Качели времени. Мама!

Губы, которые так часто расплывались в улыбке, с которых слетало столько нежных слов, плотно сжаты, а нос и подбородок будто заострились. И румянец, всегда игравший на маминых щеках, исчез, словно сдул его злой ветер, который свирепствовал сейчас, дул, кажется, со всех сторон. Руки скрещены на груди, длинные пальцы переплелись между собой. Я почувствовал холодный ужас, набатом ударивший в солнечное сплетение, и теперь разливающийся по всему телу, парализующий меня. Умом, глазами и ушами я уже все понял. Но сердце и душа еще отказывались поверить.

Я пошатнулся, и вцепился в того, кто стоял рядом. Это оказалась сестра. Она посмотрела на меня красными от слез глазами, и я впервые заметил, как похожа она на маму.

– Я в последнее время так мало была с ней. – сказала Александра каким-то чужим, слишком взрослым, голосом. – Все откладывала на потом. А теперь не будет «потом». Будет только «поздно».

С другой стороны раздался горький плач. Я повернул голову. Маленький Антей ревет, размазывая слезы крошечными кулачками по щекам. Такой малыш – а уже понимает, что случилось непоправимое. Тетя Саша, у которой он сидит на руках, тщетно пытается успокоить моего брата. Перехватив мой взгляд, она погладила меня по голове, и отвернулась, пряча слезы.

Мои глаза невольно снова скользнули к матери, хотя видеть эту картину я хотел бы меньше всего на свете. Мама лежала в красном гробу, накрытая красным же покрывалом – таковы традиции на Эдеме. А у изголовья сидит отец. Точнее, сначала я даже не понял, что это за старик сгорбился на стуле.

Папа, как и мама, выглядит младше своих лет. Всегда веселый, подтянутый, с прямой, как стрела, спиной. А на гладком красивом лице морщинки появляются только когда он смеется или улыбается – несколько лучиков в уголках губ и глаз, сияющих энергией, любопытством, жаждой жизни.

Сейчас же в его взгляде будто потух свет. Тусклые глаза уставились перед собой, на лбу залегла длинная и глубокая морщина, у рта – горькая складка. Даже цвет лица изменился – сероватый, безжизненный. Папа и правда разом постарел лет на сорок.

Я подошел к отцу, обнял его. Он, кажется, даже не понимая, кто рядом с ним, машинально погладил меня по голове. И такой привычный, частый жест в этот раз был каким-то новым. Он едва коснулся ежика моих волос, а потом рука соскользнула, и безвольно повисла. С уходом мамы папа лишился всех сил.

Люди стояли вокруг, тихо переговариваясь. Какая-то незнакомая мне старушка было потребовала, чтобы отец или мы, дети, сказали речь, но тетя Саша ее быстро оборвала. Потом началось самое страшное. Какие-то крепкие парни взяли гроб, и опустили его в глубокую яму. Я посмотрел на дыру в черной земле, которая показалась мне бездонной, и понял: все сейчас закончится. Маму туда опустят, и я ее никогда больше не увижу.

Никогда она больше не улыбнется, не обнимет нас всех. Удивительно, как хватало ее тонких нежных рук, чтобы бережно обвить всех троих своих детей. Больше она не будет весело напевать на кухне, звать нас к столу. Не будет кружиться в танце с папой, радоваться нашему возвращению из школы, сидеть с нами вечерами. Не будет больше этого ничего. И сейчас я едва могу поверить, что вообще дальше будет жизнь. Кажется, что вместе с мамой хоронят и всех нас.

По обычаю, уже земному, все мы кинули в яму, куда опустили гроб, по три горсти земли. Потом те же парни взяли в руки лопаты. Звук, с которым земля падала на крышку гроба, оказался невыносимым. Я отвернулся, разревелся, и уткнулся лицом в плечо сестры. Нас обняла тетя Саша, державшая плачущего Антея. А папу поддерживали одновременно его старший брат и наш дедушка. Бабушка Эригона подошла, обняла меня и сестру. Небольшой кучкой мы стояли, отвернувшись от могилы, пытаясь не слышать этого страшного звука, с которым падает земля. И, хотя неподалеку были люди, которые пришли попрощаться с мамой, мне показалось, что мы остались одни в мире. Да, мы все и правда остались одни. Без мамы уже не будет так, как было раньше. И не будет счастья.

Когда все было закончено, мы долго стояли у свежего холмика. На него поставили фотографию – улыбающаяся, с открытым взглядом, мама с любовью смотрела на нас. Я смотрел, не в силах оторвать взгляд от ее лица.

Не знаю, сколько прошло времени, но вдруг я почувствовал, как кто-то тянет меня за руку. Посмотрел – Саша.

– Пойдем. – сказала она. – Надо идти, милый.

Я огляделся. Дедушка и дядя Алекс вели отца. Бабушка – Александру, которая несла на руках маленького Антея. Я пошел за тетей Сашей.

По пути ко мне подошла давешняя старушка.

– Держись. – наставительно произнесла она.

– За что? – не понял я.

– Ты теперь должен быть сильным. Опорой своему отцу.

– А кто будет опорой мне?

– Отойдите. – произнесла Саша, прежде чем старушка ответила. – Отойдите от ребенка. Пойдем, Оксинт. Не слушай ее.

Она обняла меня, и мы пошли следом за остальными.

Глава шестая. Масштабы бедствия

Я ощутил вдруг, что мне не хватает воздуха, судорожно вдохнул, моргнул, и вдруг обнаружил себя в своей комнате. Ошарашенно огляделся по сторонам. Как? Я же только что был на кладбище, а мама… Мама!

– Мама! – закричал я, вскакивая с кровати. – Мама!

Три секунды сохранялась тишина, и это время показалось мне вечностью. Но тут вдруг я услышал легкие мамины шаги, которые не спутаю ни с чьими другими.

– Что такое, мой хороший? – спросила мама, появляясь на пороге.

Волосы ее распущены по плечам, на которые мама накинула легкий халат, торопясь ко мне. Я ее разбудил. Устыдившись того, что маме пришлось из-за меня вскакивать посреди ночи, я все же, не в силах побороть свои эмоции, подбежал к ней и крепко обнял, а потом разревелся.

– Оксинт, что такое? – испугалась она.

– Малыш, что с тобой? – услышал я голос отца.

– Мне приснилось, что тебя не стало. – выдавил я между всхлипываниями.

Мама крепче прижала меня к себе, и я почувствовал, как отец нас обнял.

– Страшный сон, малыш. Очень страшный. – сказал он. – Но это просто сон.

– Я тут. – вторила ему мама. – И никуда не денусь.

– Что происходит? – кажется, мы разбудили Александру.

В комнате становилось многолюдно.

– Оксинту приснился страшный сон. – ответил ей папа.

– Милый, пойдем. Поспишь с нами. – предложила мама.

– И я хочу! – мигом сориентировалась сестра.

– Пойдемте. – рассмеялся отец.

Всей толпой мы пришли в родительскую спальню, где в своей кроватке сидел заспанный Антей, и недоуменно на нас взирал. Папа достал его из колыбели, и тоже положил на кровать. Мы устроились все вместе, я взял мамину руку в свою и неожиданно быстро заснул.

Или нет? Обстановка снова сменилась, и теперь я обнаружил себя сидящим на берегу моря. Первым делом посмотрел на небо и убедился в том, что солнце на нем ведет себя прилично и не несется прямо на меня. Потом огляделся по сторонам, и слева от себя обнаружил Томаса. Надо сказать, я этому ничуть не удивился.

– Ты лицемер и лгун. – сообщил я ему, как и намеревался.

– Аргументируй. – странно, но мужчина оставался спокойным.

– Из-за тебя пострадал Майкл, хотя ты обещал не вредить мне. Но он – моя семья. Причиняя боль ему, ты причиняешь ее мне.

– Кто такой Майкл?

– Не притворяйся! Это мой двоюродный брат, который, по твоей милости, провалился под лед! И теперь у него пневмония.

– Я сочувствую твоему кузену и его семье. Но почему ты решил, что я к этому причастен? И как бы я это сделал?

– Уж если ты путешествуешь по времени и пространству, а еще посылаешь мне сны, то и такое сделать тебе раз плюнуть!

– Увы, милый, я не всемогущ. Мои скромные возможности ограничиваются лишь путешествиями. И то, скажи спасибо моему талисману.

Я невольно глянул на бусину, которая висела у него на цепочке. Чем-то она похожа на мой агат.

– Что же до снов – у меня не слишком развита эта способность. Я только сегодня ночью наконец смог повлиять на твое сознание, до того не получалось.

– Ну да! А сон в медпункте?

– Что за сон, Оксинт?

Я фыркнул – ему что, охота комедию ломать? Но рассказал про свой дневной сон, в котором Томас принимал непосредственное участие.

– Ты там был! А потом еще и Майкла отправил под лед. Хватит притворяться!

– Про твой дневной сон у меня есть одна теория. Как и про Майкла. Но, прежде чем я ее изложу, скажи пожалуйста, зачем же мне нужно загонять ребенка на лед, да еще и проламывать этот самый лед?

– Тебе не надоело надо мной издеваться?

– Оксинт, я действительно не понимаю. Да, возможно, я не самый хороший человек, но как раз издеваться над детьми в мои привычки не входит. Напротив, я встану на защиту любого ребенка, и не позволю его обидеть кому бы то ни было.

– Ну да! Ты говоришь одно, а делаешь другое. Ты устроил происшествие с Майклом, чтобы к нам не приехала тетя Саша. Уж она-то тебе задала бы трепку!

– В этом я не сомневаюсь. – хмыкнул обнаглевший Томас. – Она дама боевая и перед ней я бессилен. Но, Оксинт, ты действительно преувеличиваешь мои возможности. Я такой же обычный человек, как и ты, и сверхспособностей не имею. И уж точно в здравом уме не стал бы связываться с Александрой! Если бы в происшествии с ее сыном был виновен я, она бы узнала об этом, и стерла меня с лица Вселенной.

Я машинально кивнул. Это точно. Тетя Саша никому не позволит обижать своих родных и сурово накажет тех, кто вздумал им навредить. Сложно поверить в это, глядя на хрупкую блондинку… Но она в свое время победила мацтиконов, так что ей и правда лучше не попадаться под горячую руку.

– Ну и зачем мне лезть под этот паровой каток? – улыбнулся Томас.

– А откуда вообще ты ее знаешь?

– Мы не знакомы лично. Но в месте, откуда я прибыл, все знают о победительнице мацтиконов. А также о ее горячем нраве. И о том, на что она способна.

– Так ты точно ничего не делал с Майклом? Поклянись!

– Можно подумать, ты мне поверишь. – фыркнул мужчина.

Я промолчал. А ведь и правда, не поверю.

– Но шутки в сторону, Оксинт. – произнес мой собеседник, мигом становясь серьезным. – Твое непослушание может подвести нас всех под монастырь. И происшествие с твоим кузеном, а также дневной сон это подтверждают.

– Каким, интересно знать, образом?

Томас пустился в объяснения, и прочитал мне небольшую лекцию о снах. Впрочем, зря он старался: я это все и так знаю. Знаю, что сновидения, в основном, являются результатом работы подсознания. Но иногда они предупреждают нас о том, что должно произойти в будущем.

– Я бы решил, что ты много думал о моих словах, и потому подсознание подсунуло тебе такое сновидение, да еще и с моим участием.

– Кстати, а ты мне там зачем?

– Я же в твоих глазах – олицетворение мирового зла. – усмехнулся мужчина.

– Так и есть. – отпираться я не стал.

– Да… Твое имя тебе подходит. Но вернемся к предмету нашего разговора. Раз уж этот сон тебе приснился после того, как ты решил меня ослушаться, я считаю его намеком от мироздания. Оно показало тебе, что случится, если ты не сохранишь свои видения в тайне.

– Ты хочешь сказать, что если я расскажу все родителям, и мама будет жить, наступит конец света?

– Да.

От этого простого и однозначного «Да» у меня перехватило дыхание, и в глазах защипало. Что же он такое говорит? Что ребенку надо смириться со смертью матери, надо знать, что она скоро угаснет, и ничего не делать? Позволить ей уйти туда, откуда не возвращаются. По сути, убить собственным молчанием… Иначе – конец всей вселенной? Да как такое возможно?!

– Увы, мой мальчик. Я сам рано потерял мать, и понимаю, как это больно. Но тебе повезло немного больше: ты знаешь заранее. И можешь побыть с ней, надышаться ею, запасти этого тепла для черных и холодных дней, которые наступят после. И я советую тебе сделать это, провести с ней как можно больше времени…

– Да что ты говоришь такое! Как будто возможно надышаться человеком, впрок запастись его любовью и лаской, и потом, когда его не станет, жить, потихоньку доставая эти запасы, как банки с огурцами из кладовки! Сколько ни есть сейчас – все будет мало!

– Да. Но будет меньше сожалений. У тебя есть возможность сказать маме, как сильно ты ее любишь. Попросить прощения. Поверь, далеко не всем это удается. Только считанным единицам.

– Ты считаешь, у меня не будет сожалений по поводу того, что я мог бы ее спасти, но не сделал этого?! Томас, ты дурак?

Да, сейчас я нагрубил, но раскаиваться в этом не собирался. Он же несет натуральную ахинею! Но мужчина и не подумал оскорбиться.

– Оксинт, ты ее не спасешь. Если ты расскажешь о своих видениях, наступит конец света. Погибнут все – твои родители, сестра, маленький братишка. Все, кого ты любишь. И смерть эта будет страшной! А у тебя, поверь, будет достаточно времени, чтобы осознать свою вину за их гибель, прежде чем то же самое случится с тобой.

– Но почему жизнь мамы – цена конца света?

– Из-за вашего уникального рода. – вздохнул Томас.

Он объяснил, что поскольку все представители нашей фамилии тесно связаны со временными энергиями, и могут на них влиять в некоторой степени, изменения в истории рода могут быть особо опасными. У вселенной, по его словам, существует план по тому, что должно произойти, расписанный на множество тысячелетий вперед. И если какая-то важная деталь вдруг меняется, и чья-то судьба идет по-другому, это может привести к разнообразным катаклизмам.

А, поскольку мы к тому же путешествуем во времени, и наша личная история уже закреплена множеством поколений, любые изменения в ней тем более опасны. Правда, я поначалу не понял, что это значит. Тогда Томас огляделся вокруг, и стал собирать гальку.

– Объясню на примере. Помогай.

Не понимая, что он собирается делать, я все же тоже стал носить камешки. Мелкие мужчину не интересовали, он отбирал крупные и плоские камни, которые складывал горкой. В итоге на берегу образовалась куча гальки высотой примерно в полметра. Мужчина посмотрел на меня.

– Это, грубо говоря, ваше семейное древо. В основании нашей импровизированной пирамиды – Даниил и Дания, на уровне выше находится их сын, Александр.

– Тогда у основания должно быть меньше камней, а пирамида должна расширяться к верху. – возразил я.

– Правильно. Но физически мы не можем построить такое родовое древо из гальки. Зато камни прекрасно продемонстрируют, что произойдет, если изменится история рода. Смотри.

Итак, в основании наши далекие и близкие предки – Хроносы. А на самой верхушке находятся тетя Саша и Майкл, а также потомки Майкла, которых еще нет, но они уже записаны в плане вселенной, о котором говорил мне Томас.

– Допустим, ты и твоя мама где-то посередине. – объяснял мужчина. – Ваш род сформирован, имеется определенная его структура. И к ней нельзя добавить нового члена семьи или убавить их. Попробуй положить в середину новый камень.

– Как я это сделаю? Я не захватил клей, знаешь ли. А всунуть гальку так, чтобы она держалась, не получится.

– Вот именно. Более того: так ты можешь разрушить всю пирамиду. Это же случится и если ты вынешь один из камней.

Томас аккуратно вытащил из самой середины камешек. Горка покосилась, камни поехали, и в итоге всё, что было сверху, обрушилось.

– Видишь?

– И что? Откуда вообще возьмутся новые камешки, тьфу, родственники и куда исчезнут старые?

– Всё возможно, Оксинт. У твоих родителей могут быть еще дети. Или же ваши – твоя, твоих сестры и брата жизни пойдут иначе, и на свет не появится кто-то из ваших запланированных детей.

– Да ну, бред какой!

– Или, например, твои потомки не вернутся на Землю. Тогда не появится Александра. Осознаешь масштабы бедствия?

Глава седьмая. Что-то надвигается

Я вздрогнул. Если на свет не появится тетя Саша – это катастрофа. Во-первых, я очень люблю тетушку, да и Майкла тоже. А если не будет ее, то не родится и мой кузен. Но в сторону личные чувства, есть проблема и пострашнее. Если не будет Александры – некому побеждать мацтиконов. Тогда злобные инопланетяне в 3000-м году по земному исчислению уничтожат Землю. А потом возьмутся за все остальные планеты, и сотрут жизнь с лица вселенной. Вот тебе и конец света.

– Нет, до мацтиконов дело может и не дойти. – Томас по-прежнему бессовестно читал мои мысли. – Все осложняется тем, что Александра живет во всех временах сразу. И во всех она совершает поступки, которые влияют на ход истории. Если она исчезнет, все посыпется в один момент. Возникнет временной парадокс, который приведет к разрушению вселенной.

– Но почему?

– Потому что время – очень капризная энергия. И оно не терпит таких игр, когда человек сначала есть, а потом вдруг исчезает. Его нельзя стереть без последствий. А вселенная, Оксинт, держится только на энергии времени, которая управляет энергией импульса… Вообще, Даниил бы лучше тебе объяснил. Но ты же не станешь спрашивать?

Я отрицательно покачал головой. Нет, теперь я вообще боюсь поднимать разговор на эти темы. А то вдруг спрошу – и произойдет еще какая-нибудь временная ошибка.

– А ошибок время не терпит. – продолжил Томас. – Если произойдет что-то в таком роде, временная энергия запустит импульс самоуничтожения. Вселенная исчезнет, а потом образуется новая. И так было уже много раз.

Я только молчал в ответ, не в силах поверить в то, что все так и есть, как он говорит.

– Я понимаю твое недоверие. – сказал мужчина. – И твое нежелание в это поверить. Но мои слова подтверждает сама вселенная. Ты необычный ребенок, более чувствителен к энергиям, в том числе и временной – скажи спасибо Дану за это. И потому мироздание смогло до тебя достучаться, послав твой дневной сон. А потом происшествие с Майклом – оно же тоже неспроста.

– В смысле? Если это сделал не ты, то почему мой кузен пострадал?

– А это еще один намек от мироздания. Если бы ты сразу меня послушался, с мальчиком ничего бы не случилось.

– То есть, он провалился под лед по моей вине?

– Увы, Оксинт, да. И я боюсь, если ты продолжишь упорствовать, могут пострадать и другие люди, которые тебе дороги.

Я вскочил на ноги, и посмотрел на него.

– Знаешь что? Я тебе не верю! И ты не обвинишь меня в том, что происходит. Еще скажи, что мама по моей вине… Погибнет. Ты просто стараешься меня запугать, с неясными целями, но тебе это не удастся.

Высказавшись, я развернулся и вдруг оказался на том же кладбище, которое приснилось мне сегодня. Оглянулся – увидел берег моря и Томаса. Каким-то непостижимым образом я был в двух местах одновременно. Хотя во снах еще и не такое бывает.

– Что же ты замер? – спросил мужчина, подойдя ко мне. – Иди.

– Нет. Это не мое будущее.

– Ты хочешь другое? Где солнце падает на землю?

– Нет! Я хочу то, где вся наша семья вместе и счастлива!

– Ты хочешь невозможного, Оксинт. Такого будущего нет.

– Я его сделаю!

– Черт побери, мальчик! Неужели ты не понимаешь, что твое глупое ослиное упрямство уничтожит весь мир?!

В запале мужчина схватил меня за плечи и начал трясти. Я дернулся и он опомнился. Я аккуратно убрал его руки.

– Я. Тебе. Не. Верю. – повторил я четко, чтобы до него дошло. – Верни меня в мой мир.

– Прости, мальчик. – вздохнул он, отстраняясь. – Я просто не хочу, чтобы вселенная погибла. Я видел эту катастрофу в масштабах отдельной планеты и не хочу, чтобы все повторилось. А ты, своими действиями, приближаешь это. И вредишь тем, кого любишь.

Я смотрел на него и размышлял, как же мне выбраться отсюда. Вступать в полемику с Томасом больше не хочется, потому что я уже сказал ему все. А заново переливать из пустого в порожнее не собираюсь!

– Хотя ты воспринимаешь меня как врага, я им для тебя не являюсь. И в доказательство сделаю то, о чем ты просишь.

И действительно: я моргнул и обнаружил себя в родительской спальне. Мамина рука по-прежнему покоилась в моей. Рядом посапывал маленький Антей. Сестра тоже спала возле нас, а вот папы почему-то не было в кровати. Я огляделся по сторонам и решил пойти его поискать. Но едва я высвободил свою руку из маминой, как она открыла глаза и глянула на меня.

– Я сейчас приду. – сказал я шепотом.

Мама улыбнулась, и снова смежила веки. А я, шлепая босыми ногами по травяному полу, вышел из комнаты. Ни на кухне, ни в кабинете отца не было. Я уже выглянул из окна в огород – может, папа вдруг среди ночи решил вскопать новую грядку? Но на улице тоже никого не было, и это ожидаемо. Зато прямо возле окна оказалась лестница, прислоненная к стене дома. Я вылез на нее и забрался на крышу. Отец был там.

– Не спится, сынок? – улыбнулся он.

– Неа. А что ты делаешь?

– Любуюсь на звезды. Они красивые, и еще через них на нас смотрят те, кого сейчас с нами нет.

– Как это?

– Понимаешь, в жизни каждого из нас случается момент, когда уходят близкие… – погрустнел папа.

Но, по его словам, никто не пропадает бесследно и совсем. И с неба на нас смотрят те, кто попрощался с жизнью в теле, но не попрощался с нами.

– Они всегда рядом. Просто мы ощущаем их иначе. Но они никуда не уходят.

– Пап, ты веришь в это?

– Да, сынок. Ибо очень беспросветно жить, зная, что эта жизнь конечна. Зная, что все уходят навсегда. И что там, за вечным порогом, ты их уже не увидишь. Не посмотришь в родные глаза, не вдохнешь знакомый запах, не услышишь любимый голос.

– Получается, вера и надежда – это спасение от уныния? – попытался я понять. – Как у землян вера в Бога?

– Это основа жизни, сын. Каждому из нас, вне зависимости от того, на какой планете мы живем, нужно во что-то верить. Иначе и жить не хочется.

Я, если честно, не понял, как вера во что-то поможет жить. А самое главное – не понял, как вообще во что-то поверить, если это нельзя доказать. Наверное, я просто слишком маленький.

Зато я отчетливо понял, почему у отца в голове появились такие мысли, почему ему не спится. И почему он завел со мной этот разговор. Страшный сон напугал не только меня. Если мама отнеслась к нему как просто к кошмару, то папе явно тоже стало страшно. И сейчас он, наверное, пытается успокоить не только меня, но и себя. В очередной раз мы с ним вспомнили о том, что все люди смертны. Для меня, для отца, да для любого человека это самое страшное воспоминание. Вот папа и ищет опору, которая помогла бы ему устоять, когда такая внезапная мысль сшибает с ног посреди ночи. Я снова почувствовал укол совести за то, что всех переполошил и испугал. Хорошо, что Александре не сказали, какой страшный сон мне приснился, и малыша в это дело не посвятили!

Мы, посидев еще немного, отправились спать. Я снова лег рядом с мамой, которая, конечно же, сразу проснулась, когда мы пришли. Однако она убедилась в том, что все улеглись и снова погрузилась в объятия Морфея. А я вот лежал с открытыми глазами, смотрел на нее – благо, сегодня полная луна светила прямо в окна, и не мог прекратить думать.

Я, как и любой ребенок, люблю греть уши, когда взрослые разговаривают между собой. Нет, я сейчас вовсе не про те беседы, которые ведутся тет-а-тет. Подслушивать не люблю, и делаю это только в экстраординарных случаях – например, как вечером. Вечером? Казалось, что разговор между родителями и происшествие с Майклом случились уже очень давно, а на самом деле еще и суток не прошло.

Но я отвлекся. Итак, я люблю слушать те разговоры, которые ведутся за большими застольями. Взрослые расслабляются, и болтают на такие интересные темы! И не знают, что у детей, которые играют рядом, и вроде бы занимаются своими делами, ушки на макушке. А как иначе? С нами на такие темы они не говорят, а ведь интересно!

И вот, в один из таких моментов, я и услышал, что земные дети проходят кризис осознания смерти в четыре года. Тетя Саша, которая об этом сказала, поинтересовалась, как же обстоят дела у этрусков и эдемчан. Ведь мы живем дольше, поэтому далеко не каждый наш ребенок сталкивается с явлением ухода из жизни в столь раннем возрасте. Помню, как папа ответил ей, что к тому времени, когда мы сталкиваемся со смертью в реальности, мы уже, как правило, люди взрослые, с устоявшейся психикой. Даже дословно помню, что Александра тогда ответила.

– Счастливые. Столько нервов берегут ваши дети, столько ночей спят, а не лежат с широко открытыми глазами, боясь не услышать дыхание родителей. Но как же страшно за тех детей, которые вдруг сталкиваются со смертью, не успев повзрослеть. Услышат по арновуду, уйдет кто-то из знакомых, не станет любимого питомца. Как быть тогда?

– Мне кажется, любой ребенок в этот момент взрослеет. – ответила ей тогда моя мама. – Не потому, что время пришло. А потому что приходится. Да и для взрослых смерть близкого человека – это всегда взросление. С годами, сталкиваясь с этой, самой страшной болью, запираешь на замок своего внутреннего ребенка, чтобы уберечь его от незаживающих ран. И сам не замечаешь, как теряешь его. А когда навсегда расстаешься с тем детством, которое живет в тебе самом – наступает холодная предсмертная пора.