Невинная для разбойников

Реджи Минт

Невинная для разбойников

1.

Оливия де Соль, баронесса из обнищавшего рода пограничных баронов де Соль, сегодня должна была отправиться в трехдневную дорогу к алтарю. Свадьба планировалась сразу по приезде в замок будущего супруга.

Ее жених, герцог Арчибальд Фонтени, был очень знатен, богат, но на этом его достоинства оканчивались. Впрочем, если в сундуках полно золота, а брат заседает в королевском совете, то не так важно, что ты невысок ростом, у тебя пузо, которое не скрыть утягивающим дублетом, и лысина, блестящая, как монета на солнце.

Важно, что ты – герцог. Так что жених считался завидным, и любая из дочерей пограничных баронов посчитала бы за счастье сочетаться с таким человеком узами брака.

Но повезло именно Оливии. Поэтому сейчас она сидела на неудобном табурете, уже одетая в пышное свадебное платье, и ждала, пока закончат прическу.

Из украшений Оливия надела жемчуг. Он символизировал чистоту и невинность, которым невеста соответствовала. Да и других украшений у Оливии не было – отец все продал в уплату долгов ростовщикам.

Оливия поморщилась от того, что служанка слишком сильно потянула за прядь.

– Простите, госпожа, – та поспешно сделала реверанс.

– Поторопись. Через четверть часа нужно закрепить фату.

Оливии исполнилось девятнадцать, она была хорошенькой – сероглазой, светловолосой, с пухлыми губами.

Фигурой пошла в покойную матушку – так говорил отец. Высокая грудь, длинные ноги и крутые бедра – которые, впрочем, никто пока не увидел. Оливия, как порядочная невеста, берегла себя для будущего супруга.

В уже уложенных сундуках с приданым лежала специальная сорочка, в которой невесте следовало встретить своего суженого в первую брачную ночь. Оливия расшивала ее три года и успела закончить как раз зимой, когда приехали сваты. Свадьбу назначили на лето. Осенью и весной дороги до поместья де Соль были в ужасном состоянии.

Раздался лай цепных псов, отец держал охранную свору и проводил с ними больше времени, чем с дочерью. Впрочем, он и с бутылкой вина миловался больше, чем с ней. Оливия вздохнула. Грядущие перемены в жизни одновременно и пугали, и радовали.

Карета жениха вкатилась во двор. Сквозь приоткрытое окно Оливия слышала, как звонко процокали копыта по камням. Шесть лошадей. Богатый выезд. Остальная кавалькада ожидала за воротами поместья. Просто потому что особняк их был мал и не способен вместить столько народа.

Батюшка с самого утра уже заложил за воротник крепкого вина и пару раз норовил украсть у домоправительницы ключи от винного погреба. Та не давала. Впрочем, Оливию это волновало мало. Батюшка не поедет на венчание в церковь. Это было условие жениха.

Его светлость герцог хотел видеть только ее. И не скрывал, что от Оливии ему нужна только знатность рода. Впрочем, она и не рассчитывала на любовь. Это все сказки, что поют проезжающие мимо трубадуры. О принцессах и рыцарях, которые готовы за них идти на плаху или под венец. Ее жених был куда практичнее. И ждал от своей невесты такого же отношения.

Они виделись только один раз в день помолвки – герцог был хмур и нелюбезен. Говорил только с отцом, как будто Оливии и рядом нет, потом осмотрел ее с ног до головы, словно лошадь, кивнул и начал обсуждать приданое – земли за рекой. Земли были хорошие – две деревни. Но выглядело приданое весьма скромно, обычно за невестами такой знатности дают куда больше.

Про сундуки с приданым речи не шло: наверняка в герцогском замке такого добра с лихвой. И наряды Оливии там будут смотреться скромно и старомодно. Впрочем, это будет уже забота ее мужа – одеть жену подобающе.

На прощание герцог взял Оливию за руку, сжал запястье и проговорил значимо:

– Я надеюсь, что вы здоровы и сможете в краткие сроки родить мне наследника. Это в ваших интересах.

– Все в руках господа, сэр Арчибальд, – Оливия скромно опустила глаза.

С утра ей пришлось выдержать неприятную процедуру подтверждения невинности. И до сих пор хотелось закутаться в одеяло и никогда больше не выходить из спальни. Но долг был превыше желаний.

– О, тут дело точно не в руках, – ухмыльнулся герцог. – Я покажу. В брачную ночь. Жду с нетерпением.

Оливия кивнула, впервые подумав, что будь матушка жива, она бы не одобрила эту помолвку. Но дела отца срочно требовали вложений, желательно золотом. Земли же баронов де Соль находились в упадке. Последние две засухи и неурожай решили дело: казна барона опустела окончательно.

“И ему пришлось заплатить моей жизнью”, – печально подумала Оливия. Впрочем, даже не будь засух, батюшка бы порадовался этой свадьбе. Герцог был завидной партией, и породниться с ним мечтали многие, но немногие могли похвастаться столь древним происхождением, как де Соль. У баронессы за плечами стояла вереница славных предков, которые верно служили королю и приумножили его славу. Жаль только, что с каждым поколением золота в баронстве становилось меньше, деревни пустели, а леса становились непроходимыми.

И вот сейчас Оливия, уже в свадебном платье, расшитом серебряной нитью и мелким жемчугом, в сопровождении жениха и кавалькады слуг, должна была отправиться в храм для венчания.

До храма было три дня пути – между поместьем де Соль и землями герцога пролегали лесные чащобы.

2.

Безопасность свадебного кортежа должен был гарантировать отряд охранников. Не солдат, а разношерстных наемников.

Сам герцог тоже поиздержался за пару лет в стычках с баронами и пока не мог содержать собственных солдат в достаточном количестве. В том и крылся секрет женитьбы – более богатые семьи своих дочерей за него отдавать не хотели.

Охранники вид имели грозный, но даже Оливии было понятно – напади на карету кто-то поопытнее, и эти ряженые ничего не сумеют поделать. Оставалось надеяться на то, что последний громкий грабеж в этих местах произошел год назад. И после того, как королевские лучники прочесали чащобы, разбойники унялись.

Когда прическа была готова, а огромная кружевная фата заняла правильное место, Оливия посмотрела на свое отражение в мутном зеркале.

Сегодня ее жизнь изменится – не будет больше покоя родных стен, цветущего замкового сада и пьяных песен отца по вечерам. Не будет огромного портрета матушки в главном холле, да и самого холла она не увидит еще долго.

Покачивающийся от выпитого отец помог Оливии спуститься к карете. На прощанье скупо поцеловал в щеку, обдав винным запахом, и пустил пьяную слезу. Слеза исчезла в густой русой бороде.

– Оливия, дорогая, я надеюсь, ты отправишь мне весточку, когда я стану счастливым дедом.

– Конечно, папа. Я буду вам писать. Отправлю гонца сразу как приеду.

– Ну, сразу не надо, расстояния у нас большие, расходно это, – батюшка изобразил заботу о герцогском кошельке, хотя сам знатно облегчил его, торгуясь за дочь. – Веди себя достойно, дорогая. Помни о своей матушке, которая смотрит на тебя с небес.

Оливия кивнула и сразу погрустнела. Как раз матушку она помнила слабо.

Та скончалась, когда Оливии исполнилось семь, и с тех пор в поместье не было ни радости, ни порядка. Оливия как могла пыталась привести семейные дела в норму, но батюшка был большой игрок и любитель выпить. Уходил в загул два раза в год, а потом долго и горестно сожалел.

В итоге все доходы от земель исчезали в лавках ростовщиков и в карманах букмекеров. Деревни ветшали, крестьяне потихоньку удирали на другие земли, а леса наполнялись лихими людишками. И если еще сто лет назад взять девушку из семьи де Соль почиталось за великую честь, то теперь барон был готов целовать герцогу сапоги за такой широкий жест. А Оливию и вовсе не спрашивали, хочет ли она замуж за Арчибальда. Отцовская воля превыше всего.

Во дворе замка было солнечно и пахло готовящейся на кухне дичью.

Герцог против обычая из кареты не вышел, чтобы подать руку невесте. Только лакеи, разодетые в малиновые камзолы, гнули спины. Не сильно глубоко, да и на барона поглядывали нагло.

Оливия вздохнула, оглянулась на родные двери. Сколько она не увидит их? Год? Пять лет? Десять?

Из кареты раздалось нетерпеливое покашливание. Жених давал понять, что его терпение на исходе.

– Счастья тебе, дорогая моя, – пожелал отец.

Оливия кивнула, дождалась, пока служанка подхватит шлейф платья, и села в карету. Стоило двери захлопнуться, а на крышу упасть первым зернам и ромашкам, которыми на прощание посыпали процессию слуги, как герцог нетерпеливо стукнул в стенку кучеру, приказывая трогать.

– Как это утомительно, – пожаловался он. – Кто только придумал, что жених должен сам кататься за невестой! В соседнем государстве все решается куда проще. Сваты забирают невесту, и не нужно тащиться за тридевять земель самому. Впрочем, за такой милой куколкой можно и лично…

Оливия только скромно опустила глаза, но успела заметить, каким масляным взглядом герцог пялился на ее высокую грудь в вырезе платья. Мужчинам позволялось многое, но кровь все равно прилила к щекам.

Будущая свадьба страшила Оливию, а брачная ночь – тем более. Из-за смерти матушки некому было дать юной невесте наставления, а монахиня, которая нянчилась с Оливией, сама ничего о супружестве не знала. И только твердила, что жена должна во всем слушаться мужа, да творила крестные знамения.

Кухонные девки и прислужницы болтали всякое, но стоило только рядом появиться Оливии, как они умолкали и краснели.

Неизвестность пугала, но спрашивать о том, что будет, у герцога было еще страшнее. Да и не пристало порядочной девушке знать о таком до срока.

В конце концов, подумала Оливия, все выходят замуж и рожают детей, значит, ничего особо жуткого тут нет.

И богатая жизнь в большом замке представлялась куда как более интересной, чем прозябание в маленьком поместье на окраине страны.

Про замок герцога рассказывали многое. В основном купцы, что были там проездом. И все сходились на том, что такие богатства есть не у каждого, а некоторые шепотом продолжали, что замок будет побогаче королевского, жаль только хозяин у него так себе – больно любит спускать золото на охотничьих собак и прочие развлечения. Про “прочие” говорили тихо и с оглядкой на Оливию, хотя та не понимала, о чем они.

Но скоро все это: и герцогский замок, и земли – станет принадлежать Оливии по праву. А уж когда она родит наследника…

– По приезду будет венчание. В тот же день. А празднования отложены на потом. Приглашены многие важные люди, в том числе королевский племянник. Я надеюсь на ваше благоразумие, моя милая Оливия. Вы молоды, красивы, невинны – пока еще – и должны показать себя настоящей леди, – сказал герцог уже к вечеру, когда Оливия подумала, что будут они ехать в молчании все время.

Кавалькада за это время делала две остановки – на обед и на переправу через разлившийся ручей. Оливия из кареты выходила лишь раз – служанки накрыли для нее отдельный столик с едой. Но остановки были краткими, а все остальное время она ехала в одной карете с будущим мужем, который то скучающе пялился в окно, то поглядывал на нее, как батюшка на бутылку с вином.

– Я постараюсь, ваша светлость.

Оливия боялась сказать лишнее, поэтому говорила мало и осторожно. Герцог вызывал в ней странное чувство. С одной стороны, ей следовало уважать его и почитать, как своего будущего мужа, с другой – что-то внутри подсказывало: перед ней не самый хороший человек. И все прегрешения батюшки по сравнению с грехами герцога покажутся детскими шалостями.

– Постарайся, обязательно постарайся. Иначе мне придется проучить тебя, – неприятно улыбнулся герцог, неожиданно отбрасывая приличия и переходя на “ты”. – Будь любезна с королевским родичем, и если он захочет чего такого – не отказывай, да? Впрочем, откуда тебе знать, чего он захочет? Воспитана монашками, вокруг только крестьяне да овцы. Не бери в свою хорошенькую головку – я всему научу. Чертовы обычаи, приходится терять время, вместо того, чтобы начать обучение прямо сейчас. А ведь такая хорошенькая кобылка. Так бы и взнуздал!

Герцог пересел ближе, поднял фату, прикрывающую лицо невесты, и по-хозяйски ущипнул ее за щеку.

Оливия ойкнула. Щипок был неприятным, а пальцы у герцога холодные и липкие.

– Очень хорошенькая кобылка, – повторил он. – Породистая. И жеребята будут что надо. А уж какое веселье мы устроим в замке. У меня есть две прехорошенькие знакомые из горожанок…

– Ваша светлость, я прошу вас, не надо! – это было неучтиво и неправильно, но герцог выходил за грани приличий.

Однако он и не подумал прекратить, а жадно облапал ее за грудь и вжал в мягкий диванчик кареты. Обдал тяжелым дыханием.

– Такая спелая, – жадно прошептал он и ткнулся жирными губами ей в шею. – Так жаль времени. Я бы объездил тебя уже пару разиков. Глядишь, к венчанию ты бы была уже готова. А там и для королевского родича расстаралась бы. А то жмешься, как монашка… Давай, моя милая, приподними подол. Хочу посмотреть на твои хорошенькие ножки. А там и повыше погляжу. И потрогаю. Такой сладкий пирожок.

Оливия замерла, как птичка, попавшая в силок.

Теперь герцог вызывал отвращение. Его голос, его манеры, его липкий взгляд и жадные руки.

Как она ни пыталась приучить себя к мысли, что это ее будущий супруг и она обязана почитать его… Но то, что он говорил… И про своих подружек-горожанок, и про королевского родича! Она же его невеста и даст согласие на брак перед богом!

А герцог, этот ужасный человек!

Господи помилуй, он собирается подложить ее этому приезжему племяннику короля! Под чужого мужчину собственную супругу! Позор!

И главное, она абсолютно бессильна!

Оливия прикусила пухлые губы. Чтобы не закричать, потому что рука герцога по-хозяйски проникла под юбку и погладила бедро, а потом двинулась наверх. Ткнула грубо пальцами между ног и ловко раздвинула бедра.

– Нет! Ваша светлость! Нельзя!

Что же делать?!

3.

Позвать на помощь? Но кто ей поможет? Охране платит Арчибальд, они даже не подумают заглянуть в карету.

А слуги? Слуги все равно не помогут, только потом будут потешаться над новой хозяйкой. Мол, хозяин захотел взять, что ему причитается, и в своем праве. Но что-то нужно было делать! Потому что отвращение к герцогу побеждало внутри желание остаться правильной девушкой!

– Ваша светлость, перестаньте! Не позорьте себя, – Оливия наконец нашла слова для возражений. – Знатность вашего рода… Невеста должна быть невинной!

– К дьяволу мой род и твою невинность! Все будет честь по чести – свадьба, пир, платья. Давай, персик, не жмись, облегчи мои страдания! – продолжил напирать герцог. – Нам предстоит такая долгая дорога, а ты пахнешь так сладенько, и уверен, что там… – герцог прихватил ее за бедро сильнее и двинул рукой вверх, сминая толстую ткань, – там для меня все готово. И ты уже вся мокренькая. Святой отец – мой давний приятель. А с брачными простынями мы что-нибудь придумаем. Подумаешь, невидаль… Зато дорога вмиг станет нескучной. Научу тебя парочке фокусов.

Герцог навалился на Оливию, жамкая ее грудь через плотный корсет, а потом впился губами в аппетитное полукружие. Глаза у него стали совсем мерзко-масляные, а дыхание хриплым и тяжелым.

– Нет, до венца нам нельзя, ваша светлость! Я порядочная девушка! Вы, как жених, давший слово моему отцу, клялись доставить меня к аналою нетронутой! Прекратите! – Оливия плакала, тонкие дорожки слез пролегли по ее щекам, но герцог ее не слышал – наваливался сильнее и уже раздвинул ногой ее плотно сомкнутые колени. Лопнула тесемка на корсете, прическа растрепалась.

От ужаса Оливия обмерла, как дикий зверек от грозы. Она не знала, что делать: с одной стороны, герцог и так получит ее после алтаря и венчания, с другой – неприязнь к этому человеку с жирными губами и жадными руками пересиливала чувство долга. Единственное, что она знала точно – жених будил в ней только отвращение и ни капли любви.

– Прекратите! – не крик, а шепот.

Рука герцога проникла туда, где Оливию еще никто и никогда не трогал, не считая монахинь, что подтверждали ее целомудрие. Жадно сжала пальцы и надавила ребром, причиняя боль.

– Нет, сладенькая, задирай юбку, я достаточно терпел! Раздвигай-ка ножки, а то возьму тебя как крестьянскую девку – сзади, – герцог навалился еще сильнее, но тут карета внезапно дернулась и встала как вкопанная.

Герцог не удержался на сиденье и повалился вперед, на стенку, разделяющую пассажиров и кучера. Ударился локтем, вскрикнул от боли и ярости и сразу же заорал:

– Какого черта там происходит! Запорю!

Оливия вжалась в сиденье, благодаря бога за то, что ее мучения откладывались. Ее отдали настоящему чудовищу – мерзкому и похотливому. И никакие замки с богатствами теперь не в силах это изменить!

– Неужели я сам должен править этими чертовыми лошадьми! Кого я спрашиваю? Оглохли?!

Герцог, как был в расстегнутом камзоле, решительно распахнул дверь кареты и хотел уже выбраться наружу, но внезапно остановился и подавился собственным криком.

Захрипел и подался назад еще резвее, чем до того пытался выйти.

Потому что ему в грудь многозначительно упиралось острие короткого меча. Не такого нового и блестящего, как у охранников, но уже испачканного в чужой крови.

Вслед на мечом показалась рука в перчатке, его державшая, а потом и сам гость.

Высокий и очень широкоплечий – узкая дверца кареты явно была ему мала.

Длинноволосый, загорелый брюнет, по виду южанин, по-хозяйски оглядел содержимое кареты, многозначительно осмотрев все – от потерявшего дар речи белого от страха герцога до ослабленного корсета Оливии, который теперь не поддерживал ее высокую грудь, а находился несколько ниже, не скрывая от любопытного взгляда ничего.

Черноволосый оскалился довольно, словно волк, и крикнул кому-то снаружи:

– Повезло, парни. Мы взяли большой куш. Тут какой-то облезлый надушенный козел, но с ним такая птичка, которой не постесняются и в королевском замке. Хороша, чертовка!

Снаружи захохотали на разные голоса.

– Да как вы смеете… – начал герцог, но острие меча снова приподнялось вверх, а черноволосый перестал улыбаться.

Его лицо сразу стало жестким и недобрым. Обозначились острые скулы, и стал виден старый шрам под челюстью.

– Смею, чучело! – рыкнул он. – Еще как смею! А сейчас вытаскивай сюда свою жирную задницу, и без глупостей, а то живо кишки выпущу. – И закончил еще мрачнее: – Вылезай, посмотрим, что ты за гусь. И стоит ли тебя ощипывать. Или можно сразу насадить на вертел.

Оливия, пока герцог выбирался из кареты на дрожащих студнем ногах, успела кое-как поправить платье и даже накинуть обратно фату.

И затаилась как мышь, надеясь, что о ней забудут. Хотя какое там… Это же наверняка разбойники, про которых так много рассказывали купцы.

В окрестностях замка де Соль лихие люди не шалили – все-таки батюшка, несмотря на возраст, не забыл, с какой стороны держаться за меч, да и слуги у них были не слабыми мужчинами, а вот дальше, в глуши баронских земель, кто только не промышлял…

Торговцы говаривали, что иногда у них отбирали все, включая сапоги, а иногда разбойники брали только часть товара. Некоторых несговорчивых не только грабили, но и лишали жизни. Разбойники они разбойники и есть – ни чести, ни стыда, ни совести. Висельники и каторжники. Беглые крестьяне и разорившееся рыцари, мародеры и дезертиры.

В королевский замок жалобы отправляли на такое лихоимство все время, но король не спешил повторно отправлять сюда войска. Земли тут большей частью безлюдные, а разбойники знают лес куда лучше королевских рыцарей. Спрячутся в чащобе или, того хуже, ударят с тыла – тогда позора не оберешься.

Вот и ездили торговые обозы через эти земли на свой страх и риск. Три проедут, четвертый перехватят.

И если до этого Оливии было страшно, то сейчас стало еще хуже. Она не раз и не два слышала истории о том, что проделывают с девицами, попавшими к таким лихим парням. И теперь даже мерзкий герцог казался куда меньшим злом.

От страха затряслись колени, а в животе стало холодно.

– А ты чего сидишь? Иди сюда! Вот ты тряпок на себя намотала! – бандит вновь сунулся внутрь кареты и, ухватив Оливию за руку, легко выволок наружу.

4.

Силища у него была такая, что она даже ойкнуть не успела, как оказалась на земле, возле кареты.

– Да не дрожи ты как крольчиха! Мы пока только посмотрим, что у нас за выигрыш!

– Ну-ка, Ройс, кого ты там нашел? – второй голос, раздавшийся сбоку, был мягче первого, и Оливия сквозь фату сумела разглядеть еще одного разбойника, такого же высокого и широкоплечего. Только этот был сероглазым, с каштановыми вьющимися волосами, похож на уроженца побережья, такой же широкоскулый. – Это ж не тряпки, Ройс, это свадебная фата. Похоже, сегодня господь послал нас, чтобы разлучить эти два любящих сердца! Кто здесь против этого союза, пусть скажет сейчас или замолчит навеки!

– Мы против, давай нам невестушку! – зашумели разбойники и снова засмеялись. – Уж мы ей покажем, что такое настоящие мужчины.

Фату резко дернули, Оливия ойкнула, потому что заколки, держащие ее, зацепились и не сразу вылетели, а потянули за собой всю сложную прическу.

Но второго рывка заколки не выдержали, а сероглазый, скомкав в руках ткань стоимостью в тридцать золотых, присел рядом на корточки, рассматривая Оливию, словно овцу на ярмарке.

– А ты прав, Ройс, она действительно хороша, – разбойник посмотрел с восхищением, провел рукой по лицу девушки и крепко ухватил ее за подбородок, чтоб она не прятала взгляд. – И что ты, красавица, нашла в этом сморчке? Небось прельстилась на его деньги, да?

Оливия попыталась отшатнуться, но ей не дали.

– Итак, еще раз. Кто ты и кто это подвывающее дерьмо, а, куколка? Говори!

– Я баронесса Оливия де Соль, – всхлипывая, начала Оливия, за пеленой слез не видя ничего, кроме холодных серых глаз. – Это мой жених, герцог Арчибальд Фонтени. Мы ехали в замок Фонтени, чтобы венчаться там законным браком, по благословению божьему.

– Ага, благословению! – это черноволосый, которого назвали Ройсом, перебил Оливию. – Когда я сунулся в тарантайку, благородная баронесса сверкала титьками, как кабацкая девка, Талер. Что, жениху так не терпелось? Или ты попросту врешь, и он взял тебя к себе, чтобы развлечься в дороге? Так мы тоже не против. Ты вон какая миленькая. Задирай подол!

Вокруг заржали. Мужчины, много.

Оливия вытерла слезы и наконец разглядела, что происходит. Их кортеж попал в засаду – впереди дорогу перегораживало огромное упавшее дерево. Рядом с ним на земле валялись тела трех охранников – из них торчали стрелы с белым оперением.

Повозки со слугами, что ехали позади кареты, сейчас тоже потрошили, спуская на землю сундуки с приданым и герцогское добро.

Слуги стояли толпой в сторонке, окруженные одетыми в черное мужчинами, и вели себя тихо. Служанки пытались спрятаться за спины лакеев, а те, не желая неприятностей, выпихивали женщин вперед.

Еще три коня, на которых раньше ехали охранники, теперь были без всадников, а кучер, что правил каретой герцога, обвис на облучке.

– Так что? Кто ты? Баронесса или бордельная девка? – спросил тот, кого назвали Талером.

Голос был веселый, а глаза у него оставались холодными. Взгляд пугал куда больше оскорбительных слов.

Оливия прикусила губу от обиды и отвернулась. Баронессе де Соль никто и никогда не смел говорить подобного. А корчащийся рядом жених даже не подумал ничего сказать в ее защиту!

– Когда я спрашиваю, надо отвечать, – обманчиво мягко сказал сероглазый Талер, а потом без замаха ударил по щеке – не больно, но звонко и обидно.

Оливия вскрикнула, схватилась за щеку. Да как он смеет, этот простолюдин! От острой обиды страх временно пропал и слезы высохли.

– Я баронесса де Соль, и если ты еще раз посмеешь ударить меня, то я выцарапаю тебе глаза!

Талер удивленно приподнял бровь и многозначительно хмыкнул, а Ройс засмеялся и протянул руки к корсету Оливии.

– У, люблю норовистых!

– Погоди, Ройс, – сказал сероглазый. Талер. – Похоже, нам сегодня действительно повезло. И если этот сморчок и вправду его сраная светлость герцог, то нам надо сначала хорошенько подумать. И если подумать правильно, то до конца своих дней и я, и ты, и наши парни будем спать на белых простынях и лапать самых красивых шлюх, словно благородные господа.

– Выкуп? – белозубо усмехнулся смуглый Ройс.

– И не один. Потому что она и вправду невеста. И что-то я такое слышал в таверне по поводу скорой свадьбы, о которой объявлено и на которую собираются прибыть высокие и очень важные гости. Чуть ли не сам король. Да, сморчок?

Талер пнул носком сапога герцога, который злобно зыркал на него с земли. Его светлость растерял всю свою степенность и важность, и теперь было видно, насколько он жалок и мерзок. Парик съехал набок, губы тряслись от ярости и страха, на щеке пыльный отпечаток. Униженный жених даже не думал схватиться за кинжал, который висел у него бедре.