Миротворец

Тимур Троцберг

Миротворец

Пролог,

Белград, столица Югославии,

1991 год.

«Как было тогда»

Как было тогда… уже тогда было не легче. Да, Югославия была сильным государством, но из года в год лучше не становилось. Социализм претерпевал бедствие, а Советский Союз близился к развалу. А что же я? А я тогда была маленькой, двенадцати летней девочкой по имени Злата. Для меня весь мир казался сказочным и светлым, а что такое война, кровь и боль мне не было известно. Не сказать, что у меня было беззаботное детство. Мы жили, готовясь к войне и опасаясь за свою жизнь. Но, для меня все было хорошо. До этого дня…

Это был прекрасный и солнечный день в столице. Я с мамой собиралась в магазин на рынке, а потом погулять со своим лучшим другом Романом.

– Злата, собирайся быстрее! У нас не так много времени. Тем более ты уходишь потом гулять со своим женихом…

– Мама! Он просто мой друг!

– Ну да, да. Друг, дочка, друг. Не важно, в любом случае поторопись. Успеешь еще накраситься, Злат! Говорю же идем быстрее.

Мама меня весьма смутила, поэтому я как можно быстрее собралась и, закрывая побагровевшее лицо рукой, в спешке вышла из квартиры и спустилась на улицу. Вскоре мама догнала меня, и мы, болтая о мелочах и играясь, пошли на рынок. На улице милицейских ходило больше, чем обычно, будто что-то должно произойти. А может мне это лишь кажется?..

Рынок находился совсем рядом, поэтому мы добрались достаточно быстро. Мама, осматривая прилавки, ворчала на цены и качество.

– Да как такое возможно!? Цены выше, а товар хуже. Это же ненормально!

Она продолжала спорить с продавцом, а я также рассматривала продукты на прилавке. Мой взгляд зацепился за красивую фарфоровую фигурку ангелочка.

– Мама, мама! Смотри какая красивая игрушка! Ну возьми мне, пожалуйста.

Мама с грустью взглянула на свои немногочисленные банкноты, а затем на продукты и игрушку. Ей очень сильно не хотелось тратиться, но она не могла отказать.

– Ну… и дайте еще эту игрушку.

Довольный продавец с большим удовольствием забрал деньги и вручил товар. Маме было немного грустно, но, увидев меня счастливой, улыбка сама невольно наползала на лицо.

Ныне стало тяжело, в Югославии назревают экономический и политический кризис. Сейчас я это понимаю, но тогда… тогда я была маленькой девочкой. Мы продолжили ходить по рынку в поисках товаров, пока не произошел ужас, который я запомню на всю жизнь. Хоть я и ребенок, но была весьма наблюдательна. Я обратила внимание на странных людей в черных куртках, которых становилось все больше и больше. Меня это начало пугать, но я не придала этому значение. Один из них подошел к маме и стал что-то спрашивать.

– Девушка, как вам Белград?

– Что вы имеете ввиду?

– Я имею ввиду, что он будет лучше, если сгорит в страшном пламени!

Странный юноша достал нож и нанес маме множество ударов в область живота и груди. Остальные в черных куртках тоже достали ножи, пистолеты, автоматы и начали резать и отстреливать всех подряд. Моментально началась суматоха и давка, люди пытались сбежать, спасая свои жизни. Однако большая их часть падала замертво от пуль оружия и лезвий ножей. Моя мама почти сразу упала на бок и стала заливаться кровью. Не знаю что за сверхъестественное существо мне подсказало, но я максимально быстро заползла под прилавок и затихла. Я посмотрела на проход и увидела умирающую маму. Она смотрела на меня и тянула ко мне руку.

– Злата, я люблю тебя, дочка…

Я хотела подать ей руку, но кто-то неизвестный, невидимый для меня, наступил ей на нее и выстрелил с пистолета в голову. Я пискнула от неожиданности и шока. Не боясь за свою жизнь, я выползла к маме и начала обнимать ее бездыханное тело.

– Мама! Мамочка, скажи что-нибудь!

Но она так ничего и не сказала в ответ… Какой-то бандит, увидев меня, улыбнулся и, схватив за руку потащил за собой. Но он почти сразу был свален пулей из автомата. Оглянувшись, я увидела сербских военных и полицейских, которые прибыли для ликвидации преступников. Я же просто закрылась руками и уткнулась лицом в колени, громко рыдая. Ко мне подошел неизвестный и тоже схватил. Однако он сделал это мягко и не резко. Сначала я испугалась, но все же открыла глаза и поняла, что неизвестный гладит меня по волосам свободной рукой.

– Прошу меня, не бойся. Я не сделаю тебе больно.

Военный аккуратно взял меня на руки и унес к машине скорой помощи. Не знаю, кто он такой, но до сих пор прекрасно помню нашивку на его одежде – «ВС СССР». Советский солдат. СССР ввел в Югославию свои войска, когда начались беспорядки. Именно в этот момент я поняла, что ни Сербия, ни Югославия не брошены одни на произвол судьбы. Но ведь… и это было недолго. После развала СССР у новой России было достаточно своих хлопот и проблем, поэтому мы остались одни. Одни против всего мира. Именно так было в те дни. Так было тогда…

Глава I:

«Воздух наполнился дымом и кровью»

Белград, столица Социалистической Республики Югославия.

1999 год.

– Тогда я была маленькой девочкой. Но сейчас мне двадцать лет. Многие вещи мне понятны, почти ко всему привыкла. Знаешь, Борис, мы прямо сейчас с окна многоэтажки смотрим на ту самую рыночную площадь, где все это произошло.

Я достала из внутреннего кармана кожанки старую фотографию с мамой и фигурку ангелочка, которая местами была отколота и потерта. Аккуратно положив СВД у своих ног, я облокотилась на обшарпанную стену. Борис взял из рук фотографию и внимательно рассмотрел ее.

– А эта квартира?

– Все верно, это моя старая квартира. Тот советский солдат погиб в одной из перестрелок. Тогда я осталась совсем одна в этом городе.

Взглянув в окно, я увидела полуразрушенные многоэтажки, потрепанные плакаты, связанные с социалистической символикой, а вдалеке вовсе летали НАТОвские бомбардировщики, выпуская тонны бомб на наши дома и мирных жителей.

– Борис, за что они так с нами? Мы все даже не военные, а громят всех и все подряд, нас в том числе.

– Потому что они не люди, а монстры. Они уничтожают все и вся, что идет не по их планам и взглядам. Тише, я кого-то вижу!

На ту самую рыночную площадь вышли четверо военных в американской форме, пытаясь что-то найти.

– Ублюдки. Грабят, убивают, мародерствуют. Разве они заслуживают жить?

– Нет, Борис. Я не жестока, но они должны осознать, что зря их нога ступила на нашу землю.

– Злата, действуем по нашему плану.

Борис взял АК-74 и спустился вниз, а я, вцепившись в СВД, приложила глаз к оптическому прицелу и наблюдала за солдатами. Военные просто мародерствовали и пытались найти хоть что-то в этом опустелом месте. Они определенно были неопытны, поскольку беззаботно слонялись по рынку, рылись по прилавкам, даже не смотрели по сторонам и вовсе не чувствовали опасность.

В это время Борис уже вышел из здания и спрятался за крайним прилавком, а увлеченные солдаты его даже не заметили. Он убедился, что я его вижу, и махнул рукой в знак начала операции. Двое солдат стояли друг у друга, идеальное начало. Пока они спокойно беседовали, я выбрала место для выстрела. Первому я должна попасть в шею, а далее пуля прилетит второму в грудь, пронзив легкое или сердце. Грамотно прицелившись в шею, я медленно надавила на курок. Честно? Убивать страшно. К этому здоровому человеку привыкнуть невозможно. Нажав на курок, я выпустила пулю, убив обоих американцев. Даже сейчас я почувствовала странную ломоту в шее и груди. Всегда, когда я стреляю, то чувствую подобное, будто стреляю в себя. Попадая в то место, куда целилась у человека, я в том же месте у себя ощущаю ломоту. Боже, убивать так страшно, но у меня просто нет другого выбора. Сразу после моего выстрела Борис выпустил очередь по третьему солдату, а четвертого взял на прицел.

– Оружие на пол! Руки вверх! За неповиновение расстрел на месте!

Борис говорил с ним на английском, поэтому американец понял его и выполнил требования. Солдат пытался что-то сказать, но Борис ударил его в челюсть и скрутил. Я улыбнулась из-за удовольствия от проделанной работы, однако душа в груди кувыркалась и выворачивалась в ужасе, когда я думала об убийстве. Спустившись к Борису с пленным, я убрала СВД за спину на ремень.

– Ну как? Успешно?

– Да, только он все скачет и пытается что-то сказать.

– Ну вынь тряпку изо рта, выслушаем его.

– А вдруг он сожрет таблетку или пилюлю какую-нибудь? Вдруг спецагент?

– Не смеши меня, они обычные и неопытные солдаты. Уж точно не шпионы и не контрразведка.

Борис вытащил тряпку изо рта и направил на американца автомат.

– Airplanes! Bomb! Here! That is moment!

– Что? Не совсем понимаю! Скажи нормально, какие к черту самолеты и бомбы!?

Борис хотел сказать что-то, но через мгновение над нашими головами послышался рев моторов, а из-за темных, хмурых туч не спеша вылетели гигантские фигуры летающих монстров. Я вцепилась в руку солдата и, убегая в безопасное место, потащила его за собой.

– Борис, уходим быстрее!

Как только мы сорвались с места, повсюду начали падать и взрываться авиабомбы, оглушая взрывной волной. Борис подхватил американца и повел его вместе со мной. Весь район города засыпали бомбами, которые превращали крепкие и, казалось бы, нерушимые здания в жалкие руины. Перед нами буквально в двух шагах от нас приземлилась авиабомба и застыла, уткнувшись в асфальт.

– Боже мой! Борис, она… она ведь может рвануть?

– Да, Злата, не смей трогать ее.

Авиабомба неподвижно лежала, зарывшись в асфальт.

– Мы были на волоске от смерти. Не останавливайся, бежим.

Пока мы бежали, вокруг нас рушились здания, и со грохотом падали бомбы. Смерть, уничтожая все, падала на землю, пытаясь настигнуть нас, пока мы не забежали в подвал многоквартирного дома. Несчастная земля дрожала над нашими головами, заставляя старую подвальную штукатурку обваливаться. Борис на английском о чем-то разговаривал с американцем, пытаясь его допросить. Спустя какое-то время тяжелых и эмоциональных разговоров Борис резко достал пистолет и дважды выстрелил в голову солдату.

– Борис! Ты что делаешь?

– Они просто звери! Его группа специально прибыла в наш район для того, чтобы записать координаты школ, больниц, детских судов и другой гражданской инфраструктуры. Американцы целенаправленно пытаются нас уничтожить!

– Но ты не должен быть как они! Ты не должен… становиться монстром.

– Извини, Злата. Я не мог удержаться. Как им можно оставить жизнь, если они нас убивают?

– В этом мире слишком много зла и боли. Зачем совершать зло и наносить раны еще больше? Мир будет совсем скоро обескровлен. Борис, оно ведь того не стоит.

Борис заметно приуныл и серый, угрюмый, сел на старую мебель, облокотившись о стену. Осмотрел подвал, я увидела в углу сидящего человека, который беспробудно спал. Подойдя к нему, я убедилась, что он мертв. Худое, маленькое тело постепенно сгнивало в сыром подвале. Кем он был? Что он чувствовал перед смертью? Боже, спаси сербский народ от наших недругов. Таких ведь несчастных в нашей разорванной на мелкие страны Югославии полно. Каждый сосед пытается сделать больно сербам. Боснийцы и хорваты отвернулись от нас, албанцы терроризируют и устраивают геноцид в селах а НАТОвцы вовсе стремятся стереть с лица земли нашу культуру и историю. Лишь Советский Союз нас выручал, но теперь его нет. Остается надежда только на Российскую Федерацию, которая сама погрязла в конфликте с Чеченской республикой. Мы одни. Одни не только на Балканах или Европе, но и во всем мире. Одиноко умираем и гнием также, как одиноко умер и сгнил этот человек в подвале.

Бомбардировка длилась безостановочно. Борис в тишине с грустью и тем же унынием закурил сигарету под грохот бомбежки и тряску стен. Я увидела у стены старую гитару. Побренчав на ней, я поняла, что она немного расстроена, но мелодия все равно получалась неплохая. Я села возле Бориса на матрас и заиграла на гитаре, в то время как штукатурка на стенах с каждым взрывом сыпалась все больше и больше. Весь ужас звуков и запахов перемешивался с едким запахом табака и приятной гитарной мелодией.

– Злата ты боишься смерти?

– Нет.

– Почему?

– Это ведь логический итог нашей жизни. Бояться умереть все равно что бояться жить. К тому же мне не для кого жить. Когда тебя никто не ждет, никто не ищет, никто о тебе не думает, то и смерть не страшна. Ведь ты не сломаешь своей смертью кому-нибудь жизнь, не заставишь кого-либо страдать, а воспоминания о тебе не станут тревожить чью-либо память. Поэтому я не боюсь смерти.

– Тебе самой не по кому вспоминать?

– Мои родители мертвы. Отца я вовсе не знаю, а маму убили во время беспорядков в девяносто первом, я помню тот день, будто он был вчера. Ведь я запечатлила этот момент своими детскими глазками. С того дня мне не страшно умереть и не для кого жить.

– Это ужасно. У некоторых воспоминание- это единственное, что осталось и единственный повод жить.

– Воспоминание в определенные моменты – это то, что тянет вниз, прямиком в пропасть. Ведь озираясь на прошлое, ты перестаешь тянуться к будущему из-за страха перед ним. А тебе страшно умереть?

Борис, докурив сигарету, достал еще одну и снова задымил.

– Да, но не это самое страшное. Самое страшное на войне – это когда гибнут другие. К этому привыкнуть невозможно. Смерть-то если настигнет, то ты этого не заметишь. Ранят – перетерпишь. Но когда гибнет товарищ рядом, то вся душа выворачивается наизнанку.

– Согласна с тобой. Неужели у тебя никого не осталось?

– Когда началось вторжение НАТО, я жил с младшим братом, ему двадцать три. Но после первых боев он ушел в добровольцы, и я его больше не видел. Я и сам-то офицер сербской армии. Вот только мой батальон попал в окружение в горах Албании. Выжило не более десятка, и то это я их увел, в то время как комбат стоял на своем и сгинул вместе с батальоном. Я довел свою группу до Белграда, который был уже весь в руинах, после чего мы разошлись.

– То есть ты, можно сказать, дезертир?

– Да, мне стоило явиться в ближайшую часть, но никто не стал этого делать. Сейчас нет сербской армии, она обескровлена. Звучит ужасно но вся надежда лишь на ополченцев, полицейских и зарубежных миротворцев, особенно русских. Но пока что помощи неоткуда ждать. Остается лишь сопротивляться и терпеть.

– Как думаешь, твой брат жив?

– Я ничего не думаю по этому поводу. Я сам еле свожу концы с концами.

Пока мы разговаривали, Борис докурил почти всю пачку, а бомбежка стихла. Выйдя на поверхность, нас встретила та же разруха в городе. Не взорвавшиеся авиабомбы угрожающе лежали в выбоинах на асфальтированной дороге. Город, который и так в руинах, еще больше уничтожают и закапывают под его же обломки и пепел. На обочине возле разбомбленной многоэтажки лежали тела старика и маленькой девочки. С первого взгляда они показались мне до жути знакомыми. Подойдя поближе, я стала разглядывать старика. О нет, это же…

– Дядя Вукмир.

– Кто?

– Он был моим дядей, старшим братом матери. После ее смерти мы почти не виделись, но он всегда был добр ко мне и искренне любил как племянницу. В последний раз я видела его года два назад.

Оставив старика, я подошла к телу девочки. Перевернув ее к себе лицом, я была в ужасе.

– Господи, это его внучка! Еще маленькая совсем.

Я взяла на руки маленькое тельце девочки, и слезы нескончаемым потоком полились из глаз.

– Ей же всего лишь семь лет! Мой двоюродный брат Роман, ее отец, пропал на войне с начала вторжения. Вукмир один воспитывал ее. Американцы и все НАТО проклятые звери!

Я припала на колени с девочкой на руках.

– Боже мой, ей же еще всю жизнь надо было прожить! Ее безжалостно похоронили под бетонными завалами.

Я, уткнувшись лицом в одежду девочки, смачивала ее слезами.

– Я хорошо знала ее. Она была хорошей девочкой, всегда ей помогала. Даже себя в ней узнавала, очень уж похожа на меня. Господи, за то так с ней!?

Пока мы сидели возле тел, к нам подошло пятеро вооруженных человек в гражданской одежде.

– Ой, а к кому это мы колеса прикатили? Бугор, ты смари какая краля тут пригрустила.

– А ты глазастый, Горб. Эй, вы кто такие?

Борис, взяв в руки АК-74, встал и направил на них ствол, а я достала из кобуры ПМ и прицелилась в одного из них. Бандиты направили на нас весь свой арсенал: автоматы, обрезы, пистолеты. Один лишь главный по прозвищу Бугор стоял спокойно и неподвижно.

– Какое вам дело? Идите с миром, мы не хотим крови!

Бугор посмеялся, а за ним посмеялась и вся кодла.

– Ну кто же хочет крови? Почему об этом вообще зашла речь? Вы просто уберете оружие и пройдете с нами на установление личности, а также цели пребывания в этих местах. Это ведь, если вы не в курсе, территория Волкодава, а он за ней следит и очень заботится.

– Нам нет дела до вашего Волкодава! Просто отпустите нас и все.

– Ну тогда только откупом можно исправить ситуацию, нужно заплатить за пребывание в этом месте.

– Да вы жалкие мародеры! Это территория правительства Югославии, а не какого-то Волкодава.

Борис щелкнул затвором и приложил палец к спусковому крючку автомата.

– Э, уважаемый, аккуратнее с волыной!

– Уходите, иначе я из вас сейчас решето сделаю.

– Следи за языком. Какое нахрен решето?

Бандит, стоящий позади, кинул в Бориса большой камень и оглушил. В ответ я сделала два выстрела из пистолета, убив одного бандита, но ПМ внезапно заклинил. Чтоб меня, почему ж так не вовремя?! Горб подбежал к Борису и, ударив в челюсть прикладом, окончательно оглушил, а Бугор, резко оказавшись возле меня, дал мне сильную пощечину, от которой я упала на бок.

– Вы ничем не лучше американцев и НАТО! Такие же звери!

– Заткни свою пасть, сука!

Бугор засунул мне в рот тряпку и связал руки.

– Братва, неплохой улов. Думаю, Волкодав будет доволен. Сейчас я наберу пацанам, пусть хоть подъедут и заберут эти туловища.

Пока Бугор кому-то звонил, я смотрела на вырубленного и связанного Бориса, а также мертвые тела дяди и его внучки. Господи, сами сербы мучают и убивают друг друга. Как мы так сильно испортились? Ради денег и наживы? Или это способ выжить? Это все война…

Пока я размышляла, из глаз пошли слезы. Горб подошел ко мне и, закинул мои волосы за уши, погладил по влажной щеке.

– Ну что ты красивая такая и плачешь? Скоро ты будешь в безопасности! Слушай, Кастет, вколи ей немного дозы, а? А то она чет нервная и беспокойная. Еще брыкаться будет.

Некий Кастет кивнул и достал из кармана ампулу со шприцем. Наполнив его жидкостью из ампулы, он прицелился в мою шею. Я пыталась дергаться и уворачиваться, но Горб зажал мне голову и тело, и Кастет вколол дозу.

– Тише, тише. Какая резвая кобылка. Волкодав и не таких усмирял. Да ты не переживай, тебе у него понравится!

Бандиты захохотали и начали о чем-то разговаривать. Но о чем – я понять не могла, потому что через минуту мой взгляд помутнился и я потеряла сознание. А что было дальше? Темный, темный, наркотический сон. Я чувствовала лишь одно – воздух. Воздух, наполненный дымом и кровью…

Глава II: «Подневолье»

Пригород Белграда

1999 год.

Я проснулась от странного ощущения между ног. Очнувшись, я поняла, что лежу на спине на холодном полу в какой-то тюремной клетке. Мои ноги раздвинуты, а насилует бандит-сторож. Это было больно и неприятно. Я хотела закричать и ударить его, но поняла, что руки связаны, а во рту находится кляп. Бандит, увидев это, слегка придушил меня за горло и ударил по щеке.

– Ну тише, зачем нам шум?

Мародер стал трахать жестче и грубее, боль усилилась, создавалось ощущение, будто в меня втыкают кинжал, а не член. Слезы вновь полились из глаз, а изо рта пытался вырваться жалобный стон. Бандита остановил второй сторож, который «оторвал» его от меня и вытащил из камеры.

– Ля, ну ты че творишь, Лысый? Эта ж девченка для Волкодава. Знаешь ведь, что нельзя таких трогать. Того гляди сам Волкодав тебя порешает!

– Да не шуми ты, Косой. Если девченка Волкодава, значит она не плоха. Он ведь не всякую шмару себе отбирает. Вот и хочется попробовать. Так, а девченка-то реально хороша. Попробуешь, пока есть возможность?

– Лысый, не мороси! Оставь ее в покое, целее будешь. Закрой ты уже камеру, идем давай к Волкодаву, он нас звал к себе.

Сторож закрыл на замок камеру, и они вдвоем ушли вдаль по коридору и скрылись за стальной дверью. Боже, как ломит тело. Что они мне вкололи? Больные ублюдки. До сих пор до конца в сознание не могу придти. Очень сильный наркотик. Что это за место вообще? Весьма прохладно, а на мне… Сука, на мне одна лишь кофта! Ебучие извращенцы! Это определенно какой-то подвал. Помимо меня в камерах находились другие бедняги. Что за дикая банда орудует в Белграде? Да и где вообще Борис? Я прекрасно помню, что ему очень сильно прилетело по голове камнем. И кто этот Волкодав? Эти бандиты все время о нем говорят. Возле меня лежал матрас со старым одеялом. Я легла на него и кое-как связанными руками прикрыла наготу одеялом. Боже, что происходит? С остальными узниками также жестоко обращаются? Так хочется есть и пить. Здесь вообще кормят?

Не успела я успокоиться, как те двое бандитов вновь вернулись и открыли мою камеру. Лысый вошел к камеру и, грубо взяв меня за волосы, резко поднял и вытолкнул из камеры.

– Давай, сучка, иди за нами! Тебя ждет сам Волкодав.

Узники со взглядом сочувствия и сожаления провожали стеклянными и замученными глазами. Меня вели совсем недолго по какому-то коридору, в конце которого находилась дверь с надписью «Пахан». Это кто-то вроде главного у них? Косой постучал в дверь и, услышав в ответ «Давай», открыл ее и, оставшись вдвоем у порога, толкнул меня в проход. Помещение напоминало комнату пыток каких-нибудь нацистов Третьего Рейха. Отдельная комната была выделена под пыточную камеру: подручные инструменты, плетки, молотки, цепи, электрический стул угрожающе стояли в ней. В основной комнате находился большой стол, за которым сидел тот самый Волкодав – огромный здоровяк со шрамом на лице.

– Я вижу куда ты смотришь, дорогуша. Расслабься, тебе рано еще туда. А? Ты хочешь что-то сказать?

Волкодав ровными, тяжелыми шагами подошел ко мне и вынул кляп изо рта.

– Прошу вас, отпустите меня, умоляю. Просите все, что хотите.

– О нет… ты слишком хороша. Иначе б я тебя просто убил и выбросил твое тело на съедение собакам.

– Но… но… Боже, отпустите меня.

Я начала всхлипывать, но Волкодав взял меня за волосы и, нагнув, уткнул щекой в стол.

– Не распускай нюни, шалава! Я этого не люблю!

Только сейчас я увидела на стене трофейное оружие, а еще плетки, наручники и многое другое. В углу на диване лежала еще какая-то девушка, вся в крови и без сознания. Волкодав привязал мои руки к ножкам стола и взял в руки плетку. Я даже не могла смотреть на происходящее, а лишь уткнулась лбом в стол и, тихо скуля, закрыла глаза.

– Все вы, сербы, народ гордый. Но когда вас прижмешь, то вы ноете как щенки.

Волкодав замахнулся и ударил по моей попе плеткой. Удар был настолько сильным, что я моментально почувствовала сильное жжение на ударенном месте. Волкодав нанес множество таких ударов. Ощущение, будто от моей попы не осталось живого места, абсолютно все невероятно сильно жжет. Я пыталась сдерживать слезы, но после серии ударов это стало невозможным. Все лицо было влажным от слез, соплей и слюней, которых я не могла остановить, но не смотря ни на что жестокости Волкодава не было конца. Он хотел трахнуть меня, но я сопротивлялась, после чего он взял тяжелую резиновую дубинку и ударил ею по лопаткам. От каждого удара я вскрикивала от боли, но его это лишь заводило. Когда у меня не осталось сил к сопротивлению, Волкодав резко и грубо вошел мне между ног своим членом, от чего я, почувствовав боль, крикнула и застонала. Бандит хватал меня за шею и волосы, совмещая это с ударами плетью по спине и попе.

– Хороша девченка, но этого мало.

Волкодав взял в руку длинный и острый нож и воткнул его в мое предплечье, уткнув острие в деревянный стол. Я вновь закричала от невыносимой боли, но только еще сильнее, чем было до этого. Волкодав, смеясь, получал искреннее наслаждение. Он насиловал меня час или два, после чего кончил внутрь и со всей силы отхлестал меня плеткой. Но у меня уже не было сил сопротивляться и страдать. Он так и оставил меня в тишине, привязанной к ножке стола, в полумертвом состоянии с ножом в предплечье. Волкодав оделся и вышел из своей комнаты. На выходе стояли те двое сторожей.

– Ладно, разрешаю и вам развлечься пока меня нет!

Лысый и Косой вошли в кабинет, когда Волкодав из него вышел.

– Лысый, ну как ты и хотел!

– Да-а-а-а, Косой, ты ведь тоже.