Норковая Шуба

Разложил диван, снял ботинки и закутался в теплое овечье одеяло. Секретарша поскреблась к нему осторожно и шепотом спросила на всякий случай:

– Вам ничего не нужно, Ахмет Бей?

Ничего ему было не нужно. Головная боль отступала, дышать стало легче, он понял, что через несколько минут заснет. Ахмет закрыл глаза и ответил секретарше больным осипшим голосом:

– Меня нет.

Малыш

Открывает Алена свой барчик – а там ничего и нету. Ни коньячка, ни текилки, ни вискарика. Бар вынесли под ноль, и в этой голой зеркальной пустоте лежит записочка.

«Алена, когда ты это прочитаешь, меня уже не будет…»

«Осиротел мой барчик, – загрустила Алена и вздохнула: – Эх, Малыш, Малыш…»

Малышом звали последнего парня Алены и предпоследнего тоже звали Малыш. Так получалось в последнее время – чем старше становилась Алена, тем моложе у нее были мальчишки, и каждого она звала Малышом.

Этому, что обчистил бар, недавно исполнилось двадцать два. Малыш! Когда Алена назвала его так в первый раз, он рассмеялся. Экземпляр был выше Алены на голову, за его широкими плечами она могла спрятаться полностью. Он подхватил ее внушительное тельце на руки, легко, как пакет из супермаркета, и усмехнулся:

– Значит, я для тебя Малыш?

– Да, – Алена с ним бодалась. – Говнюк ты еще.

Парень был моложе Алены на пятнадцать лет, и что ей было думать, когда он высадил ее последний коньячок? Ругаться на ребенка? Обижаться на шалости? Алена зевнула и включила плиту. Выпить нечего – будем варить кофе.

В соседних квартирах запели будильники, на часах было шесть утра. В это время Алена только ложилась, она работала администратором ночного клуба, поэтому режим у нее был перевернут: ночью работаем, утром – спать.

Алена понимала, что для женского здоровья такая работенка не подарок. Малыш все время говорил Алене, по десять раз одно и то же повторял: «Бросай работу! Бросай свою поганую работу! Алена, дальше так жить невозможно, нужно все поменять».

Алена уходить из клуба не собиралась, она привыкла, организм приспособился к ночному режиму, ничего она менять не хотела, и объясняла это Малышу настойчиво: «Не собираюсь ничего менять! Малыш! Ну как же ты еще не понял! Мне моя жизнь нравится». И действительно, как она могла послушать мальчишку, который к тому же опустошил ее бар и даже граммульку виски ей не оставил, так что пить придется голый кофе.

Алена взяла свою чашку, у нее была любимая черная чашка для кофе. Села в кресло, кресло осталось от бывшего мужа, очень удобное, глубокое, выбрасывать было жалко. Она закурила тонкую сладкую сигарету, давно привыкла к сладким, и прочитала еще раз глупое письмо, которое оставил ей Малыш.

«Алена, когда ты это прочитаешь, меня уже не будет, я уехал в Фергану. Я решил, лучше прыгну с моста. Пусть меня похоронят рядом с бабушкой. Прости, Ален, я выпил всю твою текилу. Виски взял с собой, потому что мне очень плохо, не знаю, как сказать тебе, чтобы ты поняла, как мне плохо. ПЛОХО! ПЛОХО МНЕ! Буду бухать всю дорогу. Ехать три дня, так что ты еще успеешь мне позвонить. Если ты позвонишь, тогда все будет нормально. В смерти моей прошу не кого (sic!) не винить».

– «Не кого не винить»! – Алена заметила ошибку и с отвращением поморщилась. – Научила дурака: «не» с глаголом пиши, говнюк, раздельно… Так он теперь весь лоб прошибет!

После этого письма ей стало скучно до изжоги, как будто она пришла в кино и обнаружила, что фильм сто раз смотрела и повторять не хочется. Она взяла письмишко и примагнитила его к холодильнику.

Холодильник у Алены как прилавок сувенирной лавки, весь в магнитах из теплых стран. Каждую зиму на свой день рожденья Алена уезжает подальше, отмечает свой праздник в отеле с чужими людьми, потом возвращается в наши холода и добавляет новый магнит в коллекцию на холодильнике.

Холодильничек у Алены веселый только снаружи, а внутри там грустно и пусто. Супчики, бульончики, домашние котлетки Алена считала баловством и обедала в кафешках. Готовить ей было некогда, но покушать она любила, тут уж ничего не поделаешь.

Когда появился Малыш, в холодильнике стало веселее. Малыш готовил, он умел делать настоящий ферганский плов. Сейчас бы после работы Алена скушала тарелочку с великим удовольствием, но Малыша она разогнала, и опять у нее началась сухомятка. Кусочек сыра, белая булка, на полминуты в микроволновку – вот тебе завтрак.

Малыша Алена понимала, она ведь и сама была когда-то Малышом и тоже плакала, и как Малыш кричала: «Мне плохо! Плохо!» «С моста нет… С моста я прыгать не собиралась, – Алена припоминала смутно что-то далекое и удивлялась. – Неужели прошло столько лет? Даже смешно теперь… Неужели я тоже кричала как дура: «Умру без тебя! Мне плохо! Плохо! ПЛОХО!»

После завтрака Алена всегда ложится отдохнуть в своей темной зашторенной спальне и отключает телефон. А ей никто и не звонит с утра, все знают, до двух у Алены ночь.

И Малыш тоже спит. Малыш лежит в третьем купе на нижней полке, повезло Малышу. Он заворочался и скоро проснется от сильной жажды. Малышу снится горячий песок, целые горы сухого горячего песка, песочные карьеры за Ферганой, в которых он в детстве искал золото. Малыш копает, копает, копает голыми руками, и утопает в песке, песок скрипит у него на зубах, песок у него под рубашкой, и в глаза попадают колючие песчинки. Он моргает, плюется песком, ноги вязнут в рыхлом рассыпчатом месиве, а он все копает и копает. Во сне Малыш резко дергает ногой, потому что снится ему, что карьер сейчас рухнет, Малыш наступает в песок, нога проваливается в пустоту, поэтому и дергается.

Этой зимой Малыш оказался в яме, в буквальном смысле, не во сне. Он целый месяц просидел в бетонной яме для осмотра машин, в мастерской у своего отца, и работал там в две смены, лишь бы не вылезать. А зачем? Что там такого интересного может быть на улице? На какие рожи ему пойти посмотреть? С кем разговаривать? Малыш не хотел никого видеть. В тот день, когда Алена ему сказала: «Все, Малыш, пора прощаться», жизнь у него закончилась, и начались стандартные операции. В семь утра подъем, зубы почистил, штаники натянул, еду пожевал, маме спасибо сказал – и на работу, в яму. Ключ в руки – и давай целый день гайки крутить.

Алена знала, что после их разрыва Малыш переживает. Иногда он звонил ей и спрашивал: «Неужели тебе меня не жалко?» «Все пройдет, Малыш, – отвечала Алена. – Не волнуйся. Это норма вообще-то: сначала у тебя подъем, потом провал».

Клиенты заезжали на кронштейн, Малыш стоял перед машиной и показывал водителю: «Давай, давай, прямо, прямо, еще, еще». Он махал рукой, а перед глазами у него все расплывалось, слезы наворачивались неожиданно, как у девочки, в самый неподходящий момент. Малыш не видел, что бампер клиентской тачки в одной секунде от балки, и сейчас ее точно зацепит.

Хорошо, что отец был рядом. Подходил вовремя: «Стоп! Приехали!» Девушки, те, что сидели в тачках, испуганно хватались за сердце и кокетничали с отцом. Если бы хоть одна из них была похожа на Алену, Малыш бы это сразу заметил. Но после Алены все бабы казались ему страшными дурами, Малыш к ним даже не подходил, со всеми разговаривал отец.

Алена – жесть, она прикатила в сервис свою тачку, вписалась на подъемник четко с поворота и сразу заявила:

– Левая граната.

– Кто-то уже смотрел? – отец ее переспросил. – Откуда вы знаете, что левая граната?

– Я знаю.

– Давайте мы сначала все посмотрим…

– Некогда смотреть, мне завтра гнать на Сочи, – она передала ключи и повторила: – Граната, колеса и масло.

Проверили, и оказалось, правда – у Алены полетела левая граната.

– Как догадались? – отец спросил.

– Я же слышу, – усмехнулась Алена.

– Видишь, – отец подмигнул Малышу. – Девушка слышит, а ты не слышишь.

Алена отцу понравилась. Она его спросила, нет ли кого-то поблизости, чтобы помог отрулить полторы тысячи километров.

– Как же нету? – отец быстро сосватал ей Малыша. – Вот он, водитель. Подойдет?

– Подойдет, – она согласилась. – Завтра с вещами, в семь утра заберу.

В автосервис Алена заехала в июне и до самого декабря у Малыша было счастье. Но вдруг зимой Алена навострила лыжи на Сейшелы, отмечать с чужими людьми свой тридцать седьмой день рожденья.

– Почему без меня? – этого Малыш понять не мог.

– Малыш, пожалуйста… – Алена не хотела объяснять, – будь умничкой, не порть мне вечер.

– Ты на съем, а я не порть вечер?

– Не груби, зая, не груби, – строго попросила Алена.

До поездки оставался месяц, Малыш надеялся, что сможет ее отговорить. Вот тут и обнаружилась одна проблемка. Оказалось, что время они с Аленой считают по-разному. Для Малыша декабрь – это целый месяц, а у Алены декабрь – начало января. Малыш говорил: «Как же ты уедешь от меня на целых две недели?» Алена его поправляла: «Всего на две недели», планы свои она менять не собиралась.

Из-за этой ерунды они поссорились, поэтому Малыш и оказался на нижней полке в поезде. Он никак не мог пробудиться от кошмарного сна, ферганский карьер осыпался, завалил Малыша с головой, он пытался выбраться, сбивал ногами одеяло и плевался песком.

Предпринимал он!.. Разумеется. Малыш предпринимал попытки к примирению. Мириться пошел к Алене в ночной клуб. Она к нему вышла всего на секунду и прошипела: «Малыш, я работаю».

Малыш ненавидел эту работу. Из-за клиентов. Он понимал, люди хотят внимания, люди хотят обсудить свой досуг, и поэтому Алена присела к ним за столик. Это ведь не простые клиенты, это друзья клуба, важные люди, ФСБ или мэрия, все это Малыш понимал. Но ему показалось, точнее, он увидел, в зале было темно, но Малыш не слепой, он прекрасно видел, куда этот «вип» потянул свои лапы. Малыш подошел и ударил клиента с разворота в лицо.

Ах, какая жалость, он подвел Алену! И подмочил репутацию всему заведенью. К Малышу сразу подбежали охранники, выбросили его на улицу и там попинали немножко. «Не калечить», – Алена их с жалкой улыбочкой попросила. Ей было некогда, она работала и поэтому не вышла посмотреть, как там Малыша провожает ГБР.

Он повалялся, повалялся «на снежку» и придумал. Нет проблем: сейчас ловим мотор, срочно к Алене на квартиру, включаем газ, утром она возвращается, Малыш щелкает зажигалкой – и никуда она без него не поедет.

Ключи от квартиры Алена забрать не успела. Он сам однажды разозлился и спросил: «Ключи отдать?» Она усмехнулась: «Что, все? Нервишки сдали?» Малыш оставил ключики, один плоский, маленький, другой ребристый, длинный, они все время были у него в кармане. Пока он тискал их пальцами, у него оставалась надежда – он еще сможет вернуться.

В прихожей Малыш разулся, снег отряхнул и прошел на кухню включить газ. Газ он включил, умирать собрался, но зачем-то сунул в стиралку свои джинсы, грязные после битья ногами. Он включил машинку, открыл знаменитый Аленушкин бар, достал бутылку коньяка и пошел умирать в спальню, в спальне было теплее на мягкой постели.

В этой спальне всегда были таинственные сумерки. Окна закрыты плотными шторами, только лампа ночная иногда включалась. Большая низкая кровать занимала почти все место, ее изголовье было отделано черной кожей, постель прикрыта мягким покрывалом в леопардовых пятнах.

Над кроватью во всю стену висели книжные полки. Наверху стояли большие иконы в серебряных окладах, а ниже книжки, книжки, книжки… Алена любила почитать перед сном сказочку, а как посмотришь, пробежишь глазами по корешкам – в жизни не уснешь от одних названий. «Ведьмы средневековья», «Колдовские эликсиры», «Колдуны и девы», «Полуночная ведьма», «Ведьмак-1», «Ведьмак-2», «Ведьмак-3»… Вся эта мистика стояла аккуратненько под иконами. Там же, среди бесячей литературы, была коллекция мягких игрушек. Котята, зайки, мышки…

Когда Малыш попал в эту спальню впервые, все это показалось ему очень смешным.

– Маленькая девочка… – он засмеялся. – Это не я малыш, это ты у нас точно малыш! И черти, и зайки у тебя…

Алена взяла ушастую рыжую зверушку, самую старую и затрепанную из всей коллекции.

– Знаешь, сколько лет этой мыши? Побольше чем тебе! Мне подружка подарила, в третьем классе.

Малыш разглядывал игрушку. Мышь как мышь, как она вообще могла сохраниться, не потеряться за столько лет? У Малыша никаких раритетов не было, потому что его семья постоянно переезжала, отец был военным. В детстве Малыш ломал игрушки и потом в лицо их не помнил, книжки брал в библиотеке, друзей из старой школы забывал и легко заводил новых. Алена была первой привязанностью, которую он захотел удержать.

У стены напротив кровати стояло трюмо, на нем толпились флакончики с духами, духи Алена любила терпкие, сильные, почти мужские. Этот запах был и в постели, Малыш со временем тоже стал пахнуть этими духами, и сейчас он их чувствовал, запах газа уже доносился из кухни, но еще не забил.

Черные простыни, черные шторы, черные книжки, черные стрелки Алена себе рисует… Вамп, здесь живет женщина-вамп, все об этом говорило. Но ведь была еще и рыжая мышь, были иконы и старые фото в деревянных рамках, а там Алена с бантами в шелковом платье с карандашиками… Двойное дно, это показалось Малышу интересным.

Он захотел остаться в этой спальне, на черных простынях Алена, крепкая и загорелая, смотрелась очень, очень, очень…

– Научи меня, —сказал ей Малыш и стянул через голову свитер, – я хочу быть лучше всех, лучше всех твоих…

– Ты и так лучше всех.

– Научи, – он ремень расстегнул. – Я всех сделаю!

– Не надо, Малыш, – Алена сняла с него джинсы. – Я не люблю спорт… Будем просто с тобой… – она заглянула к Малышу в плавки и зарычала: – Будем отрываться!

Малыш взбесился, его накрыла приятная одержимость, которая случается иногда, не с каждым, нечасто, по большому везенью, если в постели встречаются люди с чертями.

В первый раз он завис в этой спальне… На сколько дней? Малыш не помнил точно.

«Тебя нет. У тебя выходной», – он Алене шептал, когда ей звонили из клуба. Открывали только курьерам, забирали то суши, то пиццу, щеки у Малыша покрылись черной щетиной, но возвращаться в человеческий облик совсем не хотелось.

Вернулись с Божьей помощью, когда на них упала икона. Кровать раскачали, полки над ней тряслись, от вибрации иконы потихоньку сползали. Одна из них соскочила и обоих ударила, Малыша сильно, икона влетела ему ребром по спине, Алену задело полегче.

Она испугалась, а когда поняла, чем ее стукнуло, кинулась осматривать свое сокровище. Это была тяжелая и большая икона в серебряном окладе, обшитом для защиты деревом, и лик, как положено, был под стеклом.

Малыш пытался рассмотреть старый, потемневший образ, в котором только специалисты могли бы увидеть культурную ценность, и взвешивал его на глаз.

– Прикинь, Ален, если такая тяжесть и по темечку? Я бы тут у тебя кони двинул…

– Поставь на место, – Алена попросила и перекрестилась. – О, Господи… Да что ж я вытворяю?

– Старинная икона? Откуда она у тебя?

– Мой прадед был священником.

Алена закрыла лицо и засмеялась.

– Он там в шоке от меня! Ругается! Подзатыльник нам отвесил!

– А раньше падала? – Малыш спросил.

– Нет… Никогда еще не падала.

– Тогда все ясно… – Малыш засмеялся. – Алена! Ты не понимаешь! Дед меня отметил! Я ему понравился! Дед нас благословил!

Малыш лежал один под иконами и вспоминал все это. Он прикончил коньяк и начал корить себя за то, что не послушал деда. Дурак! Он даже не подумал, что иконы просто так не падают. А нужно было сразу! Прямо в тот же день хватать Алену – за жопу и в конверт, то есть за шкирку и в ЗАГС, пока она еще тепленькая на этой постели лежала.

Он вскочил и, задравши голову, начал креститься, сжимая с силой пальцы и многократно ударяя себя в лоб.

– Дедуля, помоги! Дедуля, помоги!

Так он молился, в носках и в свитере на коленках стоял.

На кухне заревело с металлическим визгом и застучало мелко, дробно. Это Аленина стиралка начала отжим. Машина была старая, на отжиме тряслась безумно, Алена каждый раз бежала и садилась на нее верхом, чтобы она не выползала в центр кухни.

«Муж подарил, – улыбалась Алена и хлопала по белой дрожащей панельке. – Сэкономил, зараза, а я все никак новую не куплю. Ведь стирает, сучка? Выделывается, но стирает».

Малыш выскочил на кухню и тоже прыгнул на машинку. Газом воняло ощутимо, он сощурился и ждал, когда остановится барабан.

Кухня у Алены была холостяцкой. Плита старая, духовкой она пользовалась редко, там у нее спрятаны ненужные сковородки. Зато в углу стояла барная стойка, и в белом стеклянном шкафчике всегда хранились запасы алкоголя для друзей. Тут же раскладывался диван, тоже для друзей, чтобы могли сразу упасть.

У окна много цветов, и угол, тот, что светлее, до верха заставлен цветами, Алена их заносила на зиму с балкона. Обеденный стол был забит кактусами, рядом с маленькими глиняными горшочками всегда стояла фотография покойной мамы. Все это занимало почти половину стола и мешало обедать. Малыш как-то пробовал переставить кактусы на холодильник, фото в сервант, но Алена не разрешила, все вернула на место, молча. Малыш и без слов прекрасно понял – мама всегда с нами, мама должна быть постоянно на глазах.

Машинка завизжала на последних оборотах и затихла. Малыш встал на пол и поклонился, поздоровался с мамой, точнее, с маминой фотографией:

– Здрасссьте, Валентин Иванна!

Захотелось еще немножко выпить. И покурить. А умирать было еще рано. На часах… У Алены висели старые детские часы, с картинкой из любимого мультфильма «Малыш и Карлсон»… На часах было только начало третьего. Алена возвращалась из клуба не раньше пяти, и Малыш решил, что немножко пожить еще можно.

Он закрутил конфорки, открыл все окна, на кухне, в спальне, в зале, взял полотенце и забегал по квартире, выгоняя газ на улицу.

– Вы вот тут умерли, – кричал он, обращаясь к маме, – и она фотку вашу на столе всегда держит. Вот как вы думаете, Валентин Иванна, когда я умру, она и мою сюда поставит? Или не поставит?

И сам себе отвечал, энергично размахивая полотенцем:

– Поставит, Валентин Иванна, поставит. Будем с вами тут вместе стоять.

Сквозняк был сильный, шторы, цветы задрожали, морозный воздух с улицы вонищу разогнал. Малыш поводил носом, боязливо оглянулся и щелкнул зажигалкой.

Все было чисто. Холод с улицы моментально выстудил квартиру. Малыш закурил и укутался в пушистый Аленин халат.

В баре оставался литр виски и текила. Алена, видимо, ждала кого-то. Малыш помялся и открыл текилу. Стаканчик достал, хотя значенья не имело перед смертью, как пить, но он достал. Налил до краев и проглотил быстро, как лекарство.

– Вы знаете, Валентин Иванна… – он снова обратился к маминой фотографии: – Ваша дочка любит текилу. Вы об этом знали раньше? Нет? Она и меня научила. Я теперь тоже люблю текилу. Стоп! Стоп! Сейчас я вам покажу…

Малыш открыл холодильник, нашел лимон, насыпал соль на блюдце. Двинул к столу офисное кресло, то, что осталось от первого мужа, и обратился к фотографии.

– Я тоже думал, Валентин Иванна… Почему текила? Неплохая выпивка, допустим. Ладно. Но почему? И знаете… Я понял. Алене нравится церемония, и чтобы она этой церемонией управляла. Мы с ней всегда на счет три пили. Она у вас командирша, наливает, всегда лимончик, соль поставит и командует: «Лизнул! Глотнул! Куснул!»

Малыш лизнул соль с ребра ладони, проглотил текилу, прожевал лимон, задумчиво, ничуть не морщась. Сквозняк прошелся по голым ногам, он поежился и закрыл балконную дверь.

– Вот тут вы правы, Валентин Иванна, – Малыш хихикнул. – С газом я погорячился. А то еще рванет на весь подъезд… Я что, маньяк какой-то?

Малыш проголодался. Он снова заглянул в холодильник и почмокал недовольно на его бедность, но кое-что нашел. Отрезал кусочек сыра, сухую булку сбрызнул маслом, отрезал ломтик турецкого пластмассового помидора, посолил, поперчил и вместе с сыром поставил в микроволновку. С этой закуской он снова уселся в кресло.

– Хорошо сидим, – подмигнул он маме, – правда? Вы не волнуйтесь там… Алена вам сорокоуст заказала. Да и в церковь ходила. Вам за это плюсик ставили? Вам там хорошо? Хорошо? Вы моргните мне, что ли… Хорошо вам? А мне тут плохо! Как мне плохо, Валентин Иванна!

Он повторил тройное «па» с текилой, и боль немного отпустила. Вот эта самая ножовка по металлу, которая терзала его сердце, остановилась, перестала распиливать. Хорошо ему стало, спокойно, и с мамой болтать было очень приятно, и совсем неважно оказалось, сидит она тут же на кухне или только смотрит с фотографии.

– Вы знаете, с чего все началось у нас с Аленой? Рассказать вам? Или вы там уже знаете? А я расскажу…

Малыш закурил и начал со смаком выкладывать всю подноготную Алениной маме.

– Мы ехали на море! Она сама рулила! Да, вы прикиньте, тыщу верст сама отмахала, мы с ней только на перевале поменялись. Самые первые доехали! Четыре машины было, мы с Аленой первые гнали.

Там были женщины, вы их знаете? Да знаете вы их! Коровы все такие… И у всех дома остались дети, и они как доехали, сразу кинулись названивать своим детям. «Хорошо доехали, как вы там?» Вашей Алене звонить было некому, а этих баб как прорвало! Все начали про своих детей разговаривать, мы с Аленой даже ушли от них мангал разводить. Так скучно, я вам скажу, про чужих детей слушать…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.