Тень аггела

Стоп! А как же тень за спиной?

Никола в который раз за два дня почувствовал растерянность и какое-то смертное томление. Как будто жизнь вот-вот оборвется. Как будто он должен добровольно уйти в лепрозорий, чтоб не губить других опасной болезнью.

Но вино – изысканное и кислое – уже действовало.

– Пошел вон! – неизвестно кому сказал вслух Никола. – Буду жить, как жил!

Глава четвертая

– Значит, так. Вы ужинали в ресторане, где тусовалась какая-то компания – как оказалось, бывшие одноклассники.

– Да.

– Вас заметили, и отвязаться от них не было никакой возможности.

– Да.

– Среди них был человек… назовем его Доктор. Вы точно не знаете, может ли он сейчас, как в детстве, на глаз определять криминальные рожи, даже хорошо закамуфлированные. Но рисковать нельзя.

– Да.

– Нужна наружка?

– Естественно. И задаток.

– Неужели? Это ваши проблемы. Достаточно того, что я буду платить за наблюдение …

– Это НАШИ проблемы.

После недолгого молчания прозвучало:

– Ладно. Пусть будет так. Но сначала – мой заказ.

* * *

Алла Резникова была особой весьма легкомысленной, но об этом знали только она и Лариса. Собственно, именно сестра и сформулировала основной недостаток в характере Аллочки.

Разговор, чуть не закончившийся ссорой, произошел в тот период, когда отношения Аллы и Николы находились в стадии нежных клейких листочков. Любавин и в эту пору романа оставался верен себе.

Чета Королевых пригласила их к себе на дачу – шашлычком побаловаться, между делом прохудившуюся крышу сарая починить. Никола предупредил, что задержится, – у него был послеоперационный больной, но клятвенно обещал появиться в деревне не позже полудня.

Ждали его долго и терпеливо. Королев жарил шашлык уже в сумерках, потом втроем сидели на веранде, и Лариса то и дело предлагала Аллочке позвонить Любавину на мобильный.

– Отстань, – наконец резко сказала Алла. – Мой-то номер у него тоже есть.

– А вдруг что случилось? – не глядя на сестру, предположила Лариса. Алла только плечом дернула. Запив глотком вина очередную порцию сочного мяса, Лариса пошла на приступ.

– Вот что я тебе скажу, дорогая. Конечно же, ничего у него не случилось. Просто все, что не его драгоценная работа, для Любавина не важно. И ты в том числе. Он даже не поймет, какие к нему могут быть претензии, если вдруг ты решишься их высказать. И он всегда будет таким! Лет до сорока промурыжит тебя – ни замужняя, ни свободная, ни детей, ни обязательств. А потом, может быть, еще и бросит!

– Перестань, – поморщилась Аллочка. – Я все о нем знаю.

– Вот то-то и странно! Знаешь и терпишь. Какая ты легкомысленная, кошмар! Тебе же не восемнадцать лет!

– Что ты от меня хочешь? Переделать Любавина нельзя, как и нас с тобой. Разбежаться? Если только он сам так решит.

– И ты будешь все от него терпеть?

– Буду, – улыбнулась Аллочка.

Лариса в растерянности перевела взгляд на Королева. Андрей с отсутствующим видом поедал мясо.

– Королев, ну скажи что-нибудь!

– Не ссорьтесь, девочки! – адвокат протянул Ларисе веточку киндзы. – Пожуй!

– Ты что, издеваешься? Это не шуточки тебе! Ты разве не видишь, как Алка мучается?!

– Не вижу. По-моему, она влюблена и счастлива. Все остальное – мемуары. Никола хороший парень, к нему только приспособиться нужно.

Неизвестно, чем бы закончилось для адвоката это его выступление, но приехал Любавин. Сразу стало шумно, тесно и весело, будто Никола привез с собой еще несколько человек. Извиняться за катастрофическое опоздание он, конечно же, и не подумал, никакой напряженности в атмосфере не почувствовал, поэтому, наверное, она быстренько разрядилась сама собой, и даже Лариса через пару минут забыла свою недавнюю обвинительную речь, и так же искренно, как ругала Николу, теперь любовалась им и смеялась его шуткам.

…Долго обижаться на него было невозможно. Поэтому, едва появившись на работе в понедельник, Аллочка пошла на второй этаж, в хирургию. Ординаторская была полна народу. Никола, как обычно, не дожидаясь пятиминутки, допрашивал дежурного врача: как прошла ночь, не было ли каких неожиданностей.

Она хотела уйти, но Любавин, не глядя и не прерывая разговора, протянул руку и уцепил ее за локоть. Докторская шапочка была надвинута на брови, и от этого его глаза казались сине-зелеными. Аллочка отвернулась, мягко освободив руку. Какая глупость, что она его вчера не остановила, не удержала. Теперь вот терпи до вечера – ни обнять, ни прижаться щекой к ладони…

Он догнал ее уже за дверью.

– Я болван, Алка. Ехал вчера к тебе с ба-а-льшой проблемой, с ней и возвратился. После работы ко мне, ладно? Обсудить надо.

В последний раз в душе трепыхнулась вчерашняя обида (он абсолютно уверен, что я пойду – только свистни!), но что-то новое – то ли растерянность, то ли тревога – плескались в глазах Николы, и она испугалась.

Так испугалась, что на пятиминутке в своем отделении только на третий раз услышала обращенный к ней вопрос Жоры Авакяна:

– Доктор Резникова, так что же у нас с новеньким – Иваном Тё трех с половиной лет?

Она очнулась. Коллеги улыбались. Жора хмурился. Историю болезни мальчика со смешной нерусской фамилией Аллочка знала наизусть. Да и Жорка уже смотрел Ванечку – чего пристает? Нет, все-таки ей далеко до доктора Любавина. Он может отстраняться от всего личного, когда дело касается больных детей.

– Алла Анатольевна, вы плохо себя чувствуете?

– Извините, – буркнула она. Надо забыть до вечера о Любавине. Или попытаться поймать его после операций – сколько там их сегодня у Николы? – и расспросить…

Но поговорить удалось только вечером.

Сидели на кухне. Монотонно и деловито, словно читал историю болезни, Никола выложил ей все, начиная со школьных событий. Налил из крана холодной воды, большими глотками выдул целый стакан и только тогда взглянул на нее.

– Каков диагноз, доктор?

Аллочка нетерпеливо качнула головой – белокурые прядки занавесили щеки.

– При чем тут диагноз?

– Ты уверена, что я не… того, – Никола стукнул себя по лбу пальцем.

– Уверена!

Он с облегчением улыбнулся.

– А я уж подумал… Тогда все не так страшно, правда?

«Неправда!» – хотелось крикнуть в ответ. Извечный охранительный инстинкт встопорщился в грудной клетке, как крылья потревоженной птицы, было трудно продохнуть.

– Ну что ты так перепугалась? Я ж не собираюсь каждый раз кидаться грудью на амбразуру, как со сварщиком Серегой…

– А получится – не кидаться?

– В конце концов, я же не ангел-хранитель!

– А вдруг АНГЕЛ?

Она так произнесла это, так смотрела на него, что Никола замер.

– Ну ты даешь! – выдохнул он наконец. – Не городи ерунды. Давай лучше подумаем, что предпринять. Нет, сначала поужинаем, а думать будем потом.

Он потянул ее за руку, подталкивая к холодильнику, прежним своим развеселым тоном начал рассказывать, чем порадовали, как рассмешили сегодня дети.

Никола болтал без умолку, пока разогревалась в микроволновке курица, заваривал крепкий чай, кинув в «липтон» ложечку жасмина, смешно сердился на сорокалетнюю операционную сестру по имени Верунчик, надумавшую рожать «поскребыша».

И страх отступил, спрятался в затененных углах квартиры. Аллочка знала, что он еще вернется, леденя душу, ну и пусть, пусть возвращается.

Где искать защиту – она тоже знала…

Глава пятая

– Если ты на метро поедешь, то поторапливайся, – крикнула Алла из кухни. Не дождавшись ответа, заглянула в комнату. Интересно, на какой детали туалета Любавин так сосредоточился, что даже оглох. Ну конечно, галстук. Она с состраданием наблюдала за потугами Николы сделать узел такой толщины, как надо.

– Ты б тренировался по утрам, – посоветовала она. – А то раз в год костюм надеваешь, все джемперочки, футболочки да курточки. Как мальчик.

– Я мальчик и есть, – Никола с довольной физиономией подтянул узел галстука к воротничку, осмотрел себя в зеркало.

– Вещь узнаешь? – повернулся он к Аллочке. – Твой Жорка подарил, помнишь?

Она подошла вплотную, крепко обхватила ладошками его лицо:

– Любавин, как же ты мне надоел… со своим Жоркой!

Никола прошепелявил стесненным ртом:

– Он – твоя большая любовь, не отпирайся.

– Ты – моя большая любовь, – строго и серьезно произнесла Алла. Оба замерли на мгновение, потом Любавин перехватил ее ладони, поцеловал каждую. И вздохнул:

– Что-то не хочется мне никуда ехать, Аллочка. Я одичал совсем, кроме своих, ни с кем давно не встречался, и теперь всего колбасит от мысли, какой там народ соберется. Важные, надменные индюки…

– Ну уж индюки! Расслабься, Любавин. И получи поддержку слуги народа в важном для всех нас деле!

Никола с подозрением посмотрел на нее:

– Ты с главврачом тренировалась такие речи говорить?

– Иди уже, опоздаешь.

– Не представляешь, как не хочется…

Сердце вздрогнуло: не предчувствие ли беды крутит Николу?

– Ты там осторожнее…

Он обругал себя, заметив, как заплескалась тревога в серых в крапинку глазах, улыбнулся:

– Ты ничего не поняла, глупая. Я не хочу от тебя уходить. Все, помаши в окно.

И, подхватив портфель, выскочил за порог. Возле угла дома, за которым Алла уже не сможет его увидеть, он повернулся, отыскал в окне ее белокурую головку и поднял руку.

`

От того, сколько ты простоишь у окна

И просмотришь мне вслед из окна,

Не зависит из будущих бед ни одна,

Из грядущих обид – ни одна.

Так зачем же мне знать, грея ветер щекой,

Что, к стеклу прислоняясь щекой,

Из-под самых небес ты мне машешь рукой,

Просто машешь и машешь рукой?..

`

Он эти стихи услышал лет сто назад, автора забыл, а строчки всплывали в памяти каждый раз, когда вот так приходилось расставаться с Аллочкой.

И чего она встревожилась? Или это от него ей передалось напряженное ожидание беды – не беды, но чего-то из рук вон неприятного…

Через час Никола подъехал к поликлинике-новостройке. Удивительное дело – вокруг здания уже и газоны ласкали глаз ровненьким бордюрчиком, и чистый асфальт, и деревца по периметру новехонького ограждения. О том, что еще месяц назад здесь была грязь, ямы и ухабы, ничего не напоминало. Правда, совсем близко от поликлиники достраивался дом, это нарушало общую благолепную картину.

Новенькую парковку заняли машины – задолго до начала мероприятия сюда прибыло местное начальство. Все ждали депутата.

Никола выбрал наблюдательный пункт возле въездных ворот – уж их-то Владимир Сергеевич не минует. Подошли двое в камуфляже:

– Пожалуйста, представьтесь.

Никола вытащил бумажник, раздувшийся от документов разнообразного калибра и значимости. Пусть хоть все смотрят, безопасность народного избранника – дело серьезное.

Еще полчаса маяты, и Опенкин прибыл.

Никола стоял за спинами и гадал: вспомнит Вовка о назначенной встрече с доктором Любавиным или суета помешает. Он посочувствовал бывшему однокласснику – сколько людей, передвижений, обещаний, которые надо выполнить или успешно забыть, чужих посулов тебе, о которых надо кому-то напоминать!

Сегодня утром Аллочка в разговоре о предстоящем деловом свидании с депутатом вдруг процитировала: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе…»

– Это ты к чему? – удивился Никола.

– К тому, чтоб ты не слишком надеялся…

– Вовка нормальный мужик. Мне так кажется. Он в восторге оттого, что именно его одноклассник помог высокопоставленному коллеге. Это еще один повод, чтоб подкинуть нам деньжат на оборудование.

– Ну да, свет славы доктора Любавина упал на лик депутата…

– Алка, – нахмурился Никола. – Мне не нравится, как ты говоришь.

Она подняла виноватые глаза:

– Я же знаю, что значит для тебя наша больница. И если твой Вовка пообещает, но не сделает, ты ж психовать будешь. А мне не хочется.

– Поможет, – с деланной уверенностью отрезал Никола.

А сейчас он стоял в толпе и поругивал главврача, который втянул его в это сомнительное мероприятие. Не вспомнит Вовка… А Вовка вдруг завертел головой.

– Доктор Любавин! – весело крикнул Опенкин из плотной толпы вокруг него.

– Я здесь, – откликнулся тот и помаячил рукой. Люди перед ним расступились, и он оказался рядом с депутатом.

Вовка был похож на свои фотографии в газетах: очень молодой, очень успешный, с пристальным взглядом умных глаз. А теперь Никола увидел и то, что скрывали снимки: бьющую ключом энергию, юношеский восторг от ощущения – я молодец, у меня все получилось, у меня столько впереди! Выходит, напрасно Любавин сочувствовал депутату: такая сумасшедшая, непростая жизнь для него – родная стихия.

Никола с удовольствием пожал крепкую теплую руку.

– Значит, так, – негромко сообщил ему Опенкин. – Сейчас вся эта процедура, потом посмотрим поликлинику – кстати, она детская, тебе небезынтересно, наверное. Держись рядом.

Столь важное мероприятие снимало телевидение, газетчики разного масштаба сновали туда-сюда с диктофонами. Всем хотелось эксклюзивного привета от депутата.

Главврач новой поликлиники, миловидная худенькая женщина с нервным румянцем на щеках, провела экскурсию для важных гостей. Просторные холлы с телевизором на каждом этаже, бассейн, великолепная диагностическая аппаратура. Никола вспомнил, сколько трудов стоило его главврачу «выбить» аппарат для доплерографии сосудов, как меланхоличный Жорик Авакян плясал зажигательный танец вокруг еще запакованного чуда медицинской техники …

В какой-то момент сопровождающая депутата и начальство толпа значительно уменьшилась и просочилась в роскошный актовый зал. Там, на сцене, был накрыт стол для избранных. Любавин хотел было дать задний ход, чтоб подождать Вовку за дверью, но тот как почувствовал – подошел, взял под руку.

– Давай по бокальчику шампани, чтоб твоим коллегам и пациентам здесь всегда везло.

Захлопали пробки, депутат сказал что-то проникновенное и значительное, Любавин отпил шампанского и поймал движение Вовкиной головы в сторону двери. Вместе с депутатом зал покинули и руководители округа, их провожали человек двадцать.

Крыльцо у здания было высокое, с пандусом для колясок. На крыльце и остановились: фотограф должен был снять высоких гостей вместе с медперсоналом поликлиники.

Никола задвинулся за Вовку, подальше, ведь он не почетный гость, а корыстный присутствующий, и на фотографии, которая будет храниться в поликлинике не одно десятилетие, ему делать нечего.

Фотограф выбирал ракурс, люди смеялись, за ограждением стояли любопытствующие прохожие…

Мелькнула мысль, что момент затягивается, что можно было бы все это сделать быстрей. Не только можно, но просто необходимо, потому что нельзя Вовке стоять вот так, впереди всех, как будто он специально подставлял себя сплетням, взглядам, яркому блику от застекленных окон соседнего, еще незаселенного дома.

Никола рванулся вперед, к Вовке, за мгновение до того, как депутат Опенкин упал на широкие ступени крыльца. В задних рядах еще кто-то смеялся, прохожие за оградой смотрели с любопытством.

– Вовка, подожди, я же хороший врач, ты подожди! – звал Никола, пытаясь нащупать биение пульса на запрокинутой шее, не отрывая взгляда от застывших зрачков одноклассника. Он откинул полы Вовкиного пиджака, чтоб подобраться к сердцу, и только тут увидел красное расплывающееся пятно на груди…

Никола поднялся с колен, держа руки навесу, как перед операцией, только сейчас они были не в хирургических перчатках, а в крови. Белое лицо Вовкиного охранника маячило перед ним, тот, кажется, что-то говорил, но Никола слов не слышал, как не слышал и шума вокруг, криков и истерического женского плача.

– Стреляли из строящегося дома. Кажется, я видел блик. Примерно седьмой этаж. Может, успеете…

Он сел на ступеньку рядом с Вовкой, достал пальцами из нагрудного кармана пиджака платочек, аккуратно уложенный Аллочкой, стал оттирать кровь с ладоней.

Ему казалось: он чего-то недосмотрел, недодумал вовремя. С самого утра тяготило дурное предчувствие, нужно было проанализировать ситуацию. И что? Если преступник действительно был в доме напротив, Никола ничего бы не увидел сквозь стены – ни тени дьявольских крыльев за спиной, ни винтовки с оптическим прицелом. И нельзя было просто так взять и сказать Вовке: «Знаешь что, не светись-ка здесь, давай быстрей уедем»…

Двор поликлиники заполнили машины – милиция, городские власти… Николу оттеснили от Вовки, он стоял в стороне, курил предложенную кем-то сигарету. Рядом возникла симпатичная худенькая докторша из новой поликлиники, тоже курила.

– Может быть, вам выпить чего-нибудь? – неуверенно предложила она. – На вас лица нет.

Он усмехнулся:

– Шампанского?

Она передернула плечами.

– Да уж, это шампанское теперь на всю жизнь… Есть коньяк. И валокордин.

– Спасибо, коллега. Мне сейчас с милицейскими общаться, так что я уж попозже выпью.

Докторша вдруг выразительно расширила глаза, едва заметно качнув головой. Никола повернулся. К ним шел человек с полковничьими погонами, постное выражение круглого, с двумя подбородками, лица явно говорило о том, что полковник не видит смысла в предстоящем разговоре. Однако разговор он начал, предварительно пригласив Любавина в кабинет главврача, который располагался на первом этаже поликлиники.

Полковник грузно опустился на стул, жестом предложив Николе сделать то же, снял фуражку. Блестящее озерцо лысины спускалось до лба. Он крепко потер это озерцо, вздохнул и уставился на Любавина.

– Вы врач?

– Да, только не из поликлиники.

– Как здесь оказались?

Никола рассказал.

– Значит, пришли с протянутой рукой. Теперь пустым уйдете…

Никола отвернулся к окну. Он ощутил ладонью недавнее крепкое и теплое рукопожатие Вовки – очень молодого, очень успешного, сохранившего юношеский восторг перед жизнью, в которой все так здорово складывается…

– Откуда вы знали, что киллер стрелял с седьмого этажа? Там гильзы нашли и еще кое-что…

– Я не знал. Мне показалось – блик…

– В какой момент?

Никола пожал плечами. Почти в тот самый момент, когда Вовка упал…

– Солнце во всех окнах, господин Любавин. Все сияет и сверкает.

Господин Любавин внимательно посмотрел на собеседника. Его насторожил изменившийся тон, будто от безнадеги полковник решил заподозрить доктора в чем-то неблаговидном. Он снова пожал плечами.

– Да – а, – протянул полковник. – Если б вы на пару минут раньше сказали охраннику, может, и повезло б – поймали бы стрелка.

– Я хотел помочь раненому… То есть, я в первую минуту подумал: плохо с сердцем…

– Ну да, ну да, все понятно… Вы свободны. Когда понадобится, вызовем.

Любавин вышел из кабинета. Неподалеку ждала его симпатичная докторша.

– Мне бы руки вымыть, – попросил он.

В туалете для персонала Никола долго намыливал новеньким скользким мылом руки, усердно тер их, сердясь, что нет привычной щетки.

«Да ладно тебе, иди уже», – он со злостью опустил рычаг крана.

Дома ждала Алла. Она наверняка уже узнала из новостей о происшедшем, звонила на мобильник, но Никола телефон отключил, когда еще Вовка был жив…

Глава шестая

Они старались сделать так, чтоб их дежурства в больнице совпадали. Но это получалось не всегда. Вот и сегодня Аллу попросили заменить заболевшего врача, и Николе предстоял одинокий холостяцкий день. Он решил отоспаться, побездельничать. Ну и подумать, чего скверного можно ожидать в ближайшем будущем.

Одиночество его нарушил сосед с нижнего этажа. Олег Захарович, предприниматель средней руки, очень уважал Николу – прежде всего за то, что тот всегда по первому зову бежал к его занедужившей внучке. Пятилетняя Анна, которую очень занятые родители подолгу оставляли у бабушки с дедушкой, болела редко, но метко. Если уж вирусная инфекция – так с высоченной температурой, которую трудно было сбить, если скарлатина или ветрянка – непременно с осложнением.

– В шахматы сыграем, Никола? Только ко мне пойдем, слесаря жду. Хочу батареи менять. Знаешь, какие поставлю? С регулятором! Отличная штука, скажу тебе!

Шахматы Никола не любил, играл слабовато, но Олег Захарович – человек интересный, несмотря на разницу в возрасте, общаться с ним одно удовольствие. Кроме всего прочего, сосед без устали благоустраивал свое жилье: то сантехнику менял, то занимался перепланировкой квартиры, отделывая ее «под Европу». Работали, конечно, мастера, а Олег Захарович выступал в роли заказчика и главного дизайнера. Николу пока вполне устраивал свой дом, но на всякий случай он присматривался к тому, что делает сосед…

В дверь позвонили, когда Никола безуспешно искал, куда бы спрятать короля от неминуемого мата. Передышка была весьма кстати – можно без суеты помозговать. Проиграть третью партию подряд – это уж слишком.

– Когда же сможешь? – доносился из-за двери недовольный голос Олега Захаровича, – послезавтра? Нет, не пойдет. Послезавтра я с дачи своих перевозить буду. Тогда в субботу?

Слесарь что-то неразборчиво бубнил в ответ, бас перекрывал его:

– Да тут дел на полчаса, Костя! У тебя же руки золотые, что ты кокетничаешь!

Никола нашел ход. Король спасен, да здравствует король! В нетерпении он встал, шагнул в комнату, где слесарь-сантехник препирался с хозяином.

Молодой парень – черная щетинка усов вдоль верхней губы – с видом профессора разглядывал заморский агрегат. Олег Захарович обрадовался Николе, как неожиданной поддержке.

– Ну скажи, сосед, такую батарею на счет раз мастер поставит!

Усатый мастер упрямо бубнил:

– Поставлю я, Захарыч, но только в понедельник. Не хочешь ждать – Григорьева вызывай.

Сильно стукнуло сердце. Никола, проверяя себя, перевел взгляд на затейливые занавески. Теперь снова посмотрим, спокойно! За щуплыми плечами сантехника Кости четко обозначилась тень.

Когда за ним закрылась дверь, Никола сказал:

– Олег Захарович, вызовите другого слесаря.

– Мне Костя всю сантехнику менял, а других я не знаю – каковы в деле. Знаешь, как бывает: по три раза приходят, чтоб один унитаз поставить. А этот молодец, правда, руки золотые.

Ну что сказать? «Ему нельзя доверять! Он способен на что-нибудь очень плохое!» Детский лепет! Никола бессильно сжал кулак.

Третью партию в шахматы он выиграл. Но возвращался к себе в смятении. Аллочке, что ли, позвонить? Хотя, что она может посоветовать? Он все-таки набрал номер, и когда она откликнулась, спросил строго:

– Жорка не пристает? Я уже перчатку приготовил – на дуэль его вызывать.

– Нельзя, – с притворной печалью возразила Алла, – хороших врачей надо беречь…

* * *

Жизнерадостное семейство адвоката было посвящено в Николину тайну – Алла настояла. Андрей недоверчиво молчал, у Ларисы фонарями засветились глаза.

– Мрак! Вот это да! Любавин, ты ж теперь великим сыщиком станешь! А давайте провернем какое-нибудь расследование! Я знаю, я придумала. Поедем завтра в ресторан, там публика разная бывает. Никола вычислит кого-нибудь подозрительного, и мы будем следить, что он натворит! Значит, так…

– Мамочка, дорогая, тебе нельзя нервничать, – Королев попытался остановить стихию.

Никола перекинул дикий взгляд с Ларисы на Андрея. Он не так уж редко имел счастье наблюдать эту веселую семейку «почти родственников», однако, иногда они ошарашивали его. Оба. Вот как сейчас. На призыв мужа Лариса не обратила никакого внимания. Волна, сметавшая на пути все живое и неживое, набирала силу.

– Нет, в ресторан – сегодня. Пить будем только минералку: всем предстоит серьезная работа…

Никола тяжко вздохнул. По всем признакам, Алку и Королева волна уже накрыла. Вон как внимательно слушают эту сумасшедшую, адвокат даже из кресла наполовину выдвинулся, а личико дамы его собственного сердца, в последнее время побледневшее от переживаний, на глазах розовеет, как морская раковина. Детский сад просто! Или уж дурдом?

– А чем ты недоволен, Любавин?

Лариса, уперев кулачки в тощие бока, возникла перед самым его носом. Никола нос отодвинул. А она наступала:

– Нет, не понимаю! Вы так трагично обо всем повествовали, будто происходит нечто ужасное и страшное. А на самом-то деле – это ж приключение, до смерти интересно, Любавин! Ну что ты смотришь, как повешенный перед казнью!

– Мамочка, – гулко заржал Андрей, – повешенный уже никак смотреть не может! Говорю же, тебе нельзя нервничать! Заговариваешься…

Несмотря на смутное недовольство Любавина, разговор закончился тем, что Алла и Никола отправились переодеваться в соответствии с намеченной программой.

Он молча вел машину, удивляясь, как ловко удалось Ларисе поставить ситуацию с ног на голову. А может, с головы на ноги?