Полное собрание стихотворений и поэм. Том III

Все свои деньги Чурилов тратит на книги и пластинки. В 1974 году Чурилов ушёл из литейного цеха и стал землекопом.

Он рисует церкви на берёсте и изготавливает рукописное Евангелие с цветными миниатюрами.

Однако он всё же меньше Лимонова. Он просто удивительная личность. Лимонов же не подчинился среде. Он национальный герой.

Лимонов и Елена как:

Ромео и Джульетта

Дафнис и Хлоя

Беатриче и Данте

Петрарка и Лаура

Лейли и Меджнун

Дали и Галя

Мао Тзэ Тунг и Цэян Цин

Естественно не забывайте

что с приметами нашего времени.

Только по причине любви к Елене Лимонов полностью стал национальным героем. До этого образ его был не до конца выяснен. Не хватало раскрытия его в личных отношениях.

Сила Лимонова проявилась в так называемом реальном мире, как сила, заставившая Елену полюбить Лимонова, а затем и уйти жить вместе с ним.

Лимонов играл в кино:

Степана Тимофеевича Разина

Емельяна Пугачева

Василия Ивановича Чапаева

Сергея Есенина

и самого себя

в картине под названием «Национальный герой»

Ещё ему хотелось сыграть атамана Антонова.

Лимонов на 99,9 % безупречен.

Что в облике Лимонова может быть лишнее – это очки.

Ну уж тут – что сделаешь – врождённая близорукость.

Но образ Лимонова – без очков.

Да ещё и в косматой папахе.

Одежда любой фирмы, которую надевает Лимонов, становится одеждой национального героя.

Майки – лимоновки.

носки – рубашки – лимонки

пиджаки – лимон.

прически – айлимонов.

Ему не нужна особая обстановка.

Национальный герой обливает любые вещи своим сиянием.

И вещи приобретают новый романтизм.

Таковы и глинистый овраг в районе Харькова, и московские бензиновые огородики у Яузы, и дымящаяся свалка, и продавленные стул, и диван.

То есть как микроместность, так и макропейзаж.

Национальный герой может остановиться на улице и создать из себя статую.

Хорошо вечером прилечь и подумать о запрещённых государством вещах – о восстаниях, поджогах, о покупке или продаже оружия.

Так мечтательно говорил Лимонов.

Утро. Национальный герой сидит за столом – завтракает. Перед ним узкий длинный бокал, початая бутылка виски «Макинлай», кусок холодной телятины и салат, включающий свежие огурцы. Хмурое русское утро. За окном май, холод и непогода: Ой вы сени мои сени, сени новые мои! Сени новые кленовые решётчатыи!

Национальный герой нанимал у хозяев многие комнаты. Как уже сказано, 126!

Жил он и там, где пол представлял из себя горку, а в подъезде стояла лужа воды. Дошёл он и до сухих просторных квартир.

Но это ему всё равно, и первые даже лучше вторых, ибо запоминаются трудностью своей.

Лимонов существует для умного юношества.

Старые «» ещё могут понять, но уж никак не действовать. Поздно.

Он говорит:

«Как я дошёл до жизни такой?

Я видел вокруг инфляцию духовных ценностей.

Вокруг сколько угодно талантливых нытиков-поэтов,

сколько угодно людей, заражённых страхом смерти,

людей, боящихся жить согласно себе, а не согласно общепринятому способу жизни,

людей, сваливающих всё на обстоятельства.

Я был способен. Жизнь была мне удовольствие во всех её проявлениях.

Я видел, что этим разительно я отличаюсь.

Я подумал, что я нужен как позитивный пример.

Я отнюдь не объявляю нашу современную жизнь адом, абсурдом. Я говорю, показывая на неё – вот она.

Я ценю в жизни самые энергичные проявления, откуда бы они не исходили.

Я не пожелал быть вялым талантом.

Я предлагающий сменить слабость на силу.

Как тип я принадлежу одновременно и всему народу, и все-таки её лучшей части – людям духовных проявлений».

До 1972 года жизнь национального героя голодная и полуголодная.

Однажды Лимонов снимал комнату у хозяйки Людмилы, где были дети – Алла, Лена и Алик и отец алкоголик Ёрш.

Алла играла на балалайке, Лена на скрипке, Алик всё знал. Лаяла чёрная собака Чапа. На полметра от пола прыгали земляные блохи.

Ёрш ползал в коридоре и варил в кастрюле огромную рыбу.

Я – Ёрш – говорил он, поднимая волосы рукой. Ты не Ёрш – ты Коля, говорила хозяйка Людмила.

и была хозяйка Жанна

и была хозяйка Нина

и был хозяин Борис Иванов

и была хозяйка Нелли

и была хозяйка Зина

и был хозяин Владимир

и был хозяин Пестряков

и было хозяев…

Стихи Лимонова читают в следующих городах СССР. Прежде всего

Москва

затем Киев

Ленинград

Симферополь

Свердловск

Новороссийск

Одесса

Львов

Кишинёв

Душанбе

Харьков

Магадан

Минск

и даже городок Бельцы

Люди переписывали стихи и увозили к себе. Так Лимонов распространился как поэт, хотя ни единого раза не был напечатан.

Читают Лимонова и во многих заграничных городах.

Первые американские хиппи появились в 1967 году.

Лимонов же жил у реки, ночевал в сараях и подвалах уже года с 1960-го. С 1964 года он уже непрерывно ведёт жизнь, полностью подпадающую под определение «Свободного существования».

т. е. живет плодами рук своих, нанимает комнаты от хозяев /по выражению Достоевского/, не служит и располагает собой по собственному усмотрению.

Если ему кто нравится – он с ним дружит, если нет – национальному герою легко в сторону уйти.

Национальный герой в тот период ничего не покупает /как, впрочем, и в этот/ у государства кроме несчастных продуктов питания.

Деньги немногие, нужные для питания, ему доставляет шитьё брюк. Непосредственно на эти деньги, получаемые из рук заказчиков, каковыми являются его многочисленные друзья, он и покупает еду.

Национальный герой говорит:

Окуджава и все прочие – выдохшееся поколение. Сюсюканье городских романсов инженерам в протёртых штанах это очень нравится. Под эти романсы хорошо просерать свою жизнь на службе, под их мелкотравчатый гуманизм.

Внушить новый образ жизни – вот что насущно необходимо нации.

Национальный герой размышляет:

«Как на мелкие цели, так и на великие затрачиваются одинаковые средства. Гений это тот, кто не занимается мелочами, а умеет оборачиваться только к главному».

«Я ввёл в обиход выражение простые люди в его отрицательном смысле. И не жалею об этом. Я сам был героем времени»

– сказал Лимонов.

И так он сказал:

«Нужно непременно играть. И нужно заиграться. И нужно довести игру до конца – до смерти. /Играть – принять чуждое, но желаемое/».

Ещё Лимонов сказал:

Сахаров и Солженицын – дети радио. Вся так называемая русская оппозиция обязана своим существованиям радиостанциям, а отнюдь не смягчению нравов. Пляши, Маклюэн! Никогда ранее в России такое не было возможным. Мы тоже удостоились включения в мировую деревню.

Однажды Лимонов бросил вскользь:

«Легенды Александра Великого, Цезаря, Наполеона, Мао-Тзэ-Тунга – грошовая глупость, лубочный вариант для непосвященных. Я берусь воспитать из подходящего русского мальчика великого полководца и необыкновенного мудреца».

Ох эти главы правительств! Эти Чаушеску, эти Никсоны! Они напускают на себя такой вид, точно мы без них не ели бы, не жили, не существовали. Благодетели! А то до них было пустое место. Сплошной Салтыков-Щедрин был, да?

произносит национальный герой.

Надо отнять у них их ореол. Никакой таинственности нет у бюрократов!

Чего ищет человек? /отдельный человек/

Славы и чести

А чего ищет государство в лице всех?

– покоя и усреднённости

и это он сказал.

Для воспитания в простых людях чувства историзма нелишне выпускать пуговицы с изображениями /поясными портретами/ великих людей древнего, старого и нового времени. Люди, каждодневно надевая одежды, наслаждались бы видом высоких особ, которые одновременно служили бы и примером.

так он предлагает. Он – национальный герой Лимонов.

Вот он был неким символом. Вот он был вечным притворой, этот Лимонов, чёрт его знает, чем и кем. С одной стороны, энергичен, стоек. С другой стороны, вдруг где-нибудь на людях, где его не знают – разноется, притворится, в присутствии каких-либо юношей, что те его успокаивать начнут. А выйдет на улицу, как рассмеётся!

Так и корчил дурачка, даже рожи корчить утруждался. Войдёт, бывало, простофилей глупым в иные дома, да так привыкши у двери их и впредь лицо быстро сменяет.

Моя голова атакуется информацией

ТВ вчера мне показал, как японцы ловят в иле каких-то полубычков, полурачков. Знать мне это нужно или не нужно, во всяком случае, я теперь это знаю.

Лимонов.

Он вспоминает:

«Я любил покидать друзей, когда вырастал из них. Я не был лишен сентиментальности, но помню облегчение, с каким я выходил из ворот завода “Серп и молот”, полностью рассчитавшись и поставив нужные лиловые печати. Мир снова был неясен, открыт, а этап был позади. Так же и друзья. Я вспоминал их и вспоминаю.

Я в каком-то смысле их представитель в других высоких сферах жизни – куда они не дошли. Но я горд, и мне хочется, как Суворову при получении звания фельдмаршала, прыгать через стул и кричать “Салтыкова обошёл! Бестужева обошёл!”

И я таков».

«Ну да; я сын младшего офицера Советской Армии и вполне устраиваю низшие классы. Нельзя сказать, что происхождение сразу поставило меня в выгодное положение в мире. Отец мой играл на гитаре, был начальником клуба в своём полку и паял телевизор. Сколько помню себя, мы жили в одной комнате все втроём»

говорил Лимонов в частной беседе.

Для роли национального героя

тридцать лет вполне подходящий возраст.

Я испытывал чувства ужаса и подавленности, пока был такой как все.

Но подавленность сразу исчезла, как только я набрёл на стихи. Уже тогда.

– вспоминает Лимонов.

Вся моя жизнь есть борьба с общепринятой моралью, с моралью отца и матери, с «будь как все!»

Я говорю. «Не будь как все!»

Будь особенный – развивай в себе странности, чутко следи за собой и придёшь к искомому. К тому месту жизни, где тебя не будут мучить кошмары, а будет ясное ощущение – я стою там, где нужно и будет легко – чуть ли не взлетишь

Лимонов стал национальным героем за:

русских харьковских ребят:

Саню Красного

Костю Бондаренко,

«Голливуда»

За Кота и Леву

за капитана Зильбермана

за Витьку Косого

за друга Кописарова

за друга Кадика

За двоих Ляшенко, за Ляховича, за Ляха

За Витьку Кемченко и Витьку Ревенко

За Славку Цыгана

За Бокарева

За Гришку Приймака

За Витьку Головашова и Сашку Тищенко

За Леньку Коровина

Вовку Золотарёва

умершего Витьку Проуторова

Он дошел за недошедших:

повесившегося поэта Видченко

железнодорожника Игоря Иосифовича

спившегося поэта Мотрича

зарезавшегося поэта Аркадия Беседина

за Лёньку Иванова

за Сережку Горюнова

за директора магазина Мелихова

за Поля Шеммета

за художника Басова

за друга Гришу Гуревича

За Соколова

За Прокопченко.

Московских же ребят перечислить и нет возможности

……………………………

……………………

……………………

……………………

………………………

………………

………………

……………

………………………

……………………

…………………

…………………

……………………

………………

…………………

…………………

……………………

……………………

…………………

………………

…………………

Капитан Лукашевич вышел из ворот своей воинской части и задумался. Капитан Лукашевич должен был встретиться на Красной площади в 21 час 00 минут при смене караула у мавзолея с человеком, стоящим возле Лобного места, читающим надпись на исторической доске.

Алексей Лукашевич должен был подойти и сказать «Здравствуйте! Уже поздно осматривать Кремль, а не пойти ли нам поужинать?!» И после этого, как можно меньше взглядывая по сторонам, он и его странный знакомый должны были отправиться прочь с Красной площади.

Так всё и вышло. Спутник его был лет тридцати, а пожалуй, и чуть моложе. Фамилия его была Лимонов.

1974 г. Москва.

Русско-американские стихи (1974–1975)

«Вы знаете – любил поэт когда-то…»

Вы знаете – любил поэт когда-тоМоскву. она его как братаОна его ласкала нежная смешавс другими организмами. он правбыл от утра шатаясь в дымном шумев снегу в колёсах. В беспощадном у́месмешались грации любых сторонпоэт тогда был беспощадно «он»То к ГУМу занесёт его дорогаСтоит глядит товаров сколько многоУ всякой вещи есть своя фигура и окраскаи люди в деревенских про́стых маскахи от ворот Кавказа и от других воротприносят свою фразу все нации в народСпокойные узбеки. тревожный сын туркменНац. мены словно реки. вплывают в ГУМ вдоль стенПоэт средь них Лимоновпочти такой же сынодежда без фасонови чёрный цвет одинПальто сверхразливноекуски мохнатых брюкЛишь на лицо простоеочков наброшен крюкЕго встречали частохохол и белорусон с ними образуетневидимый союзТо занесёт его в букинистическийВ Столешников приземистый трагическийСтоит глядит он книги час и дваи без еды кружилась головаСказать теперь что стал он не такойЧто уж ему наскучил род людскойОн был растяпа и разиня. ротозейсмотреть любил на вещи на людейСвисают вещи. люди ткани мнутБольшой базар. прекрасно устаютглаза от метров ситца от папах и жёлтых рукСказать что нынче взгляд его потух?Нисколько. лишь переключился онМир наблюдает он с других сторонКак иностранцы бодрые живутчего съедают и про что поютО национальности! Вы слабость для поэтаИ нравятся чулки. носки. беретыПлащи. накидки. шубы и пальтоМашины. деньги. тысячи и стоО линии и лики президентов!О короли средь их больших моментов!О цвет и запах и бутылок этикеткиСтаринных фирм блестящие отметки!Всё это в изобилии даёт Москваманжеты белые торчат у рукаваПоэт почти такой лишь смотрит с удивленьемна мировые всякие явленья

«О войне за Хиву…»

О войне за ХивуО Хиве за войнуРасскажу я путём превосходстваНас не надо убитьИ в песках утопитьСовершить мы желаем поход свойА Хивинский тот ханДалеко отстоянОн живёт за войсками в оградахОн большой и смешнойС голубой бородойВесь в камнях соболях и наградахНу а русский солдатОн начальнику радОн в холщовом наряде с винтовкойУ него на лицеНичего о концеПритворяться умеет он ловкоПереход. переходМногодневный походВся пустыня в каза́ках солдатахПить как хочется ох!А колодец залёгВпереди в миражах и закатахЗдесь ночная постельПриближается цельИ туркмена измена не можетПомешать и не датьИ росси́янов ратьКрай хивинского ханства уж гложетОфицер впередиК белоснежной грудиПрижимает он перевязь-рукуДа от крови следыНичего. до водыДоберёмся сквозь жа́ры и муку

«Мне совершенно фигура Христа…»

Мне совершенно фигура ХристаТа и не таМне совершенно фигура Христане говорит ни чертаМне говорит он – ливийский духМежду пустыней двухВ храме которого не было нетХраминой целый светИ тёмной ночью военный отрядперестреляли ребятЭто ливийский вмещающий духластится вслухЭто вдруг тот говорит что молчалидеалист он и каннибалсентиментально покроет слезойтруп молодойВ снежной России он тот же – нашВ чёрном музее стружит карандашИ между двух потемневших старухВ нише ливийский духЯ на ливийского духа звездамЖалобы нет. никогда не подамДа. и по поводу грязных равнинНе обратится сынВ тёмном подвале Свердловска тыПил у Царя и Царицы ртыПил у испуганных бледных детейДревних кровейНе покровитель тебе – народЭтих народов – текучих водВидел немало ливийский духпользовал их как слугОт бледнопятых седых египтянДа и сидел на цепи ТамерланЗавоеватели и вождиСловно дождиДа. на равнинах паннонский галлТихо. лодыжечно-голо стояли опёршись рукой на копьёдумал своёИ надо мною ливийский духПусть я стою у ботинок двухИ обувной шелестит магазинДух-то одинШелест таджика. узбека ходБудущий общий китайский народВидит спокойно ливийский духСдержан при этом. сух.

«Наслаждайся жизни битвой…»

Наслаждайся жизни битвойУтром сразу попадиОбрезают уж деревьяВесна-лето впередиГоворю себе – ЛимоновТы – здоровый человекПережил ты столько стоновсобственных. Как гордый грек.

Клеопатра

Точно помню на картинкеС весом дама и матронаЧем скажите очарованБыл Антоний возле тронаРимский друг. триумвираторВ помышленьях императорЭтой женщиной тяжёлойЕсли же была весёлой?Врёт картинка. КлеопатраБыла замужем за братомСтаршим. а потом за младшимВ общем значит была падшейС нею спал могучий ЦезарьС нею спали спали спалиЕё недра раздвигалиВозмутительной рукойженщины смутив покойТак она переходила.Август сделал. Положиладве змеи себе на грудьНе идти в далёкий путьпривязавшись к колесницеТридцать девять лет девицеКогда тихо умерлаОт позора же спаслаЗначит было в этом телеЧто-то страсти что не съелиГордость царская и позаСверху змей лежала розаДо эР Ха тридцатый годТак счас женщина умрёт?Я люблю когда страницыВетхой книги кажут лицаДревних восковых времёнЯ свободно наделёнПодоплёкой таковоюЧто живу почти с тобоюКлеопатра в один деньИ гляжу как ляжет теньСтатуи скульптурной вазыИ он входит резко. сразуВходит твой очереднойМожет Кассий – он герой?Иль ты едешь в белой баркеС музыкой. и душно. жаркоВ Ниле замер крокодилГладким стал могучий Нил…………………Надо быть поближе к властиРазберут и нас на частиЧто любил. Кого любилЛют был. грозен. или милТак Лимонов размышлялКлеопатру представлял.

«Люблю я жену свою страстно…»

Люблю я жену свою страстноОна необычно прекраснаИ с нею живём мы вдвоёмВ квартире уже как в легендеПьём водку и вина и брендиИ чёрного хлеба жуёмЖена моя пишет в тетрадиСтихи наслаждения радиГорят из Елены глазаНам все говорят – погодитеДруг другу ещё затошнитеНе сможете жить вы из-заДа это бы верно бы былоКогда бы она не любилаНа месте меня был другойА так мы живём себе ясноОна – необычно прекраснаИ я – национальный герой

«Бледнолицый и серьёзный…»

Бледнолицый и серьёзныйРазудалый человекВы – Лимонов – Вам не поздноВами создано навекРазнообразные поэмыИ престранные стихиА иные люди немыДа из них торчат грехиВы любовь свою схватилии забрали унеслиКак вас черти не крутилиКрови хамские спаслиИ году в шестидесятомНе попали Вы в тюрьмувслед за Костькой. почти братомв юридическом томуне читают адвокатываше дело нараспевВы – Лимонов – всем богатыВаша лучшая из девОтчего тогда скажитеесли пляска водка столВдруг со всеми не сидитеи задумчивый ушёл

«В марте как известно…»

В марте как известноПо России тусклоТучи злы телесноКак-то тесно узкоХочется в дорогугде-нибудь где югГде чужие богии довольно слугНосят кофе-водыА в окне отеляМоре пароходыкипарисы елиСолнце. иностранкиходят без чулокбритты и британкии собака дог

«Тихие русские воды…»

Тихие русские водыводы нахмуренных книгЧёрные плечи погодыЗябкий застуженный стихПрошлых купцов обличаяВидел Островский их сынЯ ничего не желаяновых людей господинВот забрела КатеринаВот среди сада и столЗдесь и студента кручинаРядом заводчик был золСопровождаемы белым буфетомпьесы идут и идутСколько растений взрастает при этомсколько же птиц пропоютМного состарилось бедных созданийв роли бродячих актрисужас предчувствуя вечных свиданийсладко прослушивать «Бис!»много менялись плакаты. плакатыпадал поднялся Тамбовсказано было Островским когда-тосладких купеческих снов* * *

Однажды ей повстречался человек. который перевернул всю её жизнь. Повстречавшись ей он исчез. И мелодия однообразия вновь звучала в её жизни – все остальные годы. То что её звали Тамара – так и не сыграло никакой роли

Она сколько ни старалась впоследствии. никак не могла найти ошибки в сценарии своей судьбы.

Впрочем что же –

Миллиарды проводят свой отпуск на Земле без звука

А ведь у неё даже был один очаровательный момент

«Солнце что-то растапливает. где-то с помощью…»

Солнце что-то растапливает. где-то с помощьюталой воды копаетОтскакивает светом от Москвы-реки…Россия… Широкие правительственные залы…Семидесятилетние-шестидесятилетние министры.Отделённые от нас стеной и конвоями правительство.И мы –те кому 30 лет. Тщетно пытающиеся себя доказатьТак и хочется дать по этим кремлёвским камням.гумовским стенам. по этим цвета конины зданиям музеев!Вы! Стоите тут безучастно!По этому пряничному Василию Блаженному!Что ты стоишь тут!

«Ветер идёт в сад. там уже стоит зелень…»

Ветер идёт в сад. там уже стоит зеленьНочь присоединяетсяВсе явления природы собрались вместеБуря. гром. дождь. грязь и другие явленияЗелень едва выдерживаетона боится и носится во все стороныНаступает «потом»Во время «потом» пришла свежестьПоявилась точность выраженийи босые ноги ощущают удовольствиеНекто сидит под деревянным стволомспиною чувствует все шероховатостиОн солдат или он не солдатон кто-то или что-то в этом родево всех родахУ него есть понемногу от всех людейОн вполне мужчина и обнимается с природойЧёрт его сюда занёсКто его сюда занёс?может быть никтоПечальности в нём ни на грошДеревья раздают удивительные звукиОни раздают во все стороны крики. испуги и сочетанияИтак вся ночь полна междометийи никто не ползает не летаетвсяк прижался и ждёти занесён сюда по воле случаяЕсли даже он не музыкантто чувствует и ощущает симфониюОна пробегает у него по коже и по головеОна пробегает у него по волосамОн ой-йой-ой!Он – всёОт ощущений у него во рту кислоИ бьют невидимые барабаныИ вспоминается

«Низкопрядучее небо с лихвой хвалилось лёгким…»

Низкопрядучее небо с лихвой хвалилось лёгкимтелом своими блеск оружия космовоинов строгих.как на рязанских просторахвстретились для избиения друг другаВ лице Монголии у нас уже был тогда КитайМы Россия перепутавшись всеми своимиусладительными линиямизаронив лицо в чувства и поправки дрожалиа он шёл своими воинами несметно шелестябыть бы сейчас раствором жидким на времяу кустиков снизу в лункекогда пройдут – обернуться опять человеком– вот воинская молитва простая до убийственностипродирающая и отважногомолитва о мешании телаКогда иногда в шерстяной рубахена ветру на расстреле сжиганииАх быть бы мурашкою вдруги патрон безопасени пуль не накроет полётулетит мурашкаи вся-то назади к папирусам сядет он

«И дни переворачивать лениво…»

I

и дни переворачивать лениво. теряя память. нежнозабываясь. и из страны лететь на белых крыльяхВпадая чёрти где в Оку ли. Каму. или впадая нев Оку и Каму. Куда впадаятак я думал тускло. шагая современными шагами.вполне чудак. вполне какой-то странный.без уважения толпы к себе шагая. проспектомЛенинским. Наверно образован на месте поля.голых сорняков. и назван именем вождя. которыйраньше. когда-то жил. и бедняков возглавил.железной партией смешных интеллигентов. идеалистовтех кто не служил. недоучился. не хотел. нестали. не будем. и не стали. Не смешных.А сильных. не служили. не хотели. а партиюобразовать сумели. а впрочем мне до нихкакое дело. поэт я современный и меняЧего-то да на свете ожидает. растений шелест.шумы. кинозалы. в Европу выход. желтолицый взрывне знаю. Есть пора ненужной грусти. когда всегочто видишь бледно-жалко. прохожего в засаленнойушанке. его же книжки в сеточке. в авоське. Противножалко… и того кто обыск. И так же жалко ищуту кого. Нелепые. бледны и ненормальны. двестороны в день северный и тусклый.Друг друга стоят. Ищут или прячут. Без радостив России без всего. Как в тяжком тяжком снепосле обеда. как сравнивал Шекспир– весна Москвы вступает. нахмуренное небо выжимает то грязный снег. то чёрный дождь.мученье. у всех пальто печальное движеньеи ноги грязны. безобразны грубость. сапог в грязимозгов в грязи. в снегу.Очистите меня и всех иных. кого прошу. богов?каких ли. бога? иль просто существо верховное?Ах надоело. Пойду домой. что толку в пустотеи Ленинский проспект – лежи один. На местемагазинов было поле. возможно там гулялидаже зайцы. и мыши. и какие-то орлы.

II

Вот мне не двадцать. Но двенадцать что ли? Ипотерял пейзаж авангардизм. Чего-то нету. то естьлиний упрощённых. и чувства потеряли модернизми вкус такой что будто бы родился. и вкус япотерял терзать Москву. ногами все садовые рыдваняА рвал её на части на большие. На Сретенку.Колхозную. на Лихов. на Каляевскую. Сокол. и всякиедругие на отрывки. Я больше не брожу. устал.устал.Москва в которой зарождаясь умирало. вполнеона спокойная лежала. но что в ней будетс нами с нами с нами. Куда деваемся мыгугеноты. той вашей веры. Ну куда. кудачем виноват товарищ Кабаков. Бухгалтерскихсвоих что чертит снов. чем виноват Лимоновразговаривая. И нарушая речь её одариваяИ это говорил я сидя за столом. Каким путёмкаким большим путём. Куда мы все. и вы и мыпридём.