Солдат неудачи

Владимир Иванов

Солдат неудачи

Часть 1

Мы любим плоть – и вкус ее, и цвет,

И душный, смертный плоти запах…

Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет

В тяжелых, нежных наших лапах?

А.Блок. «Скифы».

Похмелье – штука тонкая, особенно, когда каждая клеточка тела визжит от нестерпимого желания вернуться в радостный омут алкогольного отравления. Голова кружится, в желудке огненной волной поднимается изжога, а снаружи, мелкая дрожь и ощущение постоянного холода. Если нет спиртного, то лучше всего – уснуть, подождать, пока измученный организм постарается собрать себя сам, хотя бы частично. Хотя бы так, что бы глаза видели, а не различали. Пока ты в таком состоянии, даже нервы еще работают не все: знать, что тебе плохо – знаешь, а чувствовать – не чувствуешь! А стоит водички там попить, или кефира какого, и на тебе! Уже не только знаешь, а уже ощущения по полной программе! Уже по сусекам скрести, мелочь стрелять, по бутылкам шастать – глядишь, осталось чего…. Да не осталось, и остаться не могло. Все, что осталось, еще вчера кончилось. А может и не вчера, а неделю, месяц или год назад. Так что спи, дружище, спи. Алкаш спит – похмелье идет!

– Интересная философия!

Да уж куда интереснее! Веками проверена, и не только мной. Столько поколений моих пращуров и их соседей в этом дерьме прожили, что отполирована она, философия эта, человеческой болью, слабостью, рвотой, а то и смертью от стакана граненного!

– Не слишком ли пафосно, для обычной алкогольной абстиненции, именуемой в простонародье «бодуном»?

Что ты понимаешь!? Если бы ты чувствовал сейчас то же, что и я, то твои метафоры и гиперболы дали бы фору Остапу Бендеру в молодости, хотя красноречия особого, в таком состоянии, не добьешься. Возопил бы ты, батюшка, аки поросенок недорезанный, на округу всю… А так Богу – боговово, а Кесарю – …

– Кесарево сечение… Ха-ха-ха.

– Не смейся, башка трещит, а тут ты, со своими бородатыми остротами!

– Ой, не могу! Кесарево сечение – Кесарю! Не мои это остроты, в твоей башке болезной прочел, а Кесарь бывает женщиной? А то про Кесаря у тебя в башке больше ничего нет, подозрения только на высокий социальный статус, да и все.

Иди в … Ты кто вааще? С кем это я тут разболтался на сон грядущий? И что ты у меня делаешь?

– А не все равно тебе? Может, я помочь пришел.

Водки принес, что ли? И че ты там у меня в башке читаешь?

– Все, что ты сказать хочешь, у тебя на роже твоей мохнорылой написано, и водки у меня отродясь не бывало, а вот глюкозы тебе в кровь подбросить – это запросто! Получай!

Какой еще глюкозы? Сахаром кормишь? Так я его, лишь после брожения и последующего процесса перегонки только….. А и впрямь полегчало. У тебя в запасе только глюкоза или еще чего могём?

– У меня и нет ничего, в твоих запасах ковыряюсь. У тебя тут такого намешено… Ага, вот! На тебе немного, а то привыкнешь, еще наркошкой станешь, мало мне алкоголизма хронического….

Ух-ты! Ну ты даешь, братец! Че ты там сделал с моим гипофизом, не знаю, но терапевт по похмелью ты классный! Не заскочишь завтра утречком?

– Нет у меня времени по алкашам скакать, дела поважнее есть. Да и не заскакивал я к тебе, я у себя, ты у себя. Да и противен ты мне, смотреть тошно!

Проповеди читать будешь? Опоздал ты, братишка, опоздал, лет на пятнадцать. А теперь, я сам себе…

– Голова? Башка ты, да и сам себя так называешь, башка и есть! Тебе сколько, сорок шесть? Сам знаю, что сорок шесть. Я бы ни в жисть к тебе не пожаловал бы, если бы ты не мог….. А! Какая разница, все равно узнаешь! Дар у тебя! Будущее видеть можешь. Неосознанно, без понимания, а можешь!

Это у меня-то дар? Да будь он у меня, я бы в детстве повесился. Или застрелился в отрочестве!

– Да? Ну, на тебе примерчик из отрочества! Когда ты на чужбинушке служил, помнишь, почему тебя, засранца, «валки матерые» за собой таскали в рейды, да на задания? Потому, что ты точно знал, куда идти не стоит! Или ты думал, что такой крутой как поросячий хвостик? Ты не хотел идти туда, откуда не вернешься! Разведчик-диверсант! До капитана дослужился без царапинки, а потом в один день рапорт подал и уволился! С чего бы это? А через неделю, базу вашу с землей сравняли, как и не было ее! Мало!? Вспомни, институт закончил, на МАЗ работать пошел, не куда-нибудь, а в самый поганый отдел, где ни зарплаты, ни карьеры! Да только после трех лет работы, ты компьютер любой модели, с закрытыми глазами собрать мог. Потом тебя, кажись, на «СПЕКТР» занесло? Тут тебе и зарплата, и карьера, и почет! «Лучший инженер предприятия»! Программка твоя по расчету поверхностей методом чего-то там, до сих пор работает! Пятнадцать лет прошло! Виндоус уже пять раз поменялся, а твоя прога все работает. Они даже на другую платформу ее перенести не могут, ты кода не оставил, так и работают на Роботроне 1715.

И что ж ты оттуда дернул? А то, что Союз развалился, а ты прочухал! Чем занялся? Если бы коммерцией! Компьютерными технологиями! На «СПЕКТРЕ» ты неплохо зарабатывал, по общим меркам, а стал сколько? В десять раз больше! Пока остальные чесались, думая стоит – не стоит, ты знал: стоит.

Ну и что я теперь? Стареющий алкаш с брюхом до полу и постоянным похмельем? Где ж мои гениальные способности? Денег на водку нет, а тут ты еще!

– Водка, водка.… Не нужна она тебе. Ты себе применения найти не можешь, перерос ты время свое, нечего тебе тут делать. Способности свои девать некуда. Не готов мир к тебе.

И чего делать-то?

– Сваливать, друг сердешный, сваливать, а то допьешься до чертиков, как другие и сыграешь в ящик, ха-ха-ха!

Че смешного-то?! Сваливать, а куда? На Западе, я на хрен никому не нужен, а в глубинку, так не сельский я, не крестьянин. На травке поваляться могу, но не долго, мух не люблю, и траву доставать из-за шиворота не люблю, да и вааще ничего не люблю… Постой-постой, а какие такие «другие»?

– А такие! Ты что думаешь, ты один такой «великий»? И до тебя люди были, так нет их уже. Кто спился, кого бабы довели, кто к нам подался. Серегу же ты знаешь? Ну, Есенина! «В саду горит костер рябины красной..», ну там, Вовка Высоцкий, да еще пара другая ребятишек.

Да… я бы в эту компашку затесался. Про Есенина не скажу, не знаю, говорят бабником он был, да и пьяницей редкостным, а вот Владимир Семеныч, э-тт да! С понятием мужик был, да только помер он от жизни своей!

– Помер, потому, как я не успел, а успел бы, ты бы с ним встретиться мог.

Это как так?

– С собой бы увел. Нам такие – на вес золота! И тебя бы подобрал, там бы и встретились.

Где это «там»?

– У нас, болезный. Это скорее не где, а когда.

Понятно. Машина времени и Герберт Уэллс с Макаревичем.

– Не язви! Не так все просто, но в общем да. Только не машина и не времени. Лекцию хочешь?

Не хочу! Хочу пива и воблы. Жрать хочу! Чего ты мне там в крови намешал? Теперь жрать хочется!

– А теперь?

Вроде нет….. Хотя поел бы все равно. Для удовольствия.

– Некогда мне с тобой возится. Решай, хочешь со мной – поехали, не хочешь – сиди тут в дерьме, сибарит хренов!

Гагарин, ты мой недоделанный! Ты ж ничего не объяснил! Ни куда, ни в когда, ни что я там буду делать, как жить, что есть, чем заниматься? Я же не знаю ни хрена!

– Ладно, Незнайка, покажу я тебе, что с тобой будет годка так, через два, если останешься! Смотри и думай, принимай решение, я тебя не тороплю….

… заплеванный пол в пивнушке оказался прямо перед глазами. Господи, грудь-то как жжет, плохо-то как, Господи.… На спину, на спину перевернуться бы, да воздуха глоточек. Эх силы не те уже, эх не молод-здоров, лет бы двадцать назад.… Не вдохнуть – не шевельнуться. Что это перед глазами плывет.… Все, не вздохнуть больше……

Глава 1

Сапоги топчут родную белорусскую пыль, ритмично отбивая такт на бегу. Если не по размеру или портянка намотана неверно, они начинают топать, и бежать вообще невмоготу, а так худо-бедно. У того, кто впереди бежит, потный треугольник сзади на майке, у того, кто следом, наверняка, треугольник спереди.… Какая чушь в башку лезет. Надо дожить до шестого километра из пятнадцати, а там дальше отупеешь до того, что не поймешь, где находишься. Ноги сами доведут, главное из строя не вывалиться. Строем, в ногу бежать-то полегче будет, входишь в ритм, в коллективное сознание взвода, перестаешь быть личностью, со своими желаниями, страхами и болями и бежишь себе, как зомби с вытаращенными глазами. Мышц не чувствуешь, усталости нет, как и мыслей – хорошо!

Да только сержант наш взводный тоже знает об этом. Он эту школу прошел до нашего рождения и облегчать нашу жизнь явно не намерен. Разговор один! Выйти из строя – пятьдесят отжиманий. Подождет с тобой, пока ты нос в пыль макаешь, потом – занять место в строю, бегом – марш! А взвод-то уже, считай, метров на триста от тебя оторвался, так что, если бежать на пределе не хочешь, отжимайся на пределе. В общем, куда ни кинь, всюду предел. Нет, издеваться над тобой никто не собирается, и ломать психику тоже. Сам поломаешься, если здоровья не хватит. Ну что там в школе было? Стометровку за тринадцать секунд пробежать? А тут проснулся и на тебе, пятнадцать километров, вместо «С добрым утром!». Потом зубы почистил, морду сполоснул от пыли и вперед на зарядку. Сорок минут интенсивной силовой гимнастики, по словам сержанта: «Каб глазья продрать». «Продирание глазьев» проходит в сумасшедшем темпе, под тяжелое дыхание всего взвода доукомплектованного собственно, взводным сержантом. Сержант не филонит сам и другим не дает, щедро раздавая дополнительные отжимания тем, кто на его взгляд халтурит, но делает это так беззлобно, что даже не обидно.

После зарядки – завтрак. «Масло съел – день прошел!». Жалкая иллюзия, подходящая лишь для призывников – срочников. У нас впереди вся жизнь, и дни считать некогда. Разве что до конца училища, но это еще не скоро. Нужно смириться с тем, что все изменилось и жить придется иначе. Не так, как в школе, не так, как дома. Не так.

На завтрак – пять минут. Кто не успел, тот «заканчивает принятие пищи, выходит строиться» голодным. Я всегда голодный. Голодный до обиды. Третий слева, в «шеренге по одному». У меня сто восемьдесят семь сантиметров уверенного в себе роста. Да только за мной еще двое и один впереди. Мы отрыжка взвода. Ниже ста девяноста. У всех остальных, кто выше одного метра девяноста сантиметров – пайка двойная, приказом Министра обороны! У нас – нет. У Министра, тоже нет сто девяносто, но питается дома, и сколько хочет, если его жена не очень переживает за разжиревшую талию супруга. А мне восемнадцать лет, у меня сто восемьдесят семь и хочется жрать, потому, как я сегодня уже пятнашку сбегал и мышц себе накачал столько, что и подумать страшно.

Пять минут на завтрак, до смешного мало, если нужно честно разделить сахар, насыпанный для чая в одну миску на десять человек. Насыпанный? Нет, это не сахар-песок из синенького пакета на гражданке, это не ровненькие кубики рафинада, это кусковой сахар из большущего мешка. И кусок может быть, например один, или два, что не делает дележку более простой и честной. В норматив не уложиться, если не думать. На то и разведчик, что бы думать. Надо разделить, это раз, что бы никому не было обидно, это два. Поровну? А вот это, как раз и не важно! Главное – честно! Чтоб не обидно! Потому дежурный отходит на шаг от стола и командует: «Танки!», после чего все, включая самого дежурного, добывают сахар себе сами, используя лишь одну правую руку. Кто успел, тот и съел! Тарелка взлетает под потолок, гвалт стоит такой, что остальные взводы на миг прекращают жевать, с интересом и тоской наблюдая за нашим резвящимся отделением. Такого притока положительных эмоций взять больше негде, но шум и беспорядок вызывает недоумение старшего командного состава, заглянувшего после плотного домашнего завтрака в курсантскую столовую. Но сержант отстоял. Психологическая разгрузка, видишь ли. Это разгрузка, а тут же, на тебе! Нагрузка по полной! После завтрака – «Полоса разведчика». После завтрака? А почему бы и нет?! После завтрака, перед сном, посреди ночи или вместо обеда. Это уж, как в голову придет нашему взводному. Когда ему, гаду, в голову стрельнет, тогда и полоса. В самую неподходящую минуту, во время личного времени, посреди тактической или огневой подготовки, кроме, разумеется, политзанятий. Тут уж извините, тут важнее теория, а не практика, тут железные мускулы, выносливое тело ни к чему! Тут важна идеология и творческая изворотливость, понимание незыблемости коммунистического пути развития и непоколебимая вера в мировую революцию! И пусть они, загнивающие и эксплуатирующие, не сомневаются…. Хотя всем и так ясно, что никто не сомневается, ни там, ни здесь, никто сомневаться и не собирался, хотя каждый и на свой лад.

И еще, воскресенье. Никакого утреннего кросса, никакой силовой гимнастики, так, легкая разминка после пробуждения, завтрак и личное время. Увольнения? Не надейся. На первом году обучения, ты лишь смотришь через забор, на город в пяти километрах от тебя, зато к обеду привезут десантников для рукопашных спаррингов. Мы их не любим, они нас ненавидят. Здоровенные парни третьего года службы, разрядники-чемпионы, отъевшие рыльца на двойной пайке, выходят на импровизированный ринг враскачку, не торопясь, зная, что у них на обед сегодня курсанты первогодки. Да только первогодки не все мелкие – дохлые, встречаются и у нас ребятишки с пудовыми гирями вместо кулаков, но к десантуре их не пускают, покалечат убогих на раз, а отдуваться нам приходится – мелким доходягам, за плечами которых лишь уличные драки «на кулачках», да какой-нибудь юношеский разряд по прыжкам в сторону. В училище рукопашный бой подтягивают постоянно, но это как шахматы, если нет в тебе сотни кэгэ веса и привычки ударом кулака сбивать с ног корову, думать нужно головушкой, как ее, родимую, сохранить в целости. Проще всего нос подсунуть под удар, но это опасно. Чуть не так кулак пришел, и твой нос напоминает гнилую сливу, на которую кто-то наступил кованым сапогом. Неделю носом дышать не сможешь. Потому невольно начинаешь использовать подленькие приемчики из арсенала спецназа. Этого арсенала, в достатке у нашего взводного. Чего только сержант не знает! А все знает! Как кулачек повернуть, что бы бровь рассечь пряжкой от часов наручных. Удар вроде не сильный, а десантничек своей кровушкой и умылся. Его с ринга – тебе победу. И ему вроде, как не стыдно, травма есть травма, и тебе в радость – башка цела. Или имитировать тяжелый нокаут от сильного попадания в руки, голову назад отбросить, глазки закатить, в спине прогнуться и руки опущенные в сторону развести, равновесие вроде потерять, вперед наклониться, мол, вестибулярный аппарат у тебя сдох. Никто добивать не будет, а ты своим хитрющим сапожком, да по голени опорной ноги, да со всего маху, предварительно головой наклоненной, удар замаскировав. И только хруст косточки раздается ломанной, и десантничек твой, благим (и не только) матом рассказывает всем окружающим, как он любит тебя и все твое командование, которое и научило тебя такому свинству. Взводный с хмурым лицом заявляет тебе, что мол, не «по-товарищицки», мол, не так надобно, а совсем по-другому, да только по-другому – лежать бы тебе мордой в пол и кровянку размазывать, если повезет, а не повезет, так очнешься в госпитале через неделю и всю жизнь потом будешь розовыми слонами любоваться. А слонов розовых не бывает, если ты не конченый дальтоник, так что чужая нога намного дешевле собственной головы, которая работает. А еще вчера взводный, с сомнением рассматривая тебя сквозь свой прищур, именно это тебе и посоветовал. Не так, что бы прямо, а издалека, мол, что будет если….. А то и будет! Курсант, его плоть и кровь, в строю стоит, а чужого солдатика санитары утащили, живого! Хоть и не совсем здорового. Да и ладно, молодые кости быстро срастаются. Да и месячишко на койке в госпитале – в кайф. Девок-медсестер за ягодицы щипать, да пайку больничную лопать. А там и дембель не за горами, да и врачи в госпитале приличные, ножку соберут, хоть по кусочкам. Натасканы они на травмы да огнестрелы. Так что за лечением дело не станет.

А еще спать хочется двадцать четыре часа в сутки. Хочется спать на бегу, в столовой, но сильнее всего на политзанятиях. Тут, что хочешь делай, а все равно уснешь. А почему бы и не уснуть: ночью по тревоге подняли? – подняли! «Десятку с выкладкой» отмотали? – отмотали! Оружие почистили и спать легли. В четыре утра. А в шесть, уже «Рота подъем!». Так что из ночи, считай трех часов – как корова языком. Потому и спишь с открытыми глазами, вместо того, чтобы учиться, как правильно Родину любить. На то ты и офицер Госбезопасности, хотя и будущий. А что бы стать «настоящим», придется постараться до невозможности.

На первом году обучения, считай, только физуха, да начальные навыки, что бы отсеять «хомячков», негодных физически. Бывает так: здоровенный бугай, а ломается. Не хватает терпения и выносливости. Не физической, а какой-то там, внутри. Что бы, даже не «вынести», а перенести постоянные нагрузки, постоянный темп жизни. Все происходит стремительно, все расписано по секундам. Метро в Москве в час пик? Замедленная съемка! Никто не даст времени на шатания и размышления. Действуй, шевели поршнями, двигай булками. За тебя уже подумали, решение приняли. Просто исполняй. Получается – спишь и ешь по графику, нет – скребешь сортиры, котлы на кухне, тарелки на «дискотеке» и собственный затылок, размышляя о том, что удовольствие от расстегнутого, не вовремя воротничка, не стоит ударного, внеочередного труда на ниве санобработки мест общественного и индивидуального пользования личного состава. Да и чувствуешь себя, как-то не так, когда соседи по казарме на полосе жилы рвут, а ты, вроде как, на кухне зад отжираешь. Конечно, ничего ты не «отожрешь». Во-первых: не положено, а во-вторых, некогда. «Хозяин» наряда тебе скучать не даст и пайку выпрашивать тоже.

За осенью приходит зима, потом весна, потом лето. Ты все так же бежишь утреннюю «пятнашку», не обращая внимания на дождь, снег, ветер, на грязь или лед под сапогами, так же проходишь «полосу», так же ползешь, загребая локтями по «зеленке» на тактике, так же уютно прижимаешь приклад АК-47 на огневой подготовке и так же спишь на политзанятиях. Но ты уже не тот. Не такой, как год назад. У тебя не тот взгляд, не тот шаг. И «пятнашка» не стала короче, и «полоса» осталась прежней, а ты изменился. Бежать стало легче, ходить стало легче, пайки стало хватать, сон стал короче, но глубже. За пятнадцать минут можно отдохнуть, как за три часа полноценного сна. Мышцы перестали болеть, колени начали разгибаться по утрам без характерного скрипа, и сон стал совсем другим. Уснуть под залпы учебных стрельб – запросто! Проснуться от лесного шороха – без проблем. Сон стал спокойный уверенный и очень чуткий, но глубокий, без кошмаров и сновидений. А вот что вообще не изменилось, так это постоянное присутствие взводного за спиной. Взвод «похудел» на половину и конца этому похуданию не видно. Двое разбились на прыжках с километровой высоты на «крыле», один пропорол себе живот при десантировании на лес, хоть и живой остался, но, судя по длине фиолетовых кишок, которые вырезали у него в госпитале, до конца жизни жрать ему манную кашу и запивать ее кефиром. Многие сломались на «физухе», не выдержав нагрузок, кое-кто нагрузки выдержал на силе воли, но взводный, на то и взводный, что бы понимать: ну не дал Бог силушки. Сила воли, это хорошо, но мало. С такой волей, в командный состав какой-нибудь воздушно-десантной части. Или пехота морская. А в разведке, силы воли маловато будет. Тут без здоровья никак нельзя. Если ты все силы на марш-бросок выложил, то думать тебе уже нечем. Потому как вымотался ты и думаешь, как бы от кислоты молочной в мышечной ткани избавиться, а не как твоему подразделению задачу боевую выполнять, да так, что бы весь твой личный состав не полег в землю, пусть она пухом другим будет, а домой, на базу вернулся, медальки да ордена по грудям цеплять. До медалек и орденов еще далеко, но думать об этом никогда не рано. Потому и учат нас, остолопов, как в любом случае в живых остаться. Погибнуть с честью может любой, только погибель та бестолкова и бессмысленна. Честью своей ты врага не испугаешь и вреда не нанесешь, а вот если выживешь, то не раз ему напакостить сумеешь, а это важнее всего. Да и стоит обучение наше не дешево, да и обормотов таких поискать надо. Чудо-богатыри, перемазанные грязью «полосы», с дыханием кузнечных мехов, измученные до предела, голодные как волки, тянутся по стойке смирно, жадно поедая глазами взводного, который, не торопясь прогуливается перед шеренгой, с сомнением размышляя: дать команду «Перекур с дремотой 10 минут» или загнать загнанных разведчиков на полосу еще разок, для поднятия боевого духа. Очевидно, крепость боевого духа сомнений не вызывает, потому взводный еле слышно роняет: «Вольно, разойдись, переку…..». Окончания фразы никто не слушает, потому, как она знакома до боли, но что бы ее услышать от взводного приходиться обильно полить землю-матушку соленющим потом славных последователей Рихарда Зорге и Максима Исаева. Хотя это сравнение не совсем корректно, потому как готовят из нас не Штирлицев, а скорее Скорцени. Разведка-разведкой, но основной упор на диверсионную деятельность в глубоком тылу «вероятного противника». Взрывчатка, скрытные марши по «зеленке», выживание без пищи, воды, тыловой поддержки, без связи, оборудования, в одиночку и группой, так что к концу первого года обучения, я убежден, что смогу построить здание Минского цирка в Антарктиде за месяц одним штык-ножом. Ощущение это обманчиво, но непокобелимая вера в могущество собственных возможностей не отпускает. Фортификацию изучаем только на предмет ее слабых сторон, на предмет разрушения с использованием взрывчатки, местных ресурсов, селей, лавин, разрушения плотин, подрыва хранилищ ГСМ, электростанций. Языки учим на предмет допроса захваченного «языка» в полевых условиях. «Где есть быть твой командир?!», «Как зовут твоя часть?!». Никакого тебе, понимаешь, Шекспира или Лопе де Вега, но и этого должно хватить, потому как с противником язык чесать, особенно некогда, получил информацию и свалил, пока пятки не подпалили. Как сделать бомбу своими руками? Так это запросто! Оказывается на обычной кухне всегда найдется с полдесятка компонентов, которые при смешивании дадут, если не полноценный боевой фугас, то, во всяком случае лупанет так, что газовую трубу на куски порвет, остальное сам газ бутан-пропан сделает. Обесточить оборонный завод, нарушить систему связи, повредить теплоснабжение, забить эфир помехами, угробить электростанцию и свалить под шумок так, как будто и не было тебя там никогда. Мы не мясники войны, мы не захватываем плацдармы до прихода основных сил, мы не заваливаем все вокруг своими и чужими трупами, не выжигаем гектары напалмом, не гробим гражданское или не очень, население. Эта работа для десанта или морпехов. Мы – хирурги войны. Если у тебя воспалился аппендикс, хирург, если он не под кайфом и не дурак от рождения, не станет делать тебе трепанацию черепа или ампутацию конечностей. Он аккуратно отсечет воспаленный, да и ненужный отросток, и дальше будешь жить-поживать, как во всех сказках писано. Танковая дивизия? Можно ее бомбить с воздуха, расстреливая из ПТУРСов, теряя своих и выкашивая чужих, развернув это в полномасштабную боевую операцию. Да только с воздуха всех не переколошматишь, да и ПВО «вероятного противника» не пальцем на мусорке делали, они свое дело тоже неплохо знают, а потому из двадцатки штурмовиков, глядишь, пятерки, а то и десятки не досчитаешься. Тут то про нас и вспоминают. Нет, супротив танков мы не выстоим, и не нужны нам эти танки, и не увидим мы их вообще, скорее всего. По данным аэро-фото вычислить склад ГСМ ничего не стоит, а склад, это бомба, под которую только запал подложи – само бабахнет, так, что пожарные местные, неделю только нас материть и будут. Скрытно пришли, заряд заложили, взрыватель выставили на пару часов, желательно, под утро, что бы народу было поменьше, и растворились в ночи, аки духи лесные. А танки без горючего не поедут никуда, будут стоять родимые, как вкопанные, дожидаться солярки, да масел технологических, которые тоже не валяются, где попало, а хранятся на складе ГСМ, который дым уже пускает в безоблачное небо. А пока тыловое обеспечение порядок наведет, горючку перебросит, пожар потушит, жителей успокоит, так столько времени пройдет, что оперативная ситуация целиком поменяется, и возможно, дивизия эта танковая, вместо передовой, в глубоком тылу окажется, а может и в окружении уже. И все благодаря группе ребятишек, которые не стесняются гадости устраивать противнику своему «вероятному». Но что бы гадости устраивать, сначала их изучить нужно, желательно в подробностях, вот и грызем мы гранит науки, постигая все, что может стрелять, бить и взрываться. Вертолет? Запросто. И в воздух подниму, и долечу, куда нужно, а вот оказаться на борту, когда я садиться буду, тут уж не советую. Посадку я организую, но быть ей аварийной, как пить дать. Потому, как три часа налета, это пшик, а не налет. Азы показали, на тренажере попробовали, пять практических занятий провели и все. Летунов, вон, по пять лет учат, что бы пташек своих в воздух поднимать, а у нас это все слегка. Оно и понятно, нас «профи» довезут, а если что, так вертушку только в воздухе удержать, что бы не грохнулась с высоты, если с пилотом чего случиться, а к аварийным посадкам мы готовы, чай не барыни. За то с другой техникой – полный порядок, что танк, что БТР или БМП, тут без проблем. Сел за руль или рычаги, и понеслась душа в рай! Хочешь по шоссе, хочешь по «пересеченке», красота! Воскресные десантнички больше не смотрят снисходительно, потому что сунул ему кулак в печенку, а потом добавил сапогом в бедро, и смотрит он на тебя уже с пола, не то, что уважительно, но с пониманием того, что не даром здесь грызут гранит науки убивать. Оно и верно. Уже многое стало привычным и понятным, хотя многое еще и не ясно. Например: «вероятных противников» много, но основной упор ставят на «америкосов». Оружие ихнее в деталях, техника, табель о рангах, да и английский учим больше всего. Почему спрашивается? Неужели с ними воевать будем? Обгадились они во Вьетнаме сильно, больше никуда рыла не кажут, так чего ж нас так натаскивать? Но «им», там наверху, лучше видно и понятнее, наверное, а нам не рассуждать, а подчиняться и выполнять приказы вышестоящего начальства, в лице нашего взводного, которому опять пришла в голову гениальная идея закинуть нас на полосу. Ну, что ж? Полоса, так полоса. Нам приказано, мы выполняем. Раз за разом, день за днем, месяц за месяцем. Еще один год прошмыгнул мимо, уже и выпуск недалече. «Физухи» поубавилось, основной упор на теоретические занятия, с последующим применением их на практике. Неделю учимся, неделю в полях корячимся. Погода роли не играет, разведка, народ неприхотливый. Нарядов поубавилось, разве что, совсем разбосячишься и схлопочешь «вне очереди», но это уже редкость.