Дикарка или Замуж за лесника

– Счет времени? Она у нас дура что ли? – прошипела мать, с ненавистью глядя на Свету. Она старалась говорить тише, чтобы не разбудить уже спящую Марину.

Света, словно прикованная, застыла на пороге, не в силах сдвинуться с места. Она покорно ждала над собой страшного приговора, который родители должны сейчас вынести ей. Как она могла так долго гулять, не подумав о том, что она дома, а не на практике? Что с нею случилось? Она ведь никогда не позволяла себе такого поведения!

Зачем ей нужно было так долго гулять и мучиться возле этого примитивного солдафона, если он даже не нравился ей? Ради чего все это?

– А ну пошла живо в свою комнату, чтоб глаза мои тебя не видели! – прошипела с ненавистью мать. Отец смотрел на нее с не меньшей ненавистью, и это совсем добило Свету. Опустив глаза, она поскорее скинула босоножки и опрометью кинулась в свою комнату. На душе было так тяжело, как никогда. Ненависть родителей просто убивала ее.

«Сейчас возьму и повешусь!» – подумала она, чувствуя, что смерть освободила бы ее от этого кошмарного состояния страха и полной ничтожности. Она вдруг ясно поняла, что чувствовала та Люська с кладбища, которая удавилась из-за несчастной любви. Ей было невыносимо плохо от того, что в глазах любимого она видела равнодушие. Ненависть и равнодушие убивают без слов и вводят душу просто в невыносимое состояние, от которого хочется освободиться любым способом, пусть даже самоубийством.

Однако Света дошла еще не до самого дна, потому что чувствовала, что все-таки хочет жить. Впереди у нее еще было возможное счастье с лесником, и ради этого стоило жить. Пусть сейчас все так, но дальше-то будет гораздо лучше!

На следующий день, в воскресенье, солдат, как и обещал, пришел к ней в гости. Света валялась у себя в комнате на покрытой розовым покрывалом кровати и читала книгу. Она боялась показываться из комнаты и потому с утра еще ничего не ела и не пила, а время уже близилось к обеду. Когда раздался звонок в дверь, она даже не шелохнулась. О том, что солдат придет к ней сегодня она и не думала. Ей хотелось стереть саму память о нем, так как от одной мысли об их прогулке ее начинало тошнить. Как она могла гулять с этим дураком? С этим тупым придурком с примитивными мыслями и желаниям?. Ваня из Березок, где она проходила практику, был совсем другим, и если бы она вчера бродила по поселку с ним, то это было бы понятно. Но зачем она терпела глупого солдафона? Что за наваждение такое? Она же не хотела с ним гулять, но гуляла как будто ее привязали к нему.

– Свет, к тебе пришли! – дверь в ее комнату приоткрылась, и девушка увидела несколько растерянное лицо матери. Кажется, мама уже немного поостыла… Света поежилась, вспомнив, как мать обозвала ее вчера дрянью… В их семье бранные слова были не приняты, и потому если уж кто-то и говорил что-то грубое, то только в крайней степени гнева и раздражения. Это до какой же степени мать была зла на нее, что смогла обозвать ее таким словом? Как будто в грязи ее выкупала, в шлюхи записала… При одном воспоминании об этом у Светы на глаза наворачивались слезы.

Мать посторонилась, и в комнату вошел тот самый вчерашний солдат в военной форме.

– Привет! – он довольно оглядел ее худую фигуру в халатике, возлежащую на кровати…

– О-о-о… Это ты?! – Света смущенно села, спустив длинные ноги на пол. – А зачем? Зачем ты пришел?

– Ну я же сказал, что приду к тебе в гости, и я пришел!

Света хлопала растеряно глазами, не зная, что делать. Но ей вдруг стало хорошо от того, что он к ней пришел. Одиночество и горькое страдание, терзающее ее с утра, тяжесть и боль из-за размолвки с матерью и отцом вдруг отошли на второй план. Она заметила, как мать сквозь щель между дверью и косяком подглядывает за ними, и ей стало противно. Как будто тут есть за чем подглядывать! Ничего тут нет, и не будет!

Заметив, что Света на нее смотрит, мама прикрыла за собой дверь.

– А я гляжу, ты меня совсем не ждала… – он бесцеремонно сел на кровать и взял ее руку в свои теплые влажные ладони. И чего они у него вечно такие влажные?

– Не ждала. Мне вчера родители такое устроили из-за моего позднего возвращения, что мне не до тебя было, – она потянула руку к себе, желая освободить ее от его липких ладоней, но он крепко держал ее.

– Ты меня чаем не угостишь? – его лицо было гладким, сытым, сам он был крепким, высоким, но совершенно не привлекательным для нее. Она снова вспомнила Ваню с практики. Тот, несмотря на то что был ниже ее на полголовы и младше на год, нравился ей. И телосложение его нравилось, и лицо, и вообще сам он нравился. А этот какой-то…

– И, если есть, еще пряники принеси…

Света, как послушная девочка, поднялась, чтобы принести этому солдафону чай. Он выпустил ее замусоленную в его влажных ладонях руку, и она тут же брезгливо вытерла ее о свой халат. Подойдя к двери, она с опаской выглянула в коридор. Вроде никого. Осторожно она вышла из комнаты, подбежала на носочках к кухне – там тоже никого не было. Поскорее согрев в чайнике воду она налила в большой бокал чай, достала из стола пакеты с печеньем и пряниками и поскорее кинулась обратно в комнату, но в коридоре столкнулась с отцом. Он, как и вчера, сурово смотрел на нее. Да когда же они уже успокоятся и простят ее? Когда же этот кошмар закончится?

– А че ты пряники и печенья на тарелку не выложила? – предъявил ей претензию солдат. – Прям в пакетах все принесла!

– Какая тарелка? – возмутилась Света. – Я из комнаты после вчерашнего боюсь выйти! Тарелка!

– А что вчера такого было? – он с явным удовольствием смотрел на ее вспышку возмущения, принимая ее за проявление темперамента.

Света удивленно посмотрела на него. Она ж ему уже рассказала о размолвке с родителями после ее позднего возвращения. Он ее вообще, что ли не слушает? И чего это он тут расселся? Чего это она его закармливает? Сама еще ничего не ела сегодня, живот к спине прилип, а этому принесла тут все…

– Ну-ка, дай-ка мне пряник! – она сердито выхватила у него пакет. Ей противно было смотреть, как он лезет своими немытыми, влажными руками за пряниками и цапает их там, выбирая себе пряник получше. После него, хоть выкидывай все…

– И печенье дай мне! – она отняла у него и пакет с печеньем.

– Эээ! Ты чего такая злая? Все у меня отняла… Дай хоть чего-нибудь! – солдат потянулся одной рукой за пакетами, в другой держа бокал с чаем.

– Да на! Жри! – она вытащила для него один пряник и одно печенье и сунула ему в руку. – Нечего тут грязными руками по пакетам шарить! Ешь после тебя потом все зацапанное!

– Так после меня ничего бы не осталось! Я все бы съел!

– Все?! Вас там не кормят что ли? Вроде не худой… Упитанный даже.

– Нас кормят, но я постоянно жрать хочу. Все время хочу жрать. Мне деньги, когда присылают из дома, я сразу в своей части иду в чайную и там покупаю всякие пирожные, пирожки и нажираюсь.

– Ну ты даешь!

– Даю! Я ж деревенский. Привык к калорийной еде. В деревне творог, масло, сметана – все такое жирное, натуральное. А яйца там, какие! А мясо! Какое там мясо… – он мечтательно подкатил глаза.

– У вас там, наверное, все толстые на такой-то еде.

– Ну, я бы не сказал. Мы же много двигаемся. Там знаешь сколько работы? Мы в четыре утра встаем, чтобы все успеть. И это при том, что родители у меня работают еще. Мать в местной библиотеке, отец механизатором… Да и я перед школой вставал вместе с ними в четыре, коров провожал в стадо, потом в школу шел. В деревне так. Но к этому привыкаешь. Когда в техникум поступил и стал жить в городе на квартире, то мне не привычно было без ранних подъемов.

Света уже знала, что он окончил перед армией техникум, но какой именно не интересовалась, так как вообще не интересовалась этим парнем. Да и он не спрашивал ее, где она учится, чем занимается. Единственное, что ей нравилось в нем, так это то, что он из деревни и буквально пышет здоровьем. Она с удивлением смотрела, как он один за другим поглощает пряники и печенья, большими глотками пьет чай… Пока она ела одно печенье и один пряник, он сожрал их все.

– Слушай, налей мне еще чаю! – протянул он ей пустой бокал и рыгнул.

– Ну ты и пить! Налей ему! Я ж говорю тебе, что у меня с родителями проблемы! Они вчера меня ругали за поздний приход, а сегодня я в комнате сижу и боюсь выйти отсюда!

– Ну давай я с тобой выйду! Заодно познакомишь меня с ними.

– Не надо! Я одна схожу! – Света забрала у него бокал и, подойдя к двери, выглянула в коридор – там было свободно. Она поспешила на кухню и нерешительно остановилась в дверях – за столом обедал отец. Он исподлобья глянул на нее и опустил глаза в тарелку. Света решила не отступать и вошла в кухню. Чайник был горячий, и потому она поскорее бросила заварочный пакетик в бокал, залила его кипятком и поскорее ретировалась из кухни обратно в комнату.

– Натерпелась я из-за тебя страху! На! – девушка протянула было парню бокал, но не успел он взять его, как она передумала, решив сама напиться чаю. – Подождешь! Я сама еще не пила! Кормлю тут тебя, пою, а сама голодная! И все из-за тебя!

Она сделал несколько глотков из бокала, и почувствовала приятное тепло в животе.

– Слушай, а ты мне нравишься все больше и больше! Ты красивая, темпераментная! С тобой не скучно будет ни в жизни, ни в постели. Может, действительно поедешь со мной? Привезу тебя к себе, мы поженимся. У меня дембель через две недели.

– Никуда я не поеду! На вон, пей! – она сунула ему бокал и села от него подальше, на другой край кровати.

Парень, отдуваясь, выпил второй бокал, вытер губы и с улыбкой посмотрел на нее. Света на его взгляд презрительно хмыкнула и отвернулась. Тогда Ваня встал, поставил бокал на стол и, подойдя, сел к ней вплотную. Он обнял ее, притянул к себе…

Света попыталась высвободиться, но он стиснул железной хваткой ее тело и свободной рукой стал расстегивать ей халат.

– Отпусти! Я кричать буду! – Света ужом извивалась, пытаясь высвободиться из его сильных рук, но он продолжал расстегивать ее халат, под которым у нее не было лифчика. И вот она уже с голыми грудями перед ним, и он своей потной влажной ладонью хватается за них, гладит. Он повалил ее на кровать, продолжая массировать ее грудь, и она от возмущения издала крик, подумав, что этот урод сейчас изнасилует ее.

Именно в этот момент раздался стук, и дверь в комнату отворилась. Ваня в одно мгновение отпрянул от Светы, а та даже не успела прикрыться, и в полуголом виде была застигнута врасплох матерью.

– Молодец! Я так и знала, чем ты тут занимаешься, дрянь такая! – в глазах матери снова была ненависть и просто уничтожающее презрение.

Света поскорее стянула халат на груди, поднялась с кровати и отошла подальше от солдата.

– Мама! Но я тут ни при чем! Это все этот придурок! Он накинулся на меня!

Но мать, видимо, не поверила ей, так как, прищурившись, с презрением посмотрела на нее, и, не удостоив солдата ни одним взглядом, закрыла за собой дверь.

– Пошел отсюда вон, урод! – Света схватила со стола дырокол, продолжая второй рукой стягивать халат на груди, и замахнулась на Ваньку. – Убью тебя! Убью!

Она действительно желала убить его. Все ее тело била нервная дрожь, губы дрожали, в глазах было отчаяние загнанного в угол человека.

– Да уйду я, дура! Нужна ты мне тощая сикельда! Подержаться не за что – одни кости кругом. Ни задницы, ни сисек…

Света с силой запулила в него дырокол, но он к ее сожалению не попал в цель – Ванька увернулся и, напоследок еще раз обозвав ее дурой, скрылся за дверью.

Глава 4

Он ушел, но Света никак не могла прийти в себя и ходила по комнате туда и сюда, чувствуя, как все в ней кипит от возмущения и отчаяния. И мама еще эта! С одной стороны она спасла ее от насилия, когда вошла, но с другой втоптала в грязь. Почему, спрашивается, она сразу напала на нее с обвинениями? Не разобралась, не спросила ничего, а сразу же обвинила, унизила, смотрела с презрением… Конечно, после вчерашнего, когда она заявилась домой за полночь, мать теперь думает о ней не понятно что, но все же! Ничего плохого она не делала! Ни вчера, ни сегодня!

До вечера Света просидела в своей комнате, словно в тюрьме. Голодная, истерзанная мыслями, она боялась выйти, чтобы поесть. Она знала, что теперь родители неделю не будут с ней разговаривать. Они с детства так наказывали ее – молчанием и игнорированием. Почему-то с Мариной они так не поступали. Хотя, старшая сестра всегда все делала правильно. Это со Светой вечно были какие-то проблемы. Сколько она себя помнила, ей всегда в пример ставили старшую сестру. Марина и училась хорошо, и одеваться умела, и порядок у нее, и красивая она, и танцует хорошо. Она до сих пор танцевала в одном из танцевальных коллективов и выступала на всех городских мероприятиях. Ей было уже двадцать четыре, но о замужестве и детях она и не думала. Жила для себя, в отпуск ездила отдыхать в экзотические места и мечтала со временем побывать во всех странах Европы. Невысокая, черноволосая, смуглая красавица со светло-зелеными глазами и длинными ресницами. Этой девушке и в голову бы не пришло гулять ночью с каким-то недалеким солдатом, а потом кормить его дома… Да она бы такого, как он, и близко к себе не подпустила! Она вообще парней к себе близко не подпускала, хотя те не раз пытались завязать с ней отношения. И в лес одна она бы никогда не пошла. Но вот тут Света подумала, что именно это и раздражает ее в сестре – Марина не любит природу, мечтает жить в городе, в самом его центре. Света этого не понимала. В их поселке было все, что нужно для жизни – магазины, школа, два детских сада, почта, несколько кафе, парикмахерские, аптеки, плюс тут был чистый воздух. Но Марина не раз просила отца купить ей квартиру в городе.

– Вот выйдешь замуж куплю! – с усмешкой говорил отец, но Марина замуж пока не хотела. Работала себе спокойно в банке, по вечерам ходила танцевать, и с каждой зарплаты откладывала деньги на путешествия. И родителям нравилось, как она живет. Их нисколько не беспокоило, что старшая дочь совсем не стремиться к замужеству. Они верили, что стоит только Марине захотеть, как она тут же найдет себе жениха. По крайней мере, на данный момент недостатка в мужском внимании Марина не испытывала. У нее много было друзей из парней, стремящихся закрутить с ней роман. Но Марина пока не собиралась ничего крутить. Света подумала, что она сама вообще-то тоже не собиралась крутить романы. Просто противный солдат сам приперся и полез к ней. Но это же не роман, а черт знает что! Мать теперь отцу все расскажет, и они оба будут презирать ее, не будут разговаривать с ней… Свете нестерпимо захотелось уйти из этого дома, где ей так тошно и плохо, где никто не понимает ее. Но куда уйти? В лес? А как же учеба в институте? Там так интересно!

Света до вечера просидела в комнате. То спала, то размышляла, то пыталась читать. Она чувствовала себя изгоем, слыша, как в квартире разговаривают родители, как Марина что-то напевает, проходя по коридору. Никто не заходит к ней, никто не интересуется, как она тут голодная, несчастная, хотящая в туалет… Повесься она сейчас, так они бы сразу и не обнаружили ее. Они лезут к ней только когда не надо. Вот зачем мать полезла к ней в комнату, когда этот придурок приставал к ней? Хотя если б не мать, то этот осел и не то бы сотворил с ней. Но это вряд ли. Она бы заорала, и он бы отстал.

Когда на улице стемнело, а в квартире все стихло, Света осторожно сбегала в туалет, потом проникла на кухню, наелась там потихоньку колбасы с хлебом, запила все это сладким компотом. Ну вот, теперь можно было жить дальше. А завтра все упруться на работу, и она будет свободно перемещаться по квартире. С утра уберется, а потом поедет на велике в лес. После всех потрясений ей просто необходимо побывать в лесу. От одной мысли о лесе ей уже стало легче. Из кухни она вышла на лоджию, покосилась опасливо в сторону родительской спальни, откуда тоже был выход на лоджию. Но, кажется, родители уже спали, так как в их комнате было темно и тихо. Вздохнув, она оперлась о перила и замерла, любуясь ночной панорамой. В соседних многоэтажках горели окна, а за домами, вдалеке, виднелись огни соседнего поселка. Света посмотрела в сторону железной дороги, за которой горели редкие огоньки воинской части – как раз оттуда и был этот несносный солдат. Какой он все-таки противный! Козел какой-то! Вот именно с такими козлами она и училась в школе. Но почему ей так не везет? У Марины был класс, как класс. Все учились, старались, мальчишки все нормальные, девчонки дружили между собой. У нее же было совсем все не так. Мальчишки у них были либо забитые тихони, либо сексуально-озабоченные придурки, девчонки же все сплошь хабалистые, наглые. Сейчас в институте у нее совсем все по-другому. В их группе есть, конечно, разгульные парни, предпочитающие пьянствовать, драться и бегать за девчонками, но их меньшинство. В основном ребята у них хорошие, а девчонки вообще все нормальные…

Из комнаты родителей послышались голоса и Света, вздрогнув, замерла. Надо уходить отсюда! Она сделала шаг по направлению к кухне, но поняв, что никто не собирается сюда выходить остановилась.

– Я всю жизнь боялась проявления ее наследственности, – услышала она голос матери. – Но я надеялась, что воспитанием можно как-то сгладить проявление плохих генов. И что же? Все насмарку… Меня все это просто выбило из колеи. Голова весь день трещит. Как увидела ее полуголую на кровати, так… Да я просто видеть ее теперь не могу!

Света поняла, что мать говорит о ней и почувствовала, как ее ноги вмиг ослабли. Она опустилась на корточки у стены, а на глаза ее навернулись слезы. Ну зачем мама так о ней? За что? Она ведь ни в чем не виновата! И при чем тут ее наследственность?

– Дааа… Это все неприятно… Но мне все же жаль ее. Неплохая девчонка-то. И ведь она весь этот год хорошо проучилась – у нее одни пятерки. В школе такого не было.

– Не было, и она действительно хорошо теперь учится, но меня настораживает ее практика. В общежитиях такое творится! Мы-то думали, что она там плакать будет, что ей будет плохо, а ей там понравилось! В общежитии, где творилось сплошное бесчинство! Наверняка там ее наследственность и стала проявляться. Ее мать та еще шалава была! И эта посмотри, что творить стала! Как приехала с практики, так сразу же с каким-то солдатом связалась, шлялась где-то ночью, потом дома с ним разврат устроила!

Какая еще «ее мать»? Света вся напряглась, горло ее сжал спазм.

– Но это только один раз было. Может, она влюбилась? Ей всего-то восемнадцать!

– Восемнадцать! Что-то мне подсказывает, что дальше только еще хуже будет. Вот во сколько ее мать начала гулять? А? Вспомни! Она же твоя сестра!

– Ну Юлька еще с четырнадцати лет по ночам пропадать начала. Родители с ума сходили. Как вспомню…Замучила она их своими ночными гуляниями. Ей было семнадцать, когда отец со злости взял и сжег все ее наряды, которые она сама себе пошила, а она, как пришла с очередного загула, как увидела все это, то такую истерику устроила! На следующий день она ушла из дома. К бабушке в деревню переехала. Но она ни к чему не стремилась, ничего ее не интересовало кроме выпивки и парней. Света хоть увлечена учебой…

– Я видела сегодня, как она увлечена учебой! – в голосе матери послышались слезы. – И за что мне все это? Ты даже не спросил меня пятнадцать лет назад, хочу я принимать чужого ребенка в дом или нет… Просто привел после смерти Юльки девчонку к нам в дом и все – вот вам моя несчастная племянница. А у той лишаи по всему телу, вши… Как же я боялась, что она Мариночку заразит! Ты такой добрый привез ее с пожарища, но не ты, а именно я лечила ее, выхаживала, жалела…

– Да, ты много для нее сделала…

– А что толку? Она же не наша. Я пыталась ее принять всем сердцем – не получается… А теперь она еще и парней водить в дом стала, по ночам гуляет… – мать совсем расстроилась и заплакала.

Света таращила глаза в темноту, слушая всхлипы матери, и никак не могла осмыслить услышанное. Так она не родная им? У нее была другая мать? Та самая сестра отца Юлька, которая сгорела в прабабушкином доме? Света много раз слышала о непутевой Юльке, старшей сестре отца, рано начавшей встречаться с парнями, и окончательно ушедшей в семнадцать лет из дома. Юлька поселилась в деревне у бабушки и своим поведением свела старушку в могилу, а после ее смерти сгорела вместе со своей нагулянной неизвестно от кого дочерью в доме. Они сгорели, но кто же тогда она, Света? У Юльки было две дочки? Одна сгорела, а другая выжила?

– Ну не плач, успокойся, пожалуйста… – утешал тем временем отец маму. – Я не думал, что тебе так тяжело будет… Я сам, когда узнал о Свете, был в шоке, а потом увидел ее и понял, что не могу сдать ее в детдом. Она была копией моей матери, и на Юльку совсем не была похожа. Юлька, она больше в бабушку – мать нашего с ней отца… А Света… Она была испуганная, грязная, истощенная, вся в багровых синяках, лишаях… В свои три года она была запугана, шарахалась ото всех, почти не говорила, не ходила. Юлька, зараза, издевалась над ней, как могла. У нас Света ожила, быстро восстановилась, стала смеяться… Ты очень много сделала для нее.

– Я вынуждена была это делать. Ты не оставил мне выбора. Пятнадцать лет я строю из себя хорошую мать для нее, но больше не могу. Ей восемнадцать и пусть живет, как хочет. Пусть водит к себе кого угодно, гуляет по ночам, учится не пойми на кого… Все. Моя миссия выполнена. Ты обещал мне, что купишь ей однушку в городе, так что ж ты медлишь? Купи ей квартиру неподалеку от института и пусть она переедет от нас.

– Да… Я помню… Просто мне казалось, что она еще недостаточно взрослая… Девчонка ведь совсем. Как она будет одна?

Свете захотелось ворваться в этот момент в комнату и закричать, что она уже достаточно взрослая, что она сможет запросто жить одна! Неужели отец купит ей квартиру?! Да он Марине всегда отказывал в этом! Ну, правильно, с Мариной им обоим не хочется расставаться, потому что она их родная дочь, ну и пусть целуются со своей ненаглядной, а ей пусть купят отдельную квартиру!

Света потихонечку ушла с лоджии, чувствуя и боль, и освобождение одновременно. Все встало на свои места. Теперь понятно, почему среди этих людей ей было так некомфортно, так не по себе. Да она им просто чужая! Они все отторгали ее, не принимали, не понимали! Скорей бы! Скорей бы отец купил ей квартиру, чтоб она могла уйти от них! И какой он ей отец? Он ей просто дядя, а мать ей вообще никто. Чужая тетка. Света подумала, что никогда не чувствовала к этим людям привязанности. Она жила с ними, чувствуя постоянный холод в душе… Господи, как же ей было постоянно плохо с ними! Ну почему она с рождения погружена в этот душевный холод? Почему рядом никогда не было кого-то любящего и понимающего? Даже родной дядя, воспитывающий ее как отец, всегда оставался где-то в стороне. «Дикарка», – так он ее называл с первых дней появления у них.

В ту ночь Свете снова приснился страшный сон. Ей снился пожар, языки пламени вокруг, оглушающий, гудящий шум огня, душераздирающий женский крик. Света знала, что это орет та самая щербатая нечесаная тетка, и боялась, что она сейчас выпрыгнет из огня и начнет ее избивать. Света в ужасе отпрянула, когда перед ней упала горящая балка, попятилась назад и провалилась куда-то вниз. Ощущение падения было таким реальным и страшным, что она, как всегда, в этот момент проснулась. С бьющимся сердцем она уселась на кровати.

Все теперь встало на свои места. Она поняла, что снится ей тот самый пожар, в котором сгорела ее мать, а она сама, видимо, провалилась куда-то в подпол и потому осталась жива. Но кто тогда сгорел с ее матерью? Разве была еще одна девочка? Никогда Свете не снилось никаких других девочек. В ее кошмарах была только она одна наедине со страшной теткой.

Света снова легла, и перед глазами ее возникли сцены из ее снов. Груды тряпья, мутные, засиженные мухами окна, закопченные стены, грязная посуда… С детства ей снилась мать-алкоголичка, а она не понимала почему ей снится какая-то страшная, щербатая, нечесаная, старая тетка… Но теперь все было понятно. Ей снилась ее настоящая мать. Но почему же во снах она выглядела такой старой? Света знала, что сестра отца, Юлька, была всего лишь на год старше его. Неужели она так постарела из-за алкоголизма? А еще мужики… Возле Юльки то и дело появлялись жуткие мужики… Они тоже часто присутствовали в кошмарных Светиных снах, но Света их не так боялась, как мать, потому что они вообще не обращали на нее внимания. Громко разговаривали, орали, и смотрели мимо нее, будто она была пустым местом.

Пролежав до утра без сна, Света встала, когда все еще спали, и вошла в комнату сестры. Марина спала. Света какое-то время смотрела на ее порозовевшее от сна лицо. Итак, Марина ей не родная, а двоюродная сестра – девушка с хорошими генами, рожденная в браке… А кто она, Света? Мать алкоголичка, отец неизвестен… Свете стало жаль себя. Разве она виновата, что ее родила какая-то алкашка? Ну в чем ее вина?