Особенности национальной реинкарнации

Илья Горячих

Особенности национальной реинкарнации

Посвящается памяти боевого товарища

Назарова Алексея Александровича

Часть первая. Вознесение

Ранним утром 24 сентября 2042 года два джентльмена с определенным местом жительства возвращались домой с добычей. Место жительства джентльменов было более чем определенно – это открытый участок теплотрассы в районе города Москвы под названием Бирюлево. Это и был их, что называется, дом родной. И не только их. Благодаря неустанной и круглосуточной заботе чуткой родины, социальная поддержка населения достигла невиданных высот. А началось это еще в 2000-х, правда, началось робко и как бы нехотя. Сначала разрешили народу собирать валежник, народ вздохнул с облегчением – сейчас заживем! Дальше больше – заботливая родина в лице Главного по заботе о населении разрешила выращивать на приусадебных участках кур и кроликов… Ну а по прошествии четырех десятков лет такие указы, как «О разрешении населению использовать открытые участки теплотрасс для мест проживания» или «О разрешении населению использовать в пищу мелких городских грызунов и птиц», воспринимались этим самым населением уже вполне обыденно.

Звали этих джентльменов тоже вполне обыденно для наступившей эпохи процветания – Беляш и Тузик. Вернее, звали их в былые времена несколько по-другому, но прошедшие реформы, подошедшие к концу природные ресурсы необъятной некогда родины, а также личное участие Главного по заботе полностью искоренило потребности в произнесении длинных и никому не нужных имен. Простота содержания легко и ненавязчиво вылилась в простоту формы. Действительно, кому какое дело, что в далеком теперь уже прошлом, два специалиста трудились в крупном холдинге, занимали не самые кислые посты и даже в кошмарном сне не могли себе представить, что обретут место жительства в виде теплотрассы и погоняла Тузик и Беляш.

Так вот, возвращались наши джентльмены с добычей, а именно со свежеполученной от ПФР пенсией к себе в жилище. Тут, возможно, у пытливого читателя возникнет вопрос, зачем же, получив пенсию, спешить домой – не прекрасней ли зайти со свежей, только что полученной пенсией в магазин, купить еды, выпивки и вообще всего, чего пожелает душа, в рамках, конечно, остатка от потраченных на еду денег. Но тут должен сообщить читателю, что в то время дело с получением и расходованием пенсий населением по прямому назначению – то есть на еду, обстояло совершенно по-новаторски. Очередная гениальная реформа Главного заключалась в том, чтобы уйти от выплаты пенсий в деньгах и прийти к выплате пенсий продуктами питания. Как в свое время так называемые молодые реформаторы предлагали монетизацию льгот, так совершенно естественно Главный волевым решением провел демонетизацию льгот населения и перевел выплату всех социальных льгот, дотаций, пенсий, а также материнского капитала в натуральную величину, а именно – в продукты. А поскольку закрома родины во время столь новаторских реформ заметно поистощились, и выдавать продукты гражданам в виде продуктовых наборов прошлых времен возможности уже не стало, было принято оригинальное решение выдавать эти самые продукты с мусорных баков крупных и не очень супермаркетов, естественно, в порядке очереди, под расписку и строго не более пяти килограммов в одни руки, проще говоря, с помойки. Дело возглавил ПФР. Но поскольку никаких денег в этом, да и в любом другом фонде давно уже не осталось, фонд вместо Пенсионного был особым указом Главного переименован в Помоечный и сразу же приступил к выполнению своих обязанностей. Выглядело это так. Рано утром к задним дворам магазинов, участвовавших в программе, подъезжал большой черный автомобиль ПФР (аббревиатура осталась прежней, но смысл заиграл новыми красками), из которого вальяжно выходил чиновник фонда и нехотя открывал багажник. Далее открывались двери магазина, и мятые грузчики вывозили пенсионный актив. Чиновник лениво и брезгливо осматривал поддоны, выбирал наиболее подходящее, по его мнению, и перекидывал в багажник авто. Закончив процедуру, которая по-научному называлась «отчисления граждан в ПФР», а по-народному «грабеж», чиновник так же нехотя и лениво закрывал багажник и командовал грузчикам: «Выноси!». Грузчики выносили из магазина огромные – где они их только нашли – весы с трясущейся стрелкой и ржавыми гирями, и таинство начиналось. К моменту выноса весов, как правило, к задворкам магазина уже тулилась огромная очередь. Пенсионеры, инвалиды, беременные, старухи, сироты и прочие категории граждан, имеющие право на «пенсию и пособие», стояли плотным рядом, ругались, плевались и поминутно вспоминали Главного и его родственников по материнской линии.

Но у Беляша с Тузиком эти хлопоты были уже давно позади. А впереди был чудный завтрак, обсуждение последних политических и экономических событий, как в их собственной жизни, так и в целом – стране и мире, и, конечно же, заслуженный отдых: получение пенсии штука – утомляющая, требующая хорошей физической подготовки и навыков ведения ближнего боя.

Расположились, как обычно, перед теплотрассой на специально отведенной площадке. За этим строго следили местные пожарники и очень радовались новичкам, то есть тем, кто только был выселен банком из ипотечной квартиры за долги и попал под программу «Босой семье – доступное жилье». Новички обычно громко возмущались теми двумя погонными метрами теплотрассы на человека, которые заботливое государство предоставило взамен отобранных квартир, и часто нарушали правила, в том числе и пожарной безопасности, – начинали жечь костры, готовить еду, а также курить в тех местах, где им приспичило. Радостные пожарники сидели в засаде и выслеживали зорким глазом новичков – штрафы за это дело были немалые. Впрочем, как и за все остальное. Беляш с Тузиком новичками не были, однако попасть под раздачу пожарных им в этот день было все-таки суждено…

Тузик начал ревизию свежеполученной «пенсии», а Беляш возился с костром. Специально отведенное место для приготовления еды представляло из себя яму глубиной около полуметра и метр в диаметре. По бокам друг напротив друга по краям ямы были воткнуты две рогатины и на них кинут сверху толстый прут арматуры – держатель для котелка. Вся эта конструкция располагалась «не ближе, чем в двух метрах» от жилища граждан, то есть в трех шагах от спальных мест теплотрассы. Рядом с ямой, в полном соответствии с правилами пожарной безопасности, стояло большое металлическое ведро с какой-то мутной жижей. Беляш снял с рогатин арматуру, отложил в сторону – скоро ж понадобится, отодвинул подальше ведро и приступил к розжигу. Дрова были поблизости – их жилище располагалось в бывшей промзоне на улице Подольских Курсантов – деревьев вокруг было полно.

Тем временем Тузик разложил провиант. В этот раз им досталось восемь батонов хлеба, несколько упаковок сухой вермишели в прозрачных, видимо, выцветших от старости пакетах, несколько банок консервов неизвестного содержания и производителя – все надписи на банках были сильно затерты, а также десять бутылок водки и одна, неизвестно каким чудом упущенная из виду и работниками магазина и господином из ПФР, бутылка некогда безумно дорогого коньяка Хеннеси ХО. Тузик и Беляш воззрились на Хеннеси. Подобной роскоши они не видели со времен работы в Холдинге и смотрели на бутылку, как бандерлоги на Каа. Первым очнулся Беляш.

– Так, значит, предлагаю, начнем с водяры, а этим, – ткнул пальцем в коньяк, – будем полировать… смаковать будем, когда насытимся.

– Дурак ты, Беляш, – ответил Тузик. – Кто ж такие вещи после водяры пьет? Ты зенки зальешь, потом ни запаха, ни вкуса этой росы божественной не почувствуешь, а утром даже и не вспомнишь, что пил.

Мдя, вздохнули друзья, дилемма. Как ни крути, никак им Хеннеси не заходит. Если с него начать – какая ж водяра потом полезет, а если им заканчивать, то он уже и сам от водки ни вкусом, ни запахом отличаться не будет… В общем, щекотливая ситуация.

– Давай так, Беляш, разводи костер, пару банок консервов разогреем, бутылочку водяры таки хряпнем и решим, чего с коньяком делать, лады?

Костер горел высотой сантиметров двадцать. Над ним на «шампуре» из арматуры висели подвязанные на проволоке две банки консервов – разогревались. На саму арматуру Беляш нанизал хлеб. Абрис завтрака начал потихоньку вырисовываться.

– Ну, вздрогнули, – сказал Тузик и опрокинул в себя первые полбутылки разом.

– И вам не хворать, – ответил Беляш и присоединился к товарищу.

Сентябрьское утреннее солнце набирало обороты, поднимаясь все выше и выше и нагревая прохладный уже ночами воздух. Друзья поели и приступили к обсуждению плана.

– Ну, чего с коньяком-то делаем? – не унимался Беляш. – Давай жахнем, уж очень охота!

– Тебе чего, водки мало? – ответил Тузик. – Только ж пенсию получили.

– Так это ж на ме-е-есяц. – Беляш грустно вздохнул… – А так хочется праздника для души!

– Ну вот, – ответил Тузик, – на свой вопрос ты и ответил. Давай на праздник какой его оставим, ну или в гости кто зайдет! Это ж такая вещь… До нее тянуться надо, дорасти!..

– Тянуться надо?.. – Беляш хитро сощурился. – А ты знаешь, Серега, почему ты в Холдинге всю жизнь замом работал? Почему тебя выше никто не двигал?

– Почему?

– Да потому что деревянный ты по пояс, причем неизвестно, с какой стороны, и мыслишь узко. Кто ж к таким вещам тянуться-то должен, совсем чердак потек? Тянутся-то люди нормальные к знаниям с умениями, добро творить тоже тянутся – до этого-то точно дорасти надо, не каждый способен, к семье люди тянутся, ну к бабам на крайняк. А ты из обычного, хоть и дорогого пойла культ делаешь. Очнись, Тузик, и так со всех сторон нас оскотинили, только одно осталось – самим скотами не быть, а ты туда же – тянуться надо, мол, к бухлу-то! Нет у нас с тобой праздников никаких, и гостей тоже нету.

– Да? – Тузик почему-то рассердился. – А что делать, если жизнь нас в такие рамки загнала? Я что ль эту пенсию с помойки сам себе придумал, или голубей мне жрать очень охота? Вся страна так живет и ничего, не жалуются на отсутствие праздников!

– Вот и плохо, что не жалуются, – ответил Беляш. – Если б пожаловались вовремя, может, и не жили б сейчас так!

Уговорив во время оживленного спора и завтрака вторую бутылку водки, друзья остались каждый при своем мнении. Беляш задумался, а Тузик все ходил и ходил вокруг костра, бормоча: «Я что ли хочу на помойке жить, мне что ли праздника не хочется… Я что ль виноват, что народу жизни не дают чинуши – руки как снегоуборочная машина, морда как у бегемота…» И, видимо от полученного стресса, не выдержал и закурил…

Бегемотная морда с руками как у снегоуборочной машины, наряженная в форму инспектора по пожарному надзору, вынырнула из ближайших кустов.

– Здраия жлаю, инпетор пжарной храны майор Майоров! Ваши документы! Составляем акт нарушения!

Следом за Майоровым из кустов вылез какой-то хлюпик в МЧСовской форме лет двадцать от роду, видимо, стажер.

Беляш с Тузиком, не ожидая такой экспрессии, дружно рассмеялись.

– А вы, товарищ майор, давно там с курсантом в кустах-то сидите. Не холодно было, или вы в обнимку друг с дружкой? – сквозь смех выдавил из себя Беляш.

Курсант покраснел, а майор, не рассчитывая на столь наглое сопротивление, рявкнул:

– Молчать! Ишь, нарушают тут пожарную безопасность, курят рядом с теплотрассой, а это может быть почти стратегический объект, да еще и издеваются над представителем власти! Да за это, да в былые времена, да знаешь, что с вами сделали б?

– Не знаю и знать не хочу, – резко ответил Беляш. – Ты, майор, пожарник, ты себя с ментами не перепутал? Иди оформляй свой акт, и нечего нас тут лечить, мы леченные.

Майоров от такой наглости просто опешил. Он привык, что нарушители почти всегда лебезили перед ним, извинялись, просили отпустить ну или как минимум договориться. А тут какой-то полубомж внаглую средь бела дня насмехается над ним, самим майором Майоровым! Ну он у меня поплатится!

– Так, – сказал Майоров, – где багор?

– Какой багор, милый? – подключился к разговору сам нарушитель, то есть Тузик.

– Огонь разводите рядом с жилищем, должно быть ведро с водой и багор! – Не унимался госслужащий.

– Та-а-ак, значит, багра нет… – Майоров присел на корточки, осматривая местность в поисках бычков. – А курят тут регулярно?

Не успев получить ответ на свой вопрос, он услышал пронзительный визг курсанта:

– Това-а-арищщщ майо-о-о-ор… гори-и-и-им!

Дело в том, что в поисках вещдоков от былых правонарушений – а уж они-то были – майор присел на корточки рядом с костром спиной к нему, в результате чего длинные полы его плаща спустились в огонь, уже едва тлеющий, но еще вполне жаркий… и потихоньку занялись… Удивленный майор поднялся, не видя, каким бодрым огоньком занялся плащ у него за спиной, и вопросил курсанта:

– Ты чего орешь, идиот?

– Та-та-та-тава-а-арищ майор… – только и мог выговорить курсант.

– У тебя плащ загорелся, мудило, – выпалил Беляш, – на землю, срочно!

Беляш кинулся за одеялом, накрыть майора – простейший способ сбить пламя.

Но огонь в это время перекинулся уже на фуражку, и Майоров, почувствовав его своим затылком, в ужасе заорал курсанту:

– Воды-ы-ы-ы, живо!

В этот раз курсант не растерялся, быстро подхватил стоявшее у костра ведро и, замахнувшись, резким движением надел это ведро на Майорова. Раздалось шипение, пошел пар. Пламя погасло, майор потух.

Но тут из ведра, под которым была голова несчастного майора, раздался дикий визг…

– Ети вашу мать, уроды, вы за это ответите!!!

Вместе с визгом по округе начал разноситься соответствующий запах…

В ведре, разумеется, была не вода. Беляш и Тузик, как образованные люди, не могли не держать рядом с домом ночную вазу, содержимым которой, как оказалось, добрый курсант и окатил Майорова. Ведро сняли. На потерпевшего больно было смотреть. Некогда деловой, уверенный в себе, целый майор стоял, трясся, обтекая желтыми струями. Мокрые волосы, как это ни странно, торчали во все стороны, взгляд у него был жалкий и потерянный. Штрафовать ему больше никого не хотелось.

– Хомячок обоссанный! – выдал Тузик, виновник, в общем-то, происшествия…

Курсант отодвинулся от Майорова подальше. С майором, на фоне отстранения «друга» в виде курсанта, а также на фоне полученного им физического и морального унижения, начали происходить удивительные метаморфозы. Бормотание его вместо слов «ответите еб нах», «накажу банаврот» и т. д., начало включать в себя человеческую речь и, в конце концов, закончилось фразой: «Помогите, мужики, водички принесите, пожалуйста, а то как я в таком виде в машину-то сяду».

– Во-о-от, – сказал Тузик, – можешь же, когда хочешь, по-человечески разговаривать!

– Да не могут они, – грустно констатировал Беляш. – Все эти держиморды околоточные, бесконечные проверяющие, менты, пожарники, главные по мусору, распределители благ, госслужащие с медной мордой не могут. Только вот так, когда ведро с говном на башку им напялишь, только так в людей и превращаются и никак иначе, без вариантов!

– Лан, Беляш, харэ разглагольствовать, – ответил Тузик, – гаси костер, пока еще кто-нибудь не загорелся, а я за водой метнусь. А ты, – обратился он к курсанту, – хватай своего Феникса, и валите в машину, только на сиденье тряпок каких-нибудь накидай, если не хочешь химчистку делать. Воды-то я вам тоже не из артезианской скважины принесу – лужа тут рядом большая…

Тузик схватил ведро и скрылся с ним в ближайших кустах, обогнув которые и пройдя еще метров сто пятьдесят – двести, можно было выйти к огромной луже – естественному водоему, который жители теплотрассы использовали как источник технической воды – помыть ноги или постирать шмотки. По-научному, то есть говоря государственным языком, наличие этой лужи вблизи теплотрассы называлось «доступное водоснабжение».

Майор вместе с курсантом ушли в другую сторону – к дороге – к улице Подольских Курсантов. Машина, на которой они приехали, находилась, очевидно, именно там.

Оставшись один, Беляш начал обдумывать произошедшее. Их спор с Тузиком, вмешательство пожарных и вообще превратности судьбы, швыряющие людей, особенно в нашей стране, как котят. Почему люди в стране в свиней превращаются? Ведь что мешало этому майору подойти и сказать: «Ребята, не курите здесь, сами погорите, да соседей, таких же бедолаг, пожжоте!» Так ведь нет. Начал власть показывать, права качать, я, мол, тут хозяин, а вы так, шавки безродные. Да и мы тоже хороши… Человеку на башку ведро с говном надели, а мы ржать в два голоса – ну не свиньи, а? Могли бы предупредить (хотя это вряд ли, курсант шустрый, сука, попался, мы даже ойкнуть не успели), ну или хотя бы не ржать, а самим помощь предложить… Не-е-ет!!! Вот и живем в стране – что сверху свиньи, что снизу. И откуда это повелось? Кто это первый начал? Почему человек, когда добирается хоть до самой низшей, но первой ступени власти, превращается в свинью, кто ему такое право дает, и почему ему окружающие позволяют? И наоборот, ну находится человек внизу, без средств к существованию, но все равно – не повод же, чтобы оскотиниваться-то! По телевизору вон говорят, что у нас, мол, страна возможностей. Хорошо, мол, у нас говорят, кабы не смертность, превышающая в три раза рождаемость, полное отсутствие медицины как таковой, отсутствие образования, туризма, накоплений на черный день и вообще каких бы то ни было положительных перспектив, так вообще бы улыбка с лиц граждан не слезала. Может прав Тузик со своим «А я-то что могу сделать?», «На помойке жить не желаю, но сделать с этим ничего не могу, вот и живу». А действительно, что они могут сделать – Тузик и Беляш? Были и гораздо покруче них люди, пытались что-то изменить, привнести добро и справедливость. Но где они сейчас? Никто не знает. А те, кто знает – помалкивают. То ли у нас земля такая – не принимает добро со справедливостью… Ну вот бывает же почва, в которую, например, нельзя картошку сажать… Не годятся же для посадки картошки тяжелые глинистые почвы и те, где накапливается вода. Подходят легкие, рыхлые составы! А может быть климат у нас для добра и справедливости неблагоприятный… Никто ж не додумался, например, ту же картошку в Арктике выращивать?

Вот и выходит, что никто в происходящем не виноват – просто страна-парадокс – все что угодно можно списать на почву и погодные условия. Дороги плохие? Ну что ж вы хотите, граждане – по-о-очва… Надо пенсионный возраст поднять? Ну так…кли-и-имат же! А с другой стороны, а как же тогда Финляндия, как Швеция с Норвегией? Там-то тоже климат – не Канары явно. Почему там-то люди себя так не ведут? Нет, не в климате дело… Есть что-то такое у нас в стране, что людей в свиней превращает…

«А сейчас в нашем эфире телеведущий Рудольф Полиграфович Вечерний со своей авторской программой „К кормушке!“» – Беляш вздрогнул. Это из открытых окон находившейся неподалеку панельки раздались звуки начинающейся телепередачи. «Тьфу ты, ерш твою медь,» – Беляш смачно плюнул от испуга резким звуком и одновременно от своего отношения к автору, ведущему и участникам данной программы. Подобные шоу он давно не смотрел ввиду отсутствия в его «апартаментах» на теплотрассе не то что телевизора, а и вообще электричества. Но даже если бы было и то и другое, Беляшу подобные «концерты» давно осточертели, и верить им мог только тот, кто ни разу не стоял в очереди за пособием в ПФР.

«Мдя, безнадега… Никакого просвета… Хотя, стоп! У меня ж Хеннеси есть!» – Мысли Беляша оживились…

Надо накатить, да причем срочно и немедленно! Правда немного неудобно – Тузик до сих пор не вернулся, а начать столь важное и ответственное дело без товарища – это ли не свинство, о котором Беляш только что так много думал? Хотя-я-я… «Тузик же сам хотел на праздник выпить, вот я ему его половину на праздник-то и оставлю, а свою сейчас жахну – у меня праздник сегодня!» Удовлетворенный таким раскладом, Беляш взял в руки коньяк. Бутылка, украшенная виноградными листьями и гроздьями, вылитыми на стекле, призывно сверкала на ярком сентябрьском солнце.

«Да-а-а, давненько я таких вещей не пробовал, – подумал Беляш – уже и вкус забыл. Ну ладно, как говориться с почином!» Открутив металлическую пробку с горлышка бутылки, Беляш резко выдохнув, запрокинул голову, вливая в себя содержимое.

– Ой… – только и смог выговорить Беляш, вытирая губы. – Дрянь-то какая!

Отпил он ровно половину. Вторую, как он сам с собой и договорился, оставил Тузику. Организм напиток не принимал. Горло жгло, начал срабатывать рвотный рефлекс…

«Вот оно что, – подумал Беляш, – отвык уже организм от нормальных напитков-то… Да и закусить бы не мешало…»

Он пододвинулся к костру, снял с «шампура» кусок хлеба, зажаренного на завтрак, и начал неторопливо есть.

Хлеб не шел. И Тузик не шел.

– Блин, куда ж он запропастился-то? – Беляш забеспокоился. – Тузик! Ту-у-узик! – Крик прозвучал как-то неуверенно. Голова кружилась, тело было ватное, Беляша тошнило. Прошло уже минут двадцать с момента принятия им «праздничной» дозы, а Тузик не появлялся.

«Пойду сам поищу», – подумал Беляш, встал, поставил Хеннеси на землю и сделал два шага по направлению к месту предполагаемого нахождения Тузика. Третий шаг Беляш сделать не успел. В глазах потемнело, ноги подкосились, и, уже не понимая этого, он плашмя, лицом вниз, рухнул на землю. С губ его до земли потекла длинная и мутная слюна.

– Беляш, ты чего, прикалываешься? – Тузик, вышедший из кустов, увидел друга, лежащего на земле. – Позагорать решил? – Ответа не было. – Эй, Беляш, хватит прикалываться, поднимайся, я Майорова отмыл. Три раза бегать пришлось, уж больно он хорошо пропитался. И вот, гляди, еще нам водички свежей принес, хоть носки постираем, не отходя от кассы… – Тишина вместо ответа начала Тузика настораживать. – Беляш? Коля, у тебя все нормально? – Тузик понял, что нормально не все. Перевернув друга, он бил его ладонями по щекам. – Беляш, очнись, Беля-я-яш! – Друг не отвечал, глаза его были закрыты.

– Ты чего орешь, Тузик? – Сосед по теплотрассе с погонялом Тихий стоял над Тузиком с осилком в одной руке и длинным кухонным ножом в другой, совершая характерные движения – вжжжик – затачивая попеременно то одну, то другую стороны лезвия. – Может, помочь чего?

Тихого только недавно отпустили менты. Его приняли прямо на собственном дне рождения после того, как он, угостив от души гостей напитками из пенсионного набора, слушал на всю громкость три часа подряд Сектор Газа. Этого естественно не выдержали соседи из рядом стоящей панельки и вызвали ментов. Менты, как и пожарники, оставили машину на дороге и колонной из трех человек двинулись к месту празднества – музыка орала нестерпимо. Тихий захотел продолжения банкета и, прячась от ментов, обогнул их колонну и вышел прямо к ментовскому бобику. «Мдя, эх бы прокатиться с ветерком, – подумал Тихий, – когда ж еще смогу-то так вот, по шоссе, да на автомобиле…» (Своих машин, надо заметить, с наступлением светлого будущего у граждан не стало). Машина была не заперта. Тихий уселся на водительское сиденье и начал крутить рулем. «Кайф… Какие сиденья прикольные… Неужели ж наши наконец-то хоть бобики научились делать по-человечески… А магнитола какая! А руль! А ключи!.. Стоп, это ж ключи от машины». Действительно, в замке зажигания торчали ключи – от зажигания в самом замке и большая связка на пристегнутом к нему кольце. «Ну, ща погоняем!» – подумал Тихий.

К моменту обнаружения Тихим ключей, отряд ментов уже шел обратно к машине, повязав всех участников празднества, кроме, разумеется, юбиляра.

Когда до машины оставалось метров пятьдесят, первый из отряда, очевидно водитель, поднял глаза на машину и остановился. Остановился и отряд. Все увидели Тихого за штурвалом.

– Э-э-э, – заорал водила, – вылезай, козел! Вылезай немедленно, а то хуже будет!

Тихий завел бобик.

– Не волнуйтесь пацаны! – крикнул он в окно. – Я только кружок по району дам и вернусь. Очень прокатиться охота! Гадом буду, вернусь, у меня же днюха сегодня!

Сперва заорала магнитола. Причем заорала она как ни странно не «Наша служба и опасна и трудна», а что-то уже совсем блатное, что-то типа «Вагон столыпинский, окно с решеточкой, конвой из Вологды…» Потом включились проблесковые маячки, ну а уж после этого шаловливые руки Тихого дотянулись до сирены.

Ментовской бобик, разнося на всю округу блатные аккорды, завывая сиреной и мигая проблесковыми огнями, с визгом унес Тихого прочь. Наступила МХАТовская пауза.

– Ты нахера ключи в машине оставил? – старший наряда орал на водилу.

– Да откуда я знал, что какой-то мудак додумается бобик угнать? – оправдывался тот.

Менты посовещались. Рация была в машине.

– Значит так. – Старший обратился к участникам празднества. – Сейчас бегаете по округе, ищите телефон. Кто первый найдет и сообщит дежурному, что бобик угнал вооруженный преступник, тяжело ранив при этом троих сотрудников, того отпустим.