bannerbanner
Рудничный бог
Рудничный бог

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 9

Слишком поздно Настя поняла, что угодила из огня да в полымя. Нет, свекровь не держала невестку взаперти, но приставленная к молодой женщине приживалка следовала за нею по пятам, принимаясь скандалить и чуть ли не звать на помощь, стоило Насте попытаться нарушить неписанное правило – ни под каким видом не отлучаться из дома. В остальном семейство Варских ее почти не замечало. Старый князь Михаил Романович ограничивался лишь дежурными фразами за столом. Елисей, тот и вовсе держался в стороне, словно то, что совершил его старший брат, бросало тень на его жену. Писать ей дозволялось, но письма просматривала сама Фелицата Алексеевна или ее супруг, и Настя не была уверена, что все, написанное ею, было отправлено адресатам. Сама же княгиня Варская при первом удобном случае отписала родственникам, извещая, где находится беглянка. Ответ от родителей последовал незамедлительно, а вслед за письмом должны были прибыть и они.

Время уходило. И Настя решилась на отчаянный шаг. Она известила Фелициату Алексеевну, что желала бы увидеться с подругой, Нелли Шумилиной, с которой давно не встречалась, и которой писала еще с дороги. Княгиня дала свое согласие.

Накануне Настя написала еще одно письмо, тщательно сложила и спрятала в рукав. Благо, фасон траурного платья позволял это. Чтобы лучше контролировать, не выпало ли заветное письмецо, молодая женщина вооружилась платком и то и дело нервно теребила его в руках, якобы волнуясь, а на самом деле проверяя, не провалилось ли письмо вниз, к локтю.

Нелли Шумилина впорхнула в гостиную, нетерпеливая и взволнованная. Подруги бросились друг другу навстречу, поцеловались.

– Ах, милая моя Стаси, – на галльский манер выговаривая имя подруги, воскликнула Нелли, – ты не представляешь, как я волновалась! Ты писала, что приедешь – и молчание!

– Я не знала, где остановлюсь, Нелли, – ответила молодая женщина. – Ее сиятельство была так любезна, что позволила мне пожить здесь.

Обе молодые женщины посмотрели на княгиню Варскую. Она еще утром ясно дала понять, что общаться подруги смогут только в этой гостиной, то бишь, в присутствии третьего лица.

– В конце концов, моя милая, ты принадлежишь к нашему семейству, – произнесла Фелициата Алексеевна светским тоном.

– О, Стаси? – взвизгнула Нелли, только сейчас заметив ее положение. – Стаси, я глазам своим не верю! Ты… беременна?

– Да. Я… всю зиму прожила у маменьки в деревне…

– Ах, в деревне зимой такая скука! – воскликнула Нелли. – То ли дело в нас! Ах, если бы еще и не это покушение… Общество лишилось стольких блестящих кавалеров! Мы все так переживали, так переживали… У меня расстроилась помолвка. Воображаю, как тебе было тяжело!

Судя по улыбке Нелли, она уже вполне смирилась с потерей.

– Да, я даже заболела, – Настя решила поддержать невинную ложь, тем более, что правду все равно почти никто не знал. – Простудилась.

– Сочувствую от всего сердца! Зимой, в деревне, больная, да еще и в одиночестве! Зато теперь ты вернулась…

– Вернулась, да только не ради развлечений, – вздохнула Настя.

– Да, я смотрю, ты в трауре…Твоего мужа приговорили?

– Да, – Настя в первый раз посмотрела на свекровь. Со слов Елисея она знала приговор, вынесенный его брату, – к каторге и ссылке.

– Это ужасно! – вынесла вердикт гостья. – И что ты теперь будешь делать?

Решительная минута настала. Настя выпрямилась.

– Фелициата Алексеевна, – сказала она, – может быть, прикажете подать горячего шоколада или кофию?

Княгиня милостиво кивнула головой.

Ни пить горячий шоколад, ни кофий, до которого была охотница ее свекровь, Насте не хотелось. Но ей нужна была эта пауза в разговоре.

Улучив миг, когда горничная отвлекла старую княгиню, подавая ей чашку шоколада, она сунула Нелли свернутое в трубочку письмо, шевельнула одними губами: «Передай!» – и сурово сдвинула брови, чтобы у подруги не возникло желания начать расспросы. Поняла ее Нелли или нет, но она быстро накрыла письмо ладонью.

Это было составленное на высочайшее имя прощение – Настя умоляла императора помочь ей узнать хоть что-нибудь о судьбе мужа и, если возможно, разрешить свидание. А может быть, и получить согласие на что-то большее. Последовать за ним, за Алексеем, туда, где он отныне будет жить – такое она еще несколько недель назад не могла и помыслить в страшном сне. Но с каждым часом с того мига, как она узнала о его приговоре, эта мысль крепла в ее голове. Многое тут зависело от того, согласится ли император дать ей аудиенцию.

Посидев еще несколько минут и вывалив на Настю ворох свежих новостей, Нелли Шумилина засобиралась домой, и отбыла, оставив молодую женщину терзаться от страха и неизвестности.

Миновало несколько дней. Как-то за завтраком Елисей бросил мимоходом, что на днях осужденных отправляют этапом за Камень. С невесткой он не разговаривал, обращался при этом к своему отцу, но Насте почудился предостерегающий взгляд, который бросил на нее свекор. С тех пор каждое утро верная Малаша отправлялась «за покупками» к Навьей башне. Она пропустила мимо две группы кандальников. Алексей Михайлович Варской был отправлен с третьей.

Это известие – Малаша видела Алексея, ей удалось передать весточку! – подкосило Настю сильнее, чем все дурные новости за последние недели. Алеша жив, он знает, что она была рядом все это время, что это не ее вина в том, что они не встретились до сих пор – и в то же время он покинул город, он идет с толпой кандальников в далекие земли, где ему суждено кануть, быть может, навсегда. А она остается здесь, хранить память о нем, ждать, тосковать и молиться… Как же тяжела сама мысль о разлуке! И чем занять эти невыносимо долгие годы?

Она еще пребывала в этом тягостном оцепенении, когда ей доложили о визите доктора Штерна. Благообразный низенький худенький старичок в старинном, вышедшем из моды лет эдак двадцать тому назад камзоле и в парике с косичкой, как носили еще при отце нынешнего императора, неслышными шагами вошел в комнату, где вместе с приживалкой сидела Настя. Приживалке официально вменялось в обязанность подать воду или нюхательные соли, если барыне станет дурно. Настя не могла без отвращения смотреть на эту старую деву с длинным носом и затравленным взглядом бродячей кошки.

– Топрый день, сударыня, – приветствовал ее доктор Штерн.

– Добрый день, сударь, но я не звала доктора, – ответила Настя. – Если только моя свекровь, но она…

– Нет, я приехал по поручению иной шеловек, – старичок пытливо оглядел ее маленькими живыми глазками, в которых светилось участие. – Надо ше, какая молодая и красивая коспоша! И, должно быть, счастливая коспоша…

– Молодая – да, – Насте шел двадцать первый год. – Но вот счастливая ли… Мое счастье далеко.

– Не ф могиле – это главный! И фы фсе-таки счастливая коспоша, – стоял на своем доктор. – Фас так люпит фаш супруг…

– Алеша? – забыв про приживалку, Настя вскочила и бросилась к старичку-доктору, хватая его за руки. – Вы его видели? Когда? Где?

– В Грачином Гнезде, расумеется, – рассмеялся тот ее горячности, – да успокойтесь фы, сударыня! От большой радость тоже мошет быть беда! Фот, – в ее руки лег большой апельсин, – это он просил перетать фам!

Он намекал на ее положение, и Настя тут же уселась на диван, сжимая яркий плод в руках. Подумать только! Этой шершавой кожуры, может быть, касались руки ее мужа!

– Расскажите! Расскажите мне все! Вы его видели? Говорили с ним? Как он?

– О, сколько в фас огня, – покачал головой доктор. – Расумеется, я расскашу.

Он пустился в подробный рассказ, не упуская ни одной детали, как, наверное, говорил бы с коллегой, обсуждая интересный врачебный случай, когда нет места преступному и небрежному умолчанию о фактах и любых мелочах, способных пролить свет на загадочную и малоизученную болезнь. Настя слушала его, затаив дыхание и боясь лишний раз перебить, чтобы ее собеседник не потерял нить разговора, ловила и впитывала каждое слово.

– Фаш супруг так фас люпит…– закончил доктор Штерн. – Он только шалеть, что у него не быть для фас какой-нибудь подарок на память… Но он просить фас быть сильной, тфердой, не падать дух и поминать его ф молитфах…

– Я молюсь за него каждое утро и вечер, – вздохнула Настя, – но легче мне не становится.

– Я бы прописать фам капли, если бы существовать лекарство от разлука, – доктор Штерн погладил молодую женщину по руке. – Но – увы! – нишем не могу помочь…

– Мне никто не может помочь, – Настя отвернулась, чтобы скрыть слезы. – Я сижу в четырех стенах, меня даже в сад не выпускают прогуляться! Сторожат днем и ночью, – она покосилась на приживалку, которая, несомненно, слышала каждое слово и запоминала, чтобы доложить старой княгине. Но сейчас молодой женщине было все равно. Она вдруг ощутила злость, и эта злость придала ей сил. В конце концов, ей удалось убежать от бдительного ока матери. Неужели не получится сбежать второй раз?

– Я писала несколько раз, – продолжала она. – Но мои письма перехватывали. А если кто-то и писал мне самой, то я просто не получила ни одного послания. Я питаюсь только слухами и собственными домыслами. А между тем Алексей с каждой минутой от меня все дальше и дальше. Что мне делать, доктор?

– То, что фам подсказывает фаше сердце, – честно ответил тот.

– Мое сердце… – Настя усмехнулась. – Мое сердце, как я узнала несколько часов назад, бредет по дороге за Камень!

– Тогда фам надо следофать за ним!

– Вы думаете…

Замолчав, Настя снова отвернулась, уставившись за окно, на яркую летнюю зелень сада. Тоска, сжимавшая сердце, никуда не делась, но отступила перед забрезжившей вдалеке целью. Последовать за Алексеем… Она уже думала об этом, но теперь, услышав эти слова из уст маленького доктора, поняла, что в этом и есть единственный выход, что иначе она просто не может поступить.

Доктор Штерн по появившейся между бровей морщинке сразу угадал, какие мысли вдруг овладели его собеседницей и стал прощаться. Настя проводила его до порога комнаты. Она что-то говорила, но взгляд ее был обращен вовнутрь, голос, жесты и даже, казалось, дыхание – все говорило об отчаянной решимости.

Глава 2.


Конечно, самому доктору Штерну этот визит сошел с рук – еще не хватало, связываться со старым врачом, к тому же действительно одним из лучших врачей столицы, на прием к которому приезжали из провинции. К его чудачествам давно уже привыкли. Иной человек давно бы сколотил себе состояние, но доктор Штерн почти половину гонораров тратил на благотворительность, покупал сладости для арестанток, игрушки для их детей, помогал попавшим в беду девицам, если надо, давая взятки, чтобы молодую мать с младенцем взяли на работу, чтобы она могла обеспечивать себя и ребенка. Ничего не было удивительного в том, что он решил принять такое участие в судьбе одного из осужденных.

Но для самой Насти эта встреча имела далеко идущие последствия. Не успела коляска доктора отъехать от ворот, как ее призвала свекровь и сурово отчитала за то, что невестка осмелилась действовать за ее спиной.

– Мне доложили, что ты кому-то писала, – начала Фелициата Алексеевна.

– Не «доложили», а «донесли», – ответила Настя, в душе которой произошел какой-то перелом. – Эта ваша приживалка… она шпионит за мной! Это низко! И мерзко!

– Да я пытаюсь защитить тебя! – воскликнула старая княгиня.

– Как? Заперев в четырех стенах? Запретив всякие встречи с людьми? Право слово, вы обращаетесь со мной, как с арестанткой! Чем я, в таком случае, лучше Алексея? Он хотя бы знал, на что шел и знал, что в случае неудачи его постигнет кара. А я? Что такого совершила я, кроме того, что просто хотела знать, что с моим мужем? Я всего лишь хотела с ним увидеться, но вы не дали мне этого сделать! Я с ним даже издали не попрощалась. Мои приветы к нему тайком передавали чужие люди! Сначала моя собственная мать была моей тюремщицей, сообщая всем о моей мнимой болезни, а теперь вот вы! Какое преступление я совершила? И если естественное для жены желание быть рядом с мужем сейчас карается законом, то покажите мне этот закон! И устройте надо мной суд! И зачитайте мне приговор! Я тогда, по крайней мере, буду знать, что в наши дни верность и любовь – это преступление! И если за это преступление осуждают на каторгу – извольте, я готова!

Настю прорвало. То, что полгода копилось в ее душе, сейчас вылилось на свекровь. Старая княгиня съежилась в кресле, как впервые, глядя на свою невестку.

– Ты не в себе, – только и вымолвила она.

– Не в себе? Уж не хотите ли вы сказать, что я сошла с ума? – из груди рвался болезненный нервный смех. – Хорошо! Позовите еще раз доктора Штерна, созовите консилиум и пусть светила медицины решают, повредилась ли я рассудком и как меня надо лечить. Но вы… По какому праву вы вмешиваетесь в мою жизнь?

– Я – твоя свекровь! Бабушка твоего будущего ребенка…

– Моего ребенка. А о своем собственном вы уже забыли?

– Алексей, – за весь месяц, что Настя прожила в семействе Варских, это имя всего второй раз слетело с уст ее свекрови, – Алексей сейчас далеко…

– Ближе, чем вы думаете. Он жив, он на этом свете. И не за тридевять земель.

– Он сослан на каторгу! Князь Варской – и на каторге! Ты это понимаешь?

– Да. Большего унижения придумать им было невозможно.

– Они знали, на что шли!

– Да. Знаю и я, – кивнула Настя.

– Что ты задумала? – Фелициата Алексеевна подалась вперед, хватаясь за подлокотники кресла. – Признавайся, а не то…

– Что? Посадите меня под замок, на хлеб и воду? – запальчиво возразила молодая женщина. – Отправите в смирительный дом? Прикажете арестовать? Мне все равно!

Вскинув подбородок, она вышла, едва сдержавшись, чтоб не хлопнуть дверью.

Эта вспышка имела последствия. Когда через два дня приехала ее мать, обе старшие женщины сначала долго шушукались о чем-то в покоях княгини Варской, а потом Насте как бы между прочим сообщили, что в ближайшие дни, не дожидаясь родов, они собираются съездить к морю. Дескать, там этим летом соберется отличное общество. Более того, там будет кто-то из великих княжон, а всем известно, как император любит своих сестер, особенно младшую, Аполлинарию. Вполне возможно даже похлопотать для Насти милостей при дворе. И мать, и свекровь так живописали ей все прелести путешествия к морю, что на какой-то миг молодая женщина им поверила. Смягчения приговора для Алексея она добиться не в состоянии, но, по крайней мере, может изменить собственную судьбу.

Тем временем начались сборы в дорогу. Выправляли паспорта, перетряхивали багаж, срочно шили новые платья для путешествия – в общество великих княжон не стоило показываться, в чем попало. Оба старшие княгини почти непрерывно что-то писали, но за самой Настей надзор не слабел ни на минуту.

И вот, когда уже был назначен день отъезда и накануне собирались вперед отправить подводу с вещами, на ее имя пришло письмо.

Доставил послание фельдъегерь императорской курьерской службы, когда все семейство собралось в столовой и за поздним завтраком оживленно обсуждало предстоящую поездку. В разговор включился даже Елисей, в подробностях расспрашивавший о том, какое там будет дамское общество. Особенно его интересовала некая Мими Тараканова, что тут же послужило поводом для веселых двусмысленных намеков его маменьки. Княгиня Фелициата Алексеевна даже улыбалась и грозила «вертопраху» сыну пальцем – зачем, мол, так долго скрывал о том, что у него имеется дама сердца? Насте тяжело было присутствовать на этом семейном веселье. Все так живо обсуждали Мими Тараканову, как будто Елисей Варской уже собирался на днях сделать ей предложение. Будто Алексея Варского вовсе не существовало на белом свете!

В это время и явился фельдъегерь, сообщив, что у него послание для Анастасии Варской.

– Это я, – в наступившей тишине Настя медленно поднялась с места.

Фельдъегерь приблизился чеканным шагом и протянул ей запечатанный двуглавым орлом пакет.

– Его высочество светлейший князь Петр Ольденбургский желает дать вам аудиенцию двадцать шестого числа сего месяца в одиннадцать часов утра, – произнес он, отсалютовал и покинул комнату. Настя осталась стоять, глядя ему вслед. Конверт с императорской печатью жег ей руки, но не вскрывать же его в присутствии посторонних?

– Что это значит, Анастасия? – нарушил молчание голос ее матери.

– Сама не понимаю, – пробормотала она.

– Все ты понимаешь, – вступила ее свекровь. – Ты все-таки кому-то написала? Но как? Нелли Шумилина, так? Это она?

Настя кивнула, сама не зная, зачем. Она действительно передавала подруге письмо, но адресованное на высочайшее имя. Его сиятельство князь Петр Ольденбургский никоим образом не был адресатом. Как так получилось, что ответил именно он?

– Ты хоть понимаешь, что наделала? – не отставала ее мать. – Ты знаешь, что это за человек?

– Да, мама, – откликнулась Настя, все еще пребывая во власти своих дум.

– «Да, мама!» – всплеснула руками та. – И она говорит так спокойно!

– А что мне еще делать? Если люди не хотят мне помочь, я готова попросить помощи у самого черта!

Обе княгини встрепенулись. Мать даже занесла руку, словно собираясь отвесить дочери пощечину, но сдержалась.

– Ты поедешь? – свекровь смотрела холодными глазами змеи.

Настя с усилием сломала печать, вскрыла конверт. На гербовой бумаге было начертано всего несколько слов: «Его сиятельство князь Петр Ольденбургский желает дать аудиенцию княгине Анастасии Варской в своем доме…» – и больше ничего, только дата и время.

– Ты поедешь? – снова прозвучал тот же вопрос.

– Да.


До самого последнего момента, до того, как подошел назначенный час, Настя не была уверена в том, что встреча состоится. Родная мать отказалась с нею разговаривать, свекровь тоже отмалчивалась. Мужская половина семейства ограничивалась дежурными фразами. Молодая женщина почти уверилась в том, что ей придется идти пешком или брать извозчика, но к назначенному часу у крыльца остановилась коляска.

Не без внутренней дрожи Настя пускалась в путь. Она не могла не заметить, как шлепает губами сопровождавшая ее приживалка – старая дева молилась про себя. И Малаша, выйдя провожать, тайком перекрестила свою барыню, а у ее собственной матери было какое-то странное выражение лица. И ничего не было в том удивительного, если учесть, к кому собиралась Анастасия Варская с визитом.

В другое время князь Петр Ольденбургский мог бы стать русским императором, если бы не обстоятельства его рождения. Единственный сын старшего сына прежнего императора, он появился на свет в результате мезальянса. Ради его матери старший из цесаревичей не только разорвал помолвку с галльской принцессой, но и отрекся от своих прав на престол в пользу младшего брата. Все говорили, что великий князь был околдован иноземкой, про которую ходили слухи, что она самая настоящая ведьма. Но цесаревичу все было нипочем. Он любил и был любимым. Более того, он венчался со своей супругой по католическому обряду и несколько лет прожил вдали от родины. Петр Ольденбургский родился в Пруссии, и когда приехал на родину отца в двенадцать лет, ни знал ни слова на русском языке.

Смерть его матери заставила отца срочным порядком отправить единственного сына в Россию. Женщину обвинили в колдовстве и связи с Дьяволом. Состоялся суд, казнь – и лишь происхождение спасло жизнь ее сына, но муж не пожелал разлучаться с женой даже в смерти, и в этом, как ни странно, тоже видели злой умысел и черное колдовство. Ходили слухи, что великий князь покончил с собой, не в силах пережить жену.

Как бы то ни было, ни слова не говорящий по-русски подросток оказался в семье своего дяди. Схватывая все на лету, он за полгода выучил язык своей новой родины, принял православие, но не прошло и трех лет, как про юного князя поползли нехорошие слухи. Дескать, он умеет делать то, что не под силу обычному человеку. К тому времени, когда Петру исполнилось восемнадцать лет, слухи эти обрели под ногами твердую почву, и реальность оказалась страшнее вымысла.

Князь Петр Ольденбургский был колдуном.

Несколько лет назад он поселился на окраине города, совсем рядом с Грачами – трущобами, почти полностью заселенными городской беднотой. Перестроил стоявший посреди пустыря старый особняк и зажил там почти в полном одиночестве. Лишь изредка князь Петр покидал свое жилище, но от участия в жизни семьи не отказывался. Бывал он иной раз в свете, видали его при дворе. Роковой красавец, он все еще не был женат, и на его счету числилось столько разбитых женских сердец, что тут поневоле задумаешься о волшебной силе, которой якобы обладал один из членов императорской фамилии. Про него говорили всякое – и что он в подвалах своего дворца служит черную мессу, и что он занят изготовлением философского камня и даже якобы его поиски уже увенчались успехом, и что во дворце у него нет ни одного обычного, живого слуги, но только гомункулы, оживленные его колдовством. И что он даже умеет путешествовать в пространстве и времени, проникая в прошлое и будущее по своему усмотрению. И будто бы сам знаменитый граф Калиостро, путешествуя по Русской империи, не раз и не два говорил, что встречал его в прошлом, когда Петр Ольденбургский совершал свои путешествия во времени.

И к этому человеку сейчас ехала Настя.

Сжав на коленях руки, затаив дыхание, она остановившимся взором смотрела в окошко кареты на проплывавшие мимо дома. Рядом беззвучно молилась приживалка, часто-часто крестясь всякий раз, как видела маковку церкви. Настя же не могла заставить себя лишний раз сложить пальцы щепотью, за что заслужила не один и не два осуждающих взгляда. Ну и пусть потом вредная баба доложит свекрови о том, что ее невестка выказывает преступное неблагочестие! Она едет к колдуну. Этого достаточно, и показным смирением тут ничего не поправишь.

Миновав центральные улицы, карета свернула на окраину. Пересекли площадь у Храма Зачатия Анны, проехали до конца Зачатьевскую улицу, свернули в Козлов переулок, и по обе стороны пошли деревянные одноэтажные дома городской окраины. Каждый был окружен садом, огорожен забором.

Дорогу пересек узкий переулочек, за которым открылся неухоженный парк. Буйно разрослась трава, у ограды стеной вставал бурьян и крапива, в глубине стояло несколько развесистых яблонь и росли какие-то кусты. Похоже было, что тут когда-то стоял чей-то дом, но его сломали, или же сам сгорел, и эти яблони и кусты – все, что осталось от его сада. Проехали еще чуть – и открылся особняк с островерхой, как у католического костела, крышей.

– Господи, спаси и помилуй! – воскликнула приживалка. – Вот уж гнездо Антихристово.

Настя поморщилась. С виду дом не производил отталкивающего впечатления. Ну и что, что ни сада, ни парка при нем не было – вместо него было что-то вроде пустыря, который начали было облагораживать, да бросили на полпути. За забором тут и там, как попало, поодиночке и по двое-трое росли старые яблони, торчали кусты, буйно разрослись травы. Ни гравийных дорожек, ни скамеек, ни лужаек, ни цветника, ни статуй у фонтанов – только широкая подъездная аллея и несколько протоптанных дорожек.

По аллее к распахнутым воротам катила глухая карета без гербов. Кучер придержал лошадей, пропуская выезжающих. Настя невольно проводила карету взглядом – а что, если Петр Ольденбургский только что уехал по делам, и забыл про назначенное свидание? Что-то подсказывало молодой женщине, что ее мать и свекровь будут только рады этому обстоятельству. А ее спутница, кажется, уже домыслила это и улыбается с облегчением – миновала встреча с колдуном!

Но все же справиться о хозяине и доложить о себе было надо, и Настя подала знак кучеру двигаться дальше.

На крыльце стоял ливрейный лакей в черной с белым и золотым кантом ливрее – то ли заранее встречал гостью, то ли еще провожал отъехавшую карету. Он с поклоном подал Насте руку, помогая выбраться из кареты и подняться по широким мраморным ступеням парадного крыльца.

– Меня зовут Анастасия Варская, – отрекомендовалась молодая женщина, переступив порог. – Его сиятельство назначал мне встречу…

– Прошу немного обождать, – кивнул лакей.

Настя огляделась, испытывая одновременно любопытство и облегчение от того, что встреча откладывается. Насколько парк выглядел запущенным и неухоженным, настолько внутренняя отделка дома говорила о довольстве и достатке. Натертый до блеска паркет, белоснежные колонны, поддерживающие украшенный лепниной потолок, широкая крытая ковром лестница, ведущая наверх, позолоченные подсвечники на стенах, зеркала, тяжелые бархатные портьеры. Не императорский дворец, но все равно красиво.

– Его сиятельство князь Петр Ольденбургский ожидает вас, – возвестил появившийся лакей. – Прошу!

Настя шагнула к лестнице, и, уже поставив ногу на нижнюю ступеньку, услышала за спиной:

– А вас прошу задержаться здесь.

Лакей остановил приживалку, оставив ее в передней. Настя улыбнулась, хотя улыбка тотчас погасла. Наедине с князем-колдуном… Что может быть хуже? Да все, что угодно! Не съест же он ее, в конце концов!

На страницу:
3 из 9