Мехасфера: Ковчег

Это сплошная тьма. Но скоро будет и свет.

– Победа ничего для меня не значит. – Хан пожал руку Пуно и спрятал победный венок на самом дне рюкзака.

– Ты ее заслужил, – скромно ответил Пуно.

– Да брось. Эти игры никогда не были полностью справедливы.

– Но они к этому очень близки. Всяко лучше настоящей войны племен, где побеждают самые подлые и кровожадные.

Парни дружески улыбнулись друг другу и разошлись по домам. Последний затерявшийся на площади порыв ветра затушил остатки костра, и ночь окончательно нависла над Пустошью. В такой поздний час не хочется ничего иного, кроме как, укрывшись шкурами, крепко спать и хотя бы во сне видеть райский мир бескрайнего урожая и нескудеющих запасов семян. Время в этот момент тянется вязким потоком мыслей, однако пролетает быстро, практически неуловимо. Стоит закрыть глаза, и вот уже красное солнце приветствует новый день. Но та ночь, к сожалению, стала исключением. Инки закрыли глаза, но в следующий миг не наступил рассвет. Вместо этого раздались крики часовых.

Никто даже не успел толком заснуть, как пришлось вскакивать по тревоге. Засидевшиеся до поздней ночи инки не успели расслабиться и утонуть в накатывающих одно за другим сновидениях, что сыграло им на руку. Немного уставшие, зато в полном осознании происходящего, они моментально высыпали во двор.

– Нападение! – кричал часовой, попутно трубя в рог.

На одной из каменных крыш вспыхнул сигнальный костер. Темнейший час ночи озарился, как при самой яркой луне, хотя и не настолько, чтобы читать газету, но газеты нигде и не выпускались.

– Чертовы дикси! – неслось из толпы.

Словом «дикси» называли предполагаемое племя каннибалов, держащее инков в страхе. Предполагаемое, потому что каких-либо подробностей их жизни никто не знал. Большие уродливые людоеды нападали всегда неожиданно, и невозможно было вычислить место их постоянного обитания. Исчезали они столь же молниеносно, если не умирали от рук храбрых инков. Иногда им удавалось утащить с собой пленных, чья судьба, если обратить внимание на рацион этих тварей, была предрешена. Но чаще всего каннибалы крали одомашненных волкогавов и лошадей. В отличие от людей, животные не понимали толком, что происходит, и практически не сопротивлялись.

– Охраняйте лошадей! – закричал вождь.

Старый Инка самым последним покинул свой дом. Его почти все время клонило в сон, а ночью да после праздника он долго не мог найти в себе силы, чтобы хотя бы встать. Подняться с постели ему помогла Лима, но за пределами дома вождь должен был внушать людям храбрость, а не вызывать у них чувство жалости. Отгоняя мысли о собственной дряхлости и опираясь на посох, он твердо шагал по лагерю, раздавая приказы. Инка был уже не так полезен, как прежде, когда вел всех в бой, но даже сейчас от одного его громкого голоса дисциплина и боевой дух воинов кратно росли.

– Ко внешнему периметру! – указал он первой группе мужчин. – Поджигайте ловушки! Остальные – заливайте траншеи второго ряда!

Пуно и Хан потратили во время игры слишком много сил и не успели оказаться в самой отважной и почитаемой первой группе, поэтому им пришлось вместе с сорокалетними стариками и десятилетними подростками разливать запасы горючего.

Зарекомендовавшая себя временем система обороны состояла из двух колец. Внешнее представляло собой долговременные канавы с топливом по всему периметру лагеря, со множеством незаметных ловушек типа волчьих ям, мясорубок и висящих досок с шипами. Внутреннее кольцо состояло из каналов, вырытых вокруг грядок, и наполнялось горючим только в самые критические моменты. Оно располагалось слишком близко к плодородной почве и жилым домам, поэтому использовали его в последнюю очередь. Только после приказа вождя Хан, Пуно и остальные бросились заливать каналы топливом из цистерн, куда оно поступало по трубопроводу от постоянно работающего завода.

– Не думаю, что дикси прорвутся сюда, – сетовал один из стариков. – Выкачать топливо из канав в сто раз труднее, ведь оно не течет наверх.

– На кону жизнь всего племени, так что нельзя рисковать, – возразил Хан.

В этот момент праздничным фейерверком вспыхнуло внешнее кольцо обороны. Великая огненная стена Пустоши озарила своим презрением уходящую ночь. Зрелище пугало и завораживало даже обычных людей, а боящихся огня каннибалов оно и вовсе сводило с ума. Пара дикси поджарилась, как в духовке. От остальных отбивались чем могли – копьями, стрелами, единственным огнестрелом.

– Ружье на вышку! – командовал вождь. – Щиты на дальнее кольцо!

Несколько молодых воинов схватили и потащили к стене огня ржавые куски железа. Один из них что-то увидел в окне ближайшего дома и удивился:

– Куско вернулся! Как вовремя!

– Правда? – обрадовался Инка. – Нам как раз не хватает второго ружья.

Внезапно, словно из-под земли, рядом с ними возник Юрас.

– Нет, никого там нет, – почти радостно сказал он. – Пареньку показалось. Сын еще на охоте…

– Как бы с ним чего не случилось, – беспокоился вождь.

Даже чужой Куско и его отцу человек понимал, что находиться за пределами лагеря в такой момент гораздо опаснее, чем внутри. Юрас это, пусть и с опозданием, осознал и разделил озабоченность Инки:

– Ах да, да… – Его голос стал печальным. – Сам как на иголках.

– Крепись, мой друг. – Вождь по-отечески положил руку ему на плечо. – Если можешь, займись защитой женщин и лошадей.

– Конечно.

Юрас исчез так же быстро, как появился.

Крики инков и дикси тем временем не смолкали. Даже из центра лагеря вождь мог по звукам понять, сколько каннибалов уже уничтожено, а сколько продолжают атаковать с характерным для них кличем. Чертовы людоеды всегда поступают одинаково – начинают протяжно кричать, то закрывая ладонью рот, то открывая его. Эти переменные движения происходят с частотой до нескольких раз в секунду и создают протяжное «уа-уа-уа-уа…».

Таких криков разной тональности вождь услышал всего штук шесть. Появилась надежда отбиться малой кровью.

– Не поджигать второй контур! – скомандовал он. – Не поджигать!

Защитники лагеря меньше всего хотели поджигать землю возле своих домов, поэтому приказ подействовал на них успокаивающе.

На передовой тем временем продолжался яростный бой. Десять воинов-инков оказались за защитной стеной огня, где им противостояло полдюжины дикси – в два раза меньше, чем нападало. Два каннибала уже зажарились, еще двое угодили в волчьи ловушки и лихорадочно пытались выбраться из них, уползти в лес. Еще один негодяй встретился с мясорубкой – двумя спрятанными в земле бревнами с гвоздями, крутящимися под весом попавшего в них бедолаги и перемалывающими его в фарш. Шестой, уже убегая, задел веревку, которая удерживала доски с шипами на большой высоте. Разогнавшись по дуге с вершин деревьев, эти подарки леса встретились друг с другом в той самой точке, где пробегал дикси. Он не успел ничего почувствовать.

Несмотря на умственную отсталость и трусость большинства каннибалов, некоторые из них были намного опаснее любого самого отъявленного подонка из сохранивших человеческие повадки людей. Племя инков могло понести самые большие потери за последние тридцать лет, но меткий выстрел часового вынес еще одного дикси, сократив число оставшихся до пяти. Против них по-прежнему оставалось десять инков. При двукратном перевесе у них появлялся шанс.

Опытные воины приступили к заранее подготовленной тактике «карусели» – первый бросается на врага, вызывая на себя всю его ярость, а когда дикси отбрасывает его, второй пользуется возможностью и наносит удар копьем. Каннибал обычно ломает копье, но, будучи раненым, представляет уже меньшую опасность, и «карусель» повторяется снова и снова, пока ярость противника не сменяется мольбами о пощаде. В этот момент самое важное – переступить через свою человечность и не отпустить дикси живым, чтобы тот потом не вернулся с целой армией себе подобных и заранее заготовленным планом штурма лагеря инков.

Эта же тактика применялась и теперь, но противники оказались невероятно сильны. Пять жутких тварей сбились в кучу и отбрасывали одного инка за другим, не давая нанести себе смертельные уколы. Можно было бы дождаться, пока они потеряют силы в битве с воинами, но жизни запертых по ту сторону огня инков были крайне важны. Они стоили дороже всего, даже дороже патронов к ружью. Понимая это, засевший на башне часовой стрелял снова и снова, расходуя боезапас. Удача не то чтобы сильно ему улыбалась – кроме первого точного попадания он поразил цель лишь последним оставшимся патроном, уменьшив количество врагов до четырех. После этого десять воинов сумели нанести им урон. Раненые твари перестали защищаться и бросились наутек, став легкой добычей для копий и стрел.

– Не отпускать никого! – кричал вождь с окраины лагеря. – Нельзя, чтобы они рассказали о новых ловушках!

Когда с беглецами было покончено, воины инков собрались возле последнего каннибала, застрявшего в ловушке. Озлобленный коротышка скорее со звериными, чем с людскими повадками безуспешно пытался перегрызть себе кость, чтобы выбраться из западни. Кожа его была мертвенно-серой, словно бог-создатель пожалел на нее краски, взгляд его был пустой, как и мысли. Он нервно озирался по сторонам, пока цепь из краснокожих людей вокруг него постепенно сжималась.

– Сколько вас еще? – спросил самый высокий воин. Он единственный был не ранен и крепко стоял на ногах.

Ответа не последовало, по крайней мере членораздельного.

– Мы ничего от него не добьемся. Они просто животные. Вот что бывает, когда поедаешь себе подобных. Полная деградация.

Инки окончательно решили вопрос с раненым дикси и вернулись к стене огня, уже не такой внушительной, как вначале. В некоторых местах ее можно было перепрыгнуть, но потрепанные сражением парни решили подождать, пока пламя еще поутихнет.

Лагерь уже подсчитывал потери, когда на небе появилась светлая дымка – верная спутница нового дня. Один воин навсегда покинул этот мир, еще трое были тяжело ранены. Имей племя доступ к антибиотикам, об их судьбе можно было бы не волноваться, но ближайшая аптека находилась в трехстах годах позади, а существование завода лекарств оставалось скрыто туманом войны.

– Патроны закончились, – с отчаянием произнес вождь.

– Зато у нас по-прежнему есть огонь, – пытался успокоить его Матфей. – Эти твари боятся его как… огня.

Вместо того чтобы засмеяться, все смогли лишь выдавить из себя измученные улыбки.

– Рано или поздно дикси научатся его обходить, найдут слабые места в обороне.

– Да бросьте, вождь. Они ничего толком о нас не знают.

– Несколько лет назад их отряд ушел отсюда живым, – напомнил Инка.

– И до сегодняшнего дня они нас не тревожили. У них каша вместо мозгов, забыли уже о нас, а сейчас случайно наткнулись.

– Главное – не принимать желаемое за действительное, – мудро проговорил вождь.

– Точно вам говорю, это была случайная стычка, – стоял на своем Матфей. – Слишком они оказались неподготовленные. И никто из них не вернется к своим, не расскажет о наших новых ловушках. Дикси знают о нас только мифы, будто мы повелители огня или что-то вроде того. Чем загадочнее, тем лучше. Мы для них таинственное племя юга.

– Точно так же, как они для нас таинственное племя севера, – нахмурился вождь. – Ладно, нам всем надо немного поспать.

Инка пошел к дому сквозь предрассветный туман. На пороге его, как всегда, ждала Лима все с тем же испуганным взглядом.

Глава 2

Дни после сражений обычно бывают сложными, зачастую даже тяжелее, чем сами битвы. Действие гормонов, помогающих выдержать экстремальные ситуации, ослабевает, и появляется время подумать, обмозговать пережитое и почувствовать страх. Самые глубокие переживания всегда происходят после беды. Люди просто не способны на изнуряющее самокопание во время борьбы, иначе бы они остались за бортом эволюции. Люди борются яростно, неутомимо, поэтому побеждают. По крайней мере все живущие в Великой пустоши непременно побеждали, как делали и их предки. Пусть это и называется систематической ошибкой выжившего – ведь у проигравшего мы не можем ничего спросить, – она тем не менее доказывает, как мало мы рефлексируем в момент тяжелейшей борьбы и как сильно страдаем потом. Поселяемся в кошмарных воспоминаниях, как заевшую пластинку, прокручиваем их снова и снова, ведь нападение каннибалов – событие из ряда вон выходящее. Оно опаснее встречи с хищниками или солнечной вспышки, в отличие от всего этого, нападение нельзя предсказать и как-то проконтролировать, ведь несмотря на генетическое вырождение этих тварей, в них еще живут остатки хитрости и коварства, присущие самым безжалостным обитателям Великой пустоши – людям.

Весь следующий день племя инков провело в страхе из-за пережитой ночи. Именно так. Будь жива наука статистика, она непременно бы указала, что страх портит жизнь людям больше всего остального, он убивает, становится причиной преждевременной гибели и мешает выйти победителем из смертельной схватки. С логической точки зрения страх нам не нужен, однако из всех возможных чувств люди цепляются за него сильнее всего. И после этого они еще называют себя самыми логичными существами во вселенной.

Лагерь встретил утро мучительно. Вместе с дождем лились слезы, а по раскисшей земле словно шла нервная дрожь. Вибрации от завода по производству горючего передавались жителям бывшего космодрома. Обычно они их не замечали, но теперь внутренняя и внешняя дрожь вошли в резонанс. Казалось, сама земля в страхе, волнуется и переживает. Однако у такого нервного потрясения была и обратная сторона – застывшее во времени и пустоте племя как бы пришло в себя, снова почувствовало вкус к жизни, осознало, зачем живет. Даже самая глубокая депрессия отступает, когда встречаешься лицом к лицу со смертью, ощущаешь ее ледяное дыхание всем телом. Для тех, кто пережил эту ночь, появилось еще больше смысла жить и бороться. Просто потому, что они играли роли людей в великой театральной постановке под названием «Жизнь».

Смерть одного сплотила всех остальных. По периметру лагеря спешно восстанавливались старые ловушки и сооружались новые. Они доказали свою эффективность, и теперь ни один человек в племени не сомкнет глаз, пока этих ловушек не станет в десять раз больше, чем прежде. Одни инки орудовали кольями и ножами, создавая непроходимую полосу смертельных препятствий, другие подравнивали канавы и заливали их новым горючим. Командовали всеми, как обычно, вождь Инка и старший по хозяйству Матфей.

– Топлива должно хватить на полную заливку внешнего кольца. Но что, если атаки участятся? – сетовал татуированный помощник. – Мы не можем заставить завод работать быстрее.

– Мы вообще не знаем, как он работает, – вздохнул вождь.

– Ладно тебе, – прошептал Матфей. – Будешь часто напоминать о собственном бессилии, и люди начнут бунтовать, требовать изменений. Из Юраса или Куско будут плохие вожди.

– Тем не менее я не вечный. Даже Юрас на пять лет моложе меня. Кто-то из них рано или поздно станет здесь главным.

– Тогда я голосую за поздно, – улыбнулся Матфей. В отличие от остальных, он продолжал ходить нагим по пояс, веря, что оберег почти на все тело окажется эффективнее в неприкрытом состоянии. Небольшой слой жира помогал ему согреваться, но до самой толстой сальной прослойки в племени, какую отъел себе Юрас, ему было еще далеко.

Когда дым и утренний туман окончательно развеялись, над лагерем появилось ленивое солнце. Поздней осенью оно в лучшем случае поднималось до середины своего пути между горизонтом и зенитом, а большую часть дня вовсе плавало где-то за лесом. У него оставалось все меньше и меньше сил. Сложно было представить, что такое ослабленное светило способно излучать губительные рад-вспышки, но даже зимой они были не редкостью. Пока все смотрели на солнце, с охоты вернулся Куско. Каким-то образом прошел незамеченным мимо работающих на окраинах лагеря инков и оказался сразу возле дома отца.

Молодой, мускулистый парень немного за двадцать, с вытатуированными узкими орнаментами вокруг бицепсов и кольцами на пальцах, с пышными русыми волосами, точь-в-точь как у Лимы. На нем были джинсы, когда-то принадлежавшие человеку по имени Вранглер, если верить надписи на них. Каждая штанина была обшита ремнями для переноски целой коллекции ножей. С его широких плеч, едва прикрывая кубики пресса, свисала окрашенная в цвет хаки шкура клыка смерти, самого опасного хищника Пустоши.

– Куско, вернулся! – громко прокричал отец, явно работая на публику.

В такой ситуации гораздо естественнее было бы обратиться к сыну просто «сын», но соплеменникам этот молодой, сильный, красивый будущий вождь должен запоминаться как раз по имени, а не по безликому и скучному «сын». В конце концов кто-то из толпы мог не понять, о ком речь, а Юрас хотел, чтобы все знали, кто тут лучший охотник. На такое молчаливое, зачастую со всем согласное большинство и был расчет. Если две трети лагеря будут за Куско, с остальными легко будет договориться, в худшем случае – выставить их за порог.

Наследник приволок к костру в центре лагеря тушу двугорбого оленя весом килограмм в сто. Ненужные части он отрезал и бросил в лесу, шкуру снял, и теперь гордо нес ее на плече, а под тушу подложил полиэтиленовую клеенку, чтобы самое ценное не терлось о землю при волочении.

– Хорошо, – кивнул вождь женщинам племени. – Разводите огонь, надо помянуть павшего. И принесите дары за здоровье раненых.

Несколько юных девушек принялись готовить мясо, пока самые старые и опытные женщины сидели над постелями искалеченных в ночной стычке инков. Они использовали самые совершенные в этих краях средства медицины – молитвы и травы, но чаша весов, к сожалению, склонялась не в пользу раненных.

В хлопотах и суете лагерь окончательно отошел от осенней хандры. Все были при деле, всем хотелось жить дальше. Нет, не так. Всем хотелось не умирать. Вот это и перевешивало.

– Надо предать тело богам, – сказал родственник погибшего воина. – Он должен попасть к ним на трапезу прежде, чем трапезу начнем мы.

– Здравая мысль, – согласился с ним вождь. Только он имел право включать аппарат по преданию тела богам.

Собралась небольшая процессия из Инки, Матфея, родственников и самых близких друзей погибшего. Для лагеря в две сотни человек даже десяток отвлеченных от работы людей считался великой роскошью. Чтобы выжить, племя должно быть единым организмом, каждый должен делать свою работу. Никому никаких поблажек. Уважительной причиной, чтобы не работать, может быть только болезнь, смерть или, как в этом случае, похороны близкого человека.

Процессия двинулась по направлению к растущему ввысь ракетному комплексу. Хотя на первый взгляд и казалось, что лагерь отовсюду окружен лесом, с одной его стороны прямо к космодрому тянулась едва заметная, заросшая по краям дорога. Нетронутой деревьями и кустарником осталась лишь узкая полоска бетона, проложенная на века. По ней и несли тело погибшего. Где-то на середине пути, примерно в пятистах метрах до направленной вверх ракеты стояла еще одна группа зданий, похожих на те дома, что заселили инки, только более высоких, с большим количеством стали, а значит, более радиоактивных и опасных в моменты солнечных вспышек. Поэтому тут никто не жил. И только уходящий глубоко под землю завод ракетного топлива продолжал исправно работать.

Доподлинно не было известно, случалась ли в последние пятьсот лет ядерная война, но этот стратегически важный завод был спроектирован на случай любого возможного катаклизма, поэтому время, стихия и радиация не смогли причинить ему вред.

Процессия прошла между мусорными полями, миновала заброшенные дома – древний технический комплекс для наблюдения за пусками ракет – и повернула в сторону, туда, где раньше была трасса, автобусная станция для рабочих и ресторан. В этих местах племя уже не находилось под защитой лагеря и часовых на вышке, поэтому следовало действовать очень быстро и, главное, бесшумно. Даже небольшое стадо волкогавов могло растерзать путников, чего уж говорить о клыке смерти, решившем забрести в эти края. Да, определенно без защиты огненных стен человек легко становился закуской для многочисленных тварей, наводнивших Великую пустошь.

– Аккуратнее, не уроните тело, – шептал Матфей остальным, пока они шли вперед.

Конструкция синего цвета у самой трассы походила на телефонную будку. Такая же цилиндрическая и невысокая, размером как раз для человека. Сбоку у нее была дверь-пенал – она сдвигалась в сторону и прижималась к стенке конструкции. Краска с будки давно слезла, а ее синий оттенок принадлежал неизвестному сплаву металлов. На фоне полнейшей разрухи и запустения она была как бельмо на глазу. Слишком хорошо сохранившееся, скорее всего последнее изобретение человечества перед исходом на Марс. Ей было не больше четырехсот лет.

Вождь подошел к окошку управления с внешней стороны аппарата и очень медленно, стараясь не издавать лишних звуков, снял с шеи ключ, вставил его в отверстие и повернул. На экране загорелись лампочки. Устройство было столь прочным, что пережило тысячу солнечных вспышек. Почти вся электроника, оставшаяся на поверхности планеты, вышла из строя, но этот аппарат для предания тел богам продолжал работать.

– Это ли не доказательство существования всевышних? – воскликнул однажды дед Инки. – Боги стремятся разрушить все, кроме этого связующего звена, портала между миром смертных и миром вечно живых. Значит, мы им нужны не меньше, чем они нам.

Введя код управления аппаратом, вождь открыл дверь. Свободного места внутри хватило бы на человека любой комплекции.

– Вносите, аккуратно.

Инки попрощались с погибшим и общими усилиями разместили его в цилиндрической полости.

– Подождите! – шепнул родственник.

Он потянулся внутрь конструкции и снял в шеи покойника золотой кулон. Всего лишь золото, безделушка, но памятная вещь для семьи.

– Все, теперь можно.

Вождь закрыл дверцу и прочитал молитву, чтобы душа погибшего попала сразу на пир к Ойлу и Раду, минуя оставшийся круг ада. По их поверью, первые восемь кругов ада составляли собой жизнь на Земле, и только девятый круг, бескрайний океан холода за пределами человеческого понимания, отделял всех от рая. Его и должна была преодолеть душа, чтобы попасть в лучший мир. Молитва, по мнению инков, придавала ей то решающее ускорение, которое выводит за пределы адского притяжения Земли – в открытый космос.

Конструкция заскрипела.

– Так, ладно, сейчас будет шумно, – напомнил Матфей.

По округе разлетелся грохот загадочных механизмов, а вместе с этим и птицы сорвались с насиженных мест. Испуганные вороны подняли в небе цунами, закаркали на весь лес, понеслись прочь, сбиваясь в стаю переливающейся формы, похожей на текучие образы в чьем-то безумном сне.

– Чертовы птицы, – злился родственник убитого.

– Не страшно, они улетают. Их карканье уведет за собой хищников, – успокоил его Матфей.

Грохот внутри аппарата тем временем стал тише, ушел куда-то под землю, давая понять, что будка – это лишь вершина айсберга, малая часть какого-то огромного механизма. Инки почувствовали ногами вибрации, как от землетрясения. Одну минуту, вторую вибрация нарастала, но потом внезапно прекратилась. Воцарилась полнейшая тишина, словно никакого шума и не было. Над окошком будки загорелась зеленая лампочка.

– Слава богам, они его приняли, – обрадовал собравшихся вождь.

Он открыл дверцу и достал из кабинки прекрасный алмаз, сверкающий всеми цветами радуги, размером в три-пять карат. Он казался совершенным. Самое красивое и крепчайшее вещество на Земле – лучшее, чем может стать человек.

– Душа покойного воина.

Инка с поклоном вручил камень родственнику. Тот достал из-под шкуры бусы из камней предков, лежащих каждый в своем мешочке, положил к ним новую душу и поклонился в ответ.

– Частица его навсегда останется среди нас, – торжественно объявил вождь. – Теперь он сможет приглядывать за нами, пируя с богами на небесах.

Процессия заторопилась обратно, под защиту ловушек и при необходимости – огненных стен.

Женщины к тому времени уже приготовили мясо оленя и снова расставили столы вокруг лагерного костра. Убирая их прошлой ночью, мало кто мог подумать, что так быстро появится новый повод для общей трапезы. Повод не самый радостный, ведь надо было поминать погибшего и молиться за здоровье раненных, но и не самый худший, ведь дюжина каннибалов отправилась на тот свет. Племя не знало, как размножались эти серые твари, но наивно предполагало, что после каждого отраженного нападения их становится меньше.

Никто не подозревал, насколько большой была численность дикси…

В блаженном неведении инки заняли места на длинных лавках у расставленных кругом столов. Белый пепел между камней в его центре напоминал о костре, а спекшиеся пятна крови и жира вокруг давали понять, что мясо уже приготовлено. Но даже слепые бы догадались – настолько сильный стоял запах жаркого. Даже ветер на минуту остановился, чтобы позволить людям насладиться ароматом запекшейся корочки на приправленном душистыми травами мясе. Самой вкусной и оттого ценной частью оленя считались его горбы. Жирные, без хрящей и прожилок, почти как корейка со спины свиньи, только с одним отличием – свиней у инков не было, а двугорбые олени довольно часто встречались в тайге.