Бумажный колокольчик

Александр Чечитов

Бумажный колокольчик

В тонком просвете между грубо обтёсанных брёвен сарая, крепко подогнанных и немного сырых снаружи, виднелось лишь угольно – темное небо, наполненное угрюмыми тучами, лениво наползающими друг на друга в кромешной, ночной тьме. Вокруг нас стояла плотная завеса сухой, травяной пыли, а снизу под лестницей, оттуда, где лежали разбитые, искалеченные тела доносился лёгкий, едва уловимый запах свежей, человеческой крови. Воспоминание это застряло в моей истерзанной горестями памяти, подобно длинной, грязной занозе, вошедшей глубоко под кожу, которая уткнулась острым жалом в обнаженный, нервный ком. Ранним утром, за нашим двором у перекошенного от времени сельского колодца заголосила Жайка, чье завывание, кажется, было слышно во всей округе. Беспризорная дворняга, которой в мирное время почти каждый дом, время от времени подбрасывал съестного, теперь голодала больше прежнего. Куда уж было собаке набивать брюхо досыта, когда даже люди зачастую не видели хлеба в эту пору. Старая, хромоногая Жайка, уже давно бы издохла, но от чего-то продолжала влачить глухое, полу слепое существование. То ли она действительно чувствовала, а может так совпало, но каждый раз, когда она драла своё животное, собачье горло, приходила смерть. Вот и сегодня, три человека из нашей семьи были расстреляны немцами без предупреждения. Бабушка Ализа, дедушка Гершель, и сестрёнка Михаль, вместе с большей частью оставшихся здесь односельчан упали на землю, под грозную, прощальную музыку вражеского пулемета. Наверное, я с моим старшим братом Авраамом должен был составить им компанию в последнем, жертвенном шествии, но как раз незадолго до расстрела, дедушка Гершель отправил нас за хворостом. Выходит что – то не срослось в планах судьбы. Будь мы рядом, немецкие бандиты с подельниками не остановились бы, перед искушением пополнить коллекцию нашими головами.

Впереди шёл Авраам. Миновав широкое, свежевспаханное поле, мы оказались у опушки леса. Брат гораздо лучше меня ориентировался в густой, лесной чаще, перемежавшейся редкими, заиленными болотцами. Авраам всего на два года старше меня, а война уже успела оставить белые, линии в его волосах, сделав юношеские черты лица более резкими и взрослыми. В обычное, то есть мирное время, его сверстники в этом возрасте только идут в военкомат, чтобы стать на учёт. За три с половиной года с момента начала войны, Авраам возмужал и окреп во всех отношениях. Вместе с тем появилась в его глазах, невидимая пелена, порою неумолимо отделяющая нас от него непреодолимым, молчаливым барьером. Брат временами старался улыбаться и шутить как прежде, и все же с каждым годом войны перемены становились, всё более заметны. Нельзя сказать, что прежними остались и мы. В каждом, из нашей семьи надломилось что-то важное, и точно пришибленный цветок, ожидало наступления светлого и теплого. Предположение о завершении войны высказывала только бабушка Ализа, потому как остальные родные, придавленные долгими годами лишений, опасались даже мечтать. Больше всего мне хотелось, чтобы вернулся отец. Я лелеял эту простую, но для меня по – настоящему важную мечту. Мне воображалось, как я обнимаю его, закинув руки за широкий, пропахший фронтовым порохом китель. А он, не сдерживая слез, потому что сердце его набатом в груди стучит, смеется от радости. Прижимает меня к себе в сто крат крепче обычного. Человек, будь он новорожденный младенец, или пожилой, повидавший немало разных разностей привыкает ко всему, что становиться неизбежным. Удивительным образом природа нежными своими руками помещает в наши сердца и умы смирение. И мы приспособились жить в постоянной тревоге. Мы смирились с тем, что маму убил на лесной тропинке в октябре сорок первого года неизвестный, подлец. А его ведь так и не нашли. Жаль. В тот день, мама несла домой четверть пуда яровой пшеницы и всего-то. Такой оказалась цена за её короткую, тяжелую жизнь. Немцы стояли в нашем селе уже долго, периодически сменяя временами колесную технику и солдат на других. Красная армия в свою очередь медленно подступала к фронтовым рубежам неприятеля, располагаясь к этому дню от нас, в сорока километрах на восток. Никто из семьи не помышлял о бегстве вглубь страны, когда была возможность в самом начале войны. Дед с бабушкой, отказывались даже говорить об этом. Да и Авраам проявлял завидное упорство. Теперь и подавно все пути оказались отрезаны.

В таком состоянии проходил год за годом. Помниться когда мне было лет десять, брат моего отца Эфраим прислал короткое сообщение. Тогда он звал нашу семью в Америку, но папа был против переезда, не говоря уже о бабушке с дедушкой любивших родную землю больше самих себя. Сказать, что я жалел о решении папы нельзя, но мысль об этом шансе на спасение все же иногда приходила. На идише мой дядя никогда не писал писем, как и на английском. По словам папы, этого требовала осторожность, потому как вся корреспонденция тщательно проверялась, а неверно употребленное слово, или несущее двойной смысл, могло привести к лишним, неудобным вопросам. Даже не знаю, насколько это могло быть правдой. Впрочем, и в русском языке, дядя Эфраим находил возможность указать тайком на то, про что остальные не должны были узнать. После неспешного, увлекательного прочтения его посланий, жизнь за океаном, среди бетонно – стеклянных домов казалась чем то сказочным. Так я думал. С приходом немцев, нарисованная воображением жизнь стала абсолютной, недостижимой сказкой. Пара этих небольших, помятых писем так и осталась лежать в трёхногом, лакированном комоде дедушки, подпёртым снизу от пола коротким куском деревяшки. Изредка, когда мне удавалось уличить момент, я доставал их. Уже не читая, я прижимал хрустящую бумагу к носу. Сладкий аромат серой, американской бумаги, помогал мне забыть о действительности. И я вновь представлял, как иду по ровному, прохладному асфальту большого, бурлящего жизнью города. Будто вокруг меня вместо едкой, фронтовой гари, витают ароматы изысканных духов, а на ступнях коричневые, блестящие туфли вместо истёртых, кирзовых сапог. Желтые, длинноносые такси крякают своими фирменными звуками, подгоняя друг друга. А рядом в дорогих, лоснящихся изяществом костюмах, проходят высокие, улыбчивые люди. Они американцы. Народ, не знающий лишений войны, и всегда рады новому человеку, кто бы он ни был. Так мне казалось, и это было моим спасением от тяжёлых дум.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.