Саломея. Стихотворения. Афоризмы

* * *

Если посмотреть на все это с точки зрения искусства, надо быть благодарным за то, что самое торжественное богослужение церкви есть изображение этой трагедии без пролития крови: мистическое представление истории Страстей Господних при помощи диалога, одеяний и священнодействий.

И для меня всегда служит источником благоговейного душевного подъема мысль, что в церковнослужителе, подающем на обедне ответы священнику, сохранились последние остатки греческого хора, который без этого был бы совершенно утрачен для искусства.

Но, в общем, жизнь Христа, где так полно сливаются Страдание и Красота, в их последней глубине и в самом осязательном выражении, – есть в действительности идиллия, хотя эта идиллия и кончается тем, что раздирается надвое завеса храма, тьма скрывает лицо земли и вход ко гробу привален камнем.

Его всегда представляешь себе как юного жениха в кругу учеников; ведь он и сам в одном месте изображает себя пастухом, бредущим с овцами долиной, в поисках зеленых пастбищ или прохладного потока – певцом, хотящим музыкой воздвигнуть стены Града Господня, – любящим, для чьей любви весь мир недостаточно велик. Его чудеса кажутся мне драгоценными, как приближение весны, и столь же естественными.

Мне нисколько не трудно поверить в волшебное действие его личности. Я верю, что одно присутствие его могло приносить мир измученным душам и те, что касались его одежды или рук, забывали свою боль; и когда он шел мимо, по большой дороге жизни, люди, для кого до сих пор тайна жизни оставалась сокрытой, ясно видели ее теперь; и другие, чьи уши до тех пор были глухи ко всякому звуку, кроме звуков ликованья, слышали впервые голос любви и находили его «благозвучным, как лира Аполлона»; и дурные страсти исчезали при его приближении; и люди, чья тупая, лишенная фантазии жизнь была лишь видом смерти, как бы вставали из гроба, когда он звал их. И толпа, когда он проповедовал на склоне холма, забывала и голод, и жажду, и заботы мира сего. И друзьям его, внимавшим ему, когда он сидел за трапезой, грубая пища казалась вкусными яствами, вода – прекрасным вином; и весь дом как будто наполнялся сладким ароматом нарда.

Ренан говорит где-то в своей «Жизни Иисуса», в этом прелестном пятом Евангелии, которое хотелось бы назвать «Евангелием от Фомы»: «величайшее дело Христа, – что он сумел сохранить и по смерти любовь, принадлежавшую ему при жизни».

Конечно, если место его – между поэтами, то он идет во главе любящих. Он знал, что любовь прежде всего есть тайна мира, к которой стремились мудрые, и что только через любовь можно приблизиться к сердцу прокаженного и к стопам Господним.

Христос прежде всего – величайший индивидуалист. Смирение, как все художественные переживания, – лишь один из видов откровения. Душу человеческую всегда стремится уловить Христос. Он называет ее «Царствием Божиим» и находит ее у каждого. Он сравнивает ее с очень маленькими вещами: с крохотным зерном, с горстью листьев, с жемчужиной. И это верно: потому что душу свою можно усовершенствовать, лишь отбросив прочь все чуждые ей страсти, всю добытую культуру и всякое внешнее приобретение – хорошее ли, дурное ли – все равно.

* * *

Всем упорством воли, и больше – всем духом противоречия моего существа я восстал против всего, пока наконец у меня ничего, ничего не осталось на свете, кроме Кирилла.

Я лишился имени, положения, счастья, свободы, имущества. Я был преступником и нищим. Но еще одна драгоценная собственность оставалась у меня: мои сыновья. Вдруг они были отняты у меня законом. Удар был так оглушителен, что я не знал, что делать: я бросился на колени, склонил голову, зарыдал и сказал: «тело ребенка как тело Господне; я недостоин их». Это мгновение, кажется, спасло меня.

Тогда я понял, что мне не остается ничего иного, как взять все на себя. И с тех пор – это, несомненно, покажется странным – с тех пор, я стал счастливее.

…Я достиг последней фазы в развитии своей души. Во многих отношениях я был ее врагом, но она, оказывается, ждала меня, как друг. Когда приходишь в соприкосновение с душой, становишься простодушен, как дитя, как и должно быть, по словам Христа.

Как трагично, что столь немногим людям удается раньше смерти «овладеть своей душой».

Эмерсон говорит: «Ничто так редко не встречается у людей, как самостоятельный поступок воли». Это совершенная правда. Большинство людей – не они сами. Их мысли – мнения других, их жизнь – подражание, их страсти – цитата.

Христос был индивидуалист – не только величайший, но и первый в истории.

Были попытки сделать из него обыкновенного филантропа в духе ужасных филантропов XIX столетия; или ставили Его, как альтруиста, – наряду с невеждами и чувствительными мечтателями. В действительности Он не был ни тем, ни другим.

Конечно, у Него было сострадание к бедным, к заключенным в тюрьме, к униженным и несчастным; но еще больше сострадания было у Него к богатым, к сытым гедонистам, к тем, кто носит мягкие одежды и живет в царских чертогах.

Богатство и роскошь казались Ему большими трагедиями, чем бедность и горе. Что касается Его альтруизма – кто знал лучше Его, что не свободная воля, а предопределение вершит наши судьбы и что не собирают винограда с терновых кустов и смокв – с репейника?

Жить для других, как сознательная формула, никогда не было основой Его веры. Когда Он говорит: «прощайте врагам вашим», Он говорит это не ради врага, но ради нас самих, и потому что любовь прекраснее ненависти. Когда Он предлагает богатому юноше: «продай все, что имеешь, и раздай нищим», Он думает при этом не о нищих, а о душе этого юноши, которую губило богатство. В своем понимании жизни Он сходится с художником, который знает хорошо, что, в силу неумолимого закона самоусовершенствования, поэт должен петь, ваятель – думать в бронзе, живописец – делать мир зеркалом своих настроений, со столь же неизменной определенностью, как боярышник должен цвести весной, хлеб – созревать в золотые плоды осенью и луна, в своем от века предначертанном пути, превращаться из серпа – в полнолуние, из полнолуния – в серп.

* * *

Хотя Христос не говорил людям: «живите для других», но Он сделал то, что нет разницы между жизнью других и нашей собственной жизнью. Этим Он дал личности человека громадную, титаническую силу.

С тех пор как Он явился, история каждой отдельной личности – мировая история, или может сделаться таковою.

Во всяком случае, культура возвысила личность человека. Искусство сделало нас существами с мириадами душ. Кто обладает художественной природой, тот идет с Данте в изгнание и узнает, что солон хлеб чужих и круты их ступени. Он на мгновение обретает ясность и спокойствие Гёте. Но он слишком хорошо знает и то, что Бодлер воскликнул, обращаясь к Богу:

О, Seigneur, donnez-moi la force et le courageDe contempler mon corps et mon coeur sans dégout[3].

Он узнает из сонетов Шекспира – быть может, на погибель себе – тайну его любви и усваивает ее себе. Он видит своими глазами современную жизнь, потому что он прислушивался к ноктюрнам Шопена, или занимался греческим искусством, или же прочел историю страстной любви мертвеца к мертвой женщине, чьи волосы походили на тонкие золотые нити, а губы – на гранатовое яблоко.

Но это сочувствие художественного темперамента по необходимости направляется лишь на то, что получило свое выражение в словах или в красках, в звуках или в мраморе, за раскрашенными масками Эсхиловой драмы или через просверленные и связанные вместе тростники некоего сицилийского пастуха – должен был открываться человек и назначение его.

Изображение для художника – единственный способ воспринимать жизнь вообще. То, что немо, мертво для него. Иначе у Христа: своей чудесной, безграничной фантазией, наполняющей священным трепетом человека, захватил он мир невысказанного. Мир скорби, не имеющий голоса, сделал он царством своим, и сам стал его вечным глаголом.

Как я сказал уже – тех, кто нем в несчастье своем и «чье молчание внятно лишь одному Богу», – их выбрал он братьями себе. Он стремился быть оком слепого, ухом глухого и криком боли в устах тех, чей язык был связан.

Он желал быть трубным гласом для тех мириад, что не нашли себе языка, – трубным гласом, посредством которого могли бы они воззвать к небу.

Благодаря художественной натуре своей, для которой страдания и горе были формами, через которые он мог осуществить свое понятие о красоте, – он понимал, что мысль ничтожна, пока не воплотится и не станет образом; и потому он явился в образе страдальца, и этот страдалец вызвал к жизни искусство, и завладел им, и стал господствовать в нем, как это не удавалось еще никогда ни одному греческому богу. Потому что боги Греции, несмотря на белизну и алость своих прекрасных, гибких тел, были в действительности не тем, чем они казались.

Высокое чело Аполлона походило на солнечный диск, когда он в сумерки стоит над холмом; и ноги его были, как крылья утра. Но он был жесток с Марсием, и он отнял детей у Ниобеи.

В глазах Афины, в этих стальных щитах, не промелькнуло сострадания к Арахне.

Пышная надменность и павлины Геры – это единственное, что было в ней истинно величественного. И сам отец богов чересчур любил дочерей человеческих.

Были два глубоко значительных образа в греческой мифологии: в религии – Деметра, земное, не олимпийское божество, в искусстве – Дионис, сын смертной, которой миг его рождения был мигом смерти.

Но сама жизнь, из среды скромной и привлекательной, вызвала дивный образ, неизмеримо прекраснейший, чем мать Прозерпины или сын Семелы.

Из мастерской плотника в Назарете вышла личность бесконечно высшая, чем могли ее когда-либо измыслить мифы и сказания. И этой личности странным образом суждено было раскрыть миру таинственное значение вина и истинную красоту полевых лилий, как никто не мог сделать этого ни на Кифероне, ни на Энне.

Слова Исаии: «Он был презрен и умален пред людьми – муж скорбей и изведавший болезни – он был презираем, и мы отвращали от него лицо свое». Эти слова прозвучали ему как предвещание, и пророчество исполнилось в нем. Мы не должны бояться такой фразы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Notes

1

Арбитр изящества (лат.), т. е. законодатель мод.

2

Кто, плачем проводив светило,Тот вас не знал, небесные силы!

3

О, Боже, дай мне силу и мужество созерцать тело мое и сердце мое без отвращения.