Квартира 28

Меч и латы он мастерит из картона и всяких блестящих штучек. Не зря он никогда не выкидывает обёртки от шоколадок и шоколадных медалек. Всю остающуюся от сладостей фольгу Миша всегда разглаживает ногтем и аккуратно складывает в ящик швейной машинки «Зингер». Не знаю, почему именно туда и что вообще «Зигнер» делает в нашем доме, потому что Лиля никогда не шьёт. Мне кажется, она в глубине души презирает любые женские занятия, а для того, чтобы что-то подшить, ушить или перешить всегда есть «девочки с работы». Потому что Лиля – начальник, и некогда ей глупостями заниматься. Но «Зингер» стоит и служит для разных других целей. Миша хранит в его ящиках фольгу, я играю на деревянной поверхности в маленькие игрушки, а ещё иногда качаюсь на её чугунной решётке и кручу чугунное колесо. И тогда Лиля обязательно напоминает, чтобы я не совала в колесо пальцы. Абсолютно зря напоминает: я вообще никогда ничего никуда не сую, я же уже рассказывала.

Миша вырезает латы из картона и украшает блестящими вставками фольги и кружками медалек. Я объезжаю свеженаречённого Росинанта, оставляя на паркете свежие царапины. Работа кипит.

– Чем вы занимаетесь? – удивляется пришедшая с работы Лиля.

Она принесла два пакета, в которые я должна засунуть нос, ведь там наверняка что-то вкусненькое для меня. Но мне некогда – у меня Росинант. А у Миши латы.

– Доспехи Дон Кихота сооружаем, – вздыхает Миша. – Ты зачем ей «Дон Кихота» читала?

– Я не читала, – открещивается Лиля. – У нас даже книги такой нет. Я только сказки про него рассказывала.

– Что?! Какие ещё сказки?

– Как они с Санчо Пансой застряли в тайном подземном лабиринте, а потом выползали.

Глаза у Миши становятся большие-большие, а седые усы, обычно лежащие ровно, кажется, встают торчком. Альтернативную историю хитроумного идальго он не ожидал услышать.

– А я виновата? Она каждую ночь требует сказки про Дон Кихота. А я его не читала! Ну и придумываю!

– Откуда он вообще взялся у неё, Дон Кихот? – удивляется Миша.

– У тех бабушки с дедушкой прочитала, – Лиля делает многозначительную интонацию на слове «тех». – Откуда же ещё?

– Не рано ли, Сервантеса в пять лет? Есть же более подходящие книжки.

– Людмила Осиповна говорит, она сама берёт книжку, несёт и требует «Читай». А ей куда деваться? Читает.

Вообще-то дело обстоит не совсем так. У «тех» бабушки с дедушкой я действительно нашла «Дон Кихота» с иллюстрациями, меня заворожившими. Рассматривала картинки, пыталась читать сама. Но в интересной книжке оказалось слишком много букв и слишком много сложных слов. Поэтому я упростила себе задачу и ходила с толстой книжкой за «той» бабушкой Люсей, требуя почитать вслух. Ну мне и читали. Но то всё было следствие. А причиной стал сериал «Дон Кихот», который днём крутили по телевизору. Где высокий красивый дядька с бородой и усами катался на Росинанте в сопровождении верного Санчо Пансы и дрался за честь прекрасной Дульсинеи.

– Красивый? – переспрашивает Миша, выслушав мои пояснения. – Дон Кихот?

Лиля как-то странно кашляет. Поперхнулась, что ли? Надо по спине постучать?

– Ну, после «Больницы на окраине города» не так уж плохо, – бормочет она.

– Чёрт бы побрал это телевидение, – почему-то сердится Миша и прибавляет уже совсем непонятное. – Развалили страну!

Я только плечами пожимаю и жду, пока мне отдадут мои латы и меч. Ведь мне ещё нужно побороться с ветряными мельницами до ужина!

«Те» бабушка и дедушка

Пора бы пояснить, что за «те» бабушка и дедушка и зачем мне так много родственников. Ну, просто кроме мамы у меня ещё есть папа, а у него тоже есть родители. Так что бабушки и дедушки у меня в ассортименте. В квартире двадцать восемь с окнами на консерваторию живут мамины родители. А папины – в квартире номер тринадцать. И из окон там ничего интересного не видно – деревья и деревья. Ну и ладно, в той квартире и без окон много чего любопытного.

«Тех» бабушку и дедушку зовут Люся и Гена. Взрослые их называют Людмила Осиповна и Геннадий Алексеевич – и всегда с придыханием. Потому что дедушка – большой начальник, а бабушка – жена большого начальника. Как вы понимаете, маленьких начальников у меня среди родственников вообще не водится.

Когда я собираюсь погостить у «тех» бабушки и дедушки, за мной присылают «Волгу» с водителем, дядей Володей, который всегда смешно шутит. Бабушка Люся тоже с ним приезжает, чтобы меня забрать, потому что Лиля (которая не любит приставку «бабушка») очень нервничает, когда я куда-нибудь уезжаю, и, если за мной приехало меньше двух человек, она будет нервничать ещё больше.

– А что мы будем делать? – спрашиваю я у бабушки Люси, забираясь на сидение «Волги».

Потому что просто жить у «тех» бабушки и дедушки невозможно. В квартире тринадцать обязательно будут какие-нибудь приключения. Прошлый раз я налила в мыльницу воду и каждые пять минут бегала в ванную комнату смотреть, не растворилось ли мыло. Потому что у бабушки Люси целая коллекция мыла в ящике комода, и мне хотелось, чтобы мы взяли оттуда какое-нибудь новое. Лучше всего мыло «Тик-так» с Хрюшей и Каркушей на обёртке. Обёртка же точно мне достанется! А для этого надо, чтобы старое мыло кончилось. Ну вот я и помогала ему кончиться поскорее. А позапрошлый раз бабушке Люсе некогда было со мной играть – она мыла шкафы на кухне, и она велела мне «самой себя развлекать». Ну я и развлекала – пошла на балкон за юлой, потому что без юлы себя развлечь никак невозможно. А на балконе широкий порог, о который я запнулась. А у юлы была отколота ручка, которую надо нажимать, чтобы юла крутилась. Это не я отколола, честно-честно, она всегда такая была. И вместо ручки торчала просто железка. В общем, я запнулась о порог, упала, а тормозила подбородком. О железку. Визгу было…

Визжала больше всего бабушка Люся. С перепугу намазала мне подбородок детским кремом, а потом йодом.

– А чего зелёнки не добавили для комплекта? – интересовался врач скорой помощи, накладывая швы.

Словом, бабушка Люся не говорит про меня, что я «золотой ребёнок». Очевидно, потому, что у неё не дочка была, как у бабушки Лили, а два сына. И дедушка Гена, по её рассказам, бил их тапочком за то, что курили в сарае и могли пожар устроить. Я в сарае не курю, тапочком меня не бьют, но и «золотым ребёнком» не называют. Как-то так.

– Что мы будем делать? – повторяю я. – А ёлочку наряжать будем?

– Ёлочка давно стоит наряженная, – вздыхает бабушка Люся. – Пятое января на дворе.

– Как же так? – огорчаюсь я. – Вы что, без меня ёлочку нарядили? Меня подождать не могли?

– Мы с тобой на улице ёлочку нарядим! – предлагает бабушка Люся. – Пойдём во двор, там много ёлочек растёт, выберем самую красивую и нарядим.

– На улице игрушки украдут, – прагматично замечаю пятилетняя я. – Жалко будет.

– А мы свои игрушки сделаем! Самодельные! Их не украдут!

Идея бабушки Люси кажется мне логичной. Так-то у меня с логикой плоховато, ведь самодельные игрушки должно быть жальче, чем покупные. Но пока меня завораживает мысль, что игрушки, оказывается, можно и самим мастерить.

– А ещё мы зайдём в «Юбилейный» и купим новую игрушку, которую ты сама повесишь на ёлочку у нас дома, – продолжает бабушка Люся.

Ну, её можно понять. Она не так часто меня видит, успевает соскучиться. Ей хочется меня порадовать. А может быть, чувствует вину за наряженную без меня ёлочку. А вина серьёзная – всё самое интересное случилось без меня.

– Вы хоть медведя моего повесили? – сурово интересуюсь я.

– Повесили, повесили, – успокаивает бабушка Люся.

У «тех» бабушки и дедушки ёлочных игрушек мало, всего одна коробка. И все они какие-то скучные – шарики и шишки. Но есть розовый стеклянный медведь. Не знаю, почему розовый, почему только медведь, без зайца, лисички или ёжика. Но вот так. И поэтому он мой любимый медведь и обязательно должен висеть на ёлке.

Дядя Володя нас высаживает около «Юбилейного» и уезжает на дедушкину работу. Потому что он всё-таки дедушкин водитель, а не бабушкин, и должен возить дедушку, а не ждать, пока мы с бабушкой нагуляемся по магазину и настоимся в очереди. А в «Юбилейном» всегда очереди.

«Юбилейный» – это магазин, в котором продают что угодно. Там есть хлебный отдел, куда всегда большая очередь, зато там можно купить печенье «Юбилейное». Меня завораживает это сочетание, и кажется, что в «Юбилейном» обязательно надо покупать «Юбилейное». В бумажной хрусткой пачке, которую я разворачиваю тут же, в магазине, пока бабушка Люся будет стоять в очереди в другой отдел, где продают новогодние игрушки. Я осматриваю каждую печеньку и ищу подгоревший краешек. Повезло: есть целых две печеньки с подгоревшими краешками, которые я немедленно обгрызаю. Потому что вообще-то я печеньки не люблю, и любой другой хлеб не люблю, я уже говорила. Могу обгрызть краешек печеньки, могу посыпку с пряника облизать, в самом крайнем случае – макушку у кулича сгрызть. А остальное – сами, сами.

– Выбирай игрушку, – шепчет мне бабушка Люся.

Наша очередь уже почти подошла. Я дотягиваюсь до прилавка, чтобы рассмотреть игрушки. Они лежат в коробках, сияют блёстками и пахнут Новым годом и дефицитом. А… Из чего тут выбирать-то? Есть или оранжевые шары с россыпью белых глазуревых капелек, или Снегурочки разных цветов. У Снегурочек нет ни рук, ни ног – только шуба, шапка и лицо. Странные, в общем, барышни. Мне важно, чтобы даже новогодние игрушки были игрушками, чтобы с ними можно было поиграть, какую-то историю придумать. А если у неё ни рук, ни ног, это какую историю придумаешь? Про бедную девочку-инвалида? Уж лучше тогда с медведем играть, пусть и розовым.

Но я вежливо делаю вид, что мне нравится Снегурочка, выбираю голубенькую. Нам её заворачивают в бумагу, и мы, довольные, идём домой, в квартиру номер тринадцать.

Про квартиру номер тринадцать надо рассказать отдельно. Во-первых, у неё огромный и прямой коридор, по которому можно носиться туда-сюда или рассекать на трёхколёсном велике. Во-вторых, в зале постелен ковёр во всю комнату, и можно играть на полу сколько влезет: пока дедушка на работе, бабушка Люся ругаться не будет. А если дедушка пришёл с работы, можно уйти в нашу с бабушкой комнату и играть там: там тоже есть ковры и целый балкон. Балкон заставлен коробками с печеньем, вафлями и шоколадками, и можно брать, сколько хочется. Но сладости мне и в квартире двадцать восемь можно брать, сколько захочется, поэтому коробки меня не особенно соблазняют, я их использую для строительства кукольных домиков.

В квартире тринадцать очень много комнат, и некоторые из них очень странные. Например, там есть дедушкин кабинет, в который нельзя заходить без спроса. По роковому стечению обстоятельств, именно в нём хранятся самые интересные вещи: маленькая модель машины «Чайка» с открывающимися дверками, которую я очень хочу заполучить в игрушки, и миниатюра под стеклом «Ленин в Разливе». Тут обиднее всего, что под стеклом, потому что, если бы это стекло как-нибудь оторвать, какое поле для игры бы получилось! Там же и шалашик есть, и деревья, и костёр с котелком. Туда бы пару маленьких куколок засунуть и играть до потери пульса. Но стекло не отрывается, и в кабинет дедушки можно заходить только когда он дома.

А ещё в квартире тринадцать есть комната папы. Но папа там не живёт, потому что живёт отдельно.

– Он тут жил, когда был маленький? – однажды уточнила я.

Бабушка Люся как-то неопределённо кивнула. Это потом я узнала, что бабушка и дедушка переехали в квартиру тринадцать, когда папа уже заканчивал школу. А потом он быстро вырос, встретил мою маму, и они стали жить самостоятельно. А пока что меня очень удивляет, что в папиной детской комнате нет совсем никаких игрушек и вообще ничего интересного. Кровать, полка со скучными взрослыми книжками («Дон Кихот» в моём представлении – интересная детская книжка, да, потому что в ней картинок много) и стол со стеклом. Стол примечателен тем, что под стекло можно засунуть какие-нибудь картинки или фотографии, и тогда получается, что стол уже не совсем обычный. Меня эта магия завораживает. Под стеклом хранятся разные фотографии, и мне особенно нравится фотография, где дяденька в фуражке стоит с какой-то папкой, а сзади него ещё много дяденек в фуражках стоят.

– Это Игорёк, сын тёти Муси, принимает присягу, – объясняет мне бабушка Люся.

Тётя Муся – бабушкина сестра, которая живёт в далёком и непонятном городе Минске. А кто такой Игорёк, я вообще слабо понимаю, но фотографию очень люблю рассматривать.

У бабушки Люси есть ещё одна сестра, бабушка Галя. Она живёт в Волгограде, и я бы не упоминала об этом, если бы не одна деталь. Бабушка Галя иногда приезжает в гости и привозит подарки. Любая нормальная девочка радовалась бы этому обстоятельству, но однажды бабушка Галя привезла «Родину-мать». Не ту самую, которая на Мамаевом кургане стоит – та к бабушке Гале в чемодан бы не поместилась. А маленькую копию, но почти как настоящую: в одной руке меч, рот открыт в призывном крике. Родину-мать бабушка Люся поставила на шкаф в нашей с ней спальне. И когда я в очередной раз приехала к «тем» бабушке и дедушке в гости, меня ждал сюрприз.

Как я ревела, бабушка потом долго вспоминала. Сначала она пыталась меня уговорить. Ну чего, мол, бояться, хорошая женщина, стоит себе и стоит. С мечом. Но уговоры на меня не действовали – Родина-мать пугала до чёртиков. В итоге бабушке Люсе пришлось замотать её в полотенце и переселить в ванную комнату. Потом, когда я уезжала, бабушка возвращала Родину-мать на место. А когда я снова собиралась погостить, опять героически лезла на шкаф. Надо же, столько лет прошло, а Родина-мать меня всё равно пугает до чёртиков, но уже не в виде скульптуры.

Одним словом, в квартире номер тринадцать много удивительных вещей, а жизненный уклад совсем не похож на тот, к которому я привыкла в квартире номер двадцать восемь. И эти перемены то в одну, то в другую сторону, смотря у кого я живу, меня очень забавляют.

Например, бабушка Лиля (которую нельзя называть бабушкой и которая доктор) всегда следит, чтобы я мыла руки, чтобы никто в доме не ел из моей тарелки и не брал мою вилку. У меня особенная вилка с зайчиком. Впрочем, у дедушки Миши вообще свой стакан и своя ложка с буквой «М», так что удивляться нечему. А у дедушки Гены и бабушки Люси совсем другие правила. Салат или ещё что-нибудь вкусное тут подаётся в большой деревянной миске, которая ставится на середину стола, и все из неё едят своими ложками, не перекладывая еду в тарелки.

– Когда я был маленький, мы и суп так ели, – рассказывает дедушка Гена, почему-то посмеиваясь. – Сначала жижу хлебали, потом гущу подцепляли. А если кто пытался вперёд очереди мясо подхватить, того мать по лбу ложкой била.

А ещё дедушка утверждает, что суп или котлеты из его тарелки в два раза вкуснее, чем из моей. Поэтому я обычно ужинаю два раза. Один раз с бабушкой, а второй раз, когда дедушка возвращается с работы – из его тарелки.

– Ну, беги, загляни под ёлочку, – торопит меня бабушка Люся, когда мы заходим в квартиру номер тринадцать вместе с надкусанной пачкой печенья «Юбилейное» и голубой Снегурочкой в серой бумажке. – Там тебе Дедушка Мороз подарок оставил.

Странный этот Дедушка Мороз, конечно. Это он, получается, по всем квартирам за мной бегает и подарки оставляет? Иду в зал, лезу под ёлочку, предварительно проверив, висит ли мой розовый медведь. Медведь висит, всё в порядке. А под ёлочкой стоит слон. Белый фарфоровый слон. И так как ничего другого под ёлочкой нет, очевидно, что приволок слона Дедушка Мороз. Я же говорю, он очень странный. Старенький, наверное. Старенькие все странные.

– Нравится? – беспокоится бабушка Люся.

– Очень, – вру я.

Вот что мне с этим слоном делать? Он слишком большой, чтобы с ним играть – я же играю только с маленькими игрушками. А ещё он слишком тяжёлый, я его поднимаю-то с трудом. И ни в какой мой игрушечный сценарий он не вписывается.

– Ты Снегурочку на ёлку повесь, – советует бабушка.

Я покорно вешаю Снегурочку. Потом делаю вид, что играю со слоном. На самом деле просто ставлю его посередине ковра, а сама играю в сторонке со своими любимцами – одноглазым чёрным котом Базилио, Буратино в больших квадратных башмаках и белым пуделем Артемоном. Все они маленькие и прекрасно подстраиваются под мой сценарий. А слон стоит, нам не мешает. Бабушка Люся на кухне готовит обед. Она всегда что-нибудь готовит, потому что дедушка Гена ест дома. В отличие от дедушки Миши, у которого на работе есть столовая. И бабушка Люся работает только бабушкой, а не большим начальником, как Лиля, поэтому всё время на кухне.

– А когда мы будем делать игрушки для ёлочки на улице? – пристаю я к бабушке, когда мне надоедает история про то, как Артемон и Базилио украли башмаки Буратино.

Бабушка Люся накрывает сковородку с котлетами крышкой, выключает газ и вытирает руки о фартук.

– Ну давай делать! Тащи бумагу, клей и ножницы. А я найду ненужную ёлочную игрушку.

– А бывают ненужные ёлочные игрушки? – удивляюсь я.

В этом доме и нужных-то не хватает. Оказывается, ненужная – это битая игрушка. Бабушка Люся разбитые игрушки не выкидывает, а хранит для таких вот случаев. Мы вырезаем из бумаги плоские шарики для уличной ёлочки. Я раскрашиваю их фломастерами, а бабушка, сложив лист бумаги вдвое, засовывает внутрь разбитую игрушку и стучит сверху стаканом. Чтобы разбитая игрушка стала совсем разбитой. Потом капает клей на бумажный шарик и насыпает сверху битое стекло. Получается очень красиво! Мы привязываем к шарикам ниточки и идём на улицу.

Ёлочки растут за домом, идти не больше минуты, но для меня это пока целое приключение. Мне кажется, вокруг непролазный лес, заметённый снегом, в котором мы, как мальчик из какого-то новогоднего рассказа, должны отыскать ту самую ёлочку. Мы проходим огромное озеро, которое замёрзло и превратилось в каток. Мальчишки катаются по нему на каких-то странных штуках – дощечках, к которым прибиты коньки. Они подгибают колени, усаживаются на дощечки, отталкиваются палками и скользят. Мне кажется, им очень-очень весело, а мне грустно, что у меня нет такой дощечки.

– Я тоже хочу так кататься, – грустно говорю я.

– Но ты же девочка, а не мальчик, – замечает бабушка.

Вот это вдвойне грустно! Бабушка видит, как я расстраиваюсь, и вдруг подходит к одному из мальчишек.

– Дай девочке прокатиться, – говорит она ему. – Пожалуйста, она быстро.

Я не верю своему счастью. Усаживаюсь на дощечку, беру в руки палки. Но у меня не получается даже просто оттолкнуться, сил не хватает.

– Понимаешь теперь, почему эта игра только для мальчиков? – спрашивает бабушка, когда мы уходим с озера.

Я тяжко вздыхаю. Через пять лет я буду носиться по двору с пацанами своего возраста, играть в войнушку, прыгать с труб парового отопления и козырьков подъездов, кидать ножички, и никто не посмеет усомниться в моих способностях. А за «ты же девочка» от меня можно будет получить хорошую затрещину. Но пока что я покорно иду за бабушкой вешать бумажные шарики на ёлочку.

А ещё через пятнадцать лет я специально приеду в тот двор посмотреть на декорации моего детства. И пойму, что никакого огромного озера тут быть не могло. В лучшем случае – большая лужа метров пять в диаметре. И непролазного леса, конечно, тоже не было.

Тетя Нелля

У Лили (которая не бабушка) есть подруга. В этом не было бы ничего удивительного, если бы речь шла о какой-нибудь другой бабушке. У бабушки Люси подружек целая куча, они постоянно приходят к ней в гости: иногда по одной, а иногда и всей толпой. Иногда даже мешают: я хочу с бабушкой гулять пойти, а тут они, здравствуйте. Целый час будут чаи гонять и о чём-нибудь скучном рассуждать. Но то бабушка Люся. А с Лилей всё всегда по-особенному. Она же большой начальник и вообще…

Но одна подруга у неё всё-таки есть. Она высокая, с чёрными длинными волосами и почему-то голубыми глазами. А ещё она ходит в брюках. Я первый раз вижу, чтобы бабушка ходила в брюках. Какая-то она неправильная бабушка – наверное, поэтому и дружит с Лилей. У тёти Нелли есть внучка Илона, и для меня само собой разумеющееся, что в этой семье у всех странные имена. Когда я узнала, что у Илоны есть мама Ирина, была сильно озадачена такой тривиальностью. С Илоной мы познакомились очень необычным образом.

Однажды в дверь квартиры двадцать восемь раздаётся звонок. Лиля открывает и видит на пороге тётю Неллю.

– Привет! – заявляет она с порога.

И тут я просто обалдеваю, потому что никто так с Лилей не разговаривает, кроме меня и Миши.

– А у тебя коляска на балконе валяется, она тебе нужна?

Тут я обалдеваю ещё больше. Потому что на балконе действительно валяется детская коляска. Ну, как валяется: она лежит на шкафу, который стоит на балконе. Вроде бы коляска предназначалась мне, но я не помню, чтобы ею пользовалась. Несколько раз я про неё спрашивала, но Лиля говорила, что неохота доставать, и вообще она грязная, пыльная, поиграй с чем-нибудь другим. Я и не настаивала, потому что с коляской ну какая игра? Пупсов в ней возить? Так я же в пупсов не играю, с ними никакой толковой истории не придумаешь.

– Мы тут с Илоной гуляли и увидели у вас на балконе коляску. Вам, наверное, не нужна, а Илона изнылась. Кукол ей возить не в чем, – говорит тётя Нелля.

И тут я вижу, что за тётей Неллей стоит девочка с торчащими во все стороны кудряшками и в розовом платьице с зайчиком. У меня тоже такое платьице есть, только я его не ношу. Потому что я вообще платьица не ношу, если мама не заставит. А мама редко заставляет – зачем ей лишние скандалы.

– Да забирайте, – говорит Лиля. – Только сами. Балкон вон там.

Это чтобы не возиться, не снимать пыльную коляску со шкафа, понимаю я. Лиля вообще не любит с чем-либо возиться, мыть, убирать. Она лучше книжку почитает или поиграет со мной во что-нибудь. Она истории умеет рассказывать – будь здоров! Ещё лучше, чем я. Поэтому с ней играть очень интересно. И книжки читать, и диафильмы смотреть. А мыть, убирать и готовить – это скучно, тут мы во мнениях сходимся.

Тётя Нелля идёт на балкон, снимает со шкафа пыльную коляску, и вместе с кудрявой девочкой они исчезают. Я забываю об их существовании на какое-то время. А однажды Лиля говорит:

– Тётя Нелля звонила. Тебя приглашают на день рождения Илоны. Пойдёшь?

– Не пойду, – говорю. – Я сказку смотрю.

По телевизору моя любимая сказка идёт, про Кощея Бессмертного. Очень мне Кощей нравится, симпатичный такой.

– Да не прямо сейчас, в воскресенье, – поясняет Лиля. – Подарок надо купить…

Я только плечами пожимаю. Как можно соглашаться на то, о чём не имеешь ни малейшего представления? Ни на какие дни рождения я раньше не ходила, что там делают, не знаю. Но вот наступает воскресенье, и мы с Лилей идём в дом через дорогу. Дом через дорогу гораздо старше нашего, и он какой-то страшный, если честно. Там тёмные подъезды, высокие двери и тёмные окна. Он напоминает мне дом из книжки «На старом чердаке», которую я один раз нашла на полке, случайно прочитала и потом ревела до самого вечера. Какая-то очень жуткая книжка, лучше даже не вспоминать.

Квартира тёти Нелли нравится мне гораздо больше, чем сам дом. Хотя всё тоже какое-то странное. Мебель не такая, как у нас, дети бегают и орут зачем-то. Но посередине комнаты, куда меня отправляют, стоит большой стол. А на столе – целый кукольный дом! То есть самого дома нет, стол – это дом. Но мебель расставлена, и этой мебели видимо-невидимо. И кухня есть, и ванная, и спальня. В кухне плита, холодильник, а посуды сколько! Даже бокалы есть, белые, пластмассовые. Это ж какую интересную историю можно рассказать, понимаю я, и тут же кидаюсь играть. Кукол, правда, маловато, и опять какие-то тупые: Барби, Кен… Но в таких декорациях и с тупыми куклами можно что-нибудь придумать.

Илона тоже тут бегает, но на меня особого внимания не обращает. Ей и без меня весело: они вместе с какими-то незнакомыми девочками играют в прятки. Заняться им больше нечем. Прятки! Когда тут столько кукольной мебели!

– Юля, а что ты со всеми не играешь? – удивляется тётя Нелля, заглядывая в комнату.

Я плечами пожимаю. Ну что тут ответишь? Что прятаться по углам как-то глупо? Вот что интересного в том, чтобы залезть под кровать и бояться, что тебя там найдут?

Но тётя Нелля, кажется, и не ждёт ответа, она слишком занята: она накрывает на маленьком столике для нас угощение. Для меня это тоже странно, потому что есть надо на кухне, а не в зале. На кухне сидят и едят взрослые, а мы почему-то должны есть отдельно. Я вообще есть не хочу, я дома поела.

А потом тётя Нелля приносит игрушечную посуду! Пластмассовые зелёные тарелки, на которых лежат сосиски и картофельное пюре. Ну понятно же, что пластмассовыми могут быть только игрушечные тарелки, человеческие – они из чего-то другого делаются, их разбить можно. То есть мы будем есть сосиски и картофельное пюре из кукольной посуды? И запивать компотом из кукольных пластмассовых стаканов. Как-то всё совсем странно.