Токсичная невестка

Первое время от этого щедрого вливания новой женской энергии настроение у всех было флиртовое. Сомнений не было, что Лева счастлив. Лидок его облизывала при любой возможности, они, в отличие от нас с Антоном, не стесняясь никого, из объятий не выныривали, и действительно, не разговаривали друг с другом, а мяукали.

– Котенок! – это Лидочка ему.

Он ей в ответ:

– Малышок!

И с первой своей женой, и со второй Лева мяукал точно так же. Первая звала его Пусиком, а он ее Мусиком, вторая звала его Кисиком, а он ее Мисиком, поэтому мы с Антоном над ним угорали в кустах, в малине за высокой грушей.

– Она ему… «Котенок!»… А он ей «Малышок!»…

– Она ему: Коте-е-е-нок!…

– А он ей: Малы-шо-о-о-оук!..

Что мы делали в малине? Ничего, мы туда по школьной привычке убегали курить втихаря от родителей, сейчас речь не про нас. Я просто начинаю потихоньку припоминать, что начиналась третья Левушкина любовь в пределах нормы, Лидок и Лева подходили друг другу прекрасно по каким хотите гороскопам, и эта страсть могла бы колоситься до сих пор, но… Нет, не спешите. Нам не нужна формулировка «что-то пошло не так», мы тут не сплетни собираем, мы проводим серьезное психологическое исследование, нам нужно знать конкретно: что и когда пошло не так.

Каким образом и почему Малышок начинает превращаться в «как я мог жить с этой женщиной»? Никто не помнит никогда момент, когда лягушка сбрасывает свою змеиную кожу, обычно говорят, что так и было, просто раньше мы не замечали. В случае с Лидушкой точная дата, когда ее политика поменялось, известна. Когда еврейские тетки спросили Розу:

– И когда же она показала себя настоящую?

Роз Михална ответила точно:

– Да сразу же. На следующий день после свадьбы.

Программа поменялась, или ЗАГС как самое опасное место.

Узнать токсичную персону легко: она все время защищает свои границы. Сначала провоцирует конфликты, а потом рассказывает, что на нее пытаются напасть.

Лидушка была немного старше Левы, лет на пять, все девичьи мечты про свадьбу у нее давно сбылись, и платье белое тоже было, и рожать она не собиралась, поэтому никто не ожидал, что Лидок снова захочет в наш убогонький ЗАГС. И вдруг сразу же после развода со Второй Экс Лева сообщил родителям, что они с Лидушкой подают заявление.

– Зачем спешить? – улыбнулась Роз Михална, как вы поняли, одними уголками.

Она была в принципе против любой свадьбы, кроме свадьбы своей дочери. Конечно, и такой вариант, как у нас с Антоном, свадьба по залету, Роза тоже одобряла, куда ж деваться. Но чтобы вот так?.. На ровном месте?.. Ее любимый мальчик снова сунул голову в хомут?

– Что-то ты в ЗАГС зачастил… – зевнул наш утомленный Папочка. – Я бы даже сказал… повадился…

– Я уколов не боюсь, – отшучивался Лева. – Как женился, так и разведусь.

– Сынок! Охолонись! – звонили перепуганные тетки. – Ты с ЗАГСом будь поосторожнее! Это место опасное! Не надо там лишний раз светиться!

Регистрация была назначена, но мы с Антоном даже и не собирались на Левушкину свадьбу, он нас предупредил, что это чистая формальность, что они с Лидушкой просто быстренько поставят штамп.

– А свадьбу мы не будем собирать. Зачем нам эта свадьба? – Лидок сама это сказала. – Мы посидим тихонько, по-семейному отметим…

– Вот и славненько, – подумала, а может, и сказала Роз Михална. – А то вы меня своими свадьбами разорите.

Она как раз готовилась выдать замуж дочку, вы же понимаете, для любой женщины интереснее стать в первый раз тещей, чем в пятый раз свекровью. Поэтому в день регистрации Роз Михална спокойно занималась своими делами, и, как договаривались, вечером родители пришли поздравить молодых в кафе, единственное на тот момент в нашем городке приличное кафе, где Лидок заказала столик.

И что вы думаете? Роз Михална там увидела не столик, а длинный стол гостей. Оказалось, что все Лидушкины родственники, вся деревня, были еще днем на регистрации в ЗАГСе.

– А что же вы нам не позвонили? – удивилась Роз Михална. – Мы же с Папой не знали, что у вас программа поменялась…

Левушка в ответ загадочно улыбнулся, иронично пожал плечами, намекая на свою вечную снисходительность к мелким женским слабостям. И вдруг Лидок, эта милая кошечка, с неожиданной важностью заявила:

– Кто хотел, тот пришел!

«Начинается…» – подумала Роз Михална и сделала дежурную улыбочку. Лидушкина маман и три ее сестры поджали губки. Все четверо пришли в одинаковых розовых платьях, пышных, как пенка с вишневого варенья. Эти платья явно были купены заблаговременно, значит, девчонки к Мендельсону готовились, не могли же у них заваляться случайно четыре одинаковых платья?

Дамские наряды слегка развеселили нашего Папочку, он улыбнулся и вручил всем женщинам цветочки из большого букета, который принес для Лидушки. Красавицы молчали, и маман, и сестры как будто вставили увеличительные стекла вместо глаз, внимательно разглядывали непонятную им, непривычную, пугающую Роз Михалну.

Мужчины потянулись к водке, налили Папочке штрафную с важным видом, немного бычась и раздувая ноздри. Лидок достала свидетельство о браке, показала, что теперь у них с Розой одна фамилия. В этот самый момент наш прародитель купец Федотов перевернулся в истлевшем гробу. Роз Михална посмотрела на своего сына, окруженного одинаковыми женщинами в одинаковых платьях, которые вдруг почему-то одинаково заулыбались, и эти улыбки напомнили ей плотоядные оскалы людоедов из африканских племен, которые она видела в передачах Сенкевича из фонда Гостелерадио СССР.

Она погладила Левушку по спине, и все, что маме нужно замечать, заметила. Плечи у него были слишком напряжены, улыбочка была излишне театральной, на его шуточки родня невесты не реагировала совершенно. Когда несли горячее, Любезный папочка пропел свое привычное, и как ему казалось, всем знакомое:

Потом еще была уха и заливные потроха,

Потом поймали жениха и долго били…

Женщины испуганно примолкли, вилочки у них в руках зависли. Мужская сторона тревожно переглянулась. Песню не узнали, деревня, из которой все приехали, не слушала Высоцкого. Гости невесты смотрели на родителей жениха с подозрением, как те сельские детишки, у которых мы однажды спросили дорогу, а они уставились на нас, открыли рты и не сказали нам ни слова.

– Ох, хорошо с вами, ребята… – улыбнулась Роз Михална и сняла свои клипсы.

Левушка знал этот ее тайный знак, если мама снимает клипсы и кладет их к отцу в карман, значит, хочет уехать. Он пошел проводить, у дверей она его поцеловала.

– Поздравляю тебя, детуля… – и достала салфетку, чтобы стереть с его щеки свою помаду. – Я что-то за тебя волнуюсь…

– Все хорошо, – ответил Левушка и снова пошутил. – Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел… Не беспокойся, мама, ты же знаешь – для меня эти штампы ничего не значат.

Нет, Роз Михална не обиделась. Мы же все современные люди, мы давно не придаем значения старым традициям, это на Востоке где-то или на Кавказе, или у нашего зятя Русланчика на родине, в Фергане, невозможно представить, чтобы люди в здравом уме не позвали маму в ЗАГС. У нас все по-другому. Если уж на то пошло, нам некогда ходить по вашим регистрациям, в конце концов, это уже четвертая регистрация, и в нашем ЗАГСе ничего не поменялось. А жизнь, наоборот, меняется. Так неожиданно и быстро как настроение у очередной невестки.

Патриархат ваш драгоценный умирает, поскольку стал неэффективен. Я это уже где-то говорила, но с наслаждением еще раз повторю. Патриархат – неэффективен, он умирает. Может быть, мы вообще скоро будем жить как слоны. Вы слышали, что у слонов матриархат? И давно, еще с тех времен, когда слоны были мамонтами. У динозавров был патриархат, и в результате они вымерли, а у мамонтов был матриархат, и они сохранились, и почти совсем не изменились, как наша Роз Михална.

На следующее утро Лидок отправила своей новоиспеченной свекрови смс. Сообщение пришло к завтраку, никто не понял, когда Лидок его писала: ночью или утром рано? Ведь не в постели же рядом с мужем она строчила смс его маман! Может быть, закрылась в ванной, а может быть, даже в туалете села и давай сочинять. Сообщение было очень длинное, как пошутил наш Папочка любезный, в трех томах.

Роз Михална длинные смс не любила. Она заметила, что длинные смс всегда заканчиваются претензиями, а приятные вещи обычно помещаются в три слова. «Деньги перевел» – такие сообщения любила Роз Михална. «Поздравляю, целую, люблю» – это еще куда ни шло. И чтобы приписочка: «Подарочек отправил». «Приедем через два часа» – такое тоже можно. Но три абзаца?

– Где абзац – там капец! – шутил наш Папочка, ему хотелось прочитать послание, но Роз Михална не спешила отвлекаться, она готовила завтрак.

Сначала она сварила свои неизменные яйца в мешочек. «Четыре минуты, – я помню, я помню, – четыре минуты на таймер и голову не ломай». Потом смолола кофе.

– Я и так знаю, что там написано, – сказала она мужу. – Сколько я глупостей за свою жизнь перечитала… Не отвлекай меня, а то кофе убежит.

В своем послании Лидок решила извиниться за то, что забыла пригласить Роз Михалну в ЗАГС, но выражалась она в каком-то странном, нехарактерном для себя книжном стиле, при этом ее извинения переходили в упрек. Она обвиняла Розу в равнодушии к «детям», которое эти самые «дети» чувствуют, и потому стесняются просить даже о том, чтобы она пришла к ним в ЗАГС, ибо уверены, что это ей неинтересно. В принципе, и этого для смс было выше крыши, но Лидок увлеклась и решила дать Роз Михалне добрый совет. «Вы должны понимать, – написала Лидок, – что ваше личное мнение не всегда совпадает с мнением других людей. Это нужно принимать спокойно, так вам будет легче».

– Х-хе! – и еще раз – хе! – поперхнулся наш Любезный папочка. – Научила тебя девчонка!

Роз Михална была спокойна как скафандр. Она почистила яйцо, капнула на него майонезом и усмехнулась.

– Что ж они у него все одинаковые такие!.. Все на одно лицо! Только выйдет из ЗАГСа – и устраивает представление… А главное – все бегут ко мне! Я никого не трогаю, своими делами занимаюсь, что им всем от меня надо?

Наш Папочка любезный допил свой кофе и вздохнул, он был слегка разочарован. Каждый раз, когда красивая женщина теряла свое очарование, ему становилось скучно. Он чувствовал себя ребенком, который бежит под елку открывать подарки, а вместо пистолета и машинки под елочкой лежат носки.

Радисточка и морячок. Безусловная любовь с одним условием.

Если вас бесит ваша семья – радуйтесь, что она у вас вообще есть.

Сейчас я вас немножко развеселю. Забудьте Лидочку на некоторое время, у меня есть история гораздо интереснее. И жизненная, и до слез, и про любовь.

Представьте ситуацию… Вам двадцать лет, рожать через месяц, отца ребенка обожаете, но он женат, зараза, и уезжает. У вас родилась дочка, красивая и здоровая, вы спокойно живете, занимаетесь своими делами, получаете образование, начинаете работать… «Дочка в школу пошла», – вы пишете отцу ребенка, и никаких претензий. У него тоже все хорошо, у них с женой вторая дочка через год после вашей рождается, он называет ее вашим именем и пишет иногда «люблю, скучаю». Десять лет пролетело – вы замуж не вышли, ждете его, и никто другой вам не нужен.

Представили? Не получилось, понимаю. Сегодня такую ситуацию невозможно представить, и женщины умные стали, и мужчин уже нет таких, которых интересно ждать.

Чему нас учат все психологи? Любовь – зависимость, от зависимости нужно освободиться. Ушел – значит, не ценит, не готов, не хочет выходить из зоны комфорта. Что там еще?.. Не стоит циклиться на первом встречном, глупо ждать, пока он там дозреет до развода. Правильно! Сегодня ждать нельзя, потому что современный мужчина доказать свою уникальность не может. Он не единственный и далеко не самый лучший, его можно заменить, и следующий будет лучше, намного лучше, потому что сегодня приличные мужчины не заставляют себя ждать.

Какие могут быть у нас причины для опоздания на десять лет? Расстояний нет, бери билет, лети куда угодно. Препятствий нет, ни дети, ни больная мать, ни жены, ни работа, ни квартира сегодня не проблема, все решаемо. Людей разделяет только решение, быть им вдвоем или нет. Если сейчас вы не вместе, скорее всего, один из вас просто не хочет. Но я не об этом, я же не психолог, мы просто рисуем сюжет.

Расставанье, о котором я говорю, случилось не сейчас, а в тысяча девятьсот сорок пятом году в начале апреля. И эта девочка, которой было двадцать лет, вернулась с животом не из отпуска в Анталии, а с войны. После войны, после конца света, ждать и любить было гораздо проще. Когда ты видела, как люди умирают от ран или в бою, или просто от голода валятся замертво в снег на ленинградской улице, тогда намного легче смотреть сквозь пальцы на мелкие грешки, на пьянство, нерешительность и непрактичность своих мужчин. Любить и ждать в те времена было проще, а быстренько забыть, наоборот, не получалось, может быть, это в принципе невозможно, забыть мужчину, с которым у тебя ребенок и военно-полевой роман. Так что не представляйте ничего, у нас с вами все равно не получится. Это не наша история, это история Роз Михалны, точнее, ее родителей, нашей боевой старушки Марь Иванны и ее мужа, деда Михаила.

Они познакомились на войне, Марь Иванна ушла на фронт в семнадцать лет, сразу после школы. В семнадцать лет только на митинги нельзя, беременеть нельзя, голосовать нельзя, за руль нельзя, а на войну можно.

Тетка Раиса, которая воспитывала нашу Марь Иванну, была, конечно, против. Она говорила, что фальшивая советская агитация заманивает в окопы детей, что на войну должны идти мужчины, а девушкам на фронте делать нечего. Тетка Раиса надеялась, что Марь Иванну как дочь врага народа не мобилизуют, но ее взяли.

Нашу старушку могли сто раз убить еще под Курском, куда ее привезли с другими молодыми копать окопы. Немцы сбрасывали бомбы на укрепления, но ей повезло, ее отправили в школу радисток и оттуда закинули на Балтийский флот, в морскую артиллерию, защищать Ленинград.

На флоте нашей боевой старушке еще раз повезло, ей встретился какой-то сказочный комбат. Марь Иванна его вспоминала часто.

– О-о-о! Это был такой культурный, интеллигентный человек!.. – рассказывала она Антону. – Со всеми уважительно! Ни слова матом! За всю войну ни слова матом! Это надо понимать. И все солдаты у него по струнке, и в батальоне к девчонкам никогда никто не приставал. Если кто-то чужой, из новеньких, наглел, я только крикну: «Стой! Сейчас все комбату расскажу!» – и он по стойке смирно сразу.

«Как отец, – она все время это повторяла, – он, правда, был нам как отец». Марь Иванна была уверена, что этого комбата ей судьба прислала вместо родного, расстрелянного отца.

Слава Богу, в батальоне у комбата потери были минимальными, он почти всех своих сберег, хотя, конечно, на войне не лезть под пули не получалось.

Артиллерию под немецкие танки прислали тоже без прикрытия, прикрывать их уже было некому. Командира у орудия убило, на замену встал молодой лейтенант, а наша Марь Иванна кинулась носить ему снаряды, под огнем ей пришлось побегать. Я рассказывала, что этот лейтенант у орудия и был наш дед, тот самый Миша Зильберштейн, отец Роз Михалны, его полюбила наша Марь Иванна. «Медаль за отвагу» и ребенок – вот такие были у нее военные трофеи. Весной сорок пятого они вдвоем нарисовались у калитки Зеленого домика.

Я не могу представить этот бой, который свел их вместе, и слава богу, я ненавижу реставрации, ад реставрировать страшно, и потом у нас история не про войну, а про семейные разборки. Но я прекрасно вижу эту сцену на пороге Зеленого домика.

Приходит девочка с войны, живая и здоровая, строгая тетя дверь открывает, глядит на шинель, на живот, на морячка, который тут же рядом у калитки, здоровается, улыбнулся… И тетенька ему такая:

– Простите, Михаил, у нас тут тесно. У вас семья, ребенок… Поезжайте, вас там ждут. А мы уж сами как-нибудь…

И он такой, поцеловал свою старушку боевую, тогда ей шел двадцать первый год, не забывайте, только двадцать первый, и говорит:

– Пиши.

Она на тетку покосилась и побежала провожать его на поезд. Мне почему-то кажется, что я их видела на нашей улице, где тротуаров до сих пор не положили, я вижу в нашей черной вековой пыли следы его сапог, они ведут по направлению к вокзалу от Зеленого домика. Дед Михаил уезжал обратно в Питер, в часть.

Марь Иванна хотела взять у тетеньки чего-нибудь в дорогу для него перекусить, ведь неизвестно, сколько ждать состав, и как они вообще ходили в сорок пятом, поезда, возможно, до Москвы, несчастные пятьсот километров, он ехал целую неделю. Но взять в дорогу было нечего, у нас был голод в городке после войны, в буфете на станции в алюминиевый чайник наливали пустой кипяток, погреться.

К сожалению, молодых фото у Марь Иванны почти не осталось. Мы запомнили ее уже бабулькой, толстухой в стиле Фрекен Бок, задиристая тетка с плюшками – такой ее все знают. Но я ее отлично вижу той весной сорок пятого года, рядом с морячком у нашего вокзала, построенного еще до революции по австрийскому проекту, на солнечном перроне в расстегнутой шинели, с короткой стрижкой, с грустными глазами, таких грустных глаз не бывает у девочек, которые играют в куклы.

В общем, уехал он, но не с концами. Комбат… Он ведь действительно был как отец, комбат их собирал два раза в год, на День Победы у себя в Москве и в Питере на снятие блокады. Тогда еще не было никаких государственных парадов, и ветераны не были ветеранами, все были молодые и веселые, они вообще не собирались ни на какой парад, им нравилось гулять по ресторанам, комбат водил их в «Прагу» на Арбат.

Вскоре наша старушка поступила в МГУ, ее отец и дядя учились в МГУ, и Марь Иванна тоже переехала в Москву, конечно же, и там она встречалась с дедом, то есть со своим морячком. Он был женат, родил вторую дочку, а наша Марь Иванна нет, ни за кого не собралась, хотя вокруг было много интересных парней.

– Замуж – хлопотное дело, – повторяла она вслед за своей незамужней теткой и ждала.

Ждала?.. Или просто жила своей жизнью? Какая разница, главное, что через десять лет он к ней приехал. Да, морячок приехал к нашей Марь Иванне, они поженились и стали жить в Зеленом домике, как будто так всегда и было.

Правда, все это случилось давно, в прошлом веке, такие истории сегодня смотрятся не совсем реально, как древнегреческие трагедии. В любовь сегодня верят только истерички, но истеричная любовь совсем не то, о чем я хочу сказать. Этих нервных я знаю, они имеют обыкновение повиснуть на брючине и визжать на всю ивановскую, что у них любовь и бешеная страсть, «один лишь раз сады цветут…» В современном мире женского счастья нет, потому что женщины сегодня стали умными, а для счастья, для счастья с мужчиной нужно быть… нет, не дурой, нужно быть легкой.

– Однова живем! – так говорила наша боевая Марь Иванна. – Пришел он пьяный, весь в помаде? Не было его три дня? А ты молчи и улыбайся! – так она шутила на нашей свадьбе.

Мир нашей старухи был прост, ей все там было ясно. Муж – чтоб любить. Дети – в угол. Пирожков – так ведро. Сталин – маньяк. Отец – святое. Мать – спасибо, что была. Скучаешь – позови гостей. Евреи – самые умные. Дружить – значит, делиться. Любовь – навсегда.

К чему я вспомнила про нашу Марь Иванну? Да просто… Дело в том, что эта бабушка воспитывала Леву, когда он был ребенком. И потом, мне надоела Лидка, извините. Захотелось приподняться немножко над суетой.

ЧуВСТва. Брачная стратегия примитивных собственников.

«В тесноте, да не в обиде» – такой у нас культурный код. Но почему-то чаще всего теснота нравится людям с широкой задницей.

Лева с Лидушкой поселились на старой семейной квартире, которая предназначалась сестрице Танечке в приданое, о чем сто раз на каждом перекрестке было сказано: «Квартира Танькина».

Неплохая квартирка, по нашим скромным меркам, трешечка в центре микрорайона, ее получил от завода наш Любезный папочка еще в СССР. Потом, когда дети выросли, родители окончательно переселилась в Зеленый домик, там у Роз Михалны был ее зоомагазин и склад, и офис, и собаки, а квартира пустовала, поэтому Роз Михална отдала ее Леве. «Временно! – это она подчеркнула жирным три раза – Временно! До Танькиной свадьбы».

Но что такое «временно»? В нашем тихом провинциальном городке время течет в своем особенном темпе. У нас вообще никто не помнит сроки, обещания, договора… Мы помним только Новый год и День Победы, а все остальное у нас как Пасха, по скользящему графику. За пару лет Лидок привыкла к месту, как кошка к дому, и ее можно понять – уютное получилось гнездышко.

Мы с Антоном тоже любили эту квартиру, там было интересно, атмосферненько. Раньше в этом помещении был детский сад, поэтому окна были огромные, их не меняли, и рамы деревянные казенные оставили, только содрали краску и покрыли темным лаком. Запах дерева остался, и к нему примешалось что-то особенное, какая-то милая вонь из мешков с собачьим кормом, духи прохладные от прибалтийской «Дзинтерс», дым сигарет и растворимый кофе… Югославская стенка была забита книжками, на стенах в зале висели фотографии собак. Это были черные ньюфы, чемпионы из питомника Роз Михалны, ее лучшие кобели и суки, их призовые кубки занимали отдельный стеллаж.

Огромный пес – предел мечтаний советского ребенка. В этой квартирке всегда крутились какие-то собаки, которых Роз Михална на некоторое время переводила из вольера, обычно это были молодые сука со щенками. Я различала их по именам, по мордам, и собаки лениво улыбались на мои приветствия, обнажая синие губы, как будто говорили: «А-а-а… Это ты…». Щенки, совсем еще крошки, пушистые клубки, вставали на маленькие крепенькие лапки и тыкались мне в руки мокрыми носами…

Да… Мне тут нравилось, в Танькиной квартире, в гостях у Антона я всегда отдыхала, с книжками, с собаками и рюмкой «Амаретто», которое мы тибрили немножко из родительского бара. Антон?.. Мы почему-то с ним не волновались, что друг от друга никуда не денемся, как коробка конфет, которая полежит до праздника, дождется своего часа, и совсем не обязательно кидаться на нее и потрошить раньше времени. Так что его развратные подружки и мои брутальные друзья нас ничуть не раздражали.

В гости к Антону приходили красивые девочки, все поголовно отличницы. И умные мальчики, тоже отличники, и даже, не побоюсь этого слова, шахматисты. Никаких гулянок, от которых стонет подъезд, мы не устраивали. Мальчики играли в комп, тогда их было всего штук пять на весь город, девочки смотрели какой-нибудь фильм с тем самым переводчиком, который надевал на нос прищепку. Водка… Водку не помню, водки, вероятно, не было. Помню кофейный ликер и миндальное печенье, какие все-таки милые мы были дети. Чуть позже фигурировал пирог, медовый яблочный пирог еще горячим приносила Вероника, благо ее дом был всего в двух шагах.

Со своим пирогом она скрывалась на кухне, вроде бы чтобы порезать, и там о чем-то очень важном шепталась, шепталась, шепталась с Антоном, почему-то непременно с грустным лицом. А я валялась на диване, листала альбом с фотографиями и слушала Высоцкого…

Я любил и женщин, и проказы,

Что ни день, то новая была,

И ходили устные рассказы

Про мои любовные дела.

Антон мне подпевал, игриво прикрывая глазки, и снова убегал на кухню к Веронике, я улыбалась:

– Иди, иди, заваривай чаек…

Родительский альбом из путешествия по Англии я залистала наизусть. Как только в Союзе открылись границы, Роз Михална с мужем мотанули в Лондон купить племенного щенка. Это случилось сразу после визита Маргарет Тэтчер, Маргарет прилетела в Союз к Горбачеву. Железный занавес был снят, но я еще сомневалась, что Англия и вообще весь мир действительно существуют. Мне казалось, что планета не шар, а скорее поезд, который на нашем маленьком вокзале не останавливается. А с другой стороны, вот вам фото, вот Роз Михална на фоне того самого Биг Бена, как в учебнике английского, вот вам буржуйский гастроном, где Роз Михална сняла мясной отдел, которого в те голодные времена я не могла представить.

– Они там думают, что мясо солить не надо, – подбегала к нам сестрица Танечка, тогда она была еще маленькая. – Они думают, что для стейков выводят специальных соленых свиней!

Так что, как видите, в этой милой квартирке мы вели себя более чем прилично. Где-то уже часов в восемь, когда большие окна в зале становились темными и лампочки отсвечивали в стеклах, мы расходились по домам. А в девять приходил брат Лева, приводил пару девчонок, и это были уже не отличницы.

– Что мне делать? – хныкала Вероника. – Я же собираюсь за него замуж!

Смешно, конечно, разговаривать в семнадцать лет про замуж, но дело в том, что в нашем городке все до сих пор помешаны на «замуже» и вообще на теме выгодного брака. Родители в нашем городке до сих пор рассуждают как старички: «Приглядывай, – какое неприятное колхозное словцо, – приглядывай себе невесту. Чтоб из хорошей семьи… чтобы побогаче… и с квартирой». Квартира – это у нас в городке второй пунктик после замужа. Замуж и чтоб квартира – вот и все наши эротические мечты.