Штрихи

Сергей Василич

Штрихи

Поклонница

Были бы таланты, а уж поклонники всегда найдутся! Но, с другой стороны, кто узнает, что данный индивидуум обладает талантом, если у него отсутствуют поклонники? Как говорится, короля делает свита.

В не очень отдаленные времена в престижном столичном концертном зале проходили гастроли музыкального театра из второй, культурной так сказать, столицы. Гвоздем программы был мюзикл "Голова профессора Доуэля". Не буду отвлекать внимание читателя на пересказ сюжета, кто хочет, сможет сам прочитать одноименный роман Александра Беляева. Впрочем, надо признать, что от романа в мюзикл перекочевали только название да собственно голова, а сама драма превратилась в некую мелехрюндию с любовно-героическим сюжетом. Музыка, правда, ничего себе так, пара-тройка арий прочно обосновалась на вершинах топ-листов всех радиостанциях аж на целых три с половиной недели.

Бесспорно, звездой мюзикла являлся исполнитель главной роли Илья Рубинов – молодой симпатяга, в которого была влюблена половина женского (злые языки утверждают, что и некоторого вроде бы мужского) населения страны. Элегантный черноволосый красавец, обладатель бархатистого баритона, Илья покорял трепетные женские сердца проникновенным пением чувственных, а порой и «жестоких» романсов и лирических песен.

А если учесть, что Илья в те времена был еще и неженаааааатый…

В общем, идет очередное представление, что-то там на сцене происходит, уже спеты две из трех популярнейших арий, большинство канканов станцованы, зрители, успев обменяться первыми впечатлениями в антракте, с замиранием сердец внимают действию, а поклонницы (и пара поклонников) Ильюшиного таланта готовятся штурмом взять сцену с целью завалить объект своего обожания цветами и любовными записками.

И вот оно! Профессор Доуэль, готовясь к пересадке собственной головы (мы, конечно, помним, что сюжет отличается от оригинала), поет грустную арию о прожитой жизни и о надеждах на то, что его голова приживется к новому телу, и снова будет весна жизни, любовь-морковь и так далее. Сладко играет оркестр, тихонько в такт подвывает бэк-вокал, осветители помещают сцену в полумрак, ярко выделяя главного героя…

И тут в зале происходит неожиданное. Не дожидаясь окончания арии, некая поклонница, дама полуторобальзаковского возраста, начинает движение по боковому проходу зрительного зала с роскошным букетом свежайших цветов. При этом она, словно профессиональная разведчица, свой маршрут построила таким образом, чтобы до поры до времени оставаться незамеченной объектом её обожания.

Так, пробираясь к сцене, используя полумрак зала и сливаясь со стенами, дама добралась до самой рампы. Затем, видимо, решив, что цель близка, взобралась по боковым ступенькам на сцену и спряталась за занавесом. Но спряталась-то она от Ильи, а зрителям все очень даже хорошо было видно, несмотря на притушенный свет.

В зале возник шумок. Послышались отдельные смешки.

Поющий профессор, почувствовав, что внимание зрителей перекинулось на что-то иное, слегка занервничал.

Дама немного отодвинула край занавеса и, высунув голову, внимательно следила за целью своей миссии, приготовившись к быстрому старту.

Профессор, всё еще не понимая причины неожиданного оживления в зале, на всякий случай как бы невзначай произвел быструю мужскую проверку состояния определенной части брюк – все было в порядке. Затем, чувствуя по направлению зрительских взглядов, что причина шума находится за занавесом, начал чуточку отклоняться в сторону от микрофона, слегка повернув голову и сильно скосив глаза.

Напрасно! Бдительная дама сделала небольшой шаг назад и скрылась за занавесом. Фальстарт!

Профессор ничего не увидел.

Шум в зале увеличился на пару десятков децибел. Послышались отдельные реплики и, как всегда в таких случаях, советы.

Профессор вернулся на исходную позицию, продолжая вести свою роль.

Дама вернулась из-за занавеса на свой наблюдательный пост.

Зрители, потеряв интерес к сценическому действию, с интересом следили за происходящим у занавеса и ждали, что же будет дальше.

Профессор снова, теперь уже круче, повернулся в сторону, где затаилась причина зрительского невнимания.

Занавес в очередной раз скрыл эту причину от глаз исполнителя.

И так несколько раз подряд.

Почтеннейшая публика, позабыв о мюзикле, веселилась вовсю.

В это время в зале запоздало появилась группа наведения порядка в лице негодующих бабулек-билетёрш, до этого спокойно попивавших чаёк в гардеробе, усиленная присутствием бравого милицейского старшины. (Скажем сразу, старшина дошел только до половины зала, споткнувшись о портфель, поставленный каким-то раздолбаем-зрителем около крайнего кресла в четырнадцатом ряду, и растянувшись по этой причине на покрытом ковром полу).

Публика со всем вниманием следила за развитием событий. А они развивались таким образом, что бедная дама – поклонница таланта Ильи Рубинова – была с позором вытолкана помощницами служителей Мельпомены из-за своего укрытия и препровождена к выходу из храма искусств.

Профессор, немного успокоившись (хотя о каком спокойствии в такой обстановке может идти речь!), подводил к концу свою арию.

Надо все же отдать должное оркестру – он ни на такт не отклонился от партитуры, хотя, может быть, именно потому, что просто ничего не видел, находясь в оркестровой яме.

Бабульки с чувством выполненного долга чинно покинули зал.

Старшина, поднявшись с пола и бурча под нос неприличные слова, отправился вслед за ними.

Шум в зале постепенно стихал.

Поклонницы (и один томный поклонник) приготовились к букетной атаке на своего кумира.

Оркестр сыграл заключительный аккорд.

Осветители притушили прожектора.

Профессор, отпев свою печальную арию, стоял на сцене, низко опустив голову, готовую к пересадке, ожидая заслуженных аплодисментов.

Ожидания Илью не обманули. Зал единодушно взорвался рукоплесканиями.

Поклонницы и томный поклонник с криками "Браво!", "Супер!", "Ильюшка – душка!" с букетами наперевес как по команде рванули к ступенькам, ведущим на сцену.

На этом можно было бы и закончить наше повествование, но…

С грохотом, подобным разрыву бомбы, распахнулись двери, ведущие из фойе в зал, и сгусток неуёмной энергии пронесся по направлению к сцене, сшибая с ног неосторожно вышедших в проход зрителей. Это изгнанная было из храма культуры дама, внезапно совершив обходной манёвр по фойе, вновь ворвалась в зрительный зал и устремилась по финишной прямой к начавшему свой первый поклон кумиру.

Толпившиеся перед сценой поклонницы были разметены в разные стороны.

Два букета упали в оркестровую яму, туда же, вмиг потеряв всю свою томность, с утробным воем полетел поклонник.

Публика снова пришла в возбуждение.

Кумир застыл в полупоклоне и обалдело взирал на кутерьму в зале.

Дама, имея значительное преимущество в скорости, первой взлетела на сцену и устремилась к любимому артисту, но, не рассчитав тормозного пути, чуть не пронеслась мимо объекта своего обожания, однако, к счастью, оказалась в вовремя подставленных руках знаменитого певца (вообще-то Илья привычно подставил руки исключительно для приема цветов, но неожиданно для себя стал обладателем букета вкупе с поклонницей).

Публика стоя аплодировала. Аплодисменты переходили в овацию. И что-то мне подсказывает, что сегодня адресованы они были не только (и не столько) знаменитому певцу.

Надо отдать должное Илье Рубинову: попав в столь щекотливую ситуацию, он с достоинством из неё вышел, поровну разделив с настойчивой дамой аплодисменты и цветы от поклонниц (про поклонника молчим – он барахтался в оркестровой яме между литаврами и арфой, вдобавок придавленный упавшей на него тубой). И, хотите верьте, хотите нет, но всенародный любимец не только на глазах у всего зала сфотографировался с горячей почитательницей своего таланта, но и сам взял у неё на память автограф.

Страшная тайна Миши

Ну до чего же хитер у нас народ на разные выдумки! Особенно, если нужно обойти какой-либо запрет. Это в повседневной жизни туго соображается, ну, там, по работе что-нибудь изобретаешь, или жена вас попросит смастрячить какую-нибудь приблуду для домашнего хозяйства. А вот когда вас лично коснутся некие неурядицы, мешающие, по вашему разумению, нормальной жизни, тогда уж в полном объеме проявляется ваша смекалка, и на свет рождаются такие гениальные решения, что, воистину, достойны ученого звания никак не ниже доктора околовсяческих наук, а то, глядишь, и академика.

Вот об одном таком находчивом товарище я и хочу вам рассказать.

Жил да был, как говорится, в славном городе… А, впрочем, какая разница, в каком именно городе жил наш герой? Смекалистые люди у нас живут повсюду, и именно благодаря своей смекалке все еще и живут вопреки постоянно растущей заботе правительства о благе своих граждан.

Так вот, жил да был (а, быть может, и сейчас еще живет, здоровья ему), да работал в конструкторском бюро местного заводика некто Миша Ручкин, по образованию инженер, по призванию художник, а по должности конструктор-оформитель промышленной продукции народного потребления или, как нынче говорят, дизайнер. Работа творческая, важная, ничего тут не скажешь, нужно ведь, чтобы продукция имела привлекательный для покупателя вид.

Нужно отдать должное Мише, дизайнером он был хорошим, к работе подходил творчески, и производимые предприятием товары пользовались спросом именно благодаря Мишиным художественным решениям. Даже откровенное барахло Миша мог так профессионально оформить, что покупатели буквально сметали его с прилавков, а конкурентам оставалось лишь плакать горючими слезами, проклиная дизайнера и подсчитывая убытки.

Многие хотели бы переманить мастера к себе, но Миша был истинным патриотом своей организации и на лестные предложения не поддавался.

К каким только уловкам не прибегали конкурирующие фирмы, чтобы заполучить Мишины разработки, но все безуспешно! Бывало, подошлют как бы «ученика» – но вся «учеба» у Миши сводилась исключительно к походам в ближайший магазин за пивом для учителя, причем пиво пересекало порог студии, как Миша называл свой кабинет, исключительно в руках мастера, так как в свою "святая святых" он никого (кроме начальства, да и то вынужденно) не пускал, дабы посторонние там не нарушали творческую ауру.

Пробовали использовать "женский фактор" – Миша, конечно, не был монахом, и частенько устраивал в своей квартире романтические вечера, плавно переходящие в завтраки в постели, но и тут разведчиц ждала неудача, так как Миша никогда не работал дома и потому не держал у себя никаких рабочих материалов, а обсуждать творческие планы во время интимных встреч считал ненужным отвлечением от основного дела.

Поговаривают, что Мишу даже хотели однажды похитить западные спецслужбы, но что-то у них там не срослось, хотя лично я этим слухам ни на грош не верю.

Что-то длинное вступление у меня получилось, но должен же я был дать Мише полную характеристику, иначе далее будет не понятно, почему Мишу терпело начальство. А могло бы и не терпеть по весьма веской причине: Миша страдал традиционной почти всех творческих личностей болезнью. Ну, вы, наверное, догадались, что я имею в виду. Да-да, Миша был большой любитель подкачать себя народным допингом, в прямом смысле "повысить градус творчества".

Нет, нет, вы не подумайте, Миша не был запойным. Он всегда только "по чуть-чуть", но зато регулярно. Так сказать, всегда находился в тонусе. Творческом, конечно.

Вот именно это состояние "творческого подъема" и раздражало Мишиных начальников, неоднократно пытавшихся поймать нашего героя на месте преступления или хотя бы отыскать потайное место хранения запасов допинга. Но Мишу не проведешь! Ни разу, понимаете, ни разу никому не удавалось застукать этого хитрована за употреблением вдохновляющего эликсира или хотя бы выявить, так сказать, косвенные доказательства его приема.

В конце концов, между Мишей и его руководителями сам собой возник молчаливый договор: дизайнер себя ведет внешне прилично, не злоупотребляет, а руководство делает вид, что ничего не видит. И всем было хорошо: Миша регулярно вдохновлялся, а предприятие выпускало прекрасно оформленную продукцию и подсчитывало полученные барыши.

И вот однажды в конструкторском бюро случилось ЧП: по техническим причинам – потек бачок – пришлось закрыть единственный туалет. Ну, вы сами понимаете – техника, хотя и примитивная, есть техника, время от времени ломается. Шум подняла уборщица Айгуль (или Гюзель? Вечно я путаю эти непривычные имена!), как всегда пришедшая с утра для помывки мест общего пользования. Она же и заперла входную дверь столь необходимого каждому человеку санитарного объекта.

Вы мне скажете: ну, подумаешь, что-то там сломалось в бачке, трудно починить, что ли? Или в конторе мужиков не найти, чтобы устранить поломку? А я вам отвечу: какие еще мужики в КБ? Начальству не по чину в сортире возиться, конструкторам тоже не с руки – всё же разводной ключ намного тяжелее карандаша, а что касается Миши, то не забывайте, что он творческая личность, художник, и столь низменные сферы претят его сущности. Поэтому Гюзель (или Айгуль?), недолго думая (а чего тут думать-то?), позвала на помощь своего брата, работающего на этом же заводике дежурным сантехником.

Брат, тупо уставившись на недавно установленную дверь в заветное помещение, выслушал эмоциональное лопотание уборщицы и нерешительно зашел внутрь, поставив сестру со шваброй наперевес охранять вход от нежелательных посетителей, могущих помешать процессу ремонта сантехоборудования (да простит мне читатель "казенный штиль").

Время шло, ремонт никак не заканчивался, сотрудники начали проявлять нетерпение, плавно переходящее в ропот, причем громче всех возмущался Миша, уже несколько раз пытавшийся проникнуть в "отливочный цех", но каждый раз терпящий фиаско благодаря бдительности стоящей на посту Айгули (или все же Гюзели?). Коллеги же (вот паразиты!) изощрялись в остроумии в адрес Миши, давая ёрнические советы относительно способов удержания просящихся наружу продуктов жизнедеятельности организма.

Видимо, неисправность была столь велика, что постепенно на помощь брату приходили все новые и новые земляки из числа числящегося на предприятии младшего технического персонала.

Ни о какой работе в этот день речь уже не шла. Сотрудники, время от времени отлучавшиеся в соседний цех, горячо обсуждали сложившуюся ситуацию, высказывая свои версии причин поломки санузла. Да и Гюзель (Айгуль?) куда-то пропала, оставив вверенный ей пост. Впрочем, ее дежурство было уже и не нужно, так как дверь была надежно заперта изнутри, в чем неоднократно, под дружеские смешки коллег, убеждался Миша, не теряющий надежды проникнуть в заветное помещение.

Тем временем из-за двери доносились звуки, мало напоминавшие звуки ремонта, но постепенно затихли и они. Миша, ломая руки, пытался воззвать к совести сантехника, но тот, видимо, как и его земляки, не понимал (или делал вид, что не понимал?) русского языка, так как хранил гробовое молчание.

Наконец Миша, раздобыв у знакомого слесаря стамеску, приступил к взлому двери. Но тут прибежала не пойми откуда Гюзель (Айгуль?) и заблажила: "Эй, работа конец, работа шабаш!". Тут же дверь открылась и из нее вышли…

Нет, не хватает у меня умения описать процесс выхода из туалета собравшейся в нем компании. Обычно на лицах выходящих из подобного заведения присутствует некое удовлетворенное и слегка независимое выражение. В нашем же случае лица выходящих не выражали ничего. Скорее, сосредоточенность и полную отрешенность от всего сущего. Да еще помноженную на попытку сохранить устойчивое вертикальное положение. Вот так, в полной отключке от всего, храня молчание, качающимся строем прошествовали эти обитатели солнечного Туркестана к выходу из здания.

А что же Миша?

А Миша, как только из двери вышел последний потомок Улугбека, рванулся в комнату размышлений, чуть не высадив створку. Что он там увидел, не понял никто, только из дальней кабинки донесся протяжный вой, сравнимый только с трубным гласом весеннего лося, вызывающего соперника на бой.

Вскоре Миша вышел, весь какой-то поникший, и молча, не реагируя на окружающий мир, еле волоча ноги, печально направился в свою "студию"…

Притихшие коллеги поспешили выяснить причину произошедшей с Мишей метаморфозой.

Тут-то всем и открылась Мишина страшная тайна. Оказывается, наш художник хранил свои запасы творческого эликсира в бачке унитаза и регулярно посещал туалет с целью повышения охлажденным напитком своего авторского тонуса. А проклятый сантехник случайно на эти запасы наткнулся. Что произошло дальше, думаю, можно не объяснять.

Вы думаете, Мишу уволили? Отнюдь. Начальство, которому в лицах рассказали о событиях минувшего дня, долго, до слез, до икоты, смеялось. А отсмеявшись, провело с Мишей соответствующую случаю воспитательную беседу, все же не желая терять хоть и непутёвого, но ценного работника, чей талант реально повышал конкурентоспособность продукции.

Бачок, кстати, в тот день так и не починили.

Почти по классику

Ведь как же все хорошо начиналось! И вот…

Так размышлял Гриша Востриков, двигаясь почти на ощупь по абсолютно темной улице. Проклятые коммунальщики в конце года озаботились экономией электроэнергии, для чего полностью выключали уличное освещение, так что загулявшие граждане вынуждены были добираться до своих жилищ в кромешной тьме, постоянно подвергая себя риску подвернуть ногу, споткнуться или даже врезаться в стену незаметного в темноте дома. Немного спасали положение немногочисленные тускло светящиеся окна не спавших еще в этот поздний час людей, счастливых уже тем, что они успели вовремя, посветлу, добраться до своей жилплощади и зажечь свечки. Правда, освещать мостовую эти окна никоем образом не могли, но все же служили неким ориентиром, позволявшим бедолаге не сбиться с пути и не столкнуться с каким-нибудь иногда еще встречающимся деревом или, что, несомненно, хуже и обиднее, с мусорным баком.

Итак, шел Гриша и размышлял. Точнее, не шел, а передвигался мелкими шажками, постоянно останавливаясь и тщетно пытаясь различить в темноте хоть что-нибудь. Казалось, улица была бесконечной. Шёл Гриша уже долго, ориентируясь на какой-то краснеющий вдали предмет – не то чье-то окно, не то тускло горящая вывеска в той части района, где дурацкой экономией не озаботились. Но когда до цели оставалось вроде бы недалеко, Гриша умудрился свалиться, оступившись, в яму, намедни выкопанную для ремонта поврежденного водопровода. Когда Гриша, ругая непотребными словами этих чертовых (смягчим немного эпитет) копателей, вылез из ямы, никакого красного свечения уже не наблюдалось, и пришлось Грише снова брести наобум.

Здесь нужно объяснить читателю, как Гриша оказался в такой поганой ситуации.

Накануне, совершенно случайно, Гриша столкнулся в магазине (не подумайте чего нехорошего, магазин был строительным) с мужиком, доверху нагруженным утеплителем. Пробормотав извинения и помогая мужику собрать рассыпавшийся стройматериал, Гриша вдруг узнал в пострадавшем своего давнего приятеля-одноклассника. Или нет, это не Гриша его узнал, а, наоборот, мужик окликнул Гришу… Впрочем, это не имеет в нашем рассказе никакого значения. Узнали друг друга, и ладно.

В общем, как обычно в таких ситуациях, позадавали друг другу вопросы типа "Как ты?", "А ты как?", "Как семья?", ну, и так далее, сами знаете. Потом решили встречу, как водится, сбрызнуть. Только где? Кабы было лето, вопросов бы не возникло, всегда к услугам кафе «Ветерок» (читатели старшего поколения знают, что это такое, для молодых поясняю: выпивон на свежем воздухе – в парке, на задворках, на детской площадке или еще где-нибудь, в общем, на природе). Но сейчас осень, конец октября, ветерок-то холодный, продрогнешь, поэтому наши герои решили продолжить общение дома у Паши – так звали Гришиного приятеля.

Ну, в общем, посидели, повспоминали, поделились жизненными обстоятельствами, поругали, как водится, правительство, нового мэра, заменившего во всем городе недавно уложенную тротуарную плитку на асфальт, и засобирался Гриша до дому, до хаты. И не только потому, что сбрызгивать было уже нечем, а в большей степени из-за весьма красноречивых взглядов Пашиной жены, как бы говоривших: "Не надоели ли дорогому гостю хозяева?"

Так и вышел Гриша из гостеприимного дома и строевым шагом направился… А, собственно, куда он направился? В той части города, где жил Паша, Гриша никогда раньше не бывал, дорогу за разговорами не запомнил, вроде бы вот по этой улице шли… Или не по этой? Нет, точно по этой, вон и та мусорка стоит, за которой Гриша давеча… ну, это, как его? В общем, сами догадайтесь, небось, попадали в аналогичную, не терпящую отлагательства, ситуацию…

…Выбрался, значит, Гриша из ямы и побрел, осторожно переставляя ноги, дальше.

Вроде бы стало посветлее. Хотя, нет, просто Гришины глаза попривыкли к темноте и стали, хотя и смутно, различать крупные объекты. Вот как раз стало вырисовываться что-то довольно габаритное, нужно бы обойти, но как-то боязно, свернешь, да и заблудишься. Ладно, подойдем поближе да аккуратненько так и минуем препятствие…

Ба, да это опять мусорка! Сколько же их на этой улице? Да и еще светлее стало, глядишь, и выйдешь на свет божий… Постойте, это что ж такое, мусорка-то давешняя, та, где Гриша… ну, в общем, помните? Это что же значит, Гриша вернулся в начало пути? Видать, вылезая из ямы, перепутал направление.

Все бы ничего, но Гриша напрочь забыл, в каком доме жил Паша. Оставалось одно – позвонить в службу спасения, но было никак невозможно по причине того, что Гришина не в меру ревнивая жена накануне закатила ему скандал после того, как обнаружила в контактах имя Света. И как не пытался Гриша объяснить, что Света – это его племянница (что было чистейшей правдой), эта Отелло в юбке ни за что не хотела мужу верить и мстительно лишила Гришу средства связи, грохнув об пол его мобильник.

Немного поразмыслив, Гриша пришел к выводу, что нужно все-таки снова идти по несчастливой улице до самого ее конца. А что делать? Не ночевать же на улице? С другой стороны, и домой что-то не тянет, только представишь себе разъяренную Отеллу…

И побрел Гриша обреченно по погруженной во мрак улице, приблизительно представляя себе направление, твердо помня, однако, о препятствии в виде ямы, вторично попадать в которую ему как-то не хотелось.

О! Вон и что-то красное впереди снова забрезжило. Значит, двигался наш герой в правильном направлении. Так, тут где-то яма должна быть… Чертовы коммунальщики, накопают ям, а обозначить их как-нибудь даже не удосужатся! Ищи теперь ее в этой кромешной тьме египетской. Как бы не ухнуть в нее снова!

Ага, вон вроде бы темное пятно на дороге! Это, значит, и есть та проклятая яма? Так, нужно ее осторожненько обогнуть… Вот, нащупал ногой край, так, теперь вдоль края тихонечко двигаемся… двигаемся… двигаемся… Что за черт! Сколько же двигаться-то будем? Яма вроде бы небольшая, а уже минут десять ее обхожу и конца-края не вижу. Может, это… А-а-а, ё-ё-ё-моё!!!

Гриша понял, что снова оказался в яме.

Стиснув зубы, Гриша сосредоточенно вылез из подлой ловушки и решительно двинулся вперед, наобум, насколько возможно трезво размыслив, что если судьба решит преподнести еще один «сюрприз», то, как ни осторожничай, все равно его получишь.

Судьба не заставила Гришу долго ждать. Через несколько шагов Гриша был повержен на землю сильнейшим ударом в лоб…

…Постепенно хоровод искр в Гришиных глазах угас, и его снова окружила темнота.

Держась за ушибленное место, Гриша, кряхтя, поднялся и побрёл… А куда, собственно, он побрёл? Да Грише было уже все равно, куда идти: пойдёшь в одну сторону – в яму провалишься, в другую – по лбу огребёшь ни за что. А кстати, кто это так Грише засветил? Вроде бы никого не было, да и сейчас тихо. А, впрочем, какое дело? Вон впереди что-то зеленеет. А раньше, помнится, краснело.

Ладно, пойдем туда, где зеленеет. В конце концов, любая улица имеет начало и конец, дойдем как-нибудь, там разберемся.

Но, видимо, не зря народная молва гласит, что бог любит троицу. Сделав всего несколько шагов, Гриша почувствовал, что его ноги потеряли сцепление с землей и едут, как по льду. Отчаянно балансируя, из последних сил пытаясь удержаться от падения, Гриша съехал, уже не только на ногах, но и на другой части туловища в очередную яму.

Морально подавленный, физически обессиленный Гриша сел на дне ямы и заплакал от обиды на жизнь. Заплакал, может быть, впервые с того момента, когда ему, десятилетнему шкету, не досталось подарка на школьной елке.

…Случайно заехавшие на эту проклятую улицу полицейские были немало удивлены, увидев плачущего на дне ямы мужика. Вроде не бомж, одет прилично, хотя и вымазан глиной. Да еще и «фонарь» на лбу приличный виднеется. В общем, вызволили они бедолагу и даже не стали придираться.