До потери пульса

На горизонте замаячила неприлично короткая юбка директрисы, отпугивавшей новых преподавателей мужского пола своей помадой арбузного цвета. Эта женщина выглядела в стенах школы настолько же нелепо, насколько она бы выглядела в каком-нибудь приходе. Единственное, куда она могла ходить по воскресеньям (собственно, это она и делала) – это «Клуб одиноких сердец при городской библиотеке им. М.Ю. Лермонтова». Как ни странно, читательский клуб для одиночек она посещала едва ли не в хиджабе.

Одуванчик насторожилась. Существовала вероятность, что директриса пройдёт мимо и не заметит её, поэтому она не стала спрыгивать вниз. Директриса всегда находила чем занять свою голову на работе, ей явно было не до подоконников и фикусов. И уж тем более не до учеников.

Но почему-то она резко остановилась прямо напротив Одуванчика. Она будто бы пыталась что-то вспомнить. Наконец она посмотрела в сторону окна.

– Юная леди, я что-то не понимаю. Вы дома тоже себя так вульгарно ведёте?

Одуванчик ничего не ответила и молча спрыгнула вниз. Директриса, спохватившись, убежала дальше по коридору. Она должна была позвонить какому-то Дюше или Дрюше.

Одуванчик снова забралась на подоконник. Не успела она удобно устроиться рядом с фикусом, как к окну подбежал Гоша. Его серые глаза бегали из стороны в сторону, лоб и волосы у его основания были мокрыми от пота.

– Слава богу ты здесь.

Гоши не было на первом уроке. Одуванчик насторожилась.

– Ну да. Я здесь. А ты где был?

Гоша взял Одуванчика за руку и отвёл в сторону. Остановившись, он поправил рукой чёлку и выдохнул.

– В общем… Я думал вчера…

Одуванчик даже убрала наушники в карман брюк.

– Я… Я согласен.

Одуванчик сморщила лоб в непонимании. На самом деле, она догадалась о чём идёт речь, ей просто хотелось понаблюдать за Гошей.

– С чем ты согласен?

– Как с чем? Как это с чем? – Гоша снова начал потеть. – Ну, ты же вчера предложила всё бросить и сбежать.

– А-а-а-а. – актёрствовала Одуванчик. – Как в сериале. Ну, так бы и сказал. Только знаешь, я тебе не верю.

Гоша снова поправил чёлку.

– Это ещё почему?

Одуванчик направилась в сторону лестницы. Гоша последовал за ней.

– А ты что, уже не помнишь, как бросил меня одну в коридоре?

– То вчера. – заверял Гоша.

– Так то урок, а тут – экзамены.

– Плевать! – Гоша даже остановился. Одуванчик не видела его таким эмоциональным никогда. Хотя, надо признать, она вообще раньше его почти не замечала.

Гоша вцепился в руку Одуванчика.

– Я не хочу больше этого.

– Чего этого? – спросила Одуванчик и отодрала его руку от своей.

– Контроля.

– Боже, ты спятил. – Одуванчик почти побежала вверх по лестнице.

– Ничего подобного! Слышишь? Вернись!

Одуванчик добежала до четвёртого этажа и поспешила в класс. Она совсем не ожидала, что Гоша согласится. Да она даже не знала, что дальше делать. Плана никакого не было. Был только мимолётный порыв. Тогда. В столовой.

Одуванчик достала из сумки какой-то учебник, открыла его на середине и сделала вид, что внимательно что-то изучает. Через какое-то время в класс вошёл Гоша. Он впервые пропустил урок не по причине болезни. Хотя, наверное, можно было считать его не вполне здоровым в тот день. Он медленно прошёл к своей парте, бросив беглый взгляд в сторону Одуванчика. Та сделала вид, что ничего не заметила.

Глава 5

Одуванчик сидела на деревянной скамейке во дворе школы. Там пахло сиренью и сыростью. Утром был проливной дождь. Совсем как летом. И пах он так же, как пахнет летом. И выглядел очень похоже: такой же прозрачный и с виду тёплый, обволакивающий, укутывающий во что-то нежное и родное. Единственной проблемой было то, что было только «почти лето», «почти летний дождь». До настоящих, казалось, рукой подать. И всё-таки эта рука была нескончаемо длинной.

На Одуванчике была клетчатая куртка и новые чёрные велосипедки. Она кого-то ждала, поглядывая по сторонам. Несколько минут спустя к скамейке подошёл Гоша в своих любимых чёрных кедах.

– Ты кроме этих кед что-нибудь носишь? – спросила Одуванчик, улыбаясь.

– Ношу. – серьёзно ответил Гоша.

– Ясно. – ответила Одуванчик и пододвинулась. – Ладно. Давай по делу. Каков план?

Гоша в недоумении посмотрел на одноклассницу.

– Как какой план? Я думал, он у тебя уже есть.

Одуванчик похлопала ладонью по скамейке, приглашая Гошу присесть.

– Это же спонтанный поступок! Плана нет. Но нужны же какие-то идеи.

– Не знаю, я привык…

– Стоп-стоп! Никаких «я привык». Выкидывай эту ерунду в помойку. Теперь ты делаешь только то, что никогда не делал.

– А ты?

– И я.

Одноклассники несколько минут молча просидели на скамейке. Гоша выстукивал ногами в кедах какой-то странный, плавающий ритм. Наконец, Одуванчик предложила:

– Смотри. Давай так. Что первое в голову приходит, то и делаем, окей? Вот тебе что первое пришло?

Гоша помолчал какое-то время, подумал и сказал:

– Пойти в магазин.

– Фу. Ну что за бред. Ты явно не это первое подумал. А ну не ломайся, говори, что первое было! – Одуванчик легонько толкнула Гошу в бок.

Тот задумался, потом снова сказал:

– Да то и было первое. Чё ты придираешься.

Одуванчик с сомнением покачала головой.

– Ой, врёшь, ты, конечно. Ну ладно. Бог с тобой. Сейчас тогда мой вариант рассматривать будем… О! Придумала, бежим на электричку.

– На какую ещё электричку?

– Да на любую. У тебя деньги с собой есть?

– Мало. Только на сосиску…

– Ну ты даёшь, конечно! Тогда бежим сначала ко мне домой. У меня в копилке много должно быть. Я на фотоаппарат копила.

Гоша сидел и моргал глазами будто в замедленной съёмке. Подобная спешка сбивала его с толку.

– А как же твой фотик тогда?

Одуванчик посмотрела Гоше в глаза. Заметила, что они серые. Странно. Обычный вопрос. А так необычно слышать.

– Ничего. Я потом себе тыщу фотиков куплю. Когда вырасту и стану счастливой.

Одуванчик поднялась со скамейки и побежала к выходу со двора, помахав Гоше рукой, чтобы он бежал за ней. Гоша покачал головой, вздохнул, снова поморгал глазами, обвёл, на всякий случай, взглядом двор, мысленно прощаясь, и медленно последовал за Одуванчиком.

У дома с тремя эркерами ребята остановились. Гоша начал сразу же внимательно изучать внушительные бетонные лепнины со львами, головами и какими-то богами из мифов. Наконец, он сказал, не опуская головы:

– Я здесь подожду.

– Окей. Я быстро. Захвачу рюкзак ещё.

– Тогда и ко мне потом надо будет заскочить.

– Ещё бы. Трусы то надо взять в путешествие. – улыбнулась Одуванчик и вошла в парадную.

Гоша тоже улыбнулся. Он немного отошёл от входной двери и, когда ему надоело смотреть на непонятно чьи головы, начал катать ногой какую-то пластиковую трубочку, лежавшую на земле, чтобы хоть чем-то себя занять.

Дома Одуванчик проскользнула к себе в комнату и тихонько вскрыла свой тайничок с богатствами. Её глаза увлажнились: как-никак она собирала эти деньги последние два года. Первый раз она сложила туда довольно крупную купюру, когда продала на улице двум женщинам инструкцию «Как стать счастливым». Она была уверена, что за такие деньги они больше нигде ничего подобного не купят. Скорее всего, так и было. Жалко, нельзя было узнать насколько они счастливы сейчас. И правильную ли инструкцию она пишет для себя…

Там в тайничке были подарки на дни рождения, остатки со школьных обедов, много-много мелочи и одна тысячерублёвая купюра, которая пропахла эвкалиптом. Занимательнейшая история. Одуванчик вместе со своей подругой Леной, которая уже давно переехала в другой город, устроили завод по печати денег прямо у неё дома. Они стащили у Лениной мамы тысячу, чтобы в точности скопировать с неё рисунок. Им было важно разработать максимально достоверную подделку вплоть до идентичного запаха. Масло эвкалипта и многие другие эфирные масла, которые стояли в шкафчике в родительской комнате, не удовлетворили вкусы двух экспертов, но при попытке закрыть шкафчик по чьей-то неосторожности эвкалиптовое масло вытекло полностью на купюру. Ленина мама отдала девочкам многострадальную бумажку и запретила впредь открывать шкафчик. Одуванчик скучала по Лене.

Одуванчик сложила тысячу в небольшой бархатный пакетик с завязками и убрала его в карман рюкзака. Остальные деньги очутились в просторном пенале, из которого Одуванчик вынула всю канцелярию.

– Трусы – есть. Носки – есть. Деньги – есть. Можно и в путь! – прошептала Одуванчик и так же тихо и осторожно вышла из комнаты.

Проходя мимо родительской комнаты, она остановилась. Одуванчик колебалась – оставить ли им записку, чтобы не волновались. С одной стороны, ей уже совсем скоро восемнадцать, а, значит, делать можно всё, что душе угодно. С другой, они у неё те ещё невротики. Одуванчик взяла с тумбы в коридоре карандаш, оторвала от стопки самоклеек один листочек и написала:

«Мам, пап, я вас люблю», – нет, стоп, слишком сентиментально, – «Мам, пап. Так больше жить нельзя. Вы должны понять. Ведь я была рождена для чего-то большего, вы согласны? Со мной всё в порядке, убиваться не собираюсь, всего лишь ищу себя!».

Она бросила карандаш обратно на тумбу. Коридор дышал на неё деревом вперемежку с мамиными духами и нафталином. Почему-то в приглушённом свете он выглядел неестественно длинным. Как будто там впереди было ещё тысячи две комнат. И все с одинаковыми дверьми, а за ними нескончаемые вереницы родственников, друзей семьи и других осуждающих поступок Одуванчика личностей. Конечно, за такое по головке никто не погладит, но неужели обязательно смотреть вот так? Как будто электричка идёт в никуда, кормить там не будут, а вот заняться пытками или избить готовы за милую душу. Электричка – позорный столб для молодёжи 21-го века, куда набиваются лишь бездари и отпетое хулиганьё с отщепенцами под мышкой. Так бы сказала тётя Валя. Или дядя Рома. Или ещё какой-нибудь дяде-тёть. Едва бы они заметили вдали ту самую электричку, на которую так спешила Одуванчик.

Но она не видела ничего такого. Просто зелёный поезд с зелёными вагонами и оранжевыми ребристыми скамейками. Мороженое из толстенного полипропиленового мешка, сигареты в окнах, громкие разговоры, иногда ругань, иногда песни. И всё.

Одуванчик снова посмотрела в сторону комнаты родителей. Лёгкая грусть кольнула булавкой в подреберье. Всё-таки их дверь не выглядела настолько непривлекательной, как остальные. Не хотелось уходить вот так. Она не знала, что ждало их с Гошей впереди. Не знала, когда они вернутся, и вернутся ли. Но отступать было поздно, да и некуда.

Когда Гоша переступил порог своей квартиры, на него обрушилась лавина из бессмысленных восклицаний вперемежку с вопросами о том, как он себя чувствует, почему так рано, голодный ли. Только стянув с ног кеды, молчаливо постояв с минуту, он смог вставить несколько слов:

– Мам, я забыл кое-что. Сейчас буду обратно в школу возвращаться.

У Гоши спёрло дыхание, когда он закончил предложение. Он никогда не врал матери. И сейчас ему казалось, что он совершает преступление. Именно поэтому он решил больше не говорить ни слова. Он прошёл к себе в комнату.

– Может, покушаешь? – не унималась мать, порываясь пойти на кухню.

Гоша молчал.

– А чего ты забыл-то вдруг? Никогда не возвращался из школы посреди дня… Сынок, а ты не прогуливаешь?

Гоша копался в своём ящике с бельём, долго думал, что ещё взять с собой. Прошерстил всю комнату. Наконец, в дверном проёме показалась его мать, она осторожно толкнула дверь.

– Гоша, ты чего не отвечаешь?

Увидев рюкзак, набитый до отказа, мама перепугалась не на шутку. Её глаза округлились, а где-то в районе солнечного сплетения что-то сжалось.

– Сын, ты чего? Это что такое?

Гоша бросился к рюкзаку и спрятал его за спину. Только после того, как он это сделал, ему в голову пришло осознание степени глупости подобного поступка.

– Мам… – начал он неуверенно.

Та пристально смотрела на него, ожидая объяснения.

– Нет, хватит. Я не понимаю, почему должен оправдываться перед тобой. Ты же не знаешь, зачем мне всё это в школу. А если мы ставим спектакль?

– В конце одиннадцатого класса?

– Мам, у нас последний звонок.

– Так и чего ты прячешься, как вор?

– Я не знаю.

Гоша поднялся с колен, подхватив рюкзак. Он смотрел на маму, не зная, как уйти. Эта женщина, со своими морщинками от частого недовольства, духами, которые она наносила, не собираясь выходить из дома, красной помадой, никогда не выходящей за границы губ, прямо сейчас казалась ему совершенно чужой, незнакомкой, которая старалась насильно заставить его сесть пообедать.

Уходить было и странно, и логично. И незачем, и совершенно необходимо. Так что же делать?

Гоша не помнил, как он вышел сначала из комнаты, потом из квартиры, потом из парадной. Он будто бы отключился. Наверное, его мама кричала, чтобы добиться ответа на свои бесконечные вопросы. Наверное, она угрожала наказать его, потом перешла с кнута на пряник и долго упрашивала съесть хоть что-нибудь, затем отчаялась и начала давить на жалость, катаясь в истерике прямо на коврике при входе. Он не слышал всего этого. Поэтому выйти из квартиры оказалось не так уж трудно.

Перед входной дверью на лестнице Гоша всё же остановился, на всякий случай прислушался. Тишина. Всё спокойно, можно идти. Входная дверь захлопнулась за ним, и где-то на втором этаже прозвучали тихие всхлипывания, прерываемые еле слышным бормотаньем. А на том же этаже в квартире, спустя пару минут, кто-то достал из шкафчика корвалол и налил в чашку с водой пару капель.

Когда Гоша оказался на улице, они с Одуванчиком поспешили на вокзал. Рюкзаки болтались на спинах уже с характерными звуками: либо буль-буль, если там была вода, либо тук-тук, если другие громкие предметы.

– А что у тебя там? – поинтересовалась Одуванчик, услышав чёткий тук-тук, когда Гоша прошагал в вагон метро и встал у противоположных дверей.

– Да так. Взял пару книжек.

Одуванчик улыбнулась.

– Ага. Книжек. Чего врёшь-то? Слышу же, что не книжки это.

Гоша отвёл взгляд в сторону.

– Книжки.

– Ладно тебе. Колись.

Гоша задрал нос и отвернулся. Наконец, он сдался, посмотрел на Одуванчика, которая продолжала стоять, умоляя, снял с плеч рюкзак, открыл его и показал внутренности однокласснице.

Одуванчик нырнула носом внутрь и сразу же разочарованно вынырнула обратно.

– Это что? – спросила она недоумённо.

– Я же сказал, что книжки. – недовольно сообщил Гоша, закрывая рюкзак.

– Блин, я уже подумала, что контрабанда какая-нибудь. У таких как ты всегда в загашнике припрятана нелегальщина. – Одуванчик лукаво улыбнулась.

– Таких как я? – удивился Гоша.

– Ну да. – Одуванчик прислонилась спиной к поручням, которые располагались позади, рядом с сиденьями, и стала возить пальцем по стеклу двери.

Гоша изменился в лице. Оно как будто потемнело у него, стало каким-то тёмно-коричневым.

– А чем я от тебя, интересно, отличаюсь? – спросил он мрачно.

– Да, собственно, ничем. Просто я не так парюсь из-за учёбы. А ты, вон, даже книжки с собой таскаешь.

– Ничего плохого нет в том, чтобы читать. – буркнул Гоша и тоже повернулся лицом к стеклу.

– Да нет, конечно. Просто это забавно, понимаешь? Это же не вещь первой необходимости.

Гоша молчал. И становился всё более коричневым. А ещё у него слегка порозовели уши.

Ребята ехали какое-то время молча, как вдруг Одуванчик воскликнула:

– Кстати, хотела кое-что сказать!

Гоша посмотрел на неё.

– В том сериале, про который я тебе говорила, там парень и девушка влюбляются друг в друга, понимаешь?

Гоша утвердительно кивнул.

– Так вот. У нас такого быть не должно. Договорились? Мне уже нравится один мальчик.

Гоша снова кивнул. Ему, в общем-то, было совершенно всё равно. Он ехал за приключениями, а не за любовью. Ему всё ещё казалось, что это девчачье дело – влюбляться.

Ребята подъехали к нужной станции. Голос в громкоговорителе протрещал её название, как только раскрылись двери, Одуванчик на всей скорости рванула к выходу. Она схватила Гошу за руку, и они вместе помчались к эскалаторам.

– Давай-давай! Представь, что за нами погоня! – кричала Одуванчик набирая скорость

Гоша попытался вырваться из её рук, но она не отпускала, а только больше сжимала его запястье.

– Бежим!

Гоша, начав выдыхаться, стал заметно отставать. Тогда Одуванчик предприняла крайние меры. Она замедлила шаг, ребята ступили на эскалатор и начали медленно подниматься по ступеням вверх. Гоша покорно следовал за спутницей. Внезапно Одуванчик остановилась рядом с мужчиной в велюровом пиджаке и широкополой шляпе с чёрной лентой. Она стояла рядом с ним пару секунд, а затем быстрым движением руки сорвала с него шляпу, надела её на Гошу и потянула его вверх за собой. Теперь и Гоша бежал, что было мочи. Он очень не хотел встречаться с тем мужчиной лицом к лицу. Одуванчик хохотала. И этот безудержный хохот разлетался по всему метрополитену, разъезжая по эскалаторам вверх и вниз. Когда они вдвоём оказались наверху, Одуванчик аккуратно сняла с Гоши шляпу и передала её одному из сотрудников метрополитена, который в растерянности посмотрел на странную парочку. Одуванчик в ответ лишь пожала плечами, как бы объясняясь, и попросила передать шляпу мужчине в велюровом пиджаке.

– Ты сумасшедшая! – прошипел Гоша ей на ухо.

– Да. – кокетливо ответила Одуванчик.

Оказавшись на улице, ребята направились к громадному зданию вокзала. Гоша впервые видел такие высоченные гранитные колонны, которые опоясывали каменную ротонду вестибюля. Прямо над головами ребят реял широченный флаг со словами «Городской Вокзал». Реял он, конечно, относительно. Флаг был выточен из мрамора, а название высечено прямо в его центре. Одуванчик не раз бывала в этом месте, путешествуя со своей семьёй. Но каждый раз она раскрывала в удивлении рот как в первый.

Оказавшись в вестибюле, Одуванчик снова схватила Гошу за руку. Тот рефлекторно её отдёрнул.

– Нам нужны пригородные. Я сейчас посмотрю, что лучше выбрать.

Одуванчик кинулась к цифровому табло.

Гоша ещё пытался прийти в себя после всего, что ему пришлось пережить. Он часто дышал и настороженно оглядывался вокруг. Каждый человек внушал ему недоверие. Переполненный скепсиса, он хмурился, глядя на дачников с рюкзаками и сумками. Те, что были с кустами или цветами в пакетах особенно пугали его: в конце мая с цветами? Да ещё и на дачу, а не с неё. Бред.

Одуванчик быстро вернулась к Гоше и потащила к кассам. На этот раз она схватила его за футболку.

– Бери до Жожелево.

– Почему туда?

– У меня там бабушка живёт.

– Врёшь. – Гоша сощурился и недоверчиво посмотрел на Одуванчика.

– Вот ты ей так и скажи. Останешься без крыжовникового варенья. – уверенно ответила Одуванчик.

Гоша быстро смирился. В сущности, ему было совершенно всё равно куда и к кому ехать. Он вклинился в одну из многочисленных очередей, кишевших бабками и дедками с разнообразными котомками. Одна седая старушка в зелёном платке в горошек, которая показалась ему поначалу довольно милой, и которую он даже великодушно пропустил вперёд, пихнула его локтем в попытке достать что-то из своей тележки. Она не то что не извинилась в дальнейшем, но и наступила ему на ногу, недовольно посапывая и поглядывая назад. Гоша пересёкся с ней взглядом. И сразу же пожалел о том, что вообще посмотрел ей в глаза. На него опрокинулся чан с презрением и недовольством.

Когда подошла его очередь, он буквально подскочил к кассе, подталкиваемый другими назойливыми стариками.

– Два до Жожелево. – тихо сказал он.

– 245 рублей. Поторопитесь.

Гоша взял билеты и подошёл к Одуванчику, которая мирно ждала его посреди огромного зала. Она изучала плитку, выложенную мозаикой на полу.

– Всё? – её глаза загорелись. – Скорее.

– Она почему-то сказала поторопиться. – задумчиво произнёс Гоша, идя в сторону выхода к поездам. Когда они подошли к табло, он чуть не рухнул на пол без чувств.

– Почему там написано, что поезд отходит через две минуты?

У Гоши на лице читалась нешуточная тревога вперемежку с толикой отчаяния.

– Потому что. – бросила Одуванчик и побежала к турникету.

Гоше пришлось сделать то же самое. Они снова бежали вдвоём сломя голову, только уже по перрону. Гоша проклинал день, когда купил в столовке ту сосиску в тесте. Ту роковую сосиску в тесте.

Буквально за долю секунды до закрытия дверей ребята ворвались в один из вагонов и оба сразу же наклонились вперёд в попытке отдышаться. Поезд, качнувшись, тронулся. Одуванчик посмотрела на Гошу, тот явно был ещё не в себе: он громко и тяжело дышал. Спустя полминуты Одуванчик выпрямилась и облокотилась на дверь. Она улыбалась и смотрела в окно на мелькающие городские пейзажи, которые оставались позади, постепенно растворялись в бескрайнем царстве буйной зелени. Гоша тоже выпрямился. Он был явно очень недоволен.

– Зачем ты выбрала электричку, которая вот-вот должна отойти?

– Так это же интересно! Представляешь, чуть не опоздали. Ещё бы секунда – и всё. Адреналин, экшен. По-моему, здорово. – просияла Одуванчик, она пыталась успокоить Гошу взглядом.

– По-моему, я сейчас откинусь. – Гоша схватился за бок и снова сморщился.

Электричка мчалась, постукивая колёсами, в притягательную неизвестность. Конечно, никакой бабушки в Жожелево не было.

Глава 6

По вагону скакали солнечные зайцы. Они будто взбесились. Одуванчик видела, как они, жёлтые, мохнатые, маленькие, прыгают со стены на пол, на скамейку и обратно. Иногда они сталкивались, перепрыгивали друг через друга, ловили товарищей на лету. Постоянное движение. Бесконечный хаос. Но куда же они хотели попасть в итоге?

Гоша устал стоять. Они ехали уже около сорока минут. Ему захотелось присесть, но места были только на грязном полу. Гоша медленно опустился вниз. Одуванчик посмотрела на него и хитро улыбнулась. Гоша не понял намёка. Одуванчик отвела взгляд в сторону и посерьёзнела. Её снова заинтересовали сумасшедшие зайцы.

Через две минуты электричка остановилась, объявили станцию, двери открылись и захлопнулись снова. Одуванчик медленно подошла к Гоше и села с ним рядом.

– На следующей выходим. – сообщила она, глядя на одноклассника.

– Уже? – удивился Гоша.

– Да.

Одуванчик встала и подошла к дверям. Гоша не двигался. Он слишком ценил возможность не двигаться в жизни. В школе постоянно надо было ходить из класса в класс, дома мать заставляла выходить в магазин за продуктами или просила начистить до блеска плинтус за комодом. Видимо, паркетные жуки у них были довольно-таки привередливыми жильцами, да к тому же, эстетами.

Электричка замедлила ход. Гоша, качаясь и едва не упав обратно на пол, поднялся на ноги.

Ребята вышли на жаркую платформу. Солнце приятно щекотало все органы чувств. Одуванчик и Гоша одновременно довольно зажмурились. Разжмурившись обратно, Гоша нечаянно наткнулся глазами на табличку с надписью: «Луг». Что-то не складывалось.

– А ну постой. Это ещё что такое? – Гоша подошёл вплотную к табличке. Он обернулся в недоумении на Одуванчика. – Какой ещё «Луг»? А?

Он сам не понял, как умудрился прослушать название станции.

Одуванчик почесала затылок и задумчиво посмотрела назад.

Гоша подошёл к ней. Он начинал злиться. У него снова покраснели уши.

– А как же твоя бабушка?

Одуванчик повернулась лицом к Гоше. Она старалась смотреть на него, то называется, проникновенно, чтобы затронуть все струны души.

– Ну что ты в самом деле. Мы же в спонтанном путешествии. Здесь всё новое. Вот куст, например. – она подошла к кусту, который высовывался из-за ограды. – Я его вижу в первый раз и от этого мне радостно на душе!

Гоша драматично вздохнул и закрыл лицо рукой. Когда рука переехала на лоб, он страдальчески спросил, обращаясь к кому-то абстрактному:

– Ну зачем, зачем я согласился? Глупость какая-то вышла. Честное слово.

Собравшись духом, он убрал руку с лица и пошёл в сторону касс. Одуванчик тут же поспешила за ним вдогонку.

– Ну стой. Гоша, блин. Я так и знала!

Гоша был неумолим. Он принял совершенно взвешенное решение о том, чтобы вернуться домой. Пусть к матери, пусть к пятёркам и резиновым тапкам для готовки, но домой.

Одуванчик пыталась нащупать рычаг воздействия на Гошу.

Расплакаться было бы тупо. Да он и не поверит. Может быть, инсценировать смерть? А как тогда дальше быть… Может быть, умереть наполовину? Или на четверть?