Что думают гении. Говорим о важном с теми, кто изменил мир

– Профессор Гегель, вы не боитесь, что в такой постановке вопроса можно зайти слишком далеко? Что, если во главе Германии когда-нибудь встанет безумный диктатор, который пойдет войной на те самые «отсталые нации», чтобы силой насадить им немецкую культуру и идеалы?

– Я полагаю, что это было бы разумно. Кант писал, что никакая война, приносящая убийства, не может быть оправдана. Но я и здесь не могу с ним согласиться. Война – это отрицание устаревшего, способ ускорения развития общества. Хотя, конечно, страдания людей – это ужасно. Но совсем без этого, видимо, в развитии обществ и государств не обойтись. Если бы не было войн Наполеона, мы не увидели бы всех тех замечательных преобразований, которые происходят сейчас в Германии. Я по-прежнему считаю его величайшей личностью нашей эпохи.

Я поблагодарил профессора, заверив, что переводы его работ будут выполнены наилучшим образом.

Гегель скончался спустя десять лет, во время эпидемии холеры в Берлине. До самого конца он был полон творческих сил и смотрел на общую ситуацию в Германии с оптимизмом.

По-настоящему высоко его творческое наследие было оценено уже после его жизни. Цельная, мощная, впечатляющая философская система Гегеля стала основой многих последующих течений в мировой философии, а также широким полем для интеллектуальных диспутов его многочисленных сторонников и противников вплоть до сегодняшнего дня.

Если попытаться выбрать одного мыслителя, оказавшего наибольшее влияние на мировую философию за последние двести лет, то Георг Фридрих Гегель был бы хоть и не единственным, но наиболее вероятным претендентом на такое звание.

Глава 6

Исследование природы человека

(Артур Шопенгауэр)

Место: Франкфурт-на-Майне, Германский Союз

Время: 1836 год

Франкфурт-на-Майне, крупный и важный город, расположенный в центре Германии, главный финансовый центр этой страны, в 1830-е годы еще не был столь значительным. В те времена здесь, разумеется, не было не только небоскребов, олицетворяющих современный Франкфурт, но даже и многих из тех зданий, которые в наши дни кажутся старинными: и роскошное здание местной оперы, и некоторые из главных соборов были возведены лишь в конце XIX века.

Но и в то время этот город был почти столичным: в нем бурлила жизнь, через него проходили главные немецкие торговые пути, а еврейский район, где процветало крупное ростовщичество, являлся прообразом будущей финансовой столицы Европы. Шумный многонациональный центр Франкфурта в сочетании с колоритной и уютной старой немецкой архитектурой производил впечатление нескончаемого движения, олицетворял оптимистичный дух того времени в Германии (вскоре в ней начнется глубокий экономический кризис, усугубляемый эпидемиями, давший толчок к появлению марксизма, но пока об этом еще никто не догадывался). Одной из популярных тем в прессе тех лет были сообщения об открытии все новых железных дорог. Сначала их строили в «мастерской мира» Англии, затем во всех других развитых странах мира, включая Германию. Теперь на поезде из Берлина можно было добраться в любую часть страны всего за день: еще недавно это казалось немыслимым. Правда, во Франкфурте, по традиции, главным транспортом оставался водный: широкая река Майн вблизи города впадала в великий Рейн, что делало водную логистику чрезвычайно удобной. В любое время дня, прогуливаясь по набережной Майна, можно было наблюдать множество торговых кораблей и небольших суденышек.

Немного ниже по набережной Майна представала иная, безмятежная картина: тишина, спокойствие, зелень, приятные пейзажи. В одном из таких районов для состоятельных людей жил человек, с которым мне предстояло встретиться. С точки зрения любого обывателя той эпохи, дела у этого человека вроде бы обстояли как нельзя лучше. Он был довольно богат (получил немалое наследство родителей), нигде не работал, вел сибаритский, полный разнообразных бытовых удовольствий образ жизни. Слыл гурманом, завсегдатаем лучших ресторанов, имел большую домашнюю библиотеку, ничем не болел. Не будучи красавцем (скорее наоборот), постоянно водил близкие знакомства с привлекательными молодыми дамами полусвета. Ему было около пятидесяти, и он сознательно не заводил семью, считая, что подобные хлопоты ему ни к чему. Как и у Канта, день этого человека был точно расписан по часам. Самыми приятными моментами этого распорядка Артур Шопенгауэр (так его звали) считал время с двенадцати до половины первого дня (перед обедом он всегда полчаса играл на флейте, которой хорошо владел), а также с трех до пяти часов вечера (непременная прогулка вдоль набережной реки со своим игривым белым, с большими ушами, пуделем – его самым близким и любимым на свете существом).

Неожиданным было то, что по своему мировоззрению и характеру этот человек (великим философом его признали лишь после смерти) был одним из самых непреклонных и убежденных мизантропов, пессимистов во всем, что касается человека и его природы, во всей мировой истории.

Отчасти (или даже во многом) такому мировоззрению способствовала его собственная биография. Она не была трагической, но в ней хватало разочарований и несбывшихся надежд. Шопенгауэр вырос в Гамбурге, в семье богатого, образованного и уважаемого всеми торговца. У его родителей была большая разница в возрасте: отец был на двадцать лет старше. Для мальчика, росшего вундеркиндом и проявлявшего большие способности ко всем наукам, отец был кумиром, примером во всем, тогда как свою молодую маму с ее высокими запросами и капризами он считал недалекой и буквально не выносил. Мальчик получил блестящее образование: к двадцати годам поучился в престижных заведениях не только дома, но и во Франции, Англии, свободно владел несколькими языками, был отличником в математике, физике, истории; талантлив в музыке и живописи. Отец гордился им и хотел, чтобы Шопенгауэр-младший наследовал его дело. Но тот упрямо говорил, что из всех предметов в мире его по-настоящему занимает только философия. Затем произошло событие, ставшее для него шоком на всю жизнь. Однажды ночью его отец выпал из чердака их дома в несколько этажей и упал в один из гамбургских каналов, разбившись насмерть. Причины инцидента остались неизвестными. Помимо неожиданной потери своего кумира юного Артура ранила реакция на случившееся его матери. Она совсем не была опечалена, а на свою часть наследства открыла модный салон для личного общения знаменитостей (впоследствии этот салон прославился на всю страну). Начав самостоятельную жизнь, Артур стал путешествовать, а после выхода его первого трактата получил приглашение работать на кафедре философии университета Йены (где незадолго до этого преподавал Гегель). Как и у Гегеля, дела в Йене у Шопенгауэра не задались: его учение студентам казалось странным, а написанный им там главный философский трактат всей его жизни «Мир как воля и представление» не продавался и не привлек ничьего внимания. В начале 1820-х Шопенгауэр перебирается в университет Берлина, где читает лекции бесплатно: там он пересекается с Гегелем, находившимся в зените своей мировой славы. Честолюбивый Шопенгауэр специально назначает время своих лекций в те же часы, что и Гегель, и в них излагает самую жесткую и язвительную критику учения своего великого коллеги. Но этот поединок он проигрывает вчистую: на странные лекции малоизвестного преподавателя слушатели заглядывают редко и только из любопытства. Ситуация приводит Шопенгауэра в бешенство: в конце 1820-х, в возрасте около сорока, он навсегда бросает преподавание и переезжает из Берлина во Франкфурт. Вовремя, стоит заметить: перед самым началом эпидемии холеры, во время которой погибли тысячи берлинцев, включая Гегеля.

В личной жизни его тоже преследуют неудачи. Шопенгауэр не вышел внешностью: был низкого роста, узким в плечах, с непропорционально большой головой (в молодости с густой кудрявой шевелюрой, но в зрелости сильно полысевшей). Черты лица, в юности обычные, с годами стали скорее неприятными: низкий выпуклый лоб, небольшие глаза, тонкие, то скептически поджатые, то презрительно усмехающиеся губы. Но его огромный ум, харизма, явный талант и очень острый язык вызывали немалый интерес женского пола. Его первая любовь – красивая, образованная наследница известного немецкого рода – отказала ему накануне свадьбы, так и не объяснив причин разрыва. Позже он стал встречаться со знойной красоткой из Италии, влюбился в нее и во время их романтической поездки в Венецию собирался сделать ей предложение. В тот самый вечер, во время прогулки вдоль Гранд-канала, они случайно встретили великого английского поэта Байрона. Его подруга от волнения упала в обморок, а когда пришла в себя и узнала, что Шопенгауэр лично знаком с Байроном, стала умолять познакомить ее «с этим прекраснейшим из мужчин». Взбешенный философ уехал, поклявшись себе никогда больше не влюбляться в этих «ничтожных, второсортных созданий», а только использовать «по их естественному, природному назначению».

Во Франкфурте в 1830-х Шопенгауэр за свои средства переиздает главный труд его жизни, рекламирует его, но реакция общества и других философов по-прежнему нулевая. В это же время он пишет еще несколько трактатов со всесторонним анализом пороков человеческой натуры и нескончаемых несчастий, которые неминуемо подстерегают любого человека, от короля до нищего, на его жизненном пути. В XX веке эти его «дополнительные» трактаты были признаны классикой, жемчужинами не только и даже не столько философии, а скорее всей европейской литературы той эпохи. Но стена молчания коллег и безразличия публики кажется нерушимой. При жизни Шопенгауэра почти никто не знает. Уже после нашей встречи, в начале 1840-х, философ навсегда перестает писать и всю свою оставшуюся, еще долгую жизнь проводит в бытовых развлечениях, в одиночестве. Впрочем, в его уже написанных к этому времени произведениях он изложил свою картину мира настолько ярко, полно и образно, что, скорее всего, он вряд ли мог бы в старости к этому еще что-то добавить.

Шопенгауэр пригласил меня встретиться около часа дня в небольшом колоритном трактире с живописным видом на гладь Майна. В этот раз я был адвокатом философа. На него подала в суд женщина, жившая по соседству. Она любила рано утром прямо из окна громко перекрикиваться с соседками и разносчиками продуктов, заставляя философа каждый день рано просыпаться. Его многократные просьбы и увещевания ни к чему не привели. Однажды в сердцах, встретив эту женщину на улице, он отвесил ей крепкую оплеуху (в чем позже раскаивался). Женщина обратилась в суд, требуя, чтобы философ выплатил ей большую денежную компенсацию за причиненный ей ущерб. Шопенгауэр признал свою вину, но потребовал значительно снизить сумму взыскания.

Хозяйка заведения, дородная женщина средних лет, помимо непременного кувшина с темным, немного мутным, слабым по крепости домашним пивом, поставила на обеденный стол тарелки с аппетитным сыром, нарезанным ломтиками, обжаренные сосиски, а также котлеты из куриного мяса, завернутые в листы капусты. Обычно в Германии той эпохи на стол было принято подавать много еды (как, например, это было во время обеденной трапезы Канта с его приятелями), но хозяйка знала, что ее давний клиент предпочитал небольшие порции. Обсудив детали дела (я сразу обратил внимание на цепкость ума, быстроту мышления и практическую сметку философа, который все юридические нюансы улавливал и понимал с полуслова) и определившись с нашей тактикой в ходе судебного рассмотрения, мы плавно перешли на более общие темы. Я спросил его о привычках в еде. Он был известным гурманом, ценил деликатесы, тонко разбирался в дорогих винах. Но при этом был уверен, что есть и пить следует понемногу.

– Три высших блага жизни – здоровье, молодость и свобода – не осознаются нами, пока мы их не потеряем. Девять десятых нашего счастья на протяжении всей жизни зависят от здоровья. Нет ничего глупее, чем жертвовать им для чего бы то ни было: денег, карьеры, славы и уж тем более мимолетных удовольствий. Напротив, всем перечисленным следует жертвовать ради здоровья.

– Я думаю, многие мудрые люди с вами согласились бы. Не могу не спросить вас о вашем отношении к женщинам. Известно, что вы высказываетесь о них критически. Правда ли, что вы их ненавидите?

– Ну что вы… В женщинах на самом деле очень много хорошего. Когда мы рождаемся, они служат для нас защитой и опорой, когда взрослеем, становятся источником сильнейшего плотского удовольствия, а в старости они окружают нас теплом и приятной бытовой заботой. О ненависти к женщинам у мужчины и речи быть не может. Но важно, чтобы они – женщины – знали свое место.

– И каким вы видите это «место»?

– Прежде всего, женщины во всем сильно отличаются от мужчин. Я не говорю о том, лучше они или хуже. Они просто другие. Например, незнакомые мужчины почти всегда относятся друг к другу нейтрально, безразлично. Тогда как женщина в любой другой сразу подсознательно видит соперницу и с удовольствием подмечает сразу все ее недостатки.

– Но почему так происходит?

– Это проистекает из того, что природа создала женщину с единственной целью – продолжение рода. И это задача на самом деле не из простых. Женщины живут дольше мужчин, но в их длинной жизни есть лишь короткий промежуток: всего несколько лет в юности и ранней молодости, когда они способны вызвать настоящую страсть, желание у мужчин. И в этот промежуток им надо суметь свести достойного мужчину с ума до такой степени, чтобы он ради права обладания ее телом женился на ней (то есть потерял половину своих прав и приобрел множество обязанностей) и затем всю оставшуюся жизнь, даже когда ее тело увянет, заботился о ней: тяжким трудом содержал ее, воспитывал их детей. Достойных мужчин на самом деле немного, поэтому в соревновании за них женщины способны на любые подлости, при этом даже не считая их таковыми. Притворство, обман – такие же законные (с ее точки зрения) орудия любой женщины, как, скажем, клыки у льва. Было бы странно, если бы лев стеснялся остроты своих зубов, не так ли? Кроме как завлекать любым способом мужчину и плести заговоры против соперниц у женщин нет совершенно никаких других талантов. Так, например, от природы женщины рисуют не хуже, чем мужчины. Но до сих пор ни одна женщина в истории не написала ни одной мало-мальски известной, не то что выдающейся картины. Знаете ли вы хоть одно серьезное музыкальное произведение, созданное женщиной? И, с другой стороны, много ли вы знаете женщин – горячих почитательниц высоких искусств? Я, например, в жизни не встречал ни одной. Некоторые, правда, умело делали вид, что им нравится искусство и что они обожают умные книги. Но на простейшую поверку это оказывалось всегда лишь еще одним их хитрым приемом заманить интересного им мужчину в ловушку и не более того.

Философ, окончив трапезу, промокнул губы салфеткой, затем продолжил:

– Они – другие. Мозг мужчины постоянно пребывает в воспоминаниях и анализе прошлого либо переживаниях и планах насчет будущего. А женщина всегда и всецело, всеми ее чувствами живет в настоящем. Если в данный момент ее дела обстоят терпимо, она не станет сильно переживать о вероятной большой проблеме, которая возникнет еще не скоро. Очевидно, что в бытовом смысле они мудрее нас. Но это простейшая, примитивная, природная жизненная мудрость.

– Я полагаю, что о том, что мужчины и женщины – от природы разные, не стоит даже и спорить. А вот насчет бесталанности женщин в искусстве и науке – здесь в будущем может многое измениться.

– Не думаю. Однако же анализ женщин и их поведения – это крайне незначительная, я бы даже сказал, третьестепенная часть моей философии. В сущности, о ней даже не стоило столько говорить.

– Просто это тема, традиционно вызывающая у публики интерес. В чем суть вашего учения?

– Обычная жизненная философия. Трезвый здравый смысл, если хотите. Но из него проистекают выводы, которые описывают всю суть мироздания. И эти выводы, к сожалению, неутешительны.

– В чем же они состоят?

– Гегель, которого я считаю образованным, умелым пропагандистом своих идей, но на поверку – весьма пустым болтуном, утверждал, что в основе мироздания находится некий воображаемый всемирный дух. И этот великий дух при этом еще и абсолютно разумен и справедлив. Оглянитесь, просто посмотрите вокруг себя. Много ли мы видим вокруг нас благородства и справедливости? Я бы сказал, что подобных положительных свойств характера можно увидеть в одном человеке из ста или еще реже. Буквально всякий человек по-настоящему, в глубине своей души, заботится только о себе и, возможно, еще о своих детях. На остальных ему на самом деле искренне и глубоко наплевать. Известие о гибели тысяч невинных людей в какой-нибудь войне в действительности трогает нас меньше, чем наш собственный пораненный мизинец, неприятно ноющий всю ночь.

– В Бога, насколько я понимаю, вы тоже не верите?

– Смотря что мы под ним подразумеваем. Во Вселенной существует некая высшая сила. Но она вряд ли разумна и уж точно нисколько не добра. Я называю эту силу Волей. И это, в сущности, – злая воля. Все в этой природе борется друг с другом, желает подавить, удушить, занять жизненное пространство другого. Самцы мечтают иметь больше здоровых самок и за это дерутся насмерть друг с другом. Каждый хищник, абсолютно каждый – это ходячая могила сотен травоядных, умерших жестокой, болезненной смертью. Человек, кстати, тоже, хотя мы редко об этом думаем.

– Что означает название вашей работы?

– Мир человека и любого живого существа состоит из двух частей: Представления и Воли. Представление – это то, что великий Кант называл феноменами вещей. Если проще, то это картина всего окружающего мира в голове каждого из нас. Представление дает ориентиры для наших органов чувств, дразнит, соблазняет их. Это совокупность всех внешних сигналов, поступающих в мозг из окружающего мира. Внутри человека оно сталкивается с не менее мощной внутренней силой – Волей. Воля – это все наши данные природой нужды, потребности, желания. Каждый из людей внутренне изо всех сил старается, чтобы именно его, а не чьи-либо еще желания были реализованы в первую очередь, и желательно во всей их полноте. Воля – это, с одной стороны, врожденный сильнейший инстинкт к жизни. Воля заставляет нас отдавать всё ради выживания в устраивающих нас условиях и качественного размножения. Как правило, для этого необходимо занимать высокое положение в социуме. Такое положение вернее всего позволяет подчинять своей воле самых качественных самок (женщин), а также дает средства безопасности. Совокупная воля населяющих мир людей – это и есть главная, великая движущая сила мировой цивилизации.

– Данное описание, вероятно, соответствует действительности. Но что из него следует?

– Следует то, что наш мир – это война, нескончаемая череда жестоких противоборств, явных и скрытых. Борьбы всех со всеми за всё. Жизнь – это арена гладиаторов, кишащая ядовитыми змеями. Ежесекундно одно живое существо становится жертвой другого. Порой доходит до смешного: бывает так, что одной человеческой особи удается навязать свою личную Волю целому народу. И тогда две армии, состоящие из сотен тысяч человеческих существ, по команде двух правителей – например, жалкого закомплексованного коротышки Бонапарта и глуповатого юноши, прусского кайзера – отчаянно бросаются в схватку, убивают друг друга из пушек и ружей и даже душат голыми руками. И все ради того, чтобы их правители были довольны. Наблюдая такие кровавые события на протяжении всей человеческой истории, я невольно спрашиваю себя: а в своем ли уме все эти воюющие люди? Как можно соглашаться превратиться в окровавленный и безжизненный кусок мяса ради навязанных кем-то идей; чужой, а не твоей собственной Воли? К сожалению, главное, чему учит нас вся мировая история, – это тому, что она никогда никого ничему не учит.

Наша обеденная трапеза окончилась, но увлеченный нашим разговором Шопенгауэр сделал исключение из своего твердого правила, пригласив меня продолжить беседу во время его традиционной прогулки вдоль набережной. По пути он на минуту заглянул к себе домой, чтобы взять на прогулку своего любимого пуделя.

– Чем больше я узнаю людей, тем больше мне нравятся собаки. Эти существа намного умнее, чем мы думаем о них. Просто они не могут нам рассказать о своих мыслях. И еще, в отличие от почти всех людей, они умеют быть преданными и искренне благодарными.

– Не слишком ли у вас односторонний, пессимистичный взгляд на мир и людей?

– Поверьте, я нормальный человек и хотел бы быть оптимистом. Но не вижу оснований для этого.

– Но ведь в жизни людей есть и немало приятных моментов.

– Я бы скорее назвал эти довольно редкие моменты минутными освобождениями от нашей постоянной психологической боли. Человек устроен так, что он весь соткан из желаний. Всю жизнь мы проводим в тяжелых заботах. У всех нас множество неудовлетворенных потребностей. Скажу больше: их хватает даже у всемогущих, казалось бы, королей. Точнее, у королей несбывшихся желаний несравнимо больше, чем у обычного человека. Чем больше вы можете, тем большего вы страждете. Все эти желания – порождения нашей Воли, глубоко эгоистичной. Издевка заключается в том, что мы можем страдать, переживать месяцами, годами. Но что происходит, когда наши так называемые мечты вдруг сбываются (что редко, но случается)? Мы ощущаем минутную радость, но затем воспринимаем случившееся как обыденное, должное и начинаем еще сильнее мечтать о чем-то другом, еще более труднодостижимом, и снова страдаем. Я далек от христианского учения, однако его концепция первородного греха, лежащего как печать на каждом человеке в момент его появления на свет, довольно хорошо описывает нашу жизнь.

– Неужели Вера не вдохновляет вас, не дарит чувство надежды, смысла?

– Христианство – это религия страдания. В этом смысле оно адекватно реалиям жизни. Ведь даже его символ, крест – это ужасное древнеримское орудие казни. Эта религия почти полностью состоит из запретов на различные удовольствия. Она учит тому, что боль в нашей жизни – нормальное явление, что правдиво. Но лично мне это учение ничем не помогает.

– То есть вы считаете, что надежды нет?

– На какую надежду может уповать человек, которому неизбежно предстоит суровая тоскливая старость с ее болезнями и немощью, затем – неминуемая смерть? Счастье – это иллюзия. Если жизнь что-то дает нам, то лишь затем, чтобы быстро и жестоко отнять. Отдельные счастливцы, единицы из тысяч – это просто такая приманка природы. Чтобы больнее дразнить всех остальных.

– И все же далеко не все смотрят на свою жизнь столь мрачно.

– Все. Просто не все в этом признаются даже самим себе, не говоря о других. Человек-пессимист, как правило, не пользуется популярностью в обществе, поэтому истинные мысли скрываются. Мы чувствуем боль, но не безболезненность. На жаре мы можем часами дико страдать от жажды. Глоток прохладной воды на секунду кажется блаженством, затем мы просто перестаем чувствовать жажду, и это все. Право, я не понимаю, какие могут быть в этом сомнения. Подумайте о том, какое мгновенье суток для человека самое приятное. Разумеется, это тот миг, когда мы расслабляемся и засыпаем. Сократ отмечал, что чем глубже, мертвее наш сон, тем лучше он освежает тело и душу. А какой момент дня для нас самый тягостный, неприятный? Разумеется, это мгновенье, когда мы просыпаемся. Неужели вы будете спорить, что каждый человек, открывая утром глаза, не мечтает, чтобы его сладостный покой, отчуждение от жизни продлились еще хотя бы пару минут? Не будите меня, говорит нам наш мозг, умоляет все наше существо. Я хочу еще немного побыть там, за пределами жизни. Каждые сутки человек ночью умирает, а утром воскресает. И «смерть», то есть сон, для нас несравнимо желаннее и приятнее жизни, бодрствования. Идите на кладбище, постучите в могилы умерших и спросите их, хотят ли они воскреснуть и прожить еще одну жизнь? Поверьте, все они в ответ отрицательно покачают своими черепами.

– Но если бы вы верили в Бога, то верили бы и в продолжение жизни после смерти.

– Обратите внимание, как легко, красочно и реалистично мы представляем себе адские мучения. Уж очень они похожи на то, что многим людям приходится пережить на самом деле. Умирающие от болезней, голода, пыток переживают абсолютно реальный ад здесь. Поэтому Данте в своем бессмертном шедевре так ярко и убедительно описал все семь кругов ада. Напротив, мы понятия не имеем, что такое рай. Его любые описания – размыты и невнятны. У христиан люди там просто не работают, гуляют с арфами, поют. Если честно, так себе удовольствие. Мне бы наскучило уже через день. Неужели рай действительно таков? Никто из нас понятия не имеет. В нашей жизни нет почти ничего райского, поэтому мы просто не знаем, на что он может быть похож.

– Лейбниц в своих философских трактатах утверждал, что мы живем в лучшем из миров, возможных на сегодня. И, на мой взгляд, убедительно это доказывал.

– Лучше бы Лейбниц занимался только точными науками и не лез в философию. Я считаю, что мы живем в худшем из миров. Черная чума несколько веков назад выкосила почти половину Европы. Люди и сегодня без конца погибают в бессмысленных войнах и миллионами умирают от голода при малейшем неурожае. Подавляющее большинство обывателей – темные, непрошибаемые тупицы. Умеют, как животные, только покорно делать то, что им говорят. И это лучший из миров? Каков же тогда худший, позвольте спросить? Мне мир представляется холстом на стене, перекошенным, держащимся на тонком, шатающемся гвоздике. Если бы от чумы умерло еще немного больше людей, то вся европейская культура и цивилизация просто исчезли бы. Как исчезли когда-то египетская, шумерская, карфагенская. Если бы мир был еще хоть немного хуже, то его бы уже просто не существовало. Следовательно, мы живем в худшем из миров. К большому сожалению.