Судияр. Первый топор

Осторожно, точно хрупкую драгоценность, снял с полки горшочек, укрытый холщовой тряпицей и крепко обвязанный по горлышку прочной верёвочкой. В горшочке лечебная, чудодейственная мазь; бабка-травница, что на самом краю селения, поближе к лугам, обитает, самолично готовила. Масла там всякие, травы, отвары да выжимки – нормальному человеку всего и не упомнить. Да не шибко и надо, нормальному-то. Тем более, что бабка ещё заклинаний каких-то нашептала, так тут уж вообще леший ногу сломит. В лесной работе та мазь очень нужная вещь, поскольку редкий раз в лесу хотя бы без царапины останешься. А царапину, даже самую малую, обязательно обработать нужно, иначе охватит ранку телесным огнём, а от неё и всего человека целиком сожрёт. Видел Судияр такое один раз, и на всю жизнь того раза хватило. Запомнил. Уложил горшочек в суму, помянул добрым словом бабку-травницу, пошли ей Лесной Дух доброго здоровья и долгой жизни. Рано помирать, ученица пока ещё дура-дурой, траву от хвои с трудом отличает. А по возрасту скоро о парнях думать начнёт, тут и вовсе учёбе конец.

Снял со стены походный ремень: тяжёлый, кожаный, суровой нитью прошитый. В обычной жизни такой предмет на себе таскать в тягость, а в походе вещь нужная. Подпоясался, на правый бок кожаные ножны повесил с ножом малым, на левый – кошель под разную мелочь. Как раз мелочь там, кстати, давно лежит, своего часа ждёт – неполная горсть монеток невеликого достоинства. В родовом селении они вовсе не нужны, тут люди и без них обходятся, а в дороге непременно на что-нибудь сгодятся. Дождевик – короткую накидку с капюшоном, скаткой за спину на тонком ремешке пристроил. Ну, и главное. Широкий ремень с петлёй на конце через плечо и в петлю – главный предмет в нелёгкой, лесорубьей жизни – топор. Ощутимо надавило, левое плечо налилось приятной тяжестью. Но своя ноша не тянет, дело известное.

Скрипнула входная дверь, Судияр степенно, как хозяину и полагается, повернулся на звук. Поглядел, кого там в гости принесло, да тут же всю степенность и растерял – точно сквозняком от двери её выдуло. Соседка, пышная, невысокая женщина со странным именем Роя, остановилась в дверях, пухлым плечиком к косяку привалилась и сквозь прищур на Судияра уставилась. Кончик тёмно-русой косы в руках теребит, простенькое, белое платье на сторону сбилось и обнажился лакомый кусочек, хорошо знакомого Судияру, соседкиного плеча.

– Далеко ли собрался, Судиярушка?

Томным голоском чёрствую Судиярову душу точно мягкой лапой погладило. Был бы пацан несмышлёный, так и поверил бы в эту мягкость, сам бы расплылся, как шматок масла под жарким солнышком. Да только давно уже прошли несмышлёные года, а потому от обманчивой мягкости сжалось сердце в предчувствии чего-то нехорошего. И вот всегда так, с этой Роей. Мужа её позапрошлым летом на делянке деревом насмерть зашибло, так с тех пор и кукует одна. И вроде нет ничего плохого в том, что к Судияру время от времени заглядывает, а вот неловко всякий раз, точно тайком в чужой кошель руку запустил.

– Далеко, – ответил коротко.

– А чего ж ко мне попрощаться не забежал? – спросила Роя ласково, но прищур при этом до толщины клинка сузился.

– Чего ж прощаться? – пожал плечами Судияр. – Чай не навсегда ухожу… Надеюсь.

– Да ведь не чужая… надеюсь. Хоть сказал бы, ждать тебя, или уж зря не маяться?

Судияр вздохнул, мазнул взглядом по вздымающейся, соседкиной груди и поспешно вильнул глазами в сторону.

– Ты мне не жена, чтобы ждать, – пробурчал вновь охрипшим голосом. – Женщина свободная.

– Была б жена, так и не спрашивала бы, – усмехнулась Роя. – Жене и так всё понятно, без вопросов. А мне, свободной женщине, знать хочется: чего ждать, на что надеяться?

– Мне бы кто объяснил, – выдавил Судияр и решился-таки прямо посмотреть в насмешливые глаза соседки. – Я не знаю, вернусь ли – куда уж тут в будущее заглядывать.

– А если вернёшься? – настойчиво спросила Роя.

– А если вернусь – тогда и поговорим, – выдохнул Судияр. – Чего сейчас-то?

– Любимый выход любого мужика, – грустно усмехнулась Роя. – Отложить вопросы на потом, а к тому времени, глядишь, само рассосётся. Ну, коли не сказал нет – буду надеяться.

Отлепилась от косяка, не глядя, отработанным движением опустила в ушко металлический крючок на двери и мягкими, неслышными шажками двинулась к замершему посреди избы Судияру.

Так я и да не сказал, – подумал он и начал обречённо стаскивать с себя навьюченное снаряжение…

Солнце уж аккурат на серединку неба выкатилось, когда Судияр двинулся-таки в путь. Совсем было за околицу вышел, да вдруг что-то словно кулаком в спину торкнуло, аж с шага сбился. Оглянулся.

У крайнего дома обнаружился давешний пацанёнок. Улыбается так, что издалека видать – не все зубы растерял, передние только. А остальные вот они, жизнью ещё не траченные, на солнышке белизной сверкают. Да и на пустом месте новые вырастут, дай срок. Просто возраст такой, беззубый. Машет прутиком над вихрастой головой, а другой рукой сползающие штаны кверху тянет. Почувствовал Судияр, как дыхание вдруг пересекло, горло точно чья-то безжалостная рука сжала, запершило там и в носу защекотало, а в глазах вдруг горячо сделалось. Махнул мощной лапищей в ответ, отвернулся и зашагал быстрее, зачастил. А то ведь стыдоба, взрослому мужику слезу пускать, как бы не увидел кто. Протопал по полянке и с облегчением нырнул в тень сумрачного, густого леса.

И подумалось отчего-то: а ведь это прошлая, простая и вихрастая жизнь, сейчас прутиком на прощание помахала. А что там, впереди?

Глава 2

Судияр заметил прямо возле тропки древний, трухлявый пенёк и обрадовался, точно старого знакомого встретил. Уселся, нарочито кряхтя вытянул ноги и облегчённо вздохнул. Тут же спохватился, стащил сапоги с натруженных ног, прелые портянки по траве на просушку раскинул и блаженно пошевелил пальцами. Вот он где, праздник жизни. Эх, нет привычки шагать день-деньской, вот и гудят бедные ноженьки, точно пчелиные улья – нудно, тягуче, бесконечно. А к примеру, топором целый день махать без передыха – это запросто, за милую душу. Вроде, как и не работа даже, а удовольствие. С ходьбой-то не то, не то. Задрал голову, прикинул: солнышко одним краем уже за дальнюю горку зацепилось, ещё чуток и в ущелье скатится. К утру только оттуда выкарабкается, не раньше. И ведь каждый вечер в эту западню попадает, ничему жизнь не учит! По горным склонам багровые реки растеклись – смотреть больно. И по всему выходит, пора перекусить, чем Дух Лесной послал, да и ночлег присматривать.

В кустах неподалёку завозился кто-то невидимый, грузный и неуклюжий; тоже, видать, на боковую устраивается, лежанку обминает и ворчит недовольно. Судияр к интересным кустикам задумчиво присмотрелся. Пора летняя, уж к осени ближе, лесные птицы отъелись, мяска накопили, жирка нагуляли. Если изловчиться – знатный перекус можно сообразить. Представил истекающую жиром птичью тушку над углями, одуряющий запах, золотистую, хрустящую корочку, и поспешно сглотнул набежавшую слюну. Но, с другой стороны, может там вовсе и не птица возится, а позубастее кто-нибудь, да покогтистее. Этак недолго и самому в чей-нибудь перекус превратиться. В лесу зверьё всякое обитает, схарчат, да ещё и добавки попросят. С сожалением покачал головой и полез в суму за вяленым мясом. Совсем не тот праздник, но оно-то уж точно не укусит, разве что колдун какой по злобе заклятье нашлёт.

Ничего из холщового нутра добыть не успел, так и замер, не вытащив руку из сумы и безобразно раззявив рот.

– У-у-у-у-у… – заметался меж деревьев отчаянный, полный боли и страха, вой, и тут же стихли все остальные звуки в округе. Даже хлопотливые птицы в ветвях замолчали и затаились. Хотя, им то, чего бояться? На всякий случай, разве что. Судияр медленно вытащил пустую руку из сумы, рот захлопнул, чтобы не залетел кто-нибудь неприятный, и плавным движением потащил из ременной петли верный топор. Никакой добрый зверь так выть не станет, нечего и сомневаться. Не раз случалось и волчьи песни под луной слышать, так и там не так голоса звучали. Этак-то от смертной тоски разве что взвоешь. Ну, или на помощь звать, от самой отчаянной безнадёги.

Судияр осторожно снялся с пенька, медленно распрямился и поудобнее ухватил топор. Сонливость точно рукой сняло. Какой тут сон, когда зверюга непонятная под самым боком воет? Захочешь, не уснёшь. Надо идти, проверять, что за напасть неподалёку образовалась, а то ведь как бы самому потом не взвыть посреди ночи смертным воем. Бездумно похлопал по заднице ладонью, стряхнул приставшие пеньковы трухлявины, и двинулся в ту сторону, откуда вой прилетел.

Раздвинул увесистый, колючий лапник, глянул и замер, оторопев от страха и удивления. На небольшой полянке, сплошь покрытой толстым слоем зелёного, с проседью, мха обнаружился волк. Да не простой, а матёрый, гигантский волчище, про каких только в сказках доводилось слышать. Одна радость – лежит зверюга неподвижно, лапами по мху не скребёт, голову не поднимает, серый хвост безжизненно в сторону откинул. Из разорванного горла не хлещет уже – медленно стекает на зелёную подстилку густая, почти чёрная кровь; не впитывается, так и лежит, свернувшись в большие, тусклые капли. Судияра посетила мысль, от которой похолодели руки и узлом завязались кишки в пустом брюхе. Кто смог этакого хищника завалить? Это ж какой силой надо обладать, чтобы с такой зверюгой управиться?

– У-у-у-у… – вновь ударил прямо в лицо Судияру знакомый уже вой. Он отпрянул и от неожиданности выпустил из руки здоровенную, хвойную ветку – каковой тут же по лицу и получил. Шлёпнуло знатно, что тем влажным жгутом, каким бабы на речке расшалившуюся ребятню гоняют. Но подумать успел – не получилось бы у волка с разорванной глоткой этак-то голосить. Да и лежит он, не шевелится – наверняка сдох. Кто ж тогда воет?

Судияр осторожно выбрался на полянку, голой ногой мох потрогал – словно кот лапкой воду в луже. Поди знай, что там подо мхом? Уж не трясина ли? Влажно хлюпнуло, но засосать не попыталось. Похоже, просто место сырое, не просыхающее, вот и заросло на болотный манер. Можно идти. Подумалось не к месту, что неплохо было бы за сапогами вернуться, но тут же сам себя одёрнул: ноги-то вытереть недолго, а сапоги промокнут, так поди просуши. Пусть уж там, у пенёчка постоят.

За огромной, неподвижной, волчьей тушей обнаружилось ещё одно серое пятно на зелёной подстилке. Не в пример меньше. Нормального размера волчица с разорванным в клочья боком, косит чёрным, слезящимся глазом и дышит часто, мелко, хрипло. В разинутой пасти видны клыки, сильно красненьким заляпанные, длинный, узкий язык вывалился на мох и лежит, точно чужой. Этой зверюге тоже изрядно досталось, но сразу не издохла, вот и воет теперь, мается. Ну, а как тут не выть, при такой-то волчьей жизни? И кто же это серых так немилосердно потрепал? – с тревогой подумал лесоруб. Чай не щеночки какие, не привычны себя в обиду давать.

Настороженно огляделся, вроде не подкрадывается никто, и влажно пошлёпал к раненой волчице. Та шевельнулась, попыталась подняться, но даже дёрнуться толком не смогла, так и замерла, не отводя от Судияра наполненного мукой взгляда. Вот ведь, подумать только, – подивился лесоруб. Зверюга бессмысленная, а страдает точно человек. Досталось серой, ох досталось. Но теперь хоть подойти безбоязненно можно, не кинется. Просто сил не хватит.

Подсунул под волчицыно тело широкие ладони, поднял без особого усилия. Весу в ней, что в дворовой псине, не особо-то и откормленной. Правда, попыталась цапнуть Судияра за руку, как и велит ей звериное естество, но только беспомощно клацнула зубами, вновь безвольно раскрыла пасть и вывалила сухой, потрескавшийся язык. Точно старую, ветхую тряпку рядом с собой бросила.

– Давай-ка, отнесу тебя, куда подальше, да где посуше, – Судияр подмигнул волчице, и та в ответ прикрыла внимательный, чёрный глаз. – Только ты, серая, не кусайся. Мы с тобой, хоть и не друзья, но и не враги. Нам делить нечего. Помогу, чем смогу, да и дальше пойду.

Вернулся к пеньку, уложил серое, лохматое тело на упругую подстилку из опавшей хвои, присел рядом и сунулся к волчьей морде с баклажкой.

– Сейчас водичкой язык смочим, – пробормотал озабоченно, – а то, как сучок, сухой да треснутый. Того и гляди отломится.

Волчица дёрнула головой, жадно поймала струйку тёплой воды, сглотнула раз, другой… Тут вода и закончилась. Судияр вздохнул, опустил волчью голову на подстилку и зачем-то потряс пустой баклажкой возле уха. По привычке, похоже. Погладил вздрогнувшую волчицу по голове, почесал меж ушей, что того пса, и ободряюще улыбнулся.

– Тут недалеко родничок есть, отсюда слышно, как звенит. Полежи, потерпи, а я сбегаю, ещё воды принесу. Напиться тебе вволю надо, всяко полегче станет.

Волчица с трудом повернула голову так, чтобы смотреть на человека двумя глазами – надоело, видно, одним-то косить. От её осмысленного, внимательного взгляда у Судияра зашевелились волосы на макушке, холодок вдоль хребта ледяной струйкой вниз пополз, и мурашки от него по коже в разные стороны прыснули. Почудился Судияру в волчицыном взгляде немой укор.

– Как человек глядишь, даже жутко сделалось, – доверительно поделился со зверем своими ощущениями Судияр. – Ты уж извини, только лечить тебя нечем. Да и не знаю я, чем вас лечить принято; может и не принято вовсе. Была б ты человеком, я бы знал, что делать: рану промыть, чудодейственной мазью смазать, перевязать – тут бы дело на лад и пошло. А коли ты волчица… Что ж, водой напою, да Лесному Духу помолюсь, авось и не помрёшь. А коли помрёшь – так уже не моя вина. Лежи, я быстренько сбегаю.

Бегать, и верно, долго не пришлось. Звонкоголосый родничок сыскался быстро, совсем неподалёку, и воду из него набирать оказалось сущим удовольствием. Словно специально кто-то приступочку сделал, чтобы с баклажкой удобнее подлазить было. Вернулся к ставшему уже родным пеньку, да тут и замер, ошарашенно хлопая глазами и выронив баклажку. Кабы старательно горлышко не заткнул – вся бы вода на ноги пролилась. Что бегал – всё зря.

На месте израненной, изладившейся подыхать, волчицы обнаружилась обнажённая, смуглая девушка. Лежит на спине, длинные, чёрные волосы вокруг головы, точно лужа разлились, и глядит на Судияра знакомыми, чёрными глазами. А на боку рваная рана…

– Да ты оборотень! – потрясённо выдохнул обомлевший лесоруб. – Волколак! То бишь – волколакша.

Женщина открыла рот, попыталась ответить, но лишь слабо всхлипнула пересохшим горлом. Судияр спохватился, подобрал баклажку, плюхнулся на колени перед лежащей женщиной и осторожно приподнял её голову. В человечьем обличье у волчицы с питьём куда как удачнее сладилось, запас воды, какого Судияру обычно на целый день хватает, выдула одним махом, не отрываясь. Две шустрые струйки скользнули по смуглым щекам и утекли вниз по шее. Облизнула пухлые губы, прищурилась.

– Ну, такую-то сможешь вылечить? – спросила с плохо скрытой надеждой. – Лечи, коль обещал.

В голосе волколакши не нашлось и намёка на недавний, отчаянный вой. Приятный, глубокий, бархатистый голос – зажмуриться и слушать без конца. Про клыки бы ещё забыть…

Судияр хмыкнул, взялся лечить. Дело действительно знакомое, сколь раз приходилось и себе и другим раны перетягивать, кровь унимать. У этой ещё ничего: разодрано знатно, однако кровит едва-едва. А бывают раны, кровища так хлещет, что… Редко кто выживает, отдельные счастливчики. Правда жизнь после этого не шибко счастливая, еле себя таскают, ноги волочат.

Правда, пришлось опять к роднику бежать, воду нести, рану промывать. Вытряхнул из полотенца каравай, и так в суме полежит, не завёрнутый, чистую рану промокнул, мазью обильно смазал, да полотенцем же и прикрыл. Вот и всё лечение, дело нехитрое. А своё лицо после умывания и так высохнет, без полотенца. Не раз проверено.

– Теперь точно не помрёшь, – сказал уверенно. – Молитву Лесному Духу вознести, и можно спать ложиться.

Снял свёрнутую накидку со спины, раскатал, расправил и, не спрашивая разрешения, перенёс на неё обнажённую женщину – только пискнуть и успела.

– Ни к чему бабе, как собаке, на земле валяться, – объяснил обстоятельно. – Хоть она и волколакша.

Женщина фыркнула, но промолчала. Похоже, лежать на мягкой накидке и самой больше понравилось.

– Ну вот, помог, чем смог, – улыбнулся Судияр. – Не зря глотку надрывала, на помощь звала.

– Никого я не звала! – возмущённо вспыхнула волколакша и колдовские, чёрные глаза угрожающе сощурились. – Я с жизнью прощалась.

– Ну ты это брось, – отмахнулся Судияр. – Чтобы с жизнью попрощаться, необязательно на весь лес голосить. Так и скажи, что помереть боялась, надеялась, что на помощь кто прибежит. Что я, не человек, что ли? Неужто не пойму? Сам бы тоже молчать не стал, доведись со смертью в гляделки поиграть. Так бы хайло разинул – вся округа бы сбежалась.

– Скорей уж – разбежалась, – слабо улыбнулась женщина и прикрыла глаза.

– Тоже возможно, – покладисто согласился Судияр. – Ну, глядишь, и смерть вместе со всеми в бега бы пустилась – уже хорошо. Ты глазки-то не закрывай пока, давай хоть познакомимся. Меня Судияром кличут.

– Элора, – нехотя буркнула женщина-оборотень, не открывая глаз.

– Элора, – повторил Судияр и недовольно поморщился. – Сложновато будет, а я человек простой, незамысловатый. Попроще как-нибудь можно тебя звать? Элька там, или Лорка?

– Да ты своё-то имя произнести без запинки не можешь! – негодующе вспыхнула Элора. – Да и то сказать – язык ломать только.

– Так я же мужик, – спокойно растолковал лесоруб. – Меня ласково называть необязательно. А тебя вот как этаким имечком приласкать можно?

– Без ласки проживу, – Элора вновь закрыла глаза, попыталась повернуться на бок, но тут же прикусила губу, сдавленно всхлипнула. Переждала наплыв боли и слабо, вымученно улыбнулась.

– Не судьба пока уснуть, похоже. Ладно, давай поболтаем, коли уж так получилось.

Лукаво прищурилась, оглядела могучего Судияра с ног до головы; отдельно позабавилась босыми ступнями с поджатыми пальцами. Судияр сконфуженно сморщился, глянул на сохнущие портянки и пожал плечами. Не хватало ещё за ради приличия в мокрых портянках спать! Пускай щерится серая, переживу. Вполне приличный вид.

– Ума в тебе, Судияр, что в муравье, – усмехнулась Элора. – Нормальному человеку и в голову не придёт волчицу лечить. Она ведь отлежится, да тебе же в горло и вцепится.

– А топор-то на кой? – простодушно удивился лесоруб. – Попробует вцепиться, так враз отобью желание. С зубами вместе.

– И не лень топором махать? – скривила пухлые губы Элора. – Ведь можно просто мимо пройти.

Судияр взгромоздился на просевший, гнилой пенёк и осуждающе глянул на женщину-волчицу.

– Вцепится она или нет, ещё поди знай. А вот если мимо пройти, так помрёт обязательно. Ну, и кто я буду после этого?

– Дурак, я же сказала, – напомнила Элора. – Впрочем, как и до этого.

Судияр сдержанно хмыкнул. Дурак, значит… С преувеличенным вниманием оглядел Элорину, ладную фигурку, в отдельных местах намеренно взгляд задержал. Проговорил с лёгким укором.

– Ты ведь не животное уже, а баба… почти человек. Не дело человечьей бабе голой обочь дороги валяться, пусть она и волчица наполовину.

Не обращая внимания на потемневшее лицо волколакши вытащил из сумы запасную рубаху, расправил, встряхнул и заботливо укрыл лежащую женщину. Судияровой рубахи аккурат хватило прикрыть Элору от горла до колен.

– Ну вот, – проговорил со значением. – А то прям стыдоба!

– Что-то ты не спешил меня рубахой прикрыть, – язвительно прошипела Элора. – Тоже мне, стыдоба у него!

– Стыдоба у тебя, а мне рану надо было обработать, – взялся за обстоятельное разъяснение Судияр. – Мазью намазать.

– Мазь твоя уже высохла давно! – гневно бросила Элора.

– Вот и славно. Значит рубаха не запачкается. А то ведь ты стирать-то вряд ли согласишься.

– Где это ты видел волчицу за стиркой? – хохотнула волколакша, не удержалась.

– Не видел, – спокойно подтвердил Судияр. – Но и волчицу в рубахе тоже встречать не доводилось.

Помолчали.

Судияр зачем-то потёр нос, на Элору смущённо глянул и застенчиво улыбнулся.

– А вообще ты красивая. У нас в селении девки не такие, другие.

– Чем же другие? – хмыкнула Элора. – Грудь у них не в том месте?

– Скажешь тоже, – смутился Судияр. – Скорее уж у тебя не в том… Ну, когда ты волчица. Просто волос у тебя вон какой жгучий, чернее ночи. А у нас, у всего рода, что у парней, что у девок, волос и не чёрный, и не белый. Посерединке.

– Серый, что ли? – насмешливо уточнила Элора.

– Можно и так сказать, – пожал могучими плечами Судияр. – Но, полагаю, для такого цвета своё название есть. Только я его не знаю.

Элора улыбнулась и глянула на лесоруба чуток благосклоннее.

– Только это отличие?

– Глаза ещё жгучие…

– Всё, всё, остановись, – отмахнулась волколакша. – Пока ещё чего-нибудь жгучего не разглядел.

– Так я разглядел уже, – расквасил лицо в простодушной улыбке Судияр.

– Так я заметила. Вот и волнуюсь.

– Не волнуйся, – успокоил женщину Судияр. – Ничего страшного с тобой не случится. У меня с женщинами как-то не больно удачно складывается. Да и вообще, жизнь что-то не наладится никак.

– Ничего удивительного, – уже без насмешки, вполне серьёзно сказала Элора. – Как жизнь может наладиться, коли ты лихо на загривке таскаешь?

– Что ты такое говоришь? – всполошился Судияр и с опаской облапил крепкую шею широкой ладонью. – Никого у меня там нет.

– Вы, люди, лиха не чуете, а мне её хорошо видно.

– Её? – опешил лесоруб. – Лихо – баба, что ли? Я всегда думал, что лихо – оно.

– Конечно оно, хоть и баба, – усмехнулась Элора. – Костлявая, одноглазая, зыркает так, что даже меня оторопь берёт. Может и к лучшему, что ты её не видишь.

Судияр потёр шею и внимательно оглядел широкую, мозолистую ладонь. Что там увидеть хотел – поди знай. Протянул руку Элоре, точно предлагал и ей поглядеть.

– Так что же мне теперь, вообще счастья в жизни не видать?

– Конечно, – подтвердила та. – Для того лихо на тебе и сидит, чтобы всё хорошее в жизни для себя перехватывать. А что ухватить не сможет – отгонит, чтобы и тебе не досталось.

– А я-то думаю… – огорчённо протянул Судияр и с размаху шлёпнул себя ладонью по шее. Зазвенело знатно.

– Ей наплевать, – сочувствующе сказала Элора. – Этак её не сшибёшь.

– А как? – точно ужаленный подскочил Судияр. – Подскажи!

– Её подарить нужно, вместе с какой-нибудь безделицей. Не первому встречному, конечно, жалко его, первого-то. А вот второму уже можно, чтобы не шарахался без дела, добрым людям на дороге не мешался.

Судияр огорчённо вздохнул, задумался и вдруг звонко хлопнул ладонью о ладонь – так громко, что в ближайших кустах вновь кто-то невидимый заворочался и рассерженно грюкнул.

– А у меня-то эта зараза откуда взялась? – вопросил громогласно. – Это ж, выходит, и мне кто-то…

– Вот именно, – подтвердила Элора. – Вспоминай, кто тебе чего дарил?

– Не твоё дело, – внезапно насупился Судияр, плюхнулся на пенёк и надолго замолчал. Не про всякие подарки рассказывать можно. И не про всякие нужно.

* * *

Судияр проснулся с рассветом, ленивое солнце только-только надумало на небосвод карабкаться и оттого серый, утренний воздух оставался насквозь пропитан влажным, липким туманом. Оказалось, что лесоруб ночью не просто пристроился спать на собственную накидку, но и бесцеремонно потеснил протестующе пискнувшую Элору. Но, право слово, не на земле же спать доброму человеку? Можно и подвинуть кой-кого. Волколакша, впрочем, быстро успокоилась, и всю ночь что-то большое, тёплое и лохматое, грело Судиярову спину. Он блаженно расквасился, спал так, что даже снов не видал, настолько глубоко в сонное царство провалился.

Сел, зевнул – на всю округу челюсти хрустнули. Сам испугался, не сломал ли сдуру? Огляделся. Элора обнаружилась неподалёку, возле маленького, озорного костерка, и тянуло с той стороны изумительным ароматом жареной птицы. Такой, о какой мечталось Судияру намедни: с золотистой, хрустящей корочкой, нежным, сочным мясом и медленно стекающими каплями мутного жира. Мучительно сглотнул и поспешно отправился к костру поближе, пока там без него трапезничать не начали.

– Как спалось? – насмешливо прищурилась Элора и кокетливо поправила сползающую с плеча Судиярову рубаху.

– Лучше, чем дома, – признался лесоруб и поглядел на новую знакомую с одобрением.

– Ну, ещё бы, – фыркнула та. – Не каждую ночь волчица человеку спину греет. И не каждому.

– Ценю, – кивнул Судияр и вновь едва не подавился наполнившей рот слюной. – Кого нынче харчить будем?

– Глухаря, – коротко бросила Элора и поправила грузную, птичью тушку на оструганной палке над костром. – Вон в тех кустах сидел. Там я его на рассвете и прихватила. А ножичек и огниво у тебя взяла.