, а уж на место ротного – Вестфален. Ну а полуротного ты уж сам там дальше себе присматривай. Небось, от желающих перевестись из молоденьких прапорщиков и подпоручиков отбоя сейчас нет, ну вот и пользуйся, пока вся армия в одном месте здесь собрана. Потом с этим гораздо сложнее будет.

Полог откинулся, и внутрь шатра зашли полковники Озеров и Остен-Дризен.

– Поручик, выйдите и наружному караулу прикажите, чтобы он более никого сюда не пускал, – кивнул в сторону полога барон. – А дежурному капралу там подскажите, пусть он внешнее оцепление подле шатра усилит.

Адъютант понятливо кивнул и выскочил на улицу.

Генерал подождал, пока рассядутся вошедшие, открыл объёмную папку с бумагами и оглядел всех присутствующих.

– Господа, я смотрю, все на месте. Пожалуй, теперь и начнём. Итак, наша армия сокрушила противника на правом Дунайском берегу, войска генерал-аншефа Гудовича у Кавказских гор, и стало совершенно очевидно, что далее сдерживать нас турки, задумай мы поход за Балканы, не сумеют. Сухопутные войска султана деморализованы и желанием воевать с нами не горят. В Османских провинциях уже второй год идут бунты, казна Блистательной Порты пуста, все государственные дела расстроены, одна лишь надежда на свой флот у Селима Третьего оставалась. Да, да, да, – прищурился он, – это же турки! Вы что же думали, коль они у Галаца переговоры начали, так и всё, выдохнуть можно? Теперь конец всякой войне? Как же! Коне-ечно! Какая уж там, на Кавказе, армянская пословица по этому поводу есть? – повернулся он к статскому советнику.

– Имеешь дело с турком – не выпускай палку из рук, – усмехнулся тот[1].

– Вот-вот, самое то-о! – воскликнул генерал-поручик. – Видно, и матушка императрица с этой пословицей знакома, иначе бы туркам удалось задуманное. Господа, пока мы тут вели переговоры о мире, османы собрали большую эскадру около Стамбула и отправили её в направлении нашего Крыма, намереваясь сжечь там наш, уступающий им числом Черноморский флот, а потом ещё и высадить свой десант на полуострове. Адмирал Ушаков дал противнику решительный бой подле мыса Калиакрия и наголову его разгромил, разметав остатки по всему Чёрному морю. Как передала наша агентура из османской столицы, флагман Капудана-паши в самом жалком состоянии еле смог добраться до Стамбула. Вслед за ним в Константинопольский канал подтянулись ещё шесть весьма повреждённых судов. «Адмиральский корабль тонул и просил помощи», – смаковал фразу из донесения барон. – На берегах Дуная об этом кроме здесь присутствующих знает лишь один светлейший, ну и экипаж того самого галиота, который привёз нам сию радостную весть. Судно, кстати, по указанию князя поставили в дальний затон под карантинный караул, дабы матросы раньше времени не разболтали о морской победе. Так что для турок-переговорщиков вскоре будет ещё один серьёзный конфуз, ну а у нас лишний козырь. Но это всё присказка, а вот теперь, господа, мы переходим к самому главному. Уступки генерал-аншефа Репнина туркам на переговорном процессе князем Потёмкиным признаны в корне неверными. Проект мирного договора, подсунутый Николаю Васильевичу главным драгоманом Порты, светлейший прилюдно изорвал и велел перенести переговоры в Яссы. Послезавтра с утра состоится большой парад, и постепенно все, кто так или иначе вовлечён в дипломатическую работу, будут убывать к новому месту их проведения. И вот тут для нас могут появиться серьёзные угрозы. Сергей Лазаревич, у вас есть что сказать собранным мной офицерам? – повернулся он к статскому советнику. – Может быть, им тоже стоит знать, что же происходит сейчас в высших дипломатических сферах?

Лашкарёв помолчал и заговорил негромким, глухим голосом, тщательно подбирая слова:

– Из европейских столиц в Стамбул идёт поток депеш о поддержке Блистательной Порты в противостоянии с Санкт-Петербургом. Всё это время турки тянули время в надежде, что на их стороне открыто выступит извечно враждебно настроенная к России объединённая Европа. Главными зачинщиками здесь выступают Британия и Пруссия, весьма обеспокоенные усилением нашей империи. Все остальные страны у них на подпевках и больше лают со стороны, прячась за сильными. Нашей императрице были предъявлены ультиматумы об отводе войск с Дуная. Готовились и сухопутные силы вторжения, и флот для открытия военных действий против нас на Балтике. Но все вопросы нашим дипломатам удалось решить мирным путём, и кризис с западными странами, как нам кажется, в итоге миновал. Поняв, что никто в европейских столицах по-настоящему воевать с Россией не собирается, султан склонен идти на уступки и заключить с нами мир. Вопрос остаётся только лишь в том, на каких условиях, и вот тут уже начинается самое интересное для нас с вами, господа. Турки, как вы и сами знаете, ещё те торгаши, и просто так своё они не уступят. Подогревают их в этом и их союзники, в коих они недостатка здесь в лагере не испытывают. Так что решение его светлости князя Потёмкина Таврического о переносе переговоров на север, в Яссы, я считаю шагом правильным. Не подумайте, что оно было принято им в эмоциях и в горячке. Генерал-фельдмаршал – весьма искушённый в таких делах человек, и тот демарш, который он провёл при оставленном на переговорах главном драгомане Порты князе Мурузе, совершенно не случаен. Уж слишком резко турки начали отыгрывать для себя ранее утраченные позиции. А позиции-то у них весьма слабые, – покачал он головой. – Проигрыш в военных действиях на Кавказе и Дунае, нерешительность союзников, а тут не сегодня так завтра они ещё и о поражении на море узнают. Самое время их дожимать. Вот и переносит дальнейшие переговоры Григорий Александрович к нам, в Яссы, вглубь занятой войсками территории. Туркам деваться некуда, господа. Скажу вам по секрету, у нас есть достоверные сведенья о том, что султан поставил непременное условие визирю заключить мир в этом году. Продолжение большой войны его империя уже просто не вынесет. Мы, дипломаты, готовы продолжить бороться и в успехе нашей стороны не сомневаемся. Россия закрепит военные победы, приобретёт новые земли и получит так нужный нам для внутреннего устройства мир. Мир нужен не только нам, нужен он и туркам, уставшим от потерь и поражений в этой тяжёлой и долгой войне. Но этот мир не нужен нашим недоброжелателям на западе. Парадокс, но им не нужна как сильная и самостоятельная Россия, так и сильная, независимая Турция. А значит, надобно делать что? Правильно, нужно сделать всё, чтобы кровопролитная, долгая и изнурительная война продолжала ослаблять обе империи и дальше. Дипломатическим путём у них это не получилось, матушка императрица отказалась от любого посредничества и повелела переговоры вести напрямую с представителями Блистательной Порты. Значит, можно ждать каверзы от другой стороны, дабы их сорвать. Но тут я уже передаю слово, господа военные, вам.

– Сергей Николаевич, что скажете? – дал слово начальнику особого отдела барон. – Есть ли что-нибудь новое по вашей линии? Толстого мы спрашивать не будем, он и так под вашим руководством действует и всё вам напрямую докладывает.

– Так точно, ваше превосходительство, я сам доложусь, – кивнул бригадир Баранов. – При ставке главнокомандующего Южной дунайской армии, как вы и сами знаете, в самом начале этой войны было всего семь иностранных военных представительств. Французы своего атташе после их этой самой революционной чехарды отозвали. Густав Третий Шведский, замирившись, своего представителя к нам пока ещё обратно сюда не вернул. Так что теперь у нас осталось всего пять представительств. Это, собственно: испанское, австрийское, польское, английское и прусское. Вот как раз последние два и заслуживают нашего особого, пристального внимания. Подозрительная возня у пруссаков с британцами началась сразу же после взятия Измаила и после наших апрельских Дунайских поисков. И до этого они, конечно, были достаточно активны, суетились, депеши к себе в столицы и к туркам слали, ну а тут уже совсем зашевелились. Практически каждые две недели прискакивал к ним курьер из своего, Санкт-Петербургского посольства, а то и напрямую по Варшавскому тракту из столиц. После Мачинского сражения и появления у нас в Галаце турок-переговорщиков барон Корф и Джон Хобарт из шатров у них не вылезали, всё чего-то они решали там. Наши агенты докладывали, что добрая половина дипломатической почты, уходящей из Галаца к визирю и далее к самому султану, составляли их бумаги. Две недели назад с последним британским курьером заехала сюда большая партия золота, после чего турки начали резко и особенно упорствовать на переговорах. Генрих Фридрихович, помните, мы ещё с вами удивились, как это они так, ни с того ни с сего, вдруг переменили свою позицию? А потом ещё этот странный финт с заменой основного переговорщика на главного драгомана Порты князя Мурузи, и выдвижение им совершенно неприемлемых для нас условий. Всё говорит о том, что всё это звенья одной длинной цепи. За англичанами и пруссаками были выставлены для постоянного и негласного наблюдения особые наши люди, которые ни на миг не оставляли их своим вниманием. Приставили их и к другим иностранным представительствам, но сами понимаете, в моей службе людей не так уж и много, поэтому тут нам больше уже на егерей пришлось опираться. В общем-то, всё шло по давно предсказуемому пути, Корф и Хобарт подстрекали турок к продолжению войны, плели интриги и одаривали нужных им людей золотом. Турки получали подарки и давили во время переговоров на нашего главнокомандующего. Репнин Николай Васильевич делал им одну уступку за другой, желая заключить поскорее хоть какой-то мир. И тут вдруг появляется князь Потёмкин, одним махом разрушив всю выстраиваемую хитроумную конструкцию. Перед главным драгоманом Порты встаёт дилемма: прерывать переговоры, а значит, воевать дальше, или же продолжать их и далее, но уже на новых условиях светлейшего. Война туркам, после череды поражений, нужна ещё менее, чем нам. И вот он итог, господа, – главный драгоман отозван, и султан вновь назначает для продолжения переговоров своего визиря Юсуф-пашу. Об оном Потёмкиным только что получена из Стамбула депеша, в которой написано, что всё высказанное ранее драгоманом было его личной инициативой. Блистательная Порта приносит свои глубочайшие извинения русской стороне и согласна на продолжение переговоров в Яссах. Таким образом, господа, наши позиции вновь окрепли. Британский и прусский атташе, видя, что турки в них более не нуждаются и воевать более не хотят, и что дело склоняется к реальному миру, уже устроили им демарш. Понять их можно – казённое золото потрачено, а нужного результата нет, боевые действия заканчиваются, русские готовы закрепить за собой отвоёванные земли и усиливают свои позиции в Причерноморье. Да и вообще, такой мир очень серьёзно усилит позицию нашей империи в глазах дипломатии всех стран. Для Берлина и Лондона это просто какой-то ужас! За такое упущение Джона Хобарта и барона Иоганна Альбрехт фон Корфа, я думаю, на родине по голове уж точно не поглядят, как минимум бесславный конец всей их карьеры им теперь обеспечен. Так что у них остаётся последнее, что ещё может сорвать назначенные в Яссах переговоры, – это, собственно, провокация. Да, господа, кровавая и громкая, такая, как нападение и убийство высокого чина из османской делегации на нашей, на российской территории. И вот тут уже вина за произошедшее может целиком лечь на нас. По охране турок в лагере никаких вопросов нет, егеря Алексея Петровича и мои люди держат всё под своим неусыпным контролем. При переезде из Галаца и до наших передовых пикетов на правом берегу Дуная всех посольских плотно сопровождают драгуны Александра Карловича. Дальше их на своей территории уже охраняют османские сипахи. Здесь ничего плохого случиться не должно. Нападать на османской территории? Зачем? Нет, не думаю, – покачал головой Баранов. – Понимаете, нашим неприятелям нужно что-то такое резонансное, что-то ужасное, то, что разнесётся громкой вестью по всей Европе и в чём можно будет потом обвинить русскую сторону. И самое удобное здесь, как мне кажется, это переезд турецких дипломатов к месту продолжения переговоров в Яссы, где и можно устроить кровавую провокацию.