Звери малой земли

Вернулись и остальные члены экспедиции. Капитан Ямада приказал Пэку переложить лежащего в беспамятстве соотечественника поближе к костру и кричать ему в ухо по-корейски. Когда мужчина начал приходить в себя, Пэк, улыбаясь во весь рот, как умалишенный, позвал всех к огню.

– Господин! Господин! Он вернулся к жизни!

Капитан Ямада повелел Пэку накормить человека хлебцами и сушеной хурмой из собственных запасов.

– Только дай хлебцам слегка отмокнуть в снегу. А то он подавится ими, – посоветовал капитан Ямада. Пэк все исполнил, как велели. Он уложил голову мужчины себе на колени и приговаривал что-то успокаивающее по-корейски.

– Они знакомы друг с другом? – осведомился майор Хаяси во время ужина, который состоял из промерзлых онигири[5] и небольшой порции маринованных слив. У компании с собой даже оказалась бутылочка саке, которую вдруг повеселевшие и подобревшие сержанты теперь передавали по кругу.

– Кажется, нет. Пэк вроде бы не признал его, – сказал капитал Ямада. Мужчина был неизвестен и начальнику полиции Фукуде. А вот один из его помощников предположил, что это может быть крестьянин-арендатор по имени Нам. Тот выделялся на фоне остальных обездоленных местных крестьян только тем, что когда-то служил в вооруженных силах Корейской империи. Этот факт и привлек к нему внимание стражей порядка.

– Опасный, получается, малый. Гадюка… – заметил майор Хаяси.

– И гадюка может оказаться полезной. На мой взгляд, стоит сохранить его жизнь хотя бы еще на одну ночь. Вдруг поутру он сможет вывести нас с этой проклятой горы, – отсек с неизменным спокойствием капитан Ямада. Пресытившись всего несколькими хлебцами и одной сушеной хурмой, он начал готовиться к первому караулу.

* * *

Утро наступило без рассвета. В сероватом сиянии нового дня перед ними вновь возник лес. В отсутствие солнца плотная завеса теней придавала окружающему миру ощущение полной невесомости. Деревья, камни, снежные глыбы – все казалось сотканным из воздушной серебристой пряжи. Они оказались в некоем безвременье, мире, потерявшемся среди других миров.

По пробуждении в такое утро капитану Ямаде сначала показалось, что он еще грезит. В голову пришла успокаивающая мысль, что в следующий раз, когда откроются его глаза, он обнаружит себя в тепле и уюте собственной постели. Но уже в следующий момент его осенило, где именно он находился, и от разочарования у него скрутило живот. Но и по натуре, и по воспитанию он был приучен ценить глас разума и воспринимать с недоверием всполохи чувств. К любви и даже дружбе он относился с презрением, причисляя их к заблуждениям, достойным лишь низших классов – женщин и мужчин, непригодных считаться представителями сильного пола. Главную проблему с эмоциями он видел в том, что это реакции на внешние стимулы, а не проявления собственной воли и сознательного мышления. Посему Ямада отчитал самого себя за то, что дозволил жалостливые мысли, и поспешил сбросить с себя одеяло.

Ямада встал и вышел справить нужду. И за этим занятием он обнаружил в считаных метрах от места, где он спал, следы огромных лап, намотавших не один круг вокруг лагеря. Ямада разбудил Пэка и охотника, которые спали в обнимку, чтобы не замерзнуть. При одном упоминании следов Пэк сразу же вскочил и начал что-то лихорадочно втолковывать на корейском охотнику. Тот, несмотря на слабый и болезненный вид, сохранил взгляд, необычайно пронзительный для человека, который чуть не умер прошлой ночью. Охотник что-то прошептал, и Пэк помог ему подняться.

– Что он говорит? – спросил капитан Ямада, наблюдая, как охотник осматривает следы и бурчит что-то по-корейски.

– Утверждает, что это почти наверняка тигр. Нет другого зверя, который оставлял бы после себя следы размером с крышку котелка. Это известно всем, – пояснил Пэк. – А теперь говорит, что нам нужно уходить. Прямо сейчас. Тигр всю ночь нас прождал, и он не в духе.

– Как это получилось, что никто из караульных не заметил тигра? – поинтересовался капитан Ямада голосом, полным досады на тех, кто сменил его на посту. Пэк передал вопрос охотнику и перевел ответ:

– Говорит, что тигр не захотел, чтобы его увидели. Тигры показывают себя человеку только тогда, когда они хотят быть увиденными. И ни секундой раньше. Мы у них дома. Это их земля. Нам лучше всего убраться отсюда подобру-поздорову.

– Чепуха! Если эта зверюга предстанет передо мной, пока мы будем спускаться с горы, то я разделаюсь с ней! А шкуру и мясо преподнесу генерал-губернатору, – заявил капитан Ямада. – Трусливые тёсэндзины! Вам неведома храбрость.

Пэк лишь низко опустил голову в знак согласия. Однако никакие слова не могли отменить факт, очевидный для всех, в особенности для капитана Ямады: чем раньше они начали бы спуск с горы, тем лучше было бы для них всех. Охотник шел впереди, демонстрируя поразительную ловкость с учетом того, что единственное, чем он перекусил за последнее время, была небольшая порция рисовых сухарей вперемешку с водорослями и соленьями. Судя по всему, он привык довольствоваться скудным пайком. Капитан Ямада конфисковал лук и стрелы у охотника, но тот, похоже, воспринял это как само собой разумеющееся, без каких-либо проявлений обиды или доводов в свою защиту, и теперь быстро скользил между деревьями.

– Если вздумает убежать от нас – сразу стреляй, – отдал распоряжение майор Хаяси.

– Есть, господин майор, – ответил капитан.

Солнце так и не сподобилось явить свой лик в этот тускловатый день, но окружающий мир и без очевидного источника света сам по себе становился ярче. Ветер колол им кожу бесчисленными остриями невидимых ледышек, ставшими лишь более беспощадными и студеными за прошедшую ночь. От каждого шага в снегу оставались глубокие провалы. Охотник периодически бросал на них обеспокоенный взгляд. Он что-то сказал Пэку, который передал сообщение капитану Ямаде.

– Он просит нас поторопиться, – умоляющим голосом проговорил Пэк. – Он уверен, что тигр следует за нами по пятам и скоро нас настигнет.

– Все вы тёсэндзины – жалкие, малодушные черви сплошь и рядом, – пренебрежительно заявил капитан Ямада. – Скажи ему, что мы вооружены не луками и стрелами, а огнестрельным оружием. Офицеры Императорской армии Японии не бегут от зверей. Мы охотимся на них.

Притихший Пэк прошмыгнул обратно на свое место в их череде, за охотником. Остальные улыбками и кивками поддержали мнение капитана и начали хвастаться о многочисленных вылазках на охоту и несметном множестве животных, которых им удалось завалить после прибытия в Чосон[6]: детенышах снежного барса с прохладными, как лед, голубыми глазами, черных медведях с белым полумесяцем на груди, многочисленных оленях и волках. Впрочем, никто не мог заявить, что когда-либо и где-либо охотился на тигров, которые, вопреки повсеместному распространению, считались хитрейшими из всех тварей.

С течением времени похвальба сменилась молчанием. Лишенные возможности наблюдать передвижение солнца по небосклону, они могли догадаться об истекшем времени по обостряющемуся чувству голода и нарастающему отчаянию. Никто из них не планировал провести почти целый день в безвестности. После не особенно роскошного ужина практически все участники процессии покончили со своими запасами съестного еще за завтраком. Долго они шли онемевшим маршем, пока охотник вдруг не остановился как вкопанный. Поднятая вверх рука призывала остальных последовать его примеру. Охотник указал в сторону дерева, все еще слегка покачивающегося и разбрасывающего вокруг россыпи снега, хрупкого и белого, как брызги влаги, поднимаемые морской волной.

– Что стряслось? – спросил капитан Ямада у Пэка. Но прежде, чем тот успел что-либо ответить, до их ушей донесся пугающий своей глубиной звук, напоминающий раскаты грома в сезон затяжных дождей. Они ощутили на себе пристальный взгляд, в котором ощущалась неизъяснимая властность. Взор исходил от мелькающего ковра ядовито-рыжих и аспидно-черных полосок, который промелькнул меж деревьев прямо перед ними, в какой-то паре десятков метров. Тень без всякого стеснения созерцала их, замерев на месте. Лишь изредка слегка вздымалась лохматая грива, подернутая инеем. Посреди окружающей их бездвижной белизны тем ярче мерцали живым огнем желтые глаза с черными как уголь зрачками.

В следующий миг солдаты уже вздернули винтовки и все как один нацелились на тигра, который так и остался стоять, как статуя. По кивку Ямады офицеры выпустили первый град пуль, который сверкающим потоком хлынул прочь от скопища людей. Спровоцированный выстрелами тигр рванул вперед и двинулся прямо в их направлении. Казалось, что он парит в воздухе. Считаные метры до вмерзших в землю солдат он преодолел в мгновение ока. Капитан Ямада ощутил, как похолодело его сердце. Но тут кто-то проскочил перед ним. Это был охотник. Тот задрал обе руки в воздух и прокричал:

– Не надо! – Голос огласил опушку леса, потревожив деревья. – Нет!

Тигр, не замедляясь, сделал рывок в сторону и полетел в направлении кричащего.

– Нет! Нет! – все повторял охотник, пока тигр не остановился в метре от него. Зверь смерил человека желтыми глазами и вдруг развернулся, удаляясь столь же быстро, как появился. Когда солдаты возобновили стрельбу, тигр уже успел скрыться в чаще, помечая путь алой кровью, которой был обагрен каждый след левой задней лапы.

– Чего вылупились? – завопил майор Хаяси. – Руки в ноги, быстро за ним! Далеко от нас он не уйдет. Прикончим его до заката.

Охотник что-то быстро проговорил Пэку. Престарелый торговец взмолился:

– Этот человек считает, что нам следует оставить тигра в покое. Раненый тигр гораздо опаснее здорового. К тому же тигры крайне злопамятны. Они помнят все причиненное им зло и все сделанное им добро. Раненый тигр будет действовать на поражение. Даже если мы убьем тигра, то мы уже не сойдем с горы. Еще одну ночь здесь мы не переживем. Сегодня более холодный день, чем накануне… Так говорит этот человек, господин.

Майор Хаяси окинул взглядом подчиненных. Деморализованные солдаты явно не хотели преследовать и загонять в горы огромного зверя, которого даже рана не остановила.

На счету Хаяси были не только охотничьи экспедиции, но и вылазки на поле боя, последние – совсем недавно, в Маньчжурии [7], против русских. А также, само собой разумеется, усмирение волнений и подавление бунтов в Корее. Хаяси никогда не отказывался вступить в бой и никогда не обращался в бегство. Но не от переизбытка храбрости, которую он считал равнозначной безрассудству. Нет, единственное, во что он верил, – это успех. Кровожадность Хаяси лишь косвенно служила удовлетворению его собственных желаний. В первую очередь она позволяла ему обеспечивать собственное превосходство среди товарищей и устрашать нижестоящих. А поскольку для Хаяси успех был связан исключительно с соображениями практической целесообразности, а не проявлениями благородства духа, он отдал предпочтение тому варианту действия, который бы принес ему максимальную выгоду, и приказал кореяшке-охотнику вести их прочь с гор.

Но все время по пути вниз с возвышенности и вдаль от подстреленного зверя они будто ощущали у себя на затылках пронизывающий взгляд тех желтых глаз. Наконец они вышли на тропинку, которая виднелась даже под плотным слоем снега. Несколькими часами позже они вышли из зарослей, и их взору открылась долина, посреди которой раскинулась деревушка. Укрытые соломой крыши домиков светились янтарным светом в долгожданных лучах солнца, которое наконец выглянуло сквозь пелену облаков ближе к линии горизонта.

Не будь они офицерами, то от нахлынувшей волны радости мужчины тотчас устремились бы вниз по припорошенному снегом скользкому склону, как беззаботные мальчишки. Но присутствие командира принуждало к сдержанности, так что они просто зашагали чуточку быстрее. На спуск по холму ушло еще полчаса. В конечном счете они добрались до границы, которая отделяла крестьянские наделы от девственной природы. Брошенные поля, прикрытые снежным покрывалом, были испещрены узорами от следов детишек и птичек.

Майор Хаяси распорядился организовать ночевку и переговорил о чем-то с Фукудой – угодливым и в обычную пору явно ненасытным господином, которому несколько дней невзгод временно придали изможденный вид. Остальные офицеры побросали свои манатки и, обмениваясь беспечными фразами, пошли на перекур. Они уже позабыли недавно испытанный ужас. Теперь их заботила только приятная перспектива согреться пищей и пламенем, а заодно посмеяться над тем, что приключилось с ними.

– Ты, – позвал капитан Ямада охотника, который, поняв, что обращаются к нему, сделал осторожный шаг в сторону Пэка. – Твое имя.

– Меня звать Нам Кёнсу, – ответил охотник на ломаном японском.

– Ты служил в Императорской армии Кореи?

Пэк перевел вопрос. Нам кивнул.

– Известно ли тебе, что тёсэндзинам запрещено владеть каким-либо оружием? Я вправе тебя арестовать прямо сейчас.

Поникший Пэк шепотом перевел сказанное Наму, который лишь спокойно взирал на Ямаду, не отводя взгляда. Офицер в ответ нахмурился. Двое мужчин разительно отличались друг от друга. Один – пышущий здоровьем и энергией даже после трех дней блужданий по лесам красавец, облаченный в офицерскую форму и отороченную мехом шапку, второй – невысокий мужичок, черты лица которого скрывались в длинных тенях выпирающих скул и в черных волосах которого преобладала седина. Не столько человек, сколько познавший многие лета, многие бури и многие удары судьбы кремень.

Но вопреки разнице между ними Ямада увидел что-то особенное, промелькнувшее в глазах мужчины. Воюющие по разные стороны линии фронта солдаты чаще всего отличаются поразительным сходством. У них больше общего друг с другом, чем с сидящими в тылу мирными согражданами. За неказистым обликом охотника скрывался человек, который был готов убивать врагов и вставать на защиту союзников. А это Ямада уважал превыше всего.

– Оружие твое я конфискую. И лично приду за тобой, если узнаю, что ты снова вздумал охотиться. Считай это благодарностью за то, что ты нас вывел с гор.

Пэк передал слова командира, отвесив глубокий поклон молодому капитану за милость. Ямада коротко кивнул, подтверждая свою мысль. Нам, на мгновение задержав взгляд на офицере, отвел глаза в сторону.

– Эй, Пэк! – позвал майор Хаяси.

Старый торговец засеменил вперед:

– Слушаю, господин.

– Осел, ты понимаешь, что мы заплутали из-за тебя? – молвил почти скучающим тоном майор Хаяси.

Пэк сжался. Его голова замерла в низком поклоне.

– Прошу простить меня, господин. Снег скрыл из виду все тропинки. Было невозможно разглядеть дорогу. Я многие сотни раз поднимался и спускался по этим горам, но все же…

– Ты не только испоганил нам охоту, но и чуть не погубил нас, – продолжил майор Хаяси. – Беги. И горе тебе, если ты промедлишь.

Пэк, весь трепеща и не поднимая головы, круто повернулся и понесся так быстро, как ему позволяло немощное тело. Когда престарелый торговец почти что преодолел рисовое поле, майор Хаяси вскинул винтовку. Один выстрел.

И Пэк, широко распахнув руки, повалился на землю, словно споткнулся о камушек. Никакого звука он не издал. Или, может быть, он слишком долго бежал, и его последний вздох замерз на лету. Струи крови медленно растеклись от середины спины Пэка, просачиваясь сквозь его наполненный шелком тюк.

– Что скажете, Фукуда? Теперь нам удалось немного наверстать упущенную забаву? – полюбопытствовал майор Хаяси. Фукуда подобострастно поддакнул. – Что же касается этого Нама, то я препоручаю его вам. Он же в вашей юрисдикции.

– Ну конечно же, разберемся с ним честь по чести. Его пример будет в назидание остальным, – поспешил заверить Фукуда. – Никто из местных не осмелится даже взяться за оружие после того, что мы проделаем с ним.

– Полагаю, что вам не стоит суетиться на этот счет, начальник Фукуда, – высказался капитан Ямада, подходя к товарищам. – Этот кореяшка все-таки вывел нас из неприятного положения. Без него мы бы не спустились с горы.

– Полагаю, с него достаточно того, что вы спасли ему жизнь. А вот на то, что он промышлял браконьерством, закрывать глаза никак нельзя. Весы правосудия склоняются не в его сторону, – заметил Фукуда, губы которого тронула улыбка. Он был в восторге от собственного остроумия.

– Он нас спас не только от гор, но и от тигра, – отметил с прохладцей в голосе Ямада. – Сдается мне, что этим он вновь привел весы правосудия в равновесие. – Он перевел взгляд с Фукуды на майора Хаяси, а затем снова посмотрел на Фукуду. – Я вообще не питаю симпатии к мерзопакостным людишкам, обитающим в этих краях. На поле боя я положил предостаточно их сородичей. Но если вы осмелитесь хоть пальцем тронуть этого человека, то будете вечно в долгу перед ним, а нет большего позора, чем быть в долгу перед человеком, который вас недостоин. Вы вольны делать, что хотите, но он спас и мою жизнь, а дозволить запятнать стыдом себя я не могу. Отпустите его.

– Капитан, вы как-то много себе позволяете. – Фукуда побагровел от негодования и бросил взгляд на майора Хаяси в надежде на его поддержку.

Лицо Хаяси абсолютно ничего не выражало. В такие моменты с ним было опаснее всего иметь дело. Наконец, он провел языком по губам – лукавая повадка истинного змея.

– Не к чему истреблять сразу всех тёсэндзинов, которым знакомы эти места. И он, в отличие от никчемного дряхлого Пэка, оказался действительно полезным, – огласил Хаяси.

Фукуда незамедлительно сдался, и командиры отправились в полицейский участок.

Уверившись, что никто за ним не наблюдает, Ямада выдохнул с искренним облегчением. По жизни он не привык желать чего-либо для других и от других, и в глубине души это всегда приносило ему чувство удовлетворенности. Он ощущал цельность в собственной независимости, не искал тепла прикосновения своей матери – безмятежно изящной дамы с холодными белоснежными ручками – или жара любви женщины. Однако перспектива потерять лицо из-за откровенного скотства Фукуды тронула сердце Ямады куда больше, чем он сам мог бы ожидать от себя. Его раздражало чувство вовлеченности в судьбу другого человека. Чем менее он был уверен в безопасности Нама, тем дольше было суждено сохраниться этой неожиданной привязанности. Посему Ямада взял Нама под руку и отвел его в сторону. Охотник все это время стоял в безмолвном оцепенении и взирал на распластанного на земле вдалеке Пэка. Возбужденно раскаркавшиеся вороны уже обступили тело.

– Найди меня, если тебе что-то будет угрожать, – тихо произнес Ямада, чтобы никто, кроме охотника, его не расслышал. – Мое имя – Ямада Гэндзо.

Нам взглянул на капитана. Сомневаясь, что охотник его понял, Ямада вытащил из внутреннего кармана пальто серебряный портсигар и вложил его в руку Нама. Ямада провел пальцем по краю футляра, где было выгравировано его имя. И только после этого вернулся к товарищам-офицерам. Теперь, когда судьба Нама уже была решена, хотя бы на время, никто не обратил внимания, когда тот, ковыляя, удалился восвояси.

Том I

1918–1919 годы

Глава 1

Тайные послания

1918 год

В день, колеблющийся на грани между зимой и весной, когда сверкание льда только предрекает наступление тепла, женщина и девочка вместе преодолели пятнадцать километров по сельской дороге, по обочинам которой уже поднялись первые зеленые побеги, нежные, как реснички. Пара отправилась в путь еще до рассвета и не останавливалась, пока не добралась до обнесенного стеной особняка в Пхеньяне.

Женщина глубоко вздохнула и пригладила растрепавшиеся пряди, лезшие в глаза. Она выглядела заметно более неряшливо по сравнению с дочерью, чьи блестящие черные волосы были убраны за уши аккуратными локонами, сплетенными в косу, которая тянулась вниз по спине. Девочку звали Яшмой[8]. С раннего детства, как только она научилась ходить, ее принуждали помогать по дому и присматривать за братьями и младшей сестрой. Зато каждую ночь мать расчесывала и заплетала ей волосы. Мать всегда давала больше еды ее братьям, поскольку они приходились ей сыновьями. Но первая порция всегда причиталась Яшме, поскольку та была старшей. Этим исчерпывались проявления любви, которые Яшма познала в первые десять лет своего существования. И теперь она ясно ощущала, что и эти крохи нежности вот-вот кончатся.

Яшма робко дернула мать за рукав.

– Можно я вернусь с тобой домой? – попросила она. В ее голосе звучали едва сдерживаемые слезы.

– Хватит ныть. Ты не маленькая уже, – ругалась мать. – Послушай меня. Тебе будет дозволено навещать нас на полдня каждую новую луну[9]. Разве ты не хочешь быть в помощь матери и отцу?

Яшма кивнула, вытирая личико красными ручонками, напоминавшими листья осеннего клена. Сознание тяжести судьбы перворожденного ребенка тяжелым грузом лежало на ее маленькой фигурке.

У бокового входа женщин встретила служанка. Их попросили подождать во дворе. С трех сторон мать и дочь обступили несколько покрытых черепицей домиков. От них веяло тем духом неземного совершенства, который всегда сопутствует старинным поместьям. День был безветренным, но Яшму все равно охватил холодный поток воздуха, будто бы исходивший непосредственно от пробудившейся усадьбы. Девочка с легкостью представила себе, что в том месте, где деревянный пол крыльца был натерт и почти что лежал на земле, бесчисленное множество гостей снимало обувь перед тем, как пройти внутрь основного дома. В такие заведения захаживают мужчины в поисках удовольствий, утешения или ласк, которые напомнят им о собственной мужественности или, возможно, первой страсти. Яшма была еще совсем юной, но даже в таком возрасте было совершенно очевидно, чего именно могли вожделеть наведывающиеся сюда мужчины. В сущности, ими двигал простой мотив: ощутить, что они по-прежнему живы. Единственное, что оставалось за пределами понимания девочки, были скрывающиеся за стенами женщины. Ощущали ли они сами то дыхание жизни, что даровали мужчинам?

Отворилась одна из дверей главного дома, и из нее показалась дама. Та еще не повернулась к ним, а Яшма уже поняла, что перед ней обладательница редкостной красоты. Ее выдавали даже форма спины и в особенности изящное расстояние, на которое затылок вздымался над плечами. Когда же дама повернулась к ним лицом и даже наградила их мимолетной улыбкой, Яшма почувствовала, как тоска тисками сжимает ее изнутри. Незнакомка была наделена не той посредственной женственной красотой, которая вызывает приступы острой зависти у других женщин. Нет, она была носительницей той редчайшей прелести, которая привлекала людей к ней, вселяя в них надежду, что, возможно, часть ее великолепия передастся и им. Однако под флером общей благожелательности скрывалась далеко не покладистая натура. Женщина, по всей видимости, привыкла играться с зачарованностью людей, давая им основания питать тщетные надежды и затем созерцая, как окружающие трепещут перед ней.

Мать Яшмы, не подверженная чарам красавицы, отвесила той церемонный поклон. Да, они с дочерью были представителями семейства крестьян-арендаторов, которые были вынуждены кормиться тем, что соблаговоляло вырасти на их крохотном участке земли. Но формально они принадлежали к более высокому сословию, чем кисэн[10], которые по статусу мало чем отличались от низменного сброда мясников и дубильщиков – людей, зарабатывавших себе на жизнь в грязи.

– Это и есть ваше дитя? – сострадательно поинтересовалась куртизанка. Мать пробурчала в ответ, что подруга их кузины служит в этом доме. Именно она договорилась, что Яшма сможет устроиться сюда на работу в качестве прачки за две воны в месяц, кров и питание.

– До нас долго добираться по грязи и снегу, – заметила дама, обращаясь к матери, но при этом не сводя глаз с Яшмы. Затем куртизанка вздохнула, словно распознала нечто досадное, что будет невозможно исправить. Эти тонкие черты, подумалось Яшме, привыкли прицениваться к куда более изящным вещицам, чем ее собственное потрескавшееся от сухости, обветренное личико. То, судя по всему, было столь ниже ожиданий дамы, что вызывало жалость, которую обычно ощущаешь при виде трехногой собаки.

– Тетушка, с искренним сожалением вынуждена сообщить вам, что между нами вышло недопонимание. Мы две недели ничего от вас не слышали. И я подыскала другую девочку, которая уже помогает нам по дому. Но вы все же проделали неблизкий путь. Прошу вас пройти на кухню и перекусить у нас. Отправитесь домой, как немного передохнете, – предложила дама, сокрушенно потрясая красивой головкой, украшенной изящно заплетенным шиньоном.

– Но как же так, госпожа Серебро? Мы даже направляли вам записку о нашем визите. – Мать сложила ладони у груди. На фоне холодной утонченности дамы жест показался Яшме простецким и неподобающим. – Разве вам не пригодится лишний человек? В таком-то большом доме! Наша Яшма хозяйничает с 4 лет. Она точно будет вам в помощь.