Ненадежный свидетель

– Не знаю я, Макаров, во что мне верить. Вот же угораздило, – хмыкает следак, головой качает. – Ладно, заедем домой, переоденешься, затем в участок. Дел невпроворот.

Дорога до дома Афанасьева много времени не заняла. Живот урчит, с самого утра, кроме пары бутербродов, во рту ничего не было. Неплохо бы перекусить, от голода уже с ума начинаю сходить. На лестничной клетке, этажом ниже, запах голубцов чудится. Стоп! Не чудится. Зеленое пальто, худенький силуэт, прижавшийся спиной к двери… И Люська! Вот куда маленькая чертовка запропастилась, осталась с мамой. Но что здесь вообще делает моя жена?

– Алена Игоревна? – удивленно окликает Афанасьев. – Давно вы здесь?

– Я… Нет, – еле слышно подает голос жена. – Я приготовила для вас голубцов и суп… Еще котлеты из ветчины с сыром, их Гриша любит. – Она поднимает на меня заплаканные глаза. – Роман Константинович, я могу поговорить со своим мужем наедине?

– Да, разумеется. – Следак открывает дверь, на меня косится, жестом жену пройти приглашает. На суровом лице, кажется, улыбка промелькнула. Странное чувство, словно впервые понравившуюся девочку в дом привел, только отцовского напутствия не хватает. – Мне нужно в участок. Вернусь через пару часов.

После всего, что произошло, визит Алены – добрый знак. Она все еще хочет меня видеть. Следаку спасибо, понятливым оказался, сразу ушел. Еще бы молчаливая неловкость на пороге испарилась, а то как подростки по разным стенкам жмемся, первым голос подать никто не решается.

– Будешь чай? – собираюсь с духом я. – Зеленого нет. Тут киоск внизу, я…

– Черный подойдет, – отвечает она, а ведь никогда черный не пила. Да и к черту, какой чай? Внутри колотит, понятия не имею, о чем она хочет поговорить.

– Пойдем. – Снимаю с нее пальто, чувствую, как она дрожит. Как же хочется обнять, успокоить…

Еще одно десятиминутное молчание, и две горячие чашки стоят на столе. Аленка за это время не шелохнулась, в одну точку смотрит. Бледная, слишком худая, ключицы из-под закрытого черного платья выпирают. В нем она была на похоронах, только сейчас вспомнил.

– Гриша, – шепчет наконец. – Она жива? Да? Люся жива?

– Одуванчик… – Что на это ответить? Нет. Наша дочь мертва, ее нет, но язык не поворачивается.

– Все это время я не верила тебе. Злилась, что тебя не было рядом, что ты не можешь принять ее смерть. Но все это время ты знал правду. Да? Ты говорил, что ее хотят забрать, поэтому ее тела нет в могиле? Значит, наша дочь жива? – Аленка падает со стула на колени, жмется ко мне, пальцами цепляется. – Гриша, миленький, скажи мне, что наша дочка жива, скажи, что она жива…

– Одуванчик, Люси больше нет, она погибла пять лет назад. – Я опускаюсь рядом, обнимая вздрагивающие плечи.

– Но могила… Могила пустая! Она… Ты говорил, говорил, что эти… Создания… Они перерождаются, да? – Безумные глаза полны боли, и говорит прерывисто, с трудом. Бедная моя девочка, что я с ней сделал. Я так хотел, чтобы она поверила, а теперь, глядя на нее, не знаю, как все исправить. – Люся так же переродилась? Она теперь одна из них?

– Я не уверен. Даже если и так, то это уже не наша девочка. Мне жаль, что… Что не успел, что не смог спасти ее. И я никогда не прощу себя за это. Но эти монстры…

– Нет, нет! Не говори так. Она жива. Все остальное не имеет значения. Вампиры или оборотни, они тоже… Если все это не сказки? Люди веками верили в легенды. Наша Люська, она просто другая, да?

Звонок в дверь. Кого могло принести? Да и к черту, не моя квартира! Но кто-то настырный, не перестает донимать. Действует на нервы.

– Алена, я открою дверь, хорошо? – Усаживаю ее на стул, вытираю ручьем катящиеся слезы. – Подожди секунду, тебе нужно успокоиться.

Дверной глазок вытягивает в пространстве дружка жены. Вячеслав… Афанасьев, козлина, сдал! Чтоб его!

– Здравствуй, Григорий, – приветливо протягивает руку он, дверь еще не успел открыть. Заходит, не дожидаясь приглашения, шанса выпроводить не дает. – Алена здесь? Мы беспокоимся, она не отвечает на звонки.

– Может, не хочет с тобой разговаривать? – злобно усмехаюсь я, руки скрестил, со стороны на главного злодея смахиваю. Чертовски довольным выгляжу, и не скажешь, что еще утром свалился в пустую могилу дочери.

– Слава… Прости, я… – С кухни показывается Аленка, растерянно сгребая со стула свое пальто.

– Ничего, я все понимаю. Мы с Егором за тебя очень переживали. – Герой-любовник помогает ей одеться, от одного вида зубы сводит, весь из себя идеальный, а самого от ревности трясет. Боится, что жена все еще меня любит, а он так, замена пустой дыры в душе. – Я нашел номер следователя, который ведет дело, он назвал мне свой адрес. Сказал, что ты здесь, и я сразу поехал за тобой. Егорка от окна не отходит, тебя ждет.

– С ним все хорошо? – испуганно пищит бывшая Алена Макарова. Впрочем, нет, фамилия у нее все еще моя, не сменила.

– Он с моей мамой, не переживай. Поехали домой, я сделаю горячую ванну, заварю твой любимый чай. Тебе нужно отдохнуть, это был очень тяжелый день, – улыбается он, сапожки ей застегивает. На месте бы придушил.

– Гриш, если ты ее найдешь, – шепчет на ухо Аленка, обнимая меня за шею. Совсем как раньше. – Пусть она живет. Неважно, кем она стала, пусть живет. Она все еще наша дочь. Единственное, что осталось между нами…

– Ален, пойдем, – настойчиво произносит Вячеслав. Жена не унимается, в глаза с мольбой смотрит.

– Пообещай, – просит со слезами. Молчу. Что я должен ей ответить? Она не понимает. Не в силах понять…

– Обещаю, – в противоречие мыслям предательски шепчут губы.

– Спасибо. Я верю тебе, Гриша… Прости, что не смогла поверить пять лет назад. Все могло быть иначе, – выходя из квартиры, произносит она на прощание.

– Отвали от нее, – выдает Вячеслав, как только худенький силуэт скрывается на лестнице. От приветливой улыбки и следа не осталось. Морду мне начистить готов, но в этом мы с ним похожи. – Ей потребовалось слишком много времени, чтобы прийти в себя после потери ребенка. Если она тебе все еще дорога, дай ей жить своей жизнью.

С трудом сдерживаюсь чтобы не ответить. Впрочем, он и не ждет, догоняет Аленку. Как же я устал… Голова раскалывается. На кухне Люська ногами побалтывает, что-то на листке черкает.

– Прости папочка, я просто пошутила. – Виновато глазенки поднимает. Пошутила она, отца едва до инфаркта не довела, когда из могилы поднялась! Надо же додуматься было. Пранк от призрака. Не ожидал, что доживу до столь современных инноваций. Мне надо поспать. Заваливаюсь на диван в грязных штанах. Афанасьев переживет, а мне необходим отдых.

Глава 12

Художница

Роман вернулся домой только под утро, вздремнув пару часов в отделении. Мешать не хотелось, мало ли, на сколько задержалась Алена. Но, судя по тому, что он сам назвал адрес ее жениху, разговор у них вышел недолгий. По-мужски он мог бы прикрыть Макарова, дать им время разобраться, но юлить, а тем более нагло врать, противоречило принципам. Не дело – влезать в чужие отношения, сами разберутся. Да и какой из него советчик? Если бы десять лет назад он сам не развелся с женой, сейчас бы не пришлось терпеть навязанного начальством гостя под своей крышей. Впрочем, Татьяна нашла бы содержательного безумца с грустными щенячьими глазами весьма занимательным подселенцем. То котенка ободранного в дом принесет, то собачонку. Сердобольная.

Он устало стащил ботинки, прошел в гостиную. Квартира не разгромлена, уже хорошо. Если учитывать все обстоятельства, такая встреча могла перерасти во что угодно. К его облегчению, Григорий мирно спал на диване, посапывая в унисон с настенными часами. Перед начальством не придется оправдываться, почему не доглядел за подопечным. К тому же с кухни манил запах домашней еды, значит, встреча прошла не так прискорбно. Не соврала Алена Игоревна, действительно голубцы. Неудивительно, что Макаров так отчаянно цепляется за бывшую жену, сам бы душу дьяволу продал за такие завтраки. Да и что теперь старому дураку говорить? Было все. Никто не заставлял семью на работу менять, надоело Тане терпеть его вечные ночные дежурства. Скандалить стали, вину друг на друга перекладывать, домой идти не хотелось. На уступки первым никто не пошел, в итоге развод. Сейчас уже поздно что-то менять. Дети выросли, сын с невестой в прошлом году знакомил. Хорошая девчонка, симпатичная, только по-русски ни слова не понимает.

На глаза картинка попадается: детский рисунок, кого ни спроси, не поверят, что тридцатипятилетний мужик рисовал. С другой стороны, призрак с карандашом в руках звучит куда менее вероятно. Комната. Нет. Скорее зал без окон или подвал дореволюционной постройки. Винтовая лестница, кирпичные стены, старинные арки и дверь с рисунком – змея, обвивающая чашу. Таких домов в Москве сотни, проверить можно, но это займет время. Нет никаких опознавательных знаков. А в том, что проверять имеет смысл, Афанасьев ни на минуту не сомневался: рисунок имеет отношение к похищению детей. Иначе быть не может. Подсознание Григория дает знаки, пусть так. Но это зацепка, которых практически нет.

– Макаров, – выдохнул Роман, толкая подопечного в бок. – Подъем! Утро уже. Объяснишь, что это такое?

Голос Афанасьева вырывает из сна. Вот незадача, мне снилось море, золотистый пляж, прибой и чайки. Люська играла в песочнице, а жена потягивала из трубочки кокосовое молоко. Мне часто снится этот сон, не помню, было ли что-то подобное… Нет. Никак не выходило уехать в отпуск. Мы собирались, но каждый раз переносили. До того, как все случилось, я взял билеты. Мексика. Да, это точно была Мексика… Хотел сделать сюрприз своим девочкам. Не успел. Разум рисовал красивую сказку, выдавая ее за действительность.

– Макаров, чтоб тебя, – ругается следак. Свет заставляет прищуриться. Действительно утро. Неужели я проспал всю ночь? Рука опухла, пальцы с трудом шевелятся. Прошло часов двенадцать, значит, обезболивающее отпустило. В травмпункте должны были выписать хоть что-то, способное унять чертову боль! – Здесь тебе не царские палаты, чтобы разлеживаться! У нас дел по горло. Еще раз спрашиваю, что это?

– Что? – Сам бы хотел знать. Тычет в меня детской картинкой. Опять Вика нарисовала? Нет. Люська… Точно Люська. Она вчера что-то черкала. Забавно, за пять лет я ни разу не задался вопросом, как нематериальная субстанция чистой энергии способна создавать нечто материальное. Глупо искать логику там, где ее быть не может. – У нее спроси… – киваю в сторону пустого стула, на котором дочка ногами побалтывает. Следак от такого предложения глаза выпучил. Леща дать готов. Но ничего не поделаешь, психи и не такое чудят. Привыкнуть должен был.

– Что это такое, галчонок? Ты там была? – Молчит, глазенки в пол. – А Ника. Она там?

– Нужно освободить ее, папочка, – произносит дочка. Голосок дрожит, не хочет говорить. Боится.

– Галчонок… Это то место? В котором тебя держали? – спрашиваю еще раз. Головой мотает. Но по взгляду вижу, узнала. Она была там, иначе бы не смогла так точно изобразить. Основное внимание привлекает старинная деревянная дверь с рисунком – змея, обвивающая чашу. «Сосуд Гигеи», в российском варианте «Чаша Гиппократа», медицинская символика. – Ты знаешь где оно? Помнишь какие-то детали? Надпись, или… Какие-то звуки. Хоть что-то…

Следак с любопытством наблюдает за моим диалогом с воздухом, не вмешивается. Люська – его единственный шанс, а я задаю нужные вопросы.

– Ты должен найти эту дверь, за ней все ответы, – очень здраво, по-взрослому выдает дочурка. – Он там. Нас приводили к нему…

Он? Почему он? Дионеи – это женщины. Не складывается. У этих тварей есть главный? Картина начинает расширяться, раньше таких переменных не было. Значит, у этих существ есть своеобразная иерархия. Голова трещит, слишком много мыслей, не успеваю собрать. Эта информация может указать другой вектор расследования. И почему Люська сказала «нас»? Она была не одна? Были еще похищенные дети?

– Галчонок, с тобой был еще кто-то? Другие девочки? – осторожно спрашиваю. Молчит… Почему она молчит? Афанасьев напрягается, мой вопрос звучит странно. Такая информация должна быть известна следствию. – Не хочешь говорить? Люсь, доченька, это очень важно… Хорошо… Ты сказала, что вас приводили к нему. Кто он? Ты видела его лицо? Он обижал тебя? – Мотает головой, больше ни слова не произносит. Как до призрака достучаться?

– Макаров! – отвлекает следак, бровь одну приподнял. – Может, поделишься с невсевидящим?

– Это не то место, в котором ее держали, но она была там. Она сказала, что их приводили к нему, больше ничего.

– Приводили к нему? Их? – переспрашивает он. Парадоксально, следак действительно начал прислушиваться к словам призрака? Маловероятно, что возьмет эту версию в разработку, но упускать из виду не стоит. Афанасьев учел ошибки прошлого опыта. – Хочешь сказать, что теперь помимо дионей у нас еще и собственный Вий появился? Я с тобой точно с ума сойду…

– Нужно поговорить с Викой. – Я поднимаюсь. – Она должна что-то знать.

– Не выйдет. Ребенок молчит, с ней работает психолог. Она еще не заговорила. Родители против, чтобы мы допрашивали девочку. Они не дадут согласия.

– Да плевать на согласие! Вика была там, она может что-то знать! – Я уже начинаю злиться. И как, по его мнению, мы должны искать пропавшего ребенка? Время. Главное сейчас – время… Мы тратим слишком много сил на бюрократию.

– Есть закон, Макаров, – вздыхает Роман. – Мы не вправе его игнорировать… – Мой взгляд говорит сам за себя, следак без слов понимает. Мечется, не знает, как поступить правильно. – Собирайся! Едем в больницу. По дороге решим, что с этим делать.

Рядовой возле палаты бездумно тыкает в телефон, даже не смотрит, кто в палату к ребенку заходит. Белый халат лучше любого пропуска работает. Клиника частная, охрана на входе, камеры. Кого попало не пускают. Но это не повод с трагичной халатностью выполнять свою работу. В первый раз дионеи похитили девочек на оживленных улицах города, если захотят – пролезут и сюда. К тому же документы на входе никто особо не проверял. Ксивы было достаточно, чтобы не задавать лишних вопросов.

– Мать от Вики отходит на пять минут, не больше, все остальное время находится в палате, – недовольно поджимает губы Афанасьев. – Разрешения у меня нет, если полезем без бумажки – проблемы нам обоим обеспечены. У ее отца связи наверху, даже подполковник не смог ничего сделать. Идеи?

– Значит, будем действовать через мать, – коротко отвечаю я, заметив молодую женщину со стаканчиком кофе в руках, показавшуюся из палаты.

– Поясни.

– Девочки дружили, были практически сестрами. Дети часто остаются друг у друга с ночевками, проводят время вместе. Пикники, совместные праздники, не перечесть всего. У нас в доме постоянно находились Люськины подружки. Ответственность несут родители принимающей стороны. Со временем это переходит в условный рефлекс, к тому же у женщин преобладает материнский инстинкт. Алена с ума сходила, если кто-то из малышни палец поцарапает, кружила, как над своими птенцами. – Приятные воспоминания, родные… Жена всегда наготавливала целый стол, дети бесились до поздней ночи, а в конце дня мы оба, обессиленные, засыпали на диване, так и не досмотрев какой-нибудь фильм. Эдем, утопия – или я настолько отчаялся, что начинаю идеализировать нашу совместную жизнь.

– И? – выдергивает меня из воспоминаний Афанасьев. Я слишком привык к одиночкам, общение начинает сводить с ума. Почему я должен что-то объяснять?!

– Муж не хочет, чтобы мы разговаривали с их дочерью. Это его решение, не ее. Надавим на жену, она сдастся, вторая девочка ей не безразлична. – По губам скользит улыбка хищным оскалом продавца-консультанта люксовых машин. Я уже забыл это чувство азарта. – Я смогу ее убедить, если ты не против.

– Против, ляпнешь что лишнее, да еще и с этой твоей улыбочкой. Сам с ней поговорю. Здесь жди, даже не высовывайся, – недоверчиво фыркает следак. Как по маслу! Манипуляция удалась. Афанасьева ждет бессмысленный разговор. А мне пора к девочке, неплохой отвлекающий маневр вышел.

Достать медицинскую одежду проблем не составило. Ординаторская через палату, там этого добра навалом. Дверь врачи редко запирают, в определенных случаях. А дальше дело за малым: уверенная походка, задумчивый взгляд, дело в шляпе. Точнее, Макаров в палате, но звучит глупо, признаю. Как и предполагалось, служивый даже глаз от телефона не оторвал, мельком покосившись на белый халат и фонендоскоп, прихваченные для убедительности.

Девчушка полюбопытней оказалась, сразу внимание обратила. У окна с открытой книжкой сидит, картинки переворачивает. Новый человек в палате доверия не вызывает, зажалась, в подушку вцепилась. Жалко малявку, травма на всю жизнь останется.

– Привет, солнышко, я Гриша, тот, который с призраками разговаривает. Узнала меня? – подмигиваю ей я. На губах улыбка проскальзывает, вспомнила. Выглядит намного лучше, румянец на щеках, только глаза заплаканные. – Можно к тебе? – Девочка кивает, губы закусила. Легко не получится, даже если не учитывать, что ребенок совсем не говорит. – Вкусно кормят?

Замечаю стоящую тарелку на столе, повод зацепиться. Головой мотает, даже в частных клиниках детей пичкают чем-то несъедобным.

– Манную кашу дают? Наверное, еще и с комочками? Я, когда маленький был, терпеть манку не мог. Бабушка всегда говорила, что когда я вырасту, то полюблю… Обман! Чистый обман, терпеть ее до сих пор не могу. Ужасные комочки!

Вика беззвучно смеется. Я определенно ей нравлюсь.

– Люся, моя дочка-призрак, нарисовала рисунок, хочешь покажу? – Достаю из кармана бумажку.

Девочка глаза в пол опустила, губы сжала, сейчас заплачет. Дьявол, чтоб меня… Узнала это место? Нет, сомневаюсь, не слишком бурная реакция. Просто испугалась, вспомнила сырой погреб под кафе. Для этого и нужен детский психолог, чтобы еще больше не травмировать неустойчивую психику.

– Вика, мне очень нужна твоя помощь. Если ты сейчас заплачешь, прибежит твоя мама и выгонит меня. Я уйду, но без тебя я не смогу помочь твоей подруге. Мою дочку похитили те же чудовища, что и вас с Никой. Пять лет назад Люся умерла, они убили ее… Я не могу этого исправить, но мы еще можем помочь Нике. Пожалуйста, Вика, без тебя мы не справимся.

С детьми можно говорить на равных, они понимают все не хуже нас. Своего ребенка пытаешься оградить от реального мира, рассказывая сказки. Мы не говорим о смерти, о нехороших людях, предательствах, изменах. Но рано или поздно им приходится столкнуться с реальностью. Эта девочка уже столкнулась. Ее родители совершают ошибку. Вместо того чтобы помочь ребенку принять, они пытаются оградить свое чадо высокими стенами, делая только хуже. Я вынес этот урок еще из детства, после автокатастрофы, лишившей меня семьи. Бабка по отцовской линии, Зинаида Степановна, забрала меня к себе. Два года я считал, что мама с отцом уехали то ли в отпуск, то ли у них работа в другом городе, пока на кладбище вместо креста не поставили памятник с их фотографиями. Да и тут – нет чтобы сказать правду, бабка начала нести чушь про другой, лучший мир, где они счастливы. Я еще маленький был, детсад. Ночью с пластиковой лопаткой сбежал на кладбище из дома, туннель рыть. Не понимал, как они там могут быть счастливы без меня. Участковый нашел меня только под утро, спящего под оградкой. Тогда я и узнал правду, жестко, в лоб. От совершенно чужого, незнакомого человека, который не побоялся говорить со мной на равных.

Забавно, выходит, Люськина могилка была не первой, что я пытался раскопать…

– Что вы тут делаете! – раздается женский голос в дверях. Мать в сопровождении следака. Сдает напарник, или я недооценил, сумел уговорить родительницу?

– Макаров, едрить твою налево! – ругается Афанасьев, злющий, не ожидал меня здесь застать. По всей видимости, не убедил. С самого начала предполагалось. В этой семье решения принимает муж, жена свыклась, не пойдет против.

– Роман Михайлович, что здесь происходит?! Вы меня обманули? Мы не давали разрешения разговаривать с нашей дочерью! Что вам от нее еще нужно?! Она и так едва не погибла, оставьте ее в покое! – Тигрица, защищает своего детеныша. Не за что осудить. – Я звоню Олегу!

– Елизавета Максимовна, я приношу извинения. Это недопустимое поведение. Он у нас с приветом. Это моя вина, не уследил. Но ваша дочь жива благодаря именно этому человеку, – на удивление заступается следак.

– Я благодарна вам, по гроб жизни буду благодарна. Но… Уходите, пожалуйста, – прячет слезы. Стыдно, вторая девочка ей действительно небезразлична. – Просто уходите…

– Разумеется, еще раз, приношу извинения, – кивает Афанасьев. – Макаров, вон из палаты!

Не вышло. Понятия не имею, в каком направлении двигаться дальше. Из одного рисунка зацепки не выстроишь.

– Пока, малыш, – улыбаюсь девчушке. – Поправляйся.

– Дядя Гриша, – подает голос Вика. Тоненький, еще не уверенный, но это шаг. Огромный шаг, который не только поможет оправиться семилетней малышке, но и даст нам необходимую информацию. – А Люся сейчас тоже здесь?

– Господи! Доченька… Ты заговорила! – Женщина бросается к ней со слезами, обнимает дочурку. – Маленькая моя, милая…

– Да, солнце, Люська здесь, – подмигиваю дочке, трущейся возле интересных проводков аппарата ЭКГ. – Она пытается нам помочь, если бы не ее рисунок, нас бы здесь не было.

– Я тоже хочу помочь Нике, но я не знаю это место, – поднимает глазенки ребенок. – Но вы ее все равно найдете?

– Мы…

– Мы все сделаем для этого, – перебивает Афанасьев. Нельзя обещать, это правило. Чем все закончится – неизвестно, одно неосторожное слово может сыграть трагическую роль. – При всем уважении, Елизавета Максимовна, нам необходимо поговорить с вашей дочерью. Позвольте нам делать свою работу.

Женщина кивает, неуверенно взглянув на свою дочурку.

– Только недолго, ей нужно отдыхать. Я останусь здесь, – произносит она, поглаживая ребенка по голове.

– Разумеется, – соглашается Афанасьев, доставая из кармана диктофон. – Вика, меня зовут Роман Михайлович, я работаю в полиции. Давай начнем с того дня, когда няня забрала вас из школы. Куда вы пошли потом? – Девчушка на меня смотрит, помалкивает. Побаивается большого дядю-медведя. Похоже, я единственный взрослый, кому она доверилась. – Так, ладно, Макаров, давай лучше ты…

– В парк, мы с Никой хотели мороженое, – отвечает ребенок, как только молчаливый протест приняли во внимание.

– Милая, у нас же возле дома ларек с мороженым, – вмешивается мать. – Вы же никогда не ходили так далеко…

– Елизавета Михайловна, пожалуйста, не мешайте, – осекает Афанасьев.

– Прости, мамочка, только не сердись на няню. Там мороженка с бананом, у нас такой нет, – виновато отвечает девчушка.

– Это то, которое с топпингом шоколадным? Самое вкусное, что я когда-либо ел. Я принесу его тебе в следующий раз, если, конечно, мама не будет против. Договорились? – кивает. Детям для счастья совсем немного нужно, главное, уметь подмечать. – Мы с дочкой всегда брали большой рожок, а потом шли на детскую площадку.

– Макаров, – вздыхает следак. – Отойдем?

– Две минуты, хорошо? – подмигиваю ребенку. – Посмотрим, что нужно угрюмому дядьке.

– Так нельзя. Девочка сама должна рассказывать, ты подсказываешь ей направление. Такое в суде не примут, – отчитывает, как только вышел за дверь. – У тебя нет навыков, но ребенок доверяет, поэтому действуем по ситуации. Необходимо восстановить их путь. Узнать, кто их забрал, описание, приметы. И только вякни мне про дионей!

– Так мы можем продолжить, пока мать не позвонила своему мужу и он не настучал твоему начальству?

Кивает, противопоставить нечего. То, что мы смогли добраться до малышки, – уже большая удача. Возвращаемся в палату.

– Вот какой дядька. Так куда вы с няней пошли после мороженки?

– В парк с березками, на горках покататься, мы играли, а потом… – Вика замолчала, опуская глаза. – Я не помню… – Испуганный взгляд, виноватый. – Там были чудовища… Ника плакала, я тоже плакала… Потом я осталась одна и увидела вас…

– Можно взять тебя за руку? – улыбаюсь я, протягивая ладонь. Девчушка вкладывает ручку, но не смотрит. Страх, ужас, который она пережила, глубоко засел в подсознании. – Тебе больше ничего не угрожает. Все хорошо. Мама и папа тебя защитят, ты же знаешь, что они самые настоящие супергерои?

– Она рисует всякое, – вздыхает Елизавета, протягивая детский альбом. – Может, это вам поможет. Психолог говорит, что так она выражает свои эмоции, образами чудовищ. Не знаю, что и думать.

– У тебя талант! – Жуткие картинки, в темных цветах. Сразу не разберешь. Среди всего этого ужаса попадается женщина с оранжевыми волосами в окружении монстров. Мать светло-русая, дети обычно выбирают желтый карандаш, значит, не она. – Викусь, а эта тетя кто?

– Олеся, – уверенно отвечает ребенок. Елизавета Максимовна руками разводит, не узнает.