Темный оттенок магии

Келл принялся рассматривать янтарную жидкость у себя в кружке.

– Добрый вечер, Келл, – сказал Бэррон, долив пива по самый край.

– Добрый вечер, Бэррон, – поздоровался Келл.

Больше они никогда друг другу ничего не говорили.

Хозяин таверны напоминал бы кирпичную стену, если бы кирпичная стена решила отрастить бороду: высокий, широкий и прочный. Конечно, Бэррон повидал немало странностей на своем веку, но, видимо, они ничуть его не тревожили.

А если и тревожили, он умел это скрывать.

Часы на стене за стойкой пробили семь, и Келл достал из кармана безделушку – деревянную шкатулку размером с ладонь, с простым металлическим замочком. Когда он открыл замочек и поднял большим пальцем крышку, шкатулка превратилась в доску для настольной игры с пятью желобками, в каждом из которых помещался символ стихии.

В первом желобке лежал комочек земли.

Во втором помещалась примерно столовая ложка воды.

В третьем – песок, символ воздуха.

В четвертом – капля легко воспламеняющегося масла.

А в пятом, последнем, – обломок кости.

В мире Келла шкатулка и ее содержимое служили не только игрушкой. С их помощью также проверяли, к каким стихиям тянутся дети и какие стихии им подходят. Большинство ребят быстро перерастали эту игру, переходя либо к заклинаниям, либо, как только оттачивали навыки, к более сложным ее вариантам. Набор стихий был настолько прост и популярен, что встречался практически в каждом доме Красного Лондона и, наверное, в самых дальних деревнях за его пределами (хотя Келл и не был в этом уверен). Однако здесь, в городе без магии, он был настоящей диковинкой, и Келл не сомневался, что его клиент будет доволен. Ведь этот человек был настоящим коллекционером.

В Сером Лондоне к Келлу приходили только два типа людей: коллекционеры и энтузиасты.

Коллекционеры были богатыми и пресыщенными. Их абсолютно не интересовала магия – они бы не отличили целебной руны от связывающего заклинания, и Келлу безумно нравилось иметь с ними дело.

А вот энтузиасты доставляли множество хлопот. Они воображали себя настоящими магами и жаждали купить разные вещички вовсе не для того, чтобы ими хвастаться, а для того, чтобы ими пользоваться. Энтузиастов Келл недолюбливал – отчасти потому, что считал их устремления напрасными, а отчасти потому, что, имея с ними дело, ощущал себя чуть ли не предателем. Поэтому, когда к нему подошел молодой энтузиаст, настроение у Келла, ожидавшего увидеть знакомого коллекционера, резко испортилось.

– Занято? – спросил энтузиаст, хотя уже устроился рядом.

– Уходите, – спокойно сказал Келл.

Но тот не ушел.

Долговязый и нескладный, в коротковатой куртке, он положил свои длинные руки на стойку. Обшлага немного задрались, и Келл различил краешек татуировки: плохо нарисованная руна власти, которая связывает тело с магией.

– Они говорят правду? – упрямо продолжал энтузиаст.

– Смотря кто и что говорит, – ответил Келл, захлопнув крышку шкатулки и заперев ее на замочек. Он исполнял этот танец сотни раз. Краем голубого глаза Келл следил за тем, как губы молодого человека складывались в следующее танцевальное па. Будь он коллекционером, Келл бы, возможно, уступил, но людям, которые бредут по воде, утверждая, что умеют плавать, не нужен спасательный плот.

– Что вы приносите штуки, – проговорил энтузиаст, окинув взглядом таверну. – Штуки из других мест.

Келл отпил эля, и энтузиаст принял его молчание за согласие.

– Полагаю, я должен представиться, – продолжал молодой человек. – Эдвард Арчибальд Таттл Третий. Но все зовут меня просто Нед.

Энтузиаст, видимо, ждал, что Келл тоже представится, но, поскольку человек уже явно знал, кто он такой, Келл пренебрег условностями и спросил напрямик:

– Что вам нужно?

Эдвард Арчибальд – «Нед» – заерзал на стуле и заговорщицки подался вперед.

– Горстку земли.

Келл кивнул на дверь.

– В парке не смотрели, Нед?

Молодой человек выдавил из себя нервную ухмылку. Келл допил эль. «Горстка земли». Это напоминало скромную просьбу, но на самом деле все было не так. Большинство энтузиастов знали, что их собственный мир не обладает силой, но многие верили, что, получив кусочек мира иного, можно будет черпать магию оттуда.

В прежние времена они оказались бы правы. Тогда двери возле источников стояли распахнутыми, сила перетекала между мирами, и всякий, у кого в жилах струилась хоть капля магии и кто обладал вещью из другого мира, мог не только черпать эту силу, но и перемещаться вместе с нею из одного Лондона в другой.

Однако эти времена прошли.

Дверей больше не было – их разрушили много столетий назад, когда Черный Лондон пал, похоронив весь свой мир и оставив после себя лишь легенды. Ныне только Антари обладали достаточной силой, чтобы пробивать новые двери, да и проходить через них могли только они. Антари всегда были большой редкостью, но никто не знал об этом, пока двери не закрылись, а количество Антари не пошло на убыль. Из какого источника они черпали силу, всегда было загадкой (сила не передавалась по наследству), но одно было несомненно: чем дольше миры оставались разделены, тем меньше появлялось Антари.

Похоже, Келл и Холланд были последними представителями этой быстро вымирающей породы.

– Так вы принесете мне земли или нет? – напирал энтузиаст.

Келл перевел взгляд на татуировку на запястье Неда. Многие жители Серого мира не могли взять в толк, что сила заклинания напрямую зависела от силы заклинателя. Насколько силен этот человек?

Криво усмехнувшись, Келл подтолкнул к нему шкатулку.

– Знаете, что это такое?

Нед опасливо коснулся детской игрушки, словно она в любую минуту могла вспыхнуть. Келлу даже захотелось ее воспламенить, но он вовремя сдержался. Энтузиаст повертел в руках шкатулку, нащупал замочек, и игральная доска распахнулась. Символы стихий заблестели в мерцающем свете пивной.

– Вот как мы поступим, – произнес Келл. – Выберите одну из стихий, достаньте ее из желобка – разумеется, не трогая руками, – и я принесу вам земли.

Нед нахмурил лоб. Он взвесил все варианты, после чего ткнул пальцем в символ воды.

– Эта.

«Хватило ума не выбрать кость», – подумал Келл. Повелевать воздухом, землей и водой легче всего – их мог поднимать даже Рай, у которого способности были более чем ниже среднего. Огонь коварнее, а кость труднее всего сдвинуть с места. Это и неудивительно, ведь те, кто умеет двигать кости, умеют двигать тела. Это сильная магия, даже для Красного Лондона.

Рука Неда зависла над игральной доской. Он шепотом обратился к воде на непонятном языке – возможно, на латыни или тарабарском, но уж точно не на литературном английском. Келл насмешливо скривился. У стихий нет языка, вернее, к ним можно обращаться на любом. Важны не слова, а сосредоточенность того, кто их произносит, связь, которую они помогают установить со стихией, и внутренняя сила человека. Одним словом, главное – отнюдь не язык. С тем же успехом Нед мог обратиться к воде на простом английском, но он упорно бормотал какую-то ерунду и при этом водил рукой по часовой стрелке над игральной доской.

Келл вздыхал от скуки, облокотившись о стойку и положив подбородок на ладонь, пока Нед тужился, краснея от напряжения.

Прошло несколько долгих минут, по воде пробежала легкая рябь (возможно, от зевка Келла или оттого, что энтузиаст крепко сжал стойку и тряхнул ее), и поверхность тут же успокоилась.

Нед рассерженно уставился на доску, вены у него вздулись. Он сжал кулак, и Келл испугался, что энузиаст разобьет игрушку вдребезги, но молодой человек просто тяжело опустил руку рядом с ней.

– Понятно, – вздохнул Келл.

– Она не работает, – огрызнулся Нед.

– Что, правда? – спросил Келл, слегка согнув пальцы, и комочек земли, поднявшись из желобка, как бы невзначай улегся в его ладонь.

– Вы уверены? – добавил он, когда легкий порыв ветра подхватил песок и закружил его вокруг запястья. – Возможно, да, – вода собралась в каплю и льдинкой упала в ладонь, – а возможно, и нет, – закончил он, когда вспыхнуло масло в желобке. – Или, возможно, – произнес Келл, когда в воздух поднялся кусочек кости, – в вас просто нет ни капли силы.

Нед таращился на мага, пока символы пяти стихий исполняли маленький танец вокруг его пальцев. Затем Келлу послышалось, как Рай фыркает: «Хвастун!» – и он уронил все элементы так же небрежно, как только что заставил подняться. Земля упала в свой желобок с глухим стуком, лед – со звоном, бесшумно ссыпался песок, а пламя, плясавшее на масле, угасло. Лишь кость осталась висеть в воздухе между ними. Келл засмотрелся на нее, ощущая всю тяжесть алчного взгляда энтузиаста.

– Сколько стоит? – спросил тот.

– Не продается, – ответил Келл, а затем поправил себя: – Вам не продам.

Нед слез с табурета и собирался было уйти, но Келл с ним еще не закончил.

– Что бы вы мне дали, если бы я принес вам земли? – поинтересовался он.

Энтузиаст замер.

– Назовите свою цену.

– Мою цену? – Келл не занимался контрабандой безделушек между мирами за деньги. Деньги – вещь ненадежная. Что делать с шиллингами или фунтами в Красном Лондоне? Их лучше сразу сжечь, а не пытаться купить что-нибудь в Белых переулках. Предположим, деньги можно потратить прямо здесь, но на что? Нет, Келл вел игру другого толка.

– Мне не нужны ваши деньги, – отмахнулся он. – Мне нужно нечто важное. То, что вы не хотели бы потерять.

Нед поспешно кивнул.

– Хорошо, сидите здесь, пока я…

– Не сегодня, – сказал Келл.

– А когда?

Келл пожал плечами.

– Через месяц.

– Вы рассчитываете, что я буду сидеть здесь и ждать?

– Ни на что я не рассчитываю, – передернул плечами Келл. Он знал, что это жестоко, но хотел увидеть, как далеко готов зайти энтузиаст. Если его решение останется твердым и он придет сюда через месяц, Келл принесет ему мешочек земли. – А теперь убирайтесь.

Нед открыл и тут же закрыл рот, а потом засопел и молча побрел к выходу, чуть не врезавшись по пути в маленького очкарика.

Келл поймал висящую в воздухе косточку и положил ее обратно в шкатулку, а очкарик тем временем подошел ближе.

– Что произошло? – поинтересовался он, садясь на освободившийся табурет.

– Ничего особенного, – ответил Келл.

– Это мне? – спросил человек, кивнув на шкатулку.

Келл молча протянул ее коллекционеру. Джентльмен аккуратно взял безделушку, Келл позволил рассмотреть ее со всех сторон, а затем показал принцип действия. Коллекционер раскрыл глаза от удивления.

– Роскошно, роскошно!

Затем коллекционер порылся у себя в кармане, достал что-то завернутое в ткань и с глухим стуком поставил на стойку. Келл откинул ткань и увидел блестящую серебряную шкатулку с миниатюрной заводной ручкой сбоку.

Музыкальная шкатулка. Келл мысленно улыбнулся.

В Красном Лондоне тоже была музыка и музыкальные шкатулки, но большинство играли с помощью волшебства, а не благодаря шестеренкам, и Келл поражался, сколько труда вложено в эти машинки. Серый мир в целом был весьма примитивным, но изредка отсутствие магии подталкивало к изобретательности. Взять хоть музыкальные шкатулки: какой замысловатый, но при этом изящный механизм! Сколько деталей и сколько работы лишь для того, чтобы создать одну короткую мелодию!

– Объяснить вам, что это? – спросил коллекционер.

Келл покачал головой.

– Нет, – тихо сказал он. – У меня уже есть несколько.

Человек насупился.

– Но вас это устроит?

Келл кивнул и начал заворачивать шкатулку в ткань для сохранности.

– Не хотите послушать?

Келлу хотелось, но только не здесь – в этой грязной маленькой таверне, где не насладишься звуком. К тому же пора было домой.

Он оставил коллекционера за стойкой, где тот возился с детской игрушкой, изумляясь, что вода не выливается, а песок не высыпается, как ни тряси. Келл шагнул в темноту и направился к Темзе, прислушиваясь к городским звукам: грохоту экипажей и далеким вскрикам то радости, то отчаяния (хотя их и не сравнить с дикими воплями, зачастую раздававшимися в Белом Лондоне). Вскоре показалась река – черная полоска в темноте, а вдалеке зазвонили все восемь церковных колоколов.

Пора было уходить.

Он добрался до магазина, глухая задняя стена которого выходила к воде, и, остановившись в тени, завернул рукав. Рука уже начинала болеть после первых двух порезов, но Келл вытащил нож и сделал третий, обмакнул пальцы в кровь и приложил их к стене. Затем вынул из-за пазухи монету, – такую же, какую он сегодня отдал Георгу, – и прижал ее к пятну крови на стене.

– Ну что ж, – сказал он. – Пойдем домой.

Он часто замечал, что разговаривает с магией – не повелевает, а просто беседует. Магия была живой, и это знал каждый, но для Келла она была чем-то большим – другом, семьей. В конечном счете, она была его частичкой, и казалось, она понимает слова и чувства Келла, не только когда он ее призывает, но постоянно – при каждом ударе сердца и каждом вздохе.

Как ни крути, он был Антари.

Антари могли разговаривать с кровью, с жизнью, с самой магией – с первой и последней стихией, что живет во всем и не принадлежит никому.

Келл ощутил, как зашевелилась магия, кирпичная стена нагрелась и одновременно охладилась. Он замешкался, проверяя, не откликнется ли магия сама, без просьбы. Однако она ждала его команды. Это магия стихий говорит на любом языке, а магия Антари – подлинная магия, магия крови – говорила только на одном. Келл согнул пальцы.

– Ас Оренсе, – сказал он. «Откройся».

Магия услышала и повиновалась. Мир покрылся рябью, и Келл шагнул через дверь в темноту, сбросив с себя Серый Лондон, точно плащ.

Глава 2. Красный королевский

I

– Санкт! – возвестил Мортимер, открыв свою карту. На ней фигура в капюшоне и со склоненной головой поднимала руну, словно чашу вина. Мортимер ликующе ухмыльнулся.

Перси скривился и швырнул оставшиеся на руках карты рубашкой вверх.

Можно было обвинить Мортимера в обмане, но это не имело смысла. Перси и сам мухлевал битый час, но так ни разу и не выиграл. Он с ворчанием придвинул свои монеты через узкий стол к груде монет Мортимера. Тот собрал выигрыш и принялся тасовать колоду.

– Продолжим? – спросил он.

– Я – пас, – ответил Перси, встав и набросив на плечи плащ с тяжелыми красными и золотыми вставками, расходившимися подобно солнечным лучам. Лязнули многослойные металлические пластины нагрудной брони и ножных щитков.

– Ир час эра, – усмехнулся Мортимер, перейдя с королевского английского на простонародный арнезийский язык.

– Я не злюсь, – буркнул Перси. – Просто на мели.

– Брось, – подмигнул Мортимер. – Бог любит троицу.

– Мне надо отлить. – Перси поправил короткий меч на боку.

– Ну сходи отлей.

Перси замешкался, оглядываясь в поисках чего-нибудь подозрительного. Но ничего такого здесь не наблюдалось. Зал был заполнен молчаливыми красивыми вещами: королевскими портретами, наградами и памятными подарками и столами, за одним из которых они играли. В самом конце зала находились богато украшенные двустворчатые двери из вишневого дерева с эмблемой Арнса – чаша и восходящее солнце. Желобки залиты расплавленным золотом, а над эмблемой светилась золотая буква «Р».

Двери вели в личные покои принца Рая, а Мортимер и Перси, личные охранники принца, караулили снаружи.

Перси любил принца. Конечно, тот был избалован, как и все королевские особы (хотя Перси пока не служил никому другому из королевского рода), но также добродушен и чрезвычайно снисходителен, если дело касалось охраны. Черт возьми, он сам подарил Перси колоду карт – красивых, с позолоченными краями! И порой, после ночной попойки, на время забывал о своем напыщенном английском и беседовал с ними на простонародном языке (а его арнезийский был безупречен). Можно даже сказать, Рай чувствовал себя немного неловко, что стражи всегда на посту, ведь они могли бы гораздо веселее проводить время. Хотя, по правде говоря, чаще всего они не бдили под дверями, а занимались своими делами.

Часто по ночам принц Рай и мастер Келл отправлялись в город, и тогда Перси с Мортимером следовали за ними или вообще освобождались от обязанностей и оставались лишь ради компании, а не для защиты (все знали, что Келл защитит принца лучше любого стража). Однако Келл до сих пор не вернулся. Поэтому вечно неугомонный Рай был не в настроении и рано удалился в свои покои. Перси и Мортимер заступили на вахту, и Мортимер лишил Перси почти всех карманных денег.

Перси сгреб шлем со стола и пошел опорожниться под веселый звон монет, пересчитываемых Мортимером. Перси не спешил: проиграв столько крон, он имел право расслабиться. Когда же он вернулся, с тревогой обнаружил, что зал пуст: Мортимера и след простыл. Перси нахмурился – вот до чего доводит снисходительность! Азартные игры – это еще куда ни шло, но если капитан увидит, что покои принца не охраняются, он придет в ярость.

Карты по-прежнему лежали на столе, и Перси решил убрать их, как вдруг услышал мужской голос, доносившийся из покоев принца, и замер. Само по себе это не было странным, поскольку Рай любил принимать гостей как в платьях, так и в штанах. Принц крови не скрывал своих разнообразных пристрастий, и Перси не пристало обсуждать его наклонности.

Но стражник тотчас узнал голос, и он принадлежал вовсе не одной из пассий Рая. Человек говорил по-английски, однако с акцентом – еще резче арнезийского.

Голос напоминал тень в ночном лесу: тихий, темный и холодный.

Он принадлежал Холланду – Антари из дальних стран.

Перси слегка побледнел. Он преклонялся перед мастером Келлом (за что Мортимер корил его изо дня в день), а вот Холланд его пугал. Перси и сам не знал, в чем тут дело: в ровной интонации, странно неприметной внешности или безумных глазах, один из которых был, конечно, черным, а другой – молочно-зеленым. Или, возможно, дело в том, что он, казалось, сделан из чего угодно, только не из плоти и крови. Как бы там ни было, чужеземный Антари всегда вызывал у Перси дрожь.

Кое-то кто из стражей называл его за спиной «Голый Холланд», но Перси никогда на такое отваживался.

– Что, боишься? – дразнил Мортимер. – Думаешь, он тебя услышит сквозь стены?

– Кто знает, – шептал Перси в ответ. – Может, и услышит.

И вот теперь Холланд находился в комнате принца. «Он что, должен был прийти? Кто же его впустил? И где Мортимер?» – задавался вопросами Перси, заняв место перед дверью. Он не собирался подслушивать, но между створками двери осталась узкая щель, и когда он слегка повернул голову, до него донеслись слова разговора.

– Простите, что без приглашения, – послышался спокойный, низкий голос Холланда.

– Не стоит извиняться, – небрежно ответил Рай. – Какое дело привело вас ко мне, а не к моему отцу?

– У вашего отца я уже был по делу, – заметил Холланд, – а к вам пришел с другим.

Перси покраснел, уловив в голосе Холланда обольщающие нотки. Возможно, лучше было покинуть свой пост, но Перси решил не сдаваться и услышал, как Рай завозился в постели, поправляя подушки.

– В чем же оно состоит? – спросил принц, подхватывая флирт.

– Скоро ваш день рождения, не так ли?

– Да, уже не за горами, – подтвердил принц. – И если ваши король и королева вас отпустят, вы должны присутствовать на торжествах.

– Боюсь, не отпустят, – возразил Холланд. – Но я пришел по поручению своих короля и королевы. Они велели мне доставить подарок.

Принц кашлянул.

– Холланд, – мягко заговорил он, – вы же знаете законы. Я не могу принять…

– Конечно, я знаю законы, юный принц, – успокоил его Холланд, – а подарок выбрал здесь – в вашем городе, от лица своих повелителей.

Последовала долгая пауза, после чего Рай встал.

– Очень хорошо, – согласился он.

Перси услышал шорох: принц взял подарок и снимал упаковку.

– Зачем это нужно? – спросил он после долгого молчания.

Холланд не то улыбнулся, не то усмехнулся – Перси никогда раньше не слышал такого звука.

– Для силы, – сказал Антари.

Рай начал что-то говорить, но в ту же минуту во всем дворце принялись бить яасы и заглушили конец беседы между Холландом и принцем. Эхо колоколов все еще гуляло в зале, когда дверь открылась и из нее вышел Холланд. Он вперил свои разноцветные глаза в королевского стража, захлопнул дверь и смиренно вздохнул. Затем пригладил черные как смоль волосы и пробурчал:

– Спровадишь одного стража, а другой тут как тут.

Не успел Перси придумать, что ответить, как Антари достал из кармана монету и швырнул в его сторону.

– Меня здесь не было, – сухо проговорил Холланд. В воздух взлетела монета и приземлилась на ладонь стражника. В ту же секунду Перси оказался в зале один и смотрел на крону, не понимая, как это она оказалась у него в руке, и чувствуя, что о чем-то забыл. Перси сжал монету, упорно пытаясь поймать ускользающее воспоминание.

Но у него ничего не вышло.

II

Даже ночью река светилась красным.

Когда Келл оказался на набережной в другом Лондоне, гладкая черная полоса Темзы сменилась теплым, ровным свечением Айла. Он сверкал словно драгоценность, неся свои алые воды через весь Красный Лондон.

Источник силы. Артерия магии.

Одни считали, что магия исходит из разума. Другие полагали, что из души, сердца или воли.

Но Келл знал, что магия – в крови.

Кровь – проявленная магия. Там она расцветает, и ее она отравляет. Келл видел, что бывает, когда сила воюет с телом, как пожирает его и окрашивает кровь черным. Если красный – цвет правильной магии, гармоничного соотношения силы и человечности, то черный – цвет неуравновешенного, неупорядоченного, необузданного колдовства.

Поскольку Келл был Антари, он состоял из равновесия и хаоса. Кровь в его жилах была здорового алого цвета, цвета Айла Красного Лондона, но правый глаз блестел чернотой, как разлитые чернила.

Келлу хотелось верить, что его сила исходит только из крови, однако его лицо было омрачено печатью темной магии. Она смотрела на него из каждого зеркала и отражалась во всех обычных глазах, расширявшихся от изумления или страха. Она гудела у него в голове всякий раз, когда он прижимал окровавленную руку к стене и призывал силу.

Но кровь Келла никогда не темнела, оставаясь настоящей и красной, как Айл.

Кровь Лондона.

Королевский дворец возвышался над рекой, соединяя оба берега, словно мост из стекла, бронзы и камня. Его называли «Сонер Раст» – «Бьющееся сердце» города. Его изогнутые шпили сверкали, словно посыпанные переливающимся бисером.

Люди стекались к речному дворцу денно и нощно. Некоторые шли сюда для того, чтобы подать прошения королю или королеве, но многие приходили именно к Айлу. Маги медитировали на берегу реки и черпали из нее силу, местные жители просто прогуливались, а гости из арнезийской глубинки любовались видами, возлагая по всему берегу цветы – лилии, цикламены и азалии.

Келл замешкался в тени магазина, взглянул на дворец, похожий на солнце, вечно восходящее над городом, и на краткий миг увидел его восхищенными глазами гостя.

Но затем в руке запульсировало, и он поморщился, снова повесил монету на шею и направился к реке.

На берегах Айла кипела жизнь. Ночная торговля была в самом разгаре.

В цветных шатрах при свете реки, фонарей и луны продавали все, начиная от еды и заканчивая всякими безделушками, как магическими, так и простыми сувенирами. То девушка предлагала лилии тем, кто хотел возложить цветы на ступени дворца. То старик выставлял напоказ десятки красивых бус из полированной гальки, которые, согласно поверьям, усиливали власть над стихией.

Едва уловимый аромат цветов растворялся в запахах жареного мяса и свежих овощей, душистых специй и глинтвейна. Человек в темных одеждах зазывал покупать засахаренные сливы, а женщина рядом с ним продавала магические кристаллы. Другой торговец разливал дымящийся чай по низким стеклянным кубкам напротив яркого ларька с масками и палатки, где торговали крошечными пузырьками со слабо светившейся речной водой.

Ночной базар жил, бурлил и процветал круглый год. Торговцы постоянно менялись, но энергия оставалась прежней – она была такой же неотъемлемой частью города, как и животворящая река.

Келл прошел вдоль самого берега, петляя по вечерней ярмарке, наслаждаясь вкусом и запахом воздуха, смехом и музыкой, магическим гулом.

Уличный фокусник показывал стайке ребятишек трюки с огнем. Когда из его пригоршни вырвалось пламя в виде дракона, один мальчик оступился от удивления и повалился прямо под ноги Келлу. Но прежде чем он упал на булыжную мостовую, Келл подхватил его и поставил на ноги.

Протараторив «спасибосэризвините», паренек вдруг заметил черный глаз Келла, и глаза мальчишки – оба карие – расширились.

– Матье! – крикнула женщина.

Мальчик вырвался из рук Келла и спрятался за ее спиной.