Союз хищников

– Это и есть ваш зверь? – спросила она, похлопав по рисунку.

– Да. А что?

Она покачала головой:

– Вас разыграли, да?

– Что?

– Это подделка. Шутка. Над вами решили пошутить, не так ли?

– Почему?

Теперь она смотрела на него серьезно.

– Это не шутка? – снова спросила она.

– Все очень серьезно.

Брови ассистентки профессора полезли на лоб.

– Потому что вряд ли это существует в природе. Не бывает челюстей с такими параметрами. Но я, должно быть, ошибаюсь… – Она снова посмотрела на рисунок.

– Это может быть человек? – спросил Сеньон. – Со значительной деформацией?

– При таком уровне отклонений это уже не деформация. Это монстр! – невозмутимо пошутила исследовательница. – Послушайте, я могу ошибаться, я передам ваше дело профессору Добагян, у нее больше опыта, чем у меня, и она свяжется с вами в ближайшее время. Договорились?

– Превосходно.

Она проводила его до двери комнаты.

– Вы уверены, что это не розыгрыш?

– Исключено. Как вы уже догадались, фото взято из уголовного дела.

Помощница с серьезным видом скрестила руки на груди.

– На первый взгляд это не похоже ни на что известное. Я специализируюсь на сравнительной анатомии млекопитающих и, учитывая размер и характер повреждений, предполагаю, что речь идет о млекопитающем. Однако я никогда не встречала подобной челюсти.

– Так что это может быть?

Она сделала легкую гримасу, показывая, что именно к этому и ведет:

– Мировое открытие! Уникальный вид животного. Но если хотите мое мнение, челюсти такого размера у животного просто быть не может. Значит, кто-то где-то над вами посмеялся.

Сеньон стиснул зубы.

– Даже так?

– Если только вы не верите в снежного человека и все такое.

Жандарм досадливо цокнул языком.

Он кивком попрощался с женщиной и поспешил по деревянному коридору обратно. Вот и весь результат.

Мобильник звякнул, пришло сообщение.

Летиция меня точно распнет.

Писал Алексис.

«Есть новости. Общий сбор сразу после полудня. Если сможешь, приходи…»

На этот раз можно не сомневаться: Летиция его убьет.

9

Клер Нури было двадцать восемь лет, и она обладала тем удивительным обаянием, что заставляет, например, в комнате сразу обращать внимание на человека даже с самой обычной внешностью и чувствовать его присутствие. Тип женщины, которая притягивает взгляд, привлекает какой-то незаурядностью, а не чертами лица. Шесть часов занятий спортом в неделю помогли ей вылепить идеальное тело, правильное питание и тщательный выбор одежды сделали ее самой стильной, привлекательной и популярной в той небольшой компании, где она работала бухгалтером.

Она была не замужем и только что закончила трехлетние отношения с одним парнем, с которым познакомилась в интернете. Их история началась с бурного романа, затем мало-помалу обольстительные маски спали и обнажились настоящие характеры. Ужиться вместе было гораздо труднее, чем думалось в течение первого года, когда и тот и другая старались понравиться друг другу. За второй год чувства постепенно сошли на нет. Потом был еще год, когда они боялись признать правду, жили по инерции, обманывали себя, не находили мужества принять решение. Конец отношениям положила Клер – она ушла от партнера и дала себе слово больше на такое не попадаться. Теперь она будет такой, какая есть в повседневной жизни, с самого начала отношений не пытаясь казаться лучше, не подделываясь под партнера. Пусть принимает ее настоящую, а не нравится – до свидания.

Жизнь Клер текла по раз и навсегда заведенному распорядку. По условиям трудового договора в среду у нее был короткий день, она уходила после обеда и ехала помогать своей старшей сестре, сидела с ее детьми – пятилетней Алисой и трехлетним Томом. Она была их любимой тетушкой, и, возвращаясь поздно вечером, сестра нередко обнаруживала всех троих спящими вповалку на диване перед телевизором. Выйдя из дома сестры, Клер встретила человека, изменившего ее жизнь. Он шел за ней до самого дома.

По крайней мере, все указывало именно на это.

В следующее воскресенье утром пара пешеходов, прогуливавшаяся вдоль берега Марны, чуть не споткнулась о ногу Клер. Ее стройную, мускулистую ногу. Тщательно отшлифованную годами занятий спортом.

Молодая женщина лежала так же, как обычно засыпала с племянниками на диване у сестры – на спине, раскинув в стороны руки, словно готовые для объятий.

Но Алисы и Тома не было. Зато все ее тело заполонили насекомые. Они радовались дармовому пиршеству из крови и плоти.

Из-под полуоткрытых век Клер тускло смотрели глаза, нижняя челюсть немного отвисла, кончик языка небрежно лежал на зубах возле странно темных губ. Скулы были разбиты, как и правая надбровная дуга и подбородок, на котором виднелись царапины. Издалека казалось, что Клер – какая-то готическая певица с чрезмерным сценическим макияжем.

Глаза были обведены печатью насилия. Тени наложены кулаками. На щеках – естественный румянец от ударов.

Груди стали фиолетовыми, как и грудинная кость, словно по ней били часами.

На идеально плоском животе, за форму которого она так упорно боролась, виднелись десятки лиловых защипов – сильных, до крови.

Шесть из десяти ногтей на пальцах были обломаны. Она боролась. Как львица. Царапины виднелись даже на локтях, коленях и ладонях.

Промежность зияла пурпурной раной. В ней кишели жирные жуки.

На бедрах виднелось штук двадцать поверхностных надрезов, сделанных острием обоюдоострого ножа. Каждый раз кожу взрезали не очень глубоко, ровно настолько, чтобы проколоть ее, перерезать верхние сосуды, надрезать мышцу. Но после долгих часов инертного высыхания, без кровообращения, без жизни раны выглядели как открытые рты. Все тело, казалось, умоляло жизнь покинуть его как можно скорее, избавить от мучений.

И наконец эта мольба была услышана, но лишь после бесконечных страданий.

Об этом свидетельствовала глубокая борозда вокруг шеи. Если приглядеться, там была не одна, а много нахлестывающихся борозд, потому что за дело брались несколько раз.

Много раз. Нейлон погружался все глубже, стягиваясь вокруг горла, пока не перекрывал кровоток, пока не сжимал тисками трахею, прерывая поток воздуха. Веревку много раз чуть отпускали. Давая легким каждый раз частично наполниться, впустить дозу кислорода вместе с кровью в мозг. Даже врезавшись на два сантиметра в горло, нейлоновая удавка не могла полностью перекрыть дыхание.

Смерть через удушение наступала безумно долго. Обычно в таком случае агония длится около десяти минут, прежде чем случается непоправимое.

Для Клер эту агонию усердно продлевали… А потом еще и оживляли ее. Как бы лишая жертву права на избавление. Садистская игра заключалась в том, чтобы довести ее до капитуляции. Чтобы она наконец поняла, что ей не на что надеяться, нечего ждать, кроме смерти. Чтобы она звала ее. Возможно, при этом панически, всей душой боясь ее принять. И в миг, когда, казалось, все было кончено, непрямой массаж сердца и дыхание рот в рот насильно возвращали ее к жизни.

К новым страданиям.

И так до тех пор, пока наконец она не сломалась, пока все клетки ее тела не капитулировали, не перестали отвечать. Отказало не сердце, не мозг. Они составляли лишь малую часть организма. Надо было довести до крайности все тело, чтобы оно сдалось. Бесконечная смерть. Нескончаемое эхо отчаяния и боли.

Клер умирала много раз.

Она же оказалась наиболее сохранной из жертв Фантома.

Пятиметровая стена была покрыта снимками и записями трех групп отдела расследований жандармерии. Фотографии двух жертв Фантома с одной стороны, трех жертв Зверя – с другой.

Двадцативосьмилетняя Клер Нури была первой в списке на стороне Фантома. Найдена мертвой в воскресенье, 24 июня, в департаменте Сена и Марна.

Надья Садан была найдена следующей 6 августа в департаменте Ивелин.

Их пытали, насиловали, душили нижним бельем, приводили в сознание, и так до полного умерщвления. Их муки длились часов пять, может быть, десять или еще больше.

В обоих случаях убийца проник в дом своих жертв, о чем свидетельствуют следы борьбы. Однако на дверных коробках не обнаружилось следов взлома. Мало того, после совершения преступления все было заперто.

На востоке Франции по Зверю картина складывалась совершенно иная.

Молниеносные атаки.

Анья, 16 июля.

Софи Ледуэн, 22 августа.

Армель Кале, 14 сентября.

Спасатели, прибывшие на место первого преступления, вызвали местную жандармерию, но сказали, что не знают, была ли там одна жертва или несколько. Как будто у нее внутри взорвалась бомба. Состояние следующих двух жертв было не лучше.

Все убитые найдены в радиусе примерно двухсот километров.

Каждая – менее чем в тридцати километрах от автомагистрали А4.

Это единственное, что связывало последних трех девушек.

Но у всех пятерых на коже был вырезан один и тот же символ.

*е.

* * *

Полковник Априкан выглядел осунувшимся.

Мужчина лет пятидесяти, худые щеки, серые невеселые глаза, седые волосы ершиком, спортивное тело атлета и марафонца, – он единственный во всем зале для собраний был одет в форму.

Перед ним сидели шестеро из девяти жандармов, задействованных во всем расследовании, и ждали его сигнала, чтобы приступить к докладу.

Когда все расселись, уныло, опасливо или устало поглядывая на стену с фотографиями жертв, полковник жестом приказал начинать Алексису.

В расследовании участвовали три ячейки, но именно команде Алексиса поручили координировать всю следственную группу. Ячейку нарекли Мнуб – «множественные убийства», но между собой все называли ее «Пазл», намекая на состояние жертв. Алексис Тиме в этом деле рисковал по-крупному. Он сам понимал это лучше всех. На него была возложена самая большая в его жизни ответственность. Здесь сыграли роль его учеба в Институте криминологии в Лозанне, а также превосходный послужной список. Он быстро анализировал и быстро вникал в суть. Он воплощал в себе новое поколение жандармов, выросших в эпоху компьютеров и игровых приставок, легко справляющихся с несколькими задачами одновременно, мгновенно схватывающих новое, фанатов новых технологий, любознательных и неустанно совершенствующихся. Тот самый тип людей, что в другое время стали бы инженерами, программистами, психологами или хирургами. Алексис был истинным жандармом версии 2.0: тридцать лет, широкий кругозор, работает по призванию, справится с любым заданием и – главное для начальства – способен, когда надо, беспрекословно подчиняться.

А если надо, сработает предохранителем, примет вину на себя, не слишком поднимая шум. Такое тоже может пригодиться…

Молодой человек откашлялся и прикрепил к доске с помощью магнита фотографию Жозефа Селима, полученную из психиатрической клиники.

– Это наш самоубийца, сбросивший людей под поезд на станции Эрбле. Жозеф Селима, двадцать лет. У вас на столах докладная записка с краткой информацией о нем. Там все, что мы смогли найти, помимо его уголовного дела. Нас интересует то, что связано с его недавно появившимися контактами. Селима явно имел связи с группой лиц, напоминающей какую-то секту или культ. Возможно, я немного утрирую, но именно это нам предстоит узнать. По словам единственного найденного свидетеля, Селима виделся с ними все чаще и чаще.

– Как давно они встречались? – спросила Магали, брюнетка со стрижкой каре.

– С начала года, видимо. Селима был осмотрителен, осторожен, и наш свидетель ни разу не видел его знакомых в лицо. Жозеф Селима встречался с ними за пределами сквота.

– Что их объединяло? – спросил Франк, высокий мужчина за пятьдесят, с короткой стрижкой и седыми усиками.

– Мы ничего не знаем, кроме их эмблемы… – Алексис взял маркер «Веледа» и начертил на доске символ, который теперь знали все: *e. – И конечно же, – продолжил он, – нас сейчас очень интересуют эти люди. Мы больше ничего не знаем. Селима жил мелкими кражами, немного попрошайничеством, денег у него было мало, вряд ли ради встреч с ними он ездил куда-то далеко. Придется связываться с местной полицией, расспрашивать, отрабатывать все идеи, которые приходят вам в голову. Новые друзья Селима приведут нас к…

Он посмотрел на фотографии всех жертв.

– Что именно мы ищем? – снова спросила Магали. – Мафиозную сеть? Или трех фанатиков, которые убивают во имя грядущего апокалипсиса?

– За всю историю криминалистики мы с таким ни разу не сталкивались, поэтому еще раз скажу: ничего не понятно. Два серийных убийцы, по крайней мере один педофил, а теперь еще и убийца-шизофреник – не было случая, чтобы такие личности сходились вместе. Обычно, наоборот, они держатся поодиночке, очень осторожны. Но судя по тому, что мы смогли увидеть в сквоте у Селима, тут замешаны какие-то… духовные практики. Даже религиозные. Там был алтарь, и свечи вокруг, зажженные во славу этого символа. Преступники не действуют вместе, но они словно бы дали общую присягу на верность. Их что-то объединяет. Нам предстоит выяснить, что именно.

Внезапно с дальнего конца комнаты от входа раздался низкий голос, поразительно спокойный и уверенный:

– Это не единение, а координация.

Массивная фигура. Руки скрещены на мускулистой груди.

Бритая наголо голова.

Пронзительный взгляд быстрых серых глаз. Такой, что проникает в разум, считывает мысли и видит собеседника насквозь.

Алексис сразу узнал его.

Это был Ришар Микелис.

10

В его взгляде читались все заповеди мира, все убеждения и еще какая-то первобытная сила, как будто он напрямую задействует рептильный мозг. Радужки глаз у него были такие светлые, что временами казались белыми; они завораживали, тревожили, контрастируя со зрачками такой глубокой черноты, что свет тонул в них, как в двух бездонных колодцах, ведущих прямо в потемки человеческой души.

Ришар Микелис внимательно оглядел всех присутствующих одного за другим. Некоторые не выдерживали пристального взгляда и внезапно начинали рассматривать носки своих ботинок.

Потом криминолог распрямился. Под одеждой обозначились мускулы, и он весомой походкой пересек комнату: каждый его шаг надежно впечатывался в линолеум, чтобы не дать упасть такой громадине.

Микелис встал перед полковником Априканом и протянул ему руку. Последний, немного растерявшись от такого театрального появления, помедлил секунду, прежде чем ответить рукопожатием. Затем Микелис остановился перед Алексисом. Два серебряных круга, казалось, светились изнутри и смотрели с такой силой, что молодой жандарм на мгновение подумал, что они выжгут на нем тавро, как раскаленное железо.

В этих глазах Алексис не мог ничего прочесть, не мог понять даже, чем они горят – гневом или азартом.

– Они не поклоняются какому-нибудь божеству насилия, если вы это имеете в виду, – сказал Микелис, обращаясь к аудитории. – Я так не думаю. Они общаются. Принадлежат к одному клану. Согласно заключениям судебно-медицинской экспертизы, эти *е-образные раны в момент нанесения не кровоточили или кровоточили очень слабо, что является признаком того, что сердце в тот момент уже перестало биться. Следовательно, это посмертные увечья. Относительно чистые. В обоих случаях. И первый убийца, и второй ставят свою подпись в самом конце. Когда все закончено, когда спадает адреналин, когда фантазия реализована. Эта подпись не является частью их личной схемы, это добавочная деталь. Они соглашаются ее ввести потом, так же как, например, стереть свои отпечатки пальцев. Она не встроена в их желание, в их фантазии. Это своего рода обязательство, которое на них наложено.

Априкан повернулся к Алексису.

– А он ведь вроде бы не знаком с досье, – сказал полковник тихо.

Молодой жандарм пожал плечами, не вдаваясь в объяснения.

Микелис приблизился к стене с фотографиями жертв. Он указал на несколько кадров, где были видны изуродованные тела.

– Причем каждый раз тело найдено в совершенно определенном положении, – продолжил криминолог. – Символ *e словно выставлен напоказ. То он на спине у жертвы, то на ягодицах, но систематически это чуть ли не первое, что бросается в глаза.

Магали – одна из немногих, на кого не произвело впечатления вторжение Микелиса, – вставила реплику:

– Что-то я не просекаю. Если это добавочная деталь, то почему они ее выставляют напоказ? Как товарный знак, чтобы мы их ценили, что ли? Гордость за свою работу?

– Обычно, когда убийца хочет, чтобы им восхищались, он создает максимум элементов, которые на это работают. Общается с прессой, выходит на родственников жертвы или полицию, устраивает настоящую инсценировку с трупами. Здесь они этого не делают. Ни тот, ни другой. Они оставляют мертвых в ужасном виде, но не придают им никакой позы. Просто вырезают этот символ на теле в самом конце и сматываются.

– Я все равно не понимаю, зачем тогда оставлять символ на самом виду?

– Это не для нас. А просто потому, что перед уходом им нужно как-то это использовать. Чуть отступить, чтобы получить общий план. И это *е должно быть хорошо видно.

– И какова ваша гипотеза?

– Они фотографируют. Смотрите.

Микелис указал на даты смерти пяти женщин.

– Фантом – самый хладнокровный из двух убийц, он проникает к жертвам домой. Это человек, который любит рисковать, он уверен в себе до такой степени, что без колебаний проникает в дом к намеченной жертве. Он настолько убежден в своем превосходстве, что приходит к ним домой, на их территорию, где действовать труднее всего. Будьте уверены, у этого человека очень высокая самооценка. Он очень дотошен, возможно, маниакально аккуратен в своей повседневной жизни. Он любит планировать. Все проверять. Контролировать. Вряд ли он что-то имеет конкретно против этих женщин, они для него не более, чем инструмент наслаждения. Он полностью их овеществляет.

Микелис протянул руку и указал крупным пальцем на фотографию молодой рыжеволосой женщины, а затем на другой снимок с грудой вспоротой плоти и крови.

– Зверь – человек импульсивный. Он чувствует, как на него накатывает, готовится, но, когда уже не может сдерживаться, теряет контроль. Он атакует, как разъяренный хищник. Он весь – в тотальном разрушении, в ненависти к этим женщинам, к человечеству. Зверь вряд ли занимается долгой подготовкой и прикидками, он весь в действии. Он нападает на одиноких, молодых, слабых женщин. Это легкая добыча. Он недостаточно уверен в себе, чтобы выбрать что-то потруднее. Он нерешительный человек. Как видите, профиль у этих двух мужчин совершенно разный. И все же оба в финале вырезают один и тот же загадочный символ на телах своих жертв. Это послание, обращенное друг к другу. Я думаю, когда на месте им уже нечего делать, перед уходом они фотографируют. Увековечивают сцену и посылают снимок с условным знаком, как бы подначивая друг друга. Вот почему мы находим этот знак на самом видном месте.

Над собравшимися повисла полная тишина. В зале был едва слышен далекий шум транспорта. Все не сводили глаз с харизматичного человека с таким необычным, тревожным взглядом.

Микелис указал пальцем на даты каждого преступления:

– Фантом открыл счет 24 июня, убив Клер Нури. Зверю потребовалось больше времени, чтобы решиться, но 16 июля он тоже перешел к действию. 6 августа следует ответный ход Фантома. Зверь снова вступает в игру 22 августа. Они играют в пинг-понг. Они отвечают друг другу.

– За исключением того, что Зверь делает новый ход 14 сентября, убивая Армель Кале, – вставил Алексис.

В его голосе звучал легкий вызов. Как бы обида человека, на чью территорию вторгся чужой.

Микелис ответил без всякой агрессии, с той же свойственной ему уверенностью:

– Либо за это время Фантом совершил еще одно убийство, которое вы не обнаружили, либо Зверь увлекся игрой и пытается опередить соперника. Как ученик, решивший поскорее превзойти своего учителя, освободиться от него.

На сей раз криминолог посмотрел прямо в глаза Алексиса, и едва заметная ухмылка тронула уголки его губ.

– Как бы то ни было, – продолжил он, – Фантом не замедлит с ответом, если уже не ответил. У них короткий цикл, убивают чуть ли не каждый месяц, так что скоро хмель ударит им в голову.

– Это хорошо для нас, – заявил Сеньон, только что вошедший в комнату. – Чем сильнее хмель от агрессии, тем больше ошибок они совершат. Мы их прижмем.

Микелис невозмутимо подождал, пока чернокожий великан сядет на место.

– Возможно, – признал он. – Но это означает увеличение числа жертв. Вы готовы к этому? Ждать, пока других женщин постигнет та же участь? Вашу сестру? Вашу жену? Может, вашу дочь?

Сеньон нахмурился, скрестив руки на груди. Он повернулся к Алексису и кивком спросил, что это за тип.

Полковник Априкан глубоко вздохнул и указал на Микелиса. Его тон, суховатый, неторопливый, вполне соответствовал его внешности.

– Вы наверняка узнали криминолога Ришара Микелиса, – сказал он. – Алексис обратился ко мне с просьбой подключить его к расследованию, учитывая его уникальные навыки и опыт, а также сложный и деликатный характер данного дела, и я согласился. Спасибо, что все же изволили прийти к нам на помощь, профессор.

Магали рефлекторно дунула на свою челку, чем привлекла внимание Микелиса, и спросила его:

– У вас есть представление о том, что объединяет этих мужчин?

– Двух серийных убийц? Нет, пока нет. Это довольно редкий случай, обычно дуэты действуют вместе, на расстоянии – никогда. Тут вроде бы не так. Фантом действует слишком необычно и нагло, вряд ли ему нужен помощник или наблюдатель. Обычно убийцы, когда переходят к действию, немного похожи на кошек, справляющих нужду, – не любят, когда на них смотрят. Хуже того, судя по фотографиям, найденным вашими службами, в цепочке есть педофил. А теперь еще и юноша с «суицидальными наклонностями». Я видел новости в пятницу вечером.

Алексис пристально смотрел на него. Неужели именно это побудило криминолога все же прийти? Беспричинная смерть женщины и ее ребенка. А также двух мужчин, чья единственная вина заключалась в том, что они оказались не в том месте и не в то время. Или было что-то еще? Мысль, созревшая за эти несколько дней? Не сам ли Алексис посеял семя, которое проросло в уме криминолога, породив сомнения в твердом решении жить пенсионером?

– Эти четверо мужчин, – напомнила Людивина, выпрямляясь в кресле, – непременно где-то в какой-то момент встретились и разработали свои планы. В тюрьме? В психиатрической клинике? В интернете? В этом плане мы блуждаем в потемках. Следов пока нет.

– Вы искали в интернете? На форумах? – спросил Микелис. – Удобное место встречи! Подходит для извращенных умов с одинаковыми навязчивыми идеями.

– Работаем. Этим занята целая группа. Одновременно раскручиваем педофильский след. Но в интернете столько всего, что на это уходит безумное количество времени.

– Я полагаю, что вы также собрали все досье на сексуальных извращенцев и других преступников того же типа, вышедших на свободу за последний год?

– Мы даже раздвинули рамки до полутора лет, – подтвердил Алексис.

– СМИ еще не в курсе о двух убийцах и педофиле, – добавил Априкан. – Зато по поводу парня на вокзале было много шума. Так что теперь дело контролируют политики, и поэтому ГУ[4] хочет быстрых результатов. Если у вас есть новые идеи, мы внимательно слушаем.

Микелис покачал головой, разглядывая фотографии жертв.

– Я получил доступ к досье благодаря своим контактам, но пока не изучил все детали. Знаю дело только в общих чертах. Вы определили приоритет расследования?

Априкан повернулся к Алексису.

– В каком смысле? – спросил Алексис.

– Направление, в котором вы будете искать.

– Отрабатываем все, что у нас есть.

Указательный палец криминолога поднялся к рисунку *e.

– Никогда такого не видел, – признался он. – Насколько я понимаю, юноша начертил тот же символ, прежде чем совершить преступление. Он не мог вырезать его на своих жертвах, поэтому поступил лучше: он послал сообщение всем сразу. Это символ ненависти. Насилия. Он собирает людей под знаменем ярости. Вам не кажется, что стоит двигаться в эту сторону?

– Мы и пытались. В интернете ничего не нашлось.

Микелис удивленно поднял брови:

– И вы не поступили в отношении этого символа так же, как поступили в отношении трупов, обратившись ко мне?

– Не связались с экспертом? Но в какой области?

– Да во всех! История! Психология! Математика! Не важно. Но я считаю, чтобы найти этих убийц, мы должны понять, что они собой представляют и почему так себя ведут. Я понимаю, что вы в основном сосредоточились на имеющихся у вас зацепках, уликах, следуя обычным методам расследования, но здесь вам придется расширить зону поисков.

– Например, каким образом? – спросила слегка задетая Людивина.

– Вы проходите мимо этого символа, считая его всего лишь точкой соприкосновения между всеми преступниками, но это, безусловно, нечто гораздо большее. Для них этот символ имеет значение. Возможно, что-то обозначает. И пока мы точно не узнаем, что именно, он будет для нас просто воплощением худшего в этих людях. Символом их перехода к действию.