Книга Земли. Первым заговорил шалфей

Чтобы узнать все это, я мечтала расшифровать для себя их таинственные языки и много путешествовать. Моя первая мечта сбылась, когда я поступила в институт и на целых пять лет смогла погрузиться в увлекательную игру чужеземных слов, их значений и скрытых смыслов, их сказаний и мелодий, их шуток и головоломок. Я наблюдала, как вместо русалки на ветвях раскачивается загадочная Лорелей на берегу Рейна и как обучение великосветскому произношению превращает обычную бедную цветочницу в настоящую лондонскую леди.

У нас, молодых девчонок-студенток факультета иностранных языков, сложилось свое собственное чувство юмора и свои языковые шутки, которые никто, кроме нас не понимал, и от этого нам становилось еще веселее. В нашем студенческом общежитии мы наперебой декламировали друг другу стихи Шиллера и Гете, стараясь попасть в новую для нашего слуха интонацию и не ударить в грязь лицом с произношением, изо всех сил пытаясь расположить во рту не слушавшийся нас язык на немецкий лад.

Уже тогда я начинала понимать, что загадочные люди в тридесятом царстве могут ощущать окружающий меня мир совсем по-другому и подбирают подходящие для этого слова, которых в моей картине мира могло просто не быть. Их образ мышления сам подсказывал им слова, наиболее верно подмечающие суть какого-либо явления.

Так, я с самого начала была влюблена в английское слово влюбиться. Мне казалось, что люди с того далекого туманного острова нашли самое подходящее выражение для такого сложного явления. У них оно состояло аж из целых четырех слов вместо одного – to fall in love. Что буквально означает упасть в любовь. Я так и представляла себе, как можно было бы, широко расправив крылья и ничего не боясь, упасть в любовь и позволить ей себя нести и нежить, доверившись ей словно морской воде, мягко поддерживающей тебя на своей поверхности. Когда все, что тебе нужно делать, это просто быть и дышать. Да, одного слова для такой красоты тут казалось как-то явно маловато. Мне нравилось четыре.

Но, пожалуй, моим самым любимым словом было немецкое словечко kuscheln. Аналогов которому, по-моему, в мире просто не существует. Буквально оно означало – обниматься, нежиться, невинно ласкаться, прижиматься, греться о кого-то или что-то. Kuscheln можно было с любимой мягкой игрушкой, с домашними животными, с детьми, с теплым одеялом у камина или без, с любимым человеком или без, всей семьей или поодиночке, сидя или лежа в кровати, на диване, в кресле и даже на полу. При этом это чудесное слово было начисто лишено какого-либо сексуального подтекста. Что могло вызвать замешательство и неоднозначную реакцию у мужского пола, иногда путавшего это чувственное роскошество с любовной прелюдией.

Мне так нравилось это слово, заменить которое в своем родном языке было совершенно нечем. Поэтому несколько лет спустя, когда я уже жила в Германии, я придумала из этого немецкого корня свое собственное русское слово – кушелиться. И если холодным зимним вечером нам с детьми хотелось всем вместе залезть на диван с книжками и чашками горячего чая в руках, укрывшись теплым пледом, это у нас называлось: «давай покушелимся».

Мою вторую мечту все мое лингвистическое студенческое время олицетворял мой любимый предмет и единственно ценная вещь, которой я тогда обладала – маленький голубой глобус на резной деревянной ножке. Он красовался на почетном месте на полочке над моей кроватью в нашей комнате студенческого общежития. Мысленно я уже путешествовала по всей планете, разглядывая ее миниатюрную модель с аккуратно нарисованными на ней синими океанами, оранжевыми горами и зелеными лесами. Я любила ее округлость и многомерность. С ней я просыпалась и с ней засыпала, приветствуя утром и желая приятных снов на ночь.

Мы очень любили нашу пожилую преподавательницу немецкого – строгую, но справедливую фрау Вайс. Иногда мы с подругой приходили к ней в гости на чашечку ароматного травяного чая с медом. Это было настоящим праздником после нашего старого и неуютного студенческого общежития. Здесь же нас всегда ждал красивый стол, с немецкой аккуратностью накрытый идеально-белой скатертью и сервированный лучшим петербургским фарфором.

Фрау Вайс была родом из старинной немецкой семьи, приехавшей в царскую Россию два века назад в поисках лучшей доли. Больше всего на свете она ценила хорошую родословную и грамотное ведение домашнего хозяйства. Ей всегда казалось, что я уделяю немецкому языку недостаточно любви и внимания.

– У тебя на уме один английский, meine Liebe! – сокрушалась она по поводу моей легкомысленности, пододвигая ко мне поближе тарелочку свежеиспеченных «улиток» с корицей.

Я и правда очень любила свой английский. Ни я, ни она не могли бы тогда даже предположить, что сразу после института я выйду замуж и проведу следующие двадцать лет в долине загадочной реки Эльбы. Что я горячо полюблю немецкий и буду с благодарностью вспоминать все ее наставления на пути освоения этого мистического языка.

* * *

С того момента, как я впервые обняла платан, я знала, что я не одна, в какой бы ситуации я не оказалась. Вокруг уже с воем сирен проносились машины скорой помощи, а все новости только и трещали о захватившем всю планету новом вирусе. Но обнимая мой платан, я оставалась абсолютно спокойна и знала, что под ее защитой мне ничто не грозит. Судя по неохватному объему ее талии, ей было не менее сотни лет. Она выстояла не одну придуманную людьми катастрофу, справится и с этой.

Я видела, что количество людей, охваченных страхом, росло с каждым днем, а медиа продолжали успешно нагнетать панику. Но к тому моменту я уже испробовала платановый чай и доверяла ему безоговорочно. Не в состоянии оторваться от его пахучего молодого листочка, однажды я принесла его домой и заварила кипятком.

Какое же это было блаженство! Более вкусного чая я в своей жизни не пробовала.

С тех пор это был мой любимый чай. Он сделал меня неуязвимой.

Достаточно было пожевать маленький кусочек его горького на вкус листка, как он тут же активизировал миндалины в основании горла. Я назвала их «бдительными стражами на защите от инородного вторжения». Через точки миндалин и симметричные им точки на ключицах можно было нарисовать словно защитную сетку на горле, своеобразные доспехи, которые как бы говорили: «Сюда враг не пройдет!»

Точно такая же сетка провелась через точки над краем бровей и через их отражение внизу на скулах, пересекаясь ровно на переносице – при этом активно вычищая все, что там накопилось, заставив меня долго чихать. Мне показалось, что аромат платана забрался в темный давно не чищеный чулан и наводит там порядок.

Но лучше всего от этого запаха почувствовали себя мои легкие. Они вдруг показались мне перевернутым вниз деревом с роскошной кроной многочисленных ответвлений и одновременно легкими и сияющими крыльями бабочки. Платан наполнял их своим теплом и ароматом, заставляя спонтанно выкашливать все чужеродное, что вообще осмелилось туда проникнуть. Таким образом, нос, горло и легкие очищались одновременно.

Весь рисунок был настолько симметричный и гармоничный, что я не удержалась и впервые догадалась задать дереву вопрос:

– Зачем?

И удивилась его быстрому ответу:

– Для легкости!

А я-то по наивности ожидала получить чисто медицинский ответ, мол, я спасу вас от такой-то напасти. А тут все так просто и ясно!

От запаха платана мои легкие становились легкими!

«Ну да, конечно, ведь болезней нет», – вспомнила я слова знаменитого русского профессора Ивана Павловича Неумывакина: «То, что мы называем болезнью – это всего лишь материальное проявление дисгармонии в Душе и в теле».

Вернувшись домой и отправив запрос в мировую паутину, я узнала, что платановое дерево – это долгожитель, достигающий более двухтысячелетнего возраста, ничем не болея! Одно из самых устойчивых растений к загрязнению окружающей среды и один из мощнейших целителей древности, использовавшийся в народной медицине востока на протяжении тысячелетий от многих недугов, в том числе от вирусов гриппа и при заболевании дыхательных путей.

А ведь в самом центре города растет целая платановая аллея.

«Как чудесно, – думала я. – Этих платановых листьев хватило бы, чтобы напоить ароматнейшим чаем весь город!»

Ах, если бы люди только вспомнили…

Глава 8. Загадочная геометрия

За это лето я прослушала уже больше восьмидесяти своих новых зеленых друзей, и мой блокнот был переполнен записями с диковинными рисунками, озадачивающими меня покруче линий Наска. Только в Перу они были выгравированы на земле, а у меня прямо на человеческом лице. Поэтому пришлось их надежно спрятать в выдвижной ящик моего письменного стола. Пусть пока поживут там. Ну кому такое покажешь?

Лишь младшая дочка, иногда проходя мимо и любопытно заглядывая через мое плечо, недоуменно восклицала: «Ну мама, ты и человечков-то толком рисовать не умеешь!» И усердно показывала мне, как их надо рисовать правильно. У меня же все они выглядели сплошь татуированными инопланетянами с далеких звездных цивилизаций.

Поток информации был настолько большой, что я даже испугалась, смогу ли я осилить и записать хоть его малую часть. Какие-то обрывки этой информации часто встречались мне в изображениях разных культур. Рассматривая рисунки растений в себе, я вспоминала рисунки на лице американских индейцев и новозеландских маори, изображения индуистских божеств и их красную точку между бровей. Значит, эти знания когда-то были известны на Земле? Я интуитивно понимала, что я на верном пути.

Точки, которые прорисовывали во мне своим ароматом растения, всегда были на определенных местах на лице и в теле. Я стала подмечать среди них повторяющиеся узоры, расположенные на удивление симметрично. Воодушевленная своими новыми открытиями, я вооружилась линейкой и карандашом и стала пристально рассматривать себя в зеркало в поисках подтверждения своим догадкам. Измерив пропорции своего лица вдоль и поперек и найдя расположение всех точек, которые искала, я в еще более бодром расположении духа приступила и ко всем членам семьи, измеряя по очереди пропорции лица детей и мужа. Меня интересовало все – длина их носа и бровей, ширина и высота лба и расстояние между глаз. Я тщательно инспектировала рты, затылки и даже уши.

Если моим детям все это показалось очень забавной игрой, то муж не на шутку испугался. Ведь он был знатоком истории. В его кабинете стройными рядами выстроились мемуары и воспоминания всех когда-либо существовавших и мало-мальски прославившихся капитанов и генералов. Русских, немцев и англичан, творивших свои великие деяния во времена первой и второй мировых войн, а также роковой для России русско-японской. О войнах он знал все.

Я не знала, зачем ему это было нужно и какие раны он пытался этим залечить, ведь он никогда не служил в армии. Это был самый мирный и порядочный человек, которого я когда-либо встречала в своей жизни. Упорство, с которым он изучал военные рассказы очевидцев тех темных дней, заставляло морщиться его красивый высокий лоб, а тень легкой грусти едва заметной печатью покрывала черты его правильного лица. Напряженно склонившись над очередным потрепанным временем фолиантом, он словно бы искал что-то очень важное, что давно потерял и старался вспомнить.

Глядя на этого красивого благородного мужчину с уже тронутыми сединой висками, мне казалось, что он искал не только для себя. Он искал сквозь годы и поколения. Он искал ответы на вопросы тысячелетней давности. Он искал их для многих поколений таких же мирных и добрых, благородных и отзывчивых мужчин, которые когда-то добровольно отдали себя в распоряжение многорукому чудищу под названием Война. И много жизней спустя, он все еще искал ответы на все те же вопросы и спрашивал себя все снова и снова: «Зачем?»

С ужасом глядя на линейку и карандаш в моих руках, он скептически произнес:

– Чем ты тут занимаешься? В последний раз пропорциями человеческого тела очень интересовались фашисты.

Я побледнела. Тогда я узнала о том, что еще до начала второй мировой войны гитлеровцы и правда создали научное сообщество «Немецкое наследие предков» или Ahnenerbe. Под предлогом научной деятельности Ведомство А, как его еще называли, вывозило сакральные предметы древних культов из завоеванных территорий и проводило опыты над людьми в концентрационных лагерях. Его главари сильно интересовались оккультными темами и искали свои арийские корни в организованных ими экспедициях в Боливию и в Тибет.

Я уже знала, что нацисты инструментализировали древние священные символы. Так они присвоили себе свастику. Этот священный символ солнца был знаком всем древнейшим культурам человечества. Его находили не только в Индии, но и на древнегреческих монетах, на тканях инков при раскопках их поселений и даже на каменных истуканах острова Пасхи. А у древних славян, оказывается, было более ста свастических символов! Каждый из них имел свое название и определенную охранную функцию.

Со свастикой можно столкнуться везде, где есть следы буддийской культуры. Она обозначает многосторонность миропорядка, созидание и благополучие. Свасти на санскрите означает пожелание добра и удачи. Первое, что я должна была выучить, прилетев на остров Бали, это традиционное приветствие балийцев Om Swastiastu! Мой водитель Кетут записал его для меня на бумажке, напутствуя и расплываясь в широкой улыбке:

– По тому, как тебя будут приветствовать люди, ты всегда сможешь узнать, кто настоящий балиец, а кто нет.

С тех пор эта маленькая, аккуратно свернутая во много раз записка всегда со мной.

То, что нацисты измеряли пропорции человека в поисках новых инструментов манипуляции и власти над людьми, стало для меня неприятной новостью. Это расстроило и озадачило меня одновременно. Очевидно, их ученые когда-то сталкивались с какими-то упоминаниями об остатках этих знаний в древних текстах и решили поставить их на службу своей идеологии. Это было для меня еще одним, хоть и косвенным, но подтверждением того, что я на верном пути. Я была уверена в том, что эти знания действительно существовали и несли огромную ценность для людей. Все дело лишь в том, с какой целью люди ищут и применяют знания.

Я постаралась рассказать мужу все, что я увидела и узнала за последнее время.

– Глупости. Что вы там курили на своем Бали? – как отрезал он, углубившись с бокалом шотландского виски в очередной военный альманах.

Мой энтузиазм резко поубавился. «Если даже он мне не верит, кому же я смогу все это рассказать? Поверит ли мне хоть кто-нибудь? И насколько я сама доверяю своему источнику информации?»

Я понимала, что доверяю своим зеленым друзьям безоговорочно. Я видела в их посланиях столько любви и красоты, столько гармонии и мудрых ответов на интересующие меня вопросы. Они заставляли меня задуматься о верности всего того, что я знала до сих пор.

Да, я просто не имею права остановиться.

Я смогу расшифровать их послания, несмотря ни на что.

Глава 9. Зеленый язык [23, 66, 67, 72, 73, 74, 79]

Когда я зарисовала достаточно большое количество растений, у меня сложился рисунок, который выглядел примерно вот так.

Точки выстроились на лице стройными рядами, идеально отразившись и на задней поверхности головы. На лбу они начинались у основания бровей и стройными рядами поднимались к темени. Такие же точки начинались у основания носа и спускались вниз по шее к ключицам. Растения нажимали их, словно музыкант на клавиши. Они словно наигрывали на моем теле мелодии как на музыкальном инструменте. И у каждого растения она была разная.

Здесь были уже полюбившиеся мне линии, которые казались мне настолько естественными. От простого прикосновения к ним во всем теле появлялось ощущение гармонии и радости.

Вот точка прямо посередине переносицы, которая симметрично отражена у нас на затылке. Через нее можно мысленно провести ровную линию, которая проходит ровно через середину глазных яблок и дальше в висок по тому, что я назвала «основание височного треугольника». Оказывается, он существует!

Височный треугольник находится ровно между этой линией и линией выше, которая проходит по точкам над бровями. Именно через этот треугольник выходит головная боль, когда соответствующие растения-целители нажимают на нужные клавиши. Зная эти точки и эти растения, мы могли бы навсегда забыть, что такое мигрень!

Височный треугольник красиво отражался вниз к следующей важной линии, которая проходила через скулы к ушам, ровно к отверстию слухового канала. А знаменитый восточный третий глаз находился по моим представлениям в точке посередине второй линии над бровями. В том месте на лбу, на котором многие растения прорисовывали и показывали мне фигуру ромба.

Настолько же важной для самочувствия точкой как третий глаз на лбу была точка сзади головы в месте соединения черепа с позвоночником. На медицинском языке соединительный позвонок, который находится в этом месте, называется Атлант. Очень подходящее имя. Ведь он несет на себе целый мир.

Тогда мне впервые показалось, что эти точки – это… буквы.

«А что, если это язык? Самый настоящий?!»

От этой мысли мне захотелось вскочить и лихо станцевать джигу. Ну да, конечно! Как же я раньше до этого не догадалась! То, что я вижу, очень похоже на язык. А почему бы и нет? Все, что мне нужно было сейчас сделать, это достать из закоулков своей памяти остатки лекций по языкознанию из далекого студенчества и сдуть с них пыль.

Что такое язык? Язык – это знаковая система. Знаковая система. Система знаков.

Когда же люди научились пользоваться знаками? Ведь поначалу речь наших предков, так же как и у животных, была невербальная, это был, прежде всего, язык мимики и жестов, язык движений и всего тела. И лишь позже из него возник язык устный, состоящий из звуков, мелодий и интонаций. А еще позже люди научились выражать их определенными знаками или символами, которые мы сегодня называем буквами или словами. Так возник язык письменный.

Хоть сегодня мы и пользуемся своими естественными устным и письменным языками, наравне с ними мы также продолжаем интуитивно общаться и с помощью своих старых верных друзей – невербальных средств коммуникации – через жесты, мимику и положение тела. И даже через свободное проявление волшебных способностей нашего тела, таких как музыка, танец и искусство. То есть мы общаемся не только с помощью своего языка во рту, но и с помощью языка всего тела. Это наш естественный способ общения, данный нам от природы и о котором мы даже не задумываемся!

Но и на этом человек не остановился в своем развитии. Он решил еще более разнообразить свой репертуар средств коммуникации, придумав языки искусственные. Эти символические языки полностью основаны на письменных знаковых системах – как языки математики и компьютерного программирования. Они не служат нам для общения, они созданы как инструмент выражения логичного мышления.

Пожалуй, главное отличие языка естественного от искусственного состоит в том, что вся концепция естественного языка основана на чувственных ощущениях тела. На сенсорном восприятии человеком того, что он видит, слышит, обоняет и чувствует. Язык же искусственный отлично существует абстрагировано от тела человека и его ощущений. Он создан по простым логичным правилам, поэтому относительно легко можно построить вычислительную машину, которая будет правильно на нем говорить. Язык же естественный неотделим от человеческого тела.

Поэтому первый вывод, который я позволила себе сделать, это то, что язык растений – это язык естественный! В процессе коммуникации он задействовал все наше тело. Оно просто было создано для общения с природой! Это было нашим правом по рождению.

А как же быть с системой знаков? А что, если система знаков или сигналов, которыми пользуются растения, это запахи?

Да, на первый взгляд трудно укладывается в голове, потому что мы привыкли общаться совсем по-другому, с помощью определенных физических органов. Мы издаем звуки ртом и воспринимаем их ушами. Для того чтобы произвести мало-мальски приличный звук, нам нужен целый набор исправно функционирующих органов – легкие, шея, горло, голосовые связки, язык и две челюсти, желательно полные зубов.

Растения же говорили со мной запахами. Как бы ни странно это прозвучало, но именно медленное медитативное вдыхание аромата цветка или листочка растения вызывало во мне все эти удивительные спецэффекты. Выходит, для того, чтобы услышать растения, нам нужны всего лишь нос и мозги! Нос, чтобы вдыхать аромат, и мозги, чтобы его интерпретировать.

У меня складывалось ощущение, что запахи, словно уникальная авторская подпись растений, улавливаясь носом, напрямую попадали мне в голову и прочитывались там мозгом. Эти химические сочетания вызывали определенные реакции в теле, а затем и определенные состояния и даже новые направления мыслей, как будто бы растения умели направить ход моей мысли в новые, часто совсем неизведанные для меня русла. Как, наверное, сказали бы современные нейробиологи – так образовывались новые нейронные связи.

Растения испускали свой уникальный для каждого из них аромат буквально всем своим телом. Он струился из цветов, из стеблей и листьев, и даже из семян. Запах их разных частей всегда был примерно одинаковый и прорисовывал единый рисунок. А что такое запах? Ведь это сочетание химических молекул. И у каждого растения этот химический коктейль уникальный, свой собственный.

Тут я выудила несколько популярных книжек по биологии для чайников, которые стройными рядами выстроились на полу в моей гостиной. Я набирала их одну за другой в любимой библиотеке, даже не успевая расставить на книжные полки. Среди них были такие экзотические названия как «Интеллект растений», «Что знают растения?», «Революция растений», «Удивительные путешествия растений» и даже «Тайная жизнь деревьев». Моими любимыми авторами стали итальянский профессор Стефано Манкузо и немецкий лесничий Петер Воллебен. Они умели увлекательно и доступно приоткрыть новичкам тайны зеленого царства без ущерба для их психики. Вот они, подтверждения всем моим догадкам.

Эти авторы черным по белому писали, что, несмотря на отсутствие привычных нам физических органов коммуникации – ушей, рта и мозга, растения общаются! Причем не только между собой, но и с окружающим их миром! И каким же способом? С помощью химических сигналов!

Растения производят и выпускают в воздух и в воду бесчисленное количество таких химических гонцов, передающих информацию. Таким образом они информируют друг друга о грозящем им нападении вредоносных насекомых, чтобы их ближайшие родственники и добрые соседи успели вовремя включить свою собственную химзащиту. Они даже призывают на помощь своих союзников из совсем других природных царств на борьбу с вредителями. Так поступает, например, сорт перуанской фасоли, призывая на помощь клещей-мясоедов, которые поедают прожорливых клещей-вегетарианцев, грозящих сожрать саму фасоль.

Такой же способностью обладал и изначальный природный сорт кукурузы до тех пор, пока человек не додумался его селекционировать и манипулировать им генетически, чтобы добиться урожая более крупных плодов. С помощью зашифрованного химического послания кукуруза призывала на помощь маленьких червячков, которые любили полакомиться личинками кукурузного жука, которые иначе уничтожили бы ее молодые ростки. В процессе генетических манипуляций клонированная кукуруза потеряла свою способность к естественной защите. Результатом стали миллиардные убытки от беспрепятственных нападений кукурузного жука. Чтобы их минимизировать, современная агропромышленность применяет все более ядовитые гербициды и манипулирует кукурузой еще больше, вживляя в нее гены других, более устойчивых растений. На нашем языке это называется технологический прогресс.

Своеобразный «химический диалог» ведут корни деревьев с грибами, желающими поселиться на их территории. Обмениваясь химическими сигналами друг с другом, деревья таким образом быстро выясняют, с какими намерениями пришел незваный гость. Если с дружественными, и гриб готов обменивать производимый им ценный фосфор, так необходимый для здорового роста дерева, на сахар, производимый корнями деревьев, то с ним заключается мирный договор с выдачей вида на жительство. В этом случае деревья налаживают с грибами взаимовыгодный товарообмен и удобное симбиоз-проживание под одной крышей. Если же гриб оказывается злостным захватчиком, явившимся лишь для того, чтобы разрушить корневую систему хозяина, давшего ему убежище, то ему объявляется ультиматум с перспективой на депортацию.