Умалишённый

Артём Александрович Бенцлер

Умалишённый

© Бенцлер А. А., 2025

© ООО «Издательство АСТ», оформление, 2025

Часть 1

Думай иначе

Глава 1. Делай или думай

Три часа ночи и злой ветер за окном. Зрачки по-прежнему бездопингово смотрят в экран монитора. Усталость пульсирует тонкой жилкой на моём несуществующем черепно-мозговом рентгеновском снимке. Допущу ли я ошибку?

А почему бы и нет? Кто не допускает ошибок, тот, по всей вероятности, мёртв.

Итак, в некотором царстве, в некотором государстве… Так когда-то, в прошлом, начинались… хм, странно звучит – «С-К-А-З-К-И». Хотелось бы и мне про себя так начать. Но моя жизнь вовсе не сказка, а самая обычная пресная быль. Ну, может быть, не совсем пресная, а с щепоткой соли и с горошком душистого перца. У других вон вообще голая похлёбка на воде и без специй. По крайней мере, я стараюсь себя в этом убедить.

Однажды, впрочем как и каждый день, ничем не отличающийся от предыдущего, точно такой же, как и миллион его одноликих собратьев до этого, я стоял на остановке и ждал запаздывающий автобус, изредка посматривая на электронное табло, висевшее прямо передо мной, на котором тонкой пунктирной линией пролегал его извилистый путь. Время неуклонно и бесстрастно близилось к позднему вечеру с ожидаемой малолюдностью на улицах города и со всё бóльшими интервалами между редкими появлениями общественного транспорта на остановках. Я сильно задержался в Офисе, заканчивая текущие дела, которые не мог оставить на завтра. Мне придётся подождать, прежде чем я доберусь на автобусе до метро, спрессуюсь со всеми в разномастный брикет из плоти и разума, пересяду на следующую колымагу, и только потом плюхнусь на продавленный диван у себя дома, открою банку восхитительного светлого лагера, съем что-нибудь вредное на ночь и включу телек с задорными майонезами, на весь экран лихо отплясывающими канкан, и упоротыми шоколадками, сделанными из молока настоящих коров, дуреющих от радости на нажористых альпийских лугах.

Мимо меня прошлёпал какой-то дятел. Самый затюканный тип на свете – белый цисгендерный мужик средних лет, в светлом костюме, с ноутбуком под мышкой. Наверняка знатный яблокогрыз – такой видный мужик не будет размениваться по мелочам. Ха, во дела – он и не в курсе, что яблочко-то с гнильцой. Точно нацеленным выстрелом он закинул тлеющий окурок в урну. Окурок описал траекторию трёхочкового броска, столь любимого высокими парнями из гетто, и упал ровно в центр урны. Не оглядываясь, мужик быстро удалился, торопясь поскорее проскочить остаток пути до пункта назначения. Урну начало заволакивать дымом. Я стоял рядом и не отрываясь смотрел, как медленно занимается вонючий пластиковый мусор вперемешку с клочками рекламных брошюр и красочных разноцветных обёрток. Струйка дыма из вулкана Этна. В голове нестерпимо засвербело. Зачем он это сделал? Зачем он это сделал??? ЗАЧЕМ. ОН. ЭТО. СДЕЛАЛ? Мысли лезли одна на другую, цепляясь и падая. Это ведь должно иметь смысл, не так ли? Всё на свете должно иметь смысл. Может быть, он беспокоился об окружающей среде? Экология – это же наше будущее, и всё в таком духе? Не выкинул окурок на асфальт, зашвырнул в урну, молодец, на том свете тебе зачтётся один хороший поступок. Или, может быть, он культурный мальчик. А культурные мальчики не бросают окурки на землю. Тем более непотушенные. Культурный мальчик всегда донесёт окурок до мусорки. Но зачем тогда он кинул тлеющий окурок? И да возгорится ослепительный пламень, и да возбушуют пожары? Или в чём смысл? И есть ли смысл вообще?

Автобуса всё не было. Мимо проезжали одиночные автомобили, фарами освещавшие дорогу перед собой. Поздним вечером движение в этой части города не такое активное, как днём. Я сделал глубокий вдох, наполняя лёгкие смесью из кислорода, вони и выхлопных газов – обычное дело для больших городов.

Мысли о мужике с ноутбуком под мышкой и его чётком, но бессмысленном трёхочковом всё крутились у меня в мозгах, да так, что моя бедная голова начала раздуваться и пухнуть, образы расширялись в сознании и, наконец, словно переваренная каша, полезли наружу. Ответ очевиден. В тесном пространстве моей черепной коробки, чуть не обрушив свод множеством грохочущих голосов, срезонировала внезапная мысль, простая, как лёд в стакане с виски: «ОН НЕ ПОДУМАЛ!» Будто в моих мозгах ни с того ни с сего проревел раскатистый хор из древнегреческих трагедий. Или заиграло и тут же смолкло лютое интро из «Шоу уродов» на громкости, вывернутой до предела. Или затрубили с небес… Кто там трубит с небес? А может, я что-то путаю и вовсе это не так звучит.

Всё оказалось проще. Тип, похоже, всего лишь бездумно следовал нормам и обрывкам общепринятых правил, вбитых когда-то в его легкомысленную голову, но, видимо, не до конца и не полностью, даже не представляя себе в этот момент, что причина всегда есть прелюдия следствия, а следствие всегда рождено из причины. Вот так и в жизни всё: делаем не подумав. Ходим на нелюбимую работу, жрём то, что нам подсовывают, одеваемся в то, что нам рекомендуют, смотрим то, что нам навязывают, голосуем за того, кого за нас уже выбрали. И так всё время. Всю жизнь. Так всё и есть – это как пить дать, говорю.

Глава 2. Пять этапов продаж

В помещении, где она работала, негромко играла музыка. Не то чтобы что-то определённое, так, белиберда всякая, фастфуд для ушей, фоновая вата, ненавязчивая аранжировка для многократных «купи» и «продай». Почти ненавязчивая. Сотрудники ненавидели эту музыку, но поделать ничего не могли: руководство не разрешало менять или, упаси Покровитель, выключать транслятор, день и ночь радостно возвещавший торжество всеобщего и повсеместного потребления. Это, как-никак, Регламент Фирмы. Нерушимые Стандарты Обслуживания.

Кем-то когда-то проведённые исследования показали, что правильно подобранная музыка способствует комфортному пребыванию потребителя в торговом зале и, как следствие, увеличению покупательской активности. Вас убаюкивают ненавязчивыми мелодиями, чтобы вы как можно дольше находились в магазине, в неге и радости накидывая побольше товара в корзинку. Или наоборот – активными «уц-уц-уц» принуждают совершать покупки в бодром ритме танца, заставляя кружиться от полки к полке, от панели к панели, незаметно подталкивая и направляя к кассе, где вас уже ждёт приветливая улыбка наперевес с платёжным терминалом, с готовностью и завидной сноровкой за считаные секунды счавкающим средства с вашей кредитной карты.

Покупать, покупать, покупать! Покупать – а потом потреблять – а потом испражнять! Уц-уц-уц. Она невольно скривила рот. Общество торговцев и лавочников. Абоненты купли-продажи, которые тонут в собственных экскрементах. Ну вот. Мрачное настроение начало заполнять её голову, покрывая всё внутри чёрной копотью. Она на секунду закрыла глаза. Веки приятно упали тяжёлой сомкнутой мягкостью. Как хорошо просто постоять в темноте, не двигаясь и даже не шевелясь. Уц-уц-уц.

«Не удивлюсь, если кто-нибудь из коллег после такого трудового дня возьмёт ствол и перестреляет всех на хрен! Брейвик от магазина. Ангел мести розничной торговли».

Ещё секунду она постояла с закрытыми глазами и, глубоко вздохнув, направилась к покупателю, бесцельно бродящему в зале, словно ягнёнок на выпасе. А ведь и правда ягнёнок. Она пристально посмотрела на него.

«Ходит, беленький такой, наивно-беззащитный, ещё не знает, какая охота на него началась, какой матёрый зверь за ним охотится. Извини, дружище, мне тоже надо что-то кушать. Это просто бизнес, ничего личного. Простая, как неряшливое пятно на брюках, истина – конверсия и оборот. Не жеманничай, ты ведь в курсе наших на тебя планов, детка?

Крадусь вдоль стен, как ниндзя, бесшумно ступая по каменному полу. Стелюсь между рубашек и юбочек, просачиваясь тонкой линией. Змеюсь, тихо шурша, как кобра. Ам! И я тебя съем. Ам! И ты даже не почувствуешь. Как миленький поползёшь по пищеводу всё глубже и глубже вниз. Пока я тебя не переработаю и не исторгну через Пять этапов продаж. Запоминай, милый! Приветствие. Выявление потребностей. Демонстрация товара. Работа с возражениями. И, наконец, Заключение сделки. Общество потребления так нас учит. Общество потребления требует этого от нас. Ты не успеешь поднять глаза и прочитать „МИЯ“ на бейджике, как ты уже у меня на крючке. „Добрый день! Я Мия!“ Широкая улыбка, туго натянутая, как парус брига при попутном ветре. Да чтоб ты подавился моей доброжелательностью и приторным лжевниманием! Общество потребления, будь ты проклято. Общество потребления, виват!»

Глава 3. Буквы для никого

Создал же Творец меня таким. Гроздьями совести прибил к полу. Сиди, говорит, никуда не двигайся! Жри еду вместе с ними, пей из одного корыта, горлань вместе со всеми прописные истины. Только вот мозги оловянные забыл подарить напоследок. Угораздило же недодать. Сижу теперь, не знаю, куда себя девать от одиночества. Одиночества человека, смотрящего вдаль. Вот кто и что знает об этом? Об одиночестве, когда ты окружен людьми. Об одиночестве в толпе.

Когда ты везде и ты нигде.

Когда от безысходности сжимаешь и разжимаешь кулаки.

Когда стискиваешь зубы, чтобы не заорать.

Когда ждёшь, ждёшь чего-то, но так и не дождёшься.

Когда проваливаешься в сон, поверхностный и полный кошмаров.

Когда ты понимаешь, что ничего не понимаешь.

Когда ты хватаешься за лучик надежды, а надежды и нет. Только холод и безразличие.

Когда смайлики в соцсетях становятся для тебя друзьями.

Когда понимаешь, что шансов нет. Да что там, их вообще не было и не будет.

Когда в голове плещутся эти буквы для никого.

А так у меня всё хорошо. Это про кого-то другого, конечно же. Смайлик. Хм… Это ночь на меня так действует? Или хуже – я всегда такой?

Я отодвинул стакан с пивом и встал. Я уже час как вернулся с работы. Дождался всё-таки своего автобуса. Пообтёрся со всяким отребьем в метро. Протрясся на ещё одном громыхающем автобусе уже до своего дома. За окном темным-темно. Фонари на нашей улице давно перебили. Поначалу муниципалитет регулярно менял плафоны и лампочки, их с той же регулярностью разбивали уличные хулиганы, потом фонари снова меняли, их снова били, и так раз за разом, раз за разом. Наконец все устали, и муниципалы, и гопники, и пришли к негласному соглашению: нам больше не меняют лампочки, вандалы их больше не разбивают, и все довольны, и все счастливы, мир во всём мире, и нет проблем. Как и освещения, впрочем. Но это уже другая история.

Захотелось есть. Я пошёл на кухню. Открыл холодильник, достал замороженную пиццу с ветчиной и грибами, банку сардин в масле и недоеденную с прошлого раза шоколадку. Сходил за пивом обратно в комнату. Сделал глоток. Ну и гадость же тёплое пиво, мерзкое, как лекарство для горла. Достал новую бутылку из холодильника. Пшик! Ледяная жидкость в пять оборотов заструилась в мой стакан. Надо бы помыть посуду, только и успел подумать я, как произошло нечто странное. Такое случилось со мной в первый раз. В общем и целом странного было немного, а может, и вовсе ничего странного и это всё мне привиделось. Как бы то ни было, но я почувствовал, что в комнате меня нет. Ничего не поменялось, вещи оставались на своих местах, на кухне горел свет, в стакане с холодным пивом оседала густая пористая пена, у кого-то из соседей громко шумел телевизор, замороженная пицца потихоньку становилась размороженной, мягко оплывая в своей картонной коробке с фигурной надписью «VIVA L’ITALIA!» по центру.

Я не знаю, как можно объяснить, каково это – когда тебя нет. Просто всё вокруг осталось таким, как было, и продолжало жить своей жизнью, а я будто замер где-то в безвременье, где-то там, где ничего не существует, там, где меня нет. Это длилось не дольше секунды. Или минуты. Или часа. Не знаю, я не успел засечь время. Когда это закончилось, я просто понял, что я уже здесь, и я – это снова я, и я существую. Вот так вот. По спине катились холодные капли, пропитывая футболку солоноватой влагой с крепким душком. Это действительно было или мне показалось? Я схватил стакан с пивом и залпом его осушил. Есть почему-то сразу расхотелось.

Глава 4. Made in China

На улице было по-летнему жарко. На небе ни облачка. Ярко полыхало румяное солнце. Продавцы мороженого и прохладительных напитков перевыполняли планы по выручке. Мия быстро шагала по тротуару, обгоняя неспешные парочки. А куда им спешить, когда они, потеряв счёт времени, воркуют себе в удовольствие, пока другие, теряя подмётки, несутся, боясь опоздать, на работу.

Распустив волосы и чуть приоткрыв рот, Мия летела, словно древняя кровожадная богиня, алчущая поскорее причаститься вкуснющими дарами. По телу приятно струился тончайшей работы костюм из практически невесомой ткани (100 % хлопок, хорошо пропускает воздух, экологически чист, размер XS, made in China), по асфальту цокали туфельки на небольшом каблуке (натуральная, эластичная и прочная кожа, дышит и защищает от влаги, длина стопы 23,5 см, супинатор для профилактики плоскостопия, made in China), в руках клатч модного винного цвета (100 % полиуретан, устойчив к износу, долговечен, практичен, 20 × 14 × 5 см, made in China), в ушах затычки закрытого типа (активное шумоподавление, прозрачное звучание, 100 % оригинал, страна не указана). Сама элегантность, стильная, как звезда Santagram, и крутая, как вид с горы Фудзи, она шла, твёрдо отстукивая по тротуару «цок-цок-цок» и источая за собой шлейф многократно уже реформулированного супер-пупер-популярного нишевого парфюма. Её дом находился неподалёку, до работы рукой подать, так что в Универмаг она предпочитала добираться пешком. И воздухом подышишь относительно свежим, и потратишь заодно десяток-другой всегда лишних килокалорий.

На улице было так нестерпимо хорошо, что Мия, несмотря на крутящиеся неподалёку рекламные зонды, на короткое время даже вынула наушники из ушей. Голосили какие-то птички, точь-в-точь как в «Звуках природы», которые модно было включать перед сном для замедления ритмов сердца и умиротворяющего, вселенского спокойствия. Кое-где на клумбах, затерявшись среди синтетических растений, зеленела настоящая биотрава. Воздух пах пьянящей смесью из неизвестных цветов, асфальтовой пыли и, как ей показалось, карамельной сладкой ваты, а она шла туда, где никогда не светит солнце и никогда нет свежего воздуха. Какие уж там птички.

Круто спикировав и быстро притормозив, у её левого плеча примостился здоровенный рекламный зонд. Мия вздохнула и засунула затычки обратно в уши. В магазине, из-за особенностей конструкции, кондиционер перегоняет по кругу один и тот же воздух, спёртый, надышанный тысячами посетителей. Мия поморщилась. Ей всегда так тяжело дышать на работе, к концу дня болит голова, мутит, перед глазами пляшут остервенелые «зайчики». И не только ей так тяжело. Коллеги тоже жаловались на головную боль и удушье к концу смены.

Вскоре она подошла к месту своей работы. Огромный, сверкающий чистотой и достатком магазин вырос у неё перед глазами. Само воплощение духа торговли. Километры одежды, развешанной в определённом порядке, ждут своих будущих хозяев. Стеклянные двери бесшумно разъехались в стороны. Мия убрала наушники в сумочку и шагнула внутрь. На неё нахлынула тошнота, но она усилием воли загнала её обратно. По глазам, привыкшим к дневному свету, резануло ярким искусственным освещением.

– Привет! Как дела?

Широко улыбаясь, к ней подскочила высокая брюнетка, встречающая гостей на входе. Или скалясь. Тут не разобрать.

Профессионально улыбается, американской улыбкой в тридцать два голливудских зуба, мысленно похвалила Мия. «Как дела? Как дела? Ненавижу этот дурацкий и неряшливый вопрос „Как дела?“. Что тут ответить? Реально пересказать все дела? А может, всю мою скучную жизнь, начиная с рождения? Этот идиотский вопрос убивает своей банальщиной, уродует нервные клетки, заставляет моё сердце раздражённо биться от негодования, возмущения и бессилия».

Но вместо почти уже сорвавшегося с языка: «Тебе-то какое дело, тупая швабра?» вслух она произнесла: «Привет! У меня всё окей! Я так рада, что мы с тобой вместе в смене!» Не поверив собственным ушам, Мия вздрогнула, с удивлением наблюдая, как не те слова, что только что крутились у неё в голове, а другие, совсем другие слова предательски, не спрашивая разрешения, мягко выплывали из её рта, ненадолго застывая и покачиваясь в неподвижном воздухе магазина, бесследно растворяясь и оседая на упругих барабанных перепонках, а затем и в сером веществе головного мозга брюнетки. И ещё вдобавок Мия приветливо улыбнулась.

«Ну, это уж самое днище, поздравляю, подруга. Что ж. ОК. All right».

Скривила миленько рот, по максимуму впихнув эту никчёмную приветливость в улыбку. По самый край. Презирая и ненавидя себя за это, и ещё больше – за трансляцию елейно-корпоративной интонации дружелюбия, принятую у них в коллективе. И не только в коллективе. Это всё – негласные стандарты новой этики. Всего-всего-всего прогрессивного и цивилизованного общества. Цивилизованного в кавычках. Такого «цивилизованного», что аж удавиться хочется от всей этой толерантности и повсеместной демонстрации псевдорадушия. Не хочешь прослыть никчёмной злобной единицей общества – всегда мило улыбайся и доброжелательствуй с ближним своим. Кстати, как и с начальством. Особенно с начальством. Брюнетка, всё так же ласково скалясь, кивнула и двинулась в другой конец Входной Зоны, брызжа радушием во все стороны, с 09:30 до 22:30 убивая наповал входящих посетителей своим щедро раздаваемым оптимизмом.

«Дура, – подумала Мия. – Просто тупая дурочка. Только и умеет, что растягивать губы в бело- зубую гримасу на входе. И ещё – подлизывать руководству. Такие руководству нравятся. Девочка далеко пойдёт. Из моды никак не выйдут все эти „активные“, „целеустремлённые“, „энергичные“, с мотивирующими, ставшими классикой лозунгами, типа „покинь свою зону комфорта“, с умными мыслями умных мёртвых и не очень людей в репостах, с тренингами личностного роста, с коучингами по развитию, йогой, правильным питанием, вегетарианством, заботой об экологии напоказ, hand-made, стартапами и тому подобной хренью, со смузи, роллами, фотографиями ног, украшений и еды в Santagram, с селфи на беговой дорожке, из раздевалки в спортзале на фоне шкафчиков, с luxury жизнью и толпами подписчиков, мечтающих быть такими же. Таких тысячи. Таких миллионы. Однотипная биомасса с самомнением в миллиард денежных единиц.

Ты никто в нашем мире без глубокомысленных лицемерных статусов, регулярно обновляющихся сторис, замызганных пообтрёпанных цитат великих предшественников, пластмассово улыбающихся морд на размытых фотоснимках, папок на ноуте типа „11111“, переполненных рафинированным счастьем, репостов из псевдоумных пабликов и смешных бесполезных роликов. Столько всего надо успеть. Мне тебя жаль, грустный, уставший герой нашего времени.

Но если так подумать, то я-то кто? Может быть, я такая же? Только с противоположным знаком – почему-то с уверенностью в том, что я не такая, как все, с глупой верой в исключительность и „инаковость“. Вместо фотографий ног в Santagram – фотографии теней, вместо смузи – соя с карри, селфи не на беговой дорожке, а с выставки искусств. Но это то же самое. Только под разным соусом. А блюдо-то одно».

Глава 5. Одиссей в чёрном костюме бредёт в Офис

Я посмотрел на себя в зеркало в ванной. Мужчина. Тридцать лет. Холост. Брюнет. Глаза голубые. Рост средний. Телосложение среднее. Всё среднее. На правой ключице длинный шрам после давнишней пустячной операции. После вчерашнего меня до сих пор бил озноб. Я включил душ, наскоро помылся, какое-то время ещё постоял под горячими струями воды, чтобы согреться. Вылез из душевой кабины и снова остановился перед зеркалом. Я здесь. Я существую. Вот он я – смотрю на себя из зеркала. Мужчина со стекающими по телу струйками воды после душа. Или это не я, а кто-то другой смотрит на меня из зеркала? Тогда где же я? Я с силой мотнул головой, отгоняя навязчивые мысли. Вода разлетелась от меня в разные стороны, как от мокрой собаки. Надо поесть. Со вчерашнего дня я ничего не ел. Вечером только стакан пива, и на этом всё.

Размякшая пицца валялась на столе, напоминая своим видом о неудавшемся ужине. Ветчина и грибы увязли в оплывшем куске теста. С шоколадкой ничего не случилось. Я открыл холодильник, пошарился по полупустым полкам, нашёл два яйца, луковицу и пару бутылок пива. Достал сковородку, налил в неё немного масла, поставил на включённую плиту. Мелко нарезал лук, обжарил его в кипящем масле до золотистого цвета, разбил туда пару яиц и посыпал сверху орегано из пакетика. Открыл валявшуюся рядом с пиццей банку с сардинами и ощутил приятный аромат консервированной рыбы, загубленной для услады гурманов. Позавтракав, я надел офисный костюм, часы на руку, взял сумку и вышел из дома.

Под палящим солнцем в чёрном презентабельном костюме медленно шагаю по направлению к автобусной остановке, лавируя между спешащими куда-то людьми. Все куда-то торопятся: большая часть на работу, многие на учёбу, родители тащат несчастных детей в школы, а совсем мелких, громко визжащих, волокут в детские сады или группы развития. На мою неспешную походку прохожие поглядывают исподлобья, злобно, некоторые умудряются будто нечаянно толкнуть в бок острым локтем или задеть плечом. Это непозволительно и просто возмутительно – вот так вот, не спеша, идти рано утром в будний день в самый разгар рабочей недели. Кто же знает, что я для этого встаю пораньше, ворую у своего сна лишний час, чтобы вразвалочку пройтись с утра до остановки.

Подъезжает мой автобус. Всего полчаса, и я в метро. Я сажусь в самом конце, у окна, и достаю толстую книгу. Артур Бьорн «Путешествие внутри себя». Книга попала ко мне случайно: я зашёл в букинистический магазин, чтобы порыться там в безбрежных завалах старых книг, и плотный томик в прямом смысле слова свалился мне на голову с верхней полки, когда я потянулся за «Бойцовским клубом» Чака Паланика. Я счёл это знаком и ушёл из лавки с неизвестной мне книгой в шуршащем бумажном пакете. Ладно, шучу я. Это было бы слишком банально. Уж зачем я мог потянуться, так это не за стариной Палаником, который, сколько себя помню, ухмыляется со страниц школьных учебников в разделе «Махровая классика». На самом деле всё гораздо проще. Банальнее некуда. Продавец впарил мне её в довесок к заказу. Неликвид по очень привлекательной цене. Дешевле рулона туалетной бумаги. Почему бы не взять? 583 страницы размышлений неизвестного автора за 43 условные денежные единицы. Я тогда посчитал, что совершаю удачную сделку. По 0,07 за страницу – это неплохо.

У Артура Бьорна странный роман: ни о чём и обо всём сразу. Я не всегда понимаю, о чём он пишет и что в конце концов хочет донести до читателя. И почему Бьорн, кстати? Сначала я подумал, что это один из древних писателей прошлого, типа того же Паланика, ещё имеющего такую роскошь, как фамилия вместо набора цифр и букв, давно уже принятого повсеместно за основу идентификации личности. Но поиски в сети ничего не дали. Видимо, слишком уж неизвестный автор, либо это просто-напросто псевдоним. «Путешествие…» влечёт меня к себе, и я продолжаю упорно карабкаться по громоздким метафорам и затаившимся тут и там архаизмам, неторопливо переселяясь со страницы на страницу. Осталось дочитать половину книги. Я пробегаю глазами первые строчки: «Он ощутил тягучий привкус во рту. Волосы на руках послушно встали в ряд остроскалых частиц. Вены вздулись и вышли наружу лавиной горького холода. Он ощутил странный запах. Запах разложения. Это гнила его нервная система. Тлетворный запах плотной стеной повис в центре комнаты: это гнили его воспоминания о детстве, его успехи и неудачи, миг первой любви и горечь утраты родителей. Клетки головного мозга сцепились друг с другом, боясь этого нового, последнего в их жизни, рокового ощущения неизбежности».

Я задумался. Сколько себя помню, я всегда любил читать. Особенно в транспорте. Или в обеденный перерыв. Или дома, лёжа на диване. Где угодно, лишь бы читать. Даже такие чудны́е книги, как эта. Они мои единственные союзники, мои молчаливые бумажностраничные товарищи и родственники. Из книг я почерпнул такие понятия, как честь и достоинство, добро и зло, правда и ложь, услышал и радостно принял истины великих, отложившиеся во мне слоями самовоспитания. Эти сборные инстанции частного и общего помогают пережить омерзительное время поездки до работы и потом, в обратном порядке, до дома. Да и саму работу помогают пережить. Да что уж говорить – саму жизнь!

Я прижимаюсь лбом к холодному стеклу автобуса, вздрагивая вместе с ним в унисон на кочках и колдобинах нашего сектора. На дребезжащем стекле перед глазами прыгают грязные мутные пятнышки, прочно осевшие снаружи. Если хорошенько задуматься, то можно воссоздать картину когда-то разыгравшейся здесь грандиозной драмы: всё стекло усыпано трупами капель-самоубийц, разбившихся после падения с многокилометровой высоты. А может быть, эти капли вовсе и не самоубийцы, а безымянные воины, полегшие здесь на никем не замеченном поле битвы в никому не известной войне.