Лирические и просто рассказы

– Что случилось? – спросил он.

Я перевёл.

Несчастная, судорожно хватая ртом воздух и тяжко останавливаясь между словами, рассказала о том, как первые приступы недомогания проявились ещё днём, после обеда, но к вечеру стало совсем нестерпимо…

Я перевёл.

– Здесь болит? – спросил врач, видимо, пальпируя в какой-то точке её тела.

– Ой-ёй-ёй! – возопила она, так что мой перевод уже, казалось, не имел смысла.

Но он всё же захотел получить более точные сведения от меня. Это я понял по тому, что голос его явно обращён в мою сторону:

– Что говорит?

– Говорит, что очень сильно болит, – перевёл я.

– А здесь? – спросил он в сторону постели.

– А-яй-яй! – отреагировала больная.

– И здесь сильно, – сразу же перевёл я, не провоцируя доктора на встречный вопрос.

После этого врач на некоторое время замолчал. И, уже собравшись мыслями, принялся локализовать симптоматику: как болит – в смысле остро или тупо, как болит – в смысле приступами или постоянно, как болит – в смысле часто или редко.

Я пунктуально всё перевожу в обе стороны – от него к ней, от неё к нему… Иногда диалог смолкает и в перерывах между репликами я слышу пиканье тонометра, встряхивание градусника и полязгивания ещё каких-то медицинских аксессуаров. Шуршит бумага – видимо, что-то из наблюдений заносится в формуляр, пациентка периодически вздрагивает, всхлипывает и постанывает. Эскулап безмолвствует, но, судя по старательному сопению, мысль его неутомимо работает. Я молчу в своём укрытии, переминаясь с ноги на ногу. Слышно, как одинокая муха планирует между пропылёнными лампочками рожковой люстры, но и та, вскоре притомившись, затихает на потолке.

Через несколько минут врач деловито прокашливается, прочищая голосовые связки – я уже приосаниваюсь, готовя себя к работе – но он, неожиданно вдруг сам переходит на язык пациентки, и, дождавшись паузы в её бесконечных стенаниях, задаёт ей вопрос напрямую:

– А вам кушит нэ хочэтся?..

Транслировать эту реплику мне не приходится – забыв о драматизме ситуации, я выскакиваю на лестничную клетку, удушаемый собственным смехом. Уж и не знаю, сколь смелой фантазией нужно обладать, чтобы у так тяжко «стонущего одра», можно было бы допустить мысль о пробудившемся аппетите! Смесь удивления, ошеломления, обескураженности полётом нетривиального докторского мышления, бурлит во мне, и, подобно взвеси пива в растрясённой бутылке, рвётся наружу безудержным гоготом…

p.s. Несмотря на то, что никаких других предположений и назначений эскулап не сделал, пациентка вскоре пришла в норму, а наутро мы уж, от души передразнивая давешнего визави, хохотали с ней на весь подъезд. Медицина, слава богу, оказалась бессильна …

***

И ещё два медицинских анекдота, коротких…

Разочарование доктора

У врача, в очередной раз. Симптомы, каждый сам по себе, не удручающие, но вместе они сила и вводят меня в уныние. Делюсь. Доктор, почти не отрываясь от монитора компьютера, скоропечатно заполняет мою анкету: жалобы… ощущения… течение… Излагаю быстро, привычно и так, чтобы вписаться в регламент, отведённый Минздравом на пациента. «Минздрав предупреждает», и я тороплюсь – тороплюсь не просто, но так, чтобы хватило времени не только на заполнение амбулаторной карты, но ещё и на какой-нибудь ответ…

Анкета заполнена, милая докторесса, наконец, переводит взгляд на меня. Глаза поверх маски красивые, с поволокой и в другой ситуации я бы… Но не сейчас – время поджимает!

– Курите?

– Нет…

– Пьёте?

– Нет…

– Ведёте сидячий образ жизни?!

– Много хожу пешком, гуляю, подвижный, ежедневная зарядка…

– Ну, тогда я не знаю, чем могу вам помочь, – разводит руками она.

Выхожу из кабинета, с сожалением понимая, что доктора я разочаровал…

***

Оториноларингологическое

Заболело ухо. День, два. Не сильно, но всё время ноет и тем достаёт. На третий день иду к врачу.

Врач в кабинете, принимает, живая очередь – дождался, захожу. Недовольна. Ничего личного, просто, видимо, надоело работать.

– Что у тебя?

– Вот… ухо. Третий день уже…

– Где? – поворачивает рефлектор на лбу и меня на стуле, бесцеремонно оттопыривает ухо, прищурившись глазом вовнутрь… – Нет там ничего.

– Но болит, – хнычу я…

– Там нечему болеть! Не болит у тебя! – и раздражённо выходит из кабинета.

Я за ней в коридор, но её уже и след простыл.

– Но вот болит же, – и я, в пустоту и в доказательство, что болит, дёргаю за мочку.

Не болит! Вдавливаю, что есть силы козелок – не болит! Засовываю палец вовнутрь и тереблю со всей дури – не болит! Выворачиваю ушную раковину – не болит и всё тут! Лет пятьдесят прошло – не болит…

Медицина, однако!

***

Пара слов о культуре речи

Заполучить в жёны девушку из этой семьи было не так уж и просто. Помимо вполне обоснованного высокого её происхождения – правда, скорее в дореволюционном прошлом, нежели в реалиях сегодняшнего дня – в семье культивировалась приподнятая самооценка, граничащая со снобизмом. Впрочем, вполне безобидным. И, тем не менее, несмотря на всю его, снобизма, «безобидность», когда на горизонте появился жених – он был принят, что называется, «в штыки». Ещё бы! Безо всякого положения, выпускник «какого-то там» провинциального университета, против нашей «студентки столичного ВУЗа! Да пара ли он нам?!»

Но желанию девушки препятствовать не хотели, а потому пригласили парня зайти, как бы невзначай, на чашечку чая. И на тот самый вечер вызвали тётушку, как главного эксперта. Впрочем, тётушка и сама была молода и мало приспособлена в житейском плане, но приглашена она была исключительно с филологической точки зрения: дочь знаменитого литератора, сама вполне себе литературно образована – она могла бы быть лингвистическим экзаменатором испытуемого в женихи. Ну, хоть так…

Юноша сразу же пришёлся по сердцу домочадцам – мужчин на ту пору в городе не было и гостя пристальным вниманием обложила женская часть семьи. А он оказался галантным кавалером и показал себя эрудированным человеком – был начитан, предупредителен и с безупречным русским языком, что потом уже, когда он ушёл, отметила тётушка.

Одним словом, смотрины состоялись, кандидатура утверждена.

Прошло с тех пор несколько лет. У пары уже родился сын, вот-вот на подходе была и дочь. В гости пришла тётушка, уже по-свойски, по-родственному. Разговорились в застолье о том, о сём. Тётушка и проболталась про те смотрины. Отец семейства рассмеялся, говорит:

– Знал бы тогда, что это был экзамен – мог бы от волнения срезаться. Я и в университет не с первого раза поступил… Но что же такое я сделал, что прошёл «отбор»?

– Ты понимаешь, – объяснила тётушка, – есть у армян такое «мусорное словечко»: ара (этакое разговорное обращение, как бы привлекающее к себе внимание у собеседника, схожее по смыслу с русским: эй, слушай). Так вот, за весь вечер ты ни разу не употребил это простолюдное выражение. Это меня и подкупило…

Ещё больше рассмеялся хозяин дома.

– А что тебя так развеселило? – на сей раз удивилась тётушка.

Отсмеявшись вдоволь, он успокоился и пояснил:

– Тётя-джан, это моё любимое слово! Я часто его использую. Но оно подходит только при обращении к мужчинам, а в тот день за столом мужчин не было, были только женщины…

Этого тётушка, слава богу, не учла…

***

Полстакана воды

Историю, которая сейчас по аналогии мне вспомнилась, поведал мне один старый человек. Ну, старый как… Это в моей юности он казался мне старым, а сейчас-то я уж и сам, наверное, гораздо старше него тогдашнего.

А он, в свою очередь, рассказал мне о своей юности, о своём сватовстве. И рассказ его, приблизительно, прозвучал так…

Жила в нашем городе очень благочестивая семья. Семья такая, что во всех отношениях была примером. И так я хотел породниться с ними, что почему-то был уверен, что непременно женюсь на одной из их дочерей. Тем более, и девушки были красивые, ладные, одна другой милее. Погодки были, все трое на выданье. Вот какую из них выбрать, на ком остановиться – не знал. Прихожу однажды к ним в дом – с их отцом у меня дело общее было – сижу за столом, и как бы невзначай, говорю старшей:

– Принеси мне полстакана воды.

Она с готовностью идёт и приносит мне полный стакан. Хорошая, студёная вода, но целый стакан, а я-то попросил половину…

Время выждал, прошу вторую, среднюю:

– Принеси мне, – говорю, – полстакана воды.

Ещё так и голосом выделяю, что именно половину, не целый. И эта приносит полный. Хорошая вода, чистая, холодная. Ничего не скажешь. Но стакан до краёв.

Ещё переждал, третьей сестре говорю:

– Принеси мне полстакана воды.

Эта выходит и приносит ровно половину. Вот к ней и посватался я вскорости, потому что жена мужа слушать должна. Всегда и во всём! Вот так с ней всю жизнь и живём в мире и понимании…

Рассказал мне хозяин дома про то своё сватовство и зашаркал из комнаты. А жена его, видимо, та самая третья сестра-избранница из далёкого прошлого, провожает мужа взглядом, подсаживается ко мне поближе и, лукаво подмигнув, заговорческим тоном шепчет:

– А знаешь, как тогда так вышло? А я расскажу. Просто вода в доме закончилась, а к колодцу идти не хотелось – вот и налила ему сколько было, точь-в-точь на полстакана хватило.

Беззвучно затряслась в смехе, а потом, спохватившись, кладёт свою ладонь на мою руку и, строго заглянув в глаза, добавляет:

– Только ему не говори! А то расстроится, того гляди, передумает ещё …

Я пообещал, что тайну эту сохраню. Сколько лет прошло – уж и не сосчитать, а я вот только сейчас и проболтался…

***

Прощай оружие

Охота к охоте

Маме, с любовью и благодарностью…

Мои деды охотились. Свидетельства экзотического досуга дошли до нашего времени на пожелтевших страницах семейных альбомов, деревянных муляжах настенных «охотничьих трофеев», в воспоминаниях потомков, и запечатлённого на фотографиях охотничьего пса Томика. Страсти их я не разделяю, не разделял и в ту пору, о которой вспоминаю сейчас, но тогда это было не по убеждениям, а по малолетству сознания. Тогда, да и сейчас, воспринимаю я упоминания об этом увлечении, лишь как данность, отпечатавшуюся в памяти: лошадь, запряжённую в повозку с силуэтами близких моих предков – как мужчин, так и, как это ни странно, женщин – с длинноствольными ружьями наперевес. Много ли подстрелили они из того оружия – об этом история умалчивает, но «компрометирующий» фотофакт остался. Позже, знаю, какое-то из тех ружей было экспроприировано большевиками в двадцатых, другое – централку, бескурковку – постигла схожая участь во время фашистской оккупации в сороковых. Знаю, что одного из моих дедов с тех далёких фотографий взорвал чужеземный «охотник» – немецкий бомбардировщик3 – а с какими-то из них я всё же успел повстречаться при их жизни в образе вполне себе благонравных и мирных стариков…

Но, в общем и целом, те времена канули задолго до моего рождения, и чаще я уже общался со следующими поколениями моих родственников.

И вот однажды мой дядя сказал мне:

– Пойдешь со мной на охоту?

Пойти на охоту? Ну у какого подростка не захватит дух от такого предложения! Взращенный на романтических образах ку́перских «следопытов», «пионеров», «зверобоев»4 – мог ли я не мечтать о чём-то подобном! Сейчас-то уже я думаю, что дядя тогда шутил. Он вообще большой шутник, балагур и выдумщик на всякие такие неординарности. К тому же, сейчас мне кажется, что дядя, по доброте своей душевной, вообще не мог бы хотеть кого-то убить, даже на охоте: в своё время родители его бежали от турецкого ятагана, доро́гой смерти бежали они десятки километров5. Уж столько трупов, крови, растерзанных тел, сколько пережили они – это должно было бы отвратить всё их грядущее потомство от любого желания насилия. Но это я сейчас так думаю. А тогда и ружья-то у дяди я что-то не припомню. Патроны охотничьи были – разноцветные яркие красные, зелёные, жёлтые картонные гладенькие цилиндры с дробью внутри, мне нравилось перебирать их руками, поглаживая пальцами лоснящиеся гильзы и любоваться ими, расставленными стройными рядами на столе – а, собственно, оружия я не видел, по-моему, никогда. Но когда дядя сказал мне об охоте, у меня и мысли не возникло, что приглашение его может быть несерьёзным.

Возвращаюсь домой, распираемый от такого неожиданного предложения и всё представляю себя в засаде, в каких-нибудь кустах, с винтовкой в руках, выжидающим добычу… Ни дать, ни взять – «Томек в стране кенгуру»6. Прибегаю, всё ищу подходящий момент, чтобы похвастаться невероятной новостью маме. Мама на кухне, моет посуду. Я, с напускным равнодушием и «обыденностью» сообщения:

– А дядя предложил мне пойти с ним на охоту…

Мама поворачивается ко мне, взгляд внимательный:

– А ты мог бы охотиться?

«А что тут такого сложного, – подумал я. – Главное, чтобы меня научили, как заряжать ружьё – ружья-то настоящего я в жизни в руках не держал. Научат заряжать, а дальше всё просто: совместить цель между прорезью и мушкой, выдохнуть, замереть и плавно нажать на курок, и все дела…».

Так подумал я, но не ответил сразу – что-то насторожило меня в маминой интонации. Не в самих словах, а в том, как задумчиво, что ли, спросила она меня об этом.

– А ты мог бы охотиться? – повторила она. – Прицелиться и выстрелить в животное? – добавила она.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Дионис – один из богов древнегреческой мифологии, покровитель, в том числе (и в данном случае), виноделия

2

Самоцитата из рассказа «Тонкости словесного восприятия». Авторский сборник «Ереванские рассказы…», (2016г)

3

Эти события описаны автором в первой части дилогии «Моя семья. Память…», (2020г.), в главе «О войне и не только…»

4

James Fenimore Cooper (1789-1851) – американский романист, сатирик, классик приключенческой литературы, один из основоположников жанра вестерн. Здесь, отсылка к образам героев одноименных романов

5

Имеются в виду события одного из геноцидов в истории человечества, в данном случае, акция, планомерно проводимая правительством Османской империи на рубеже 19-20 веков, в ходе которой было уничтожено около двух миллионов армян. Упоминаемый эпизод из семейных историй описан автором в сборнике «Рассказы по памяти», (2012г.), в рассказе «Гражданин Армении»

6

Томек Вильмовский – герой цикла юношеских приключенческих романов польского писателя Alfred Szklarski (1912-1992)