Ангел из Сетубала

Март открыл свой щегольский кейс и достал оттуда бутылку коньяка, палку «салями», нарезку красной рыбы и шоколадку.

– Хлебнешь, Андрюха?

– Ты, что, сбрендил, Календарь? Я, вообще-то, в больнице лежу, можно сказать, при смерти. Пей сам за мое здоровье.

– Нет, я не могу, мне сейчас на работу, да и за рулем я. Ну, потом выпьешь за мое здоровье. Слушай, я сейчас заходил к твоему эскулапу.

– К кому ты заходил? – не понял я.

– К эскулапу. К твоему лечащему врачу. Так вот, он говорит, что ты очень легко отделался, везунчик. Он показывал фотки твоей башки на пленке, знаешь? Мозг, говорит эскулап, не поврежден, только небольшая гематома. А я смотрел на эту пленку и что-то мозга твоего так и не увидел. У тебя там кость, Андрюха, сплошная кость!

Март радостно заржал.

Дверь в палату отворилась, и на пороге показалась медсестра с подносом в руках.

– Завтрак, больной!

Она подошла к моей койке, поставила поднос передо мною и, покрутив какую-то ручку, приподняла спинку моей кровати.

– Да, неважно здесь болезных потчуют.

Март брезгливо сморщился.

Любовь Васильевна обиженно поджала губы и проговорила:

– Согласно диетологической раскладке, на завтрак больному положено: каша рисовая с маслом, бутерброд с сыром и какао. В обед будут мясные блюда. Закончите завтрак, нажмите кнопочку над головой, и я заберу посуду. Приятного аппетита, Андрей!

Она неслышно удалилась.

Март посмотрел на часы.

– И я пойду, пожалуй. На работу опаздываю. Выздоравливай, старик. До встречи!

Он махнул рукой и стремительно покинул палату.

Я взглянул на стоящий передо мною поднос с едой и вдруг почувствовал приступ зверского голода. До меня дошло, что уже несколько дней я ничего не ел. В мгновенье ока я смел кашу вместе с бутербродом. Немного подумав, я отломал пол палки «салями» и отправил ее вслед за кашей. Та же участь постигла и плитку шоколада, ее я уничтожал, запивая какао. Ощутив в животе приятную тяжесть, я расслабился. Все было хорошо, спокойно, умиротворенно, если не шевелиться. Но шевелиться нужно было, я протянул руку к кнопке на стене и нажал ее. Боль снова прострелила мой позвоночник, но, к моему удивлению, уже не так остро. Либо я выздоравливаю, либо начинаю привыкать к боли.

Отворилась дверь, и мягкой кошачьей походкой в палату вошла Любовь Васильевна.

– Покушал? Молодец, Андрюша. Отдохни пока, поспи или так полежи, помечтай. В два часа у нас обед. Я тебе перед ним еще два укольчика поставлю и повезу тебя на процедуры. Вот, друг мой, такие у нас с тобой планы на ближайшие дни.

– Принимается, тем более, что от меня ничего не зависит.

– Вот и хорошо. Отдыхай, Андрей.

Она ушла.

Я смотрел в потолок, в голове не было ни одной мысли, ну конечно, я вспомнил Марта, там же у меня «сплошная кость». Веки мои тяжелели, глаза закрывались, и я постепенно погружался в сладкую дрему. Через приоткрытую форточку я слышал шелест листвы за окном, шум проезжающих вдали автомобилей, громкие голоса мальчишек, гоняющих на пустыре мяч.

Не знаю, сколько я еще проспал, только меня разбудили громкие голоса в коридоре.

Дверь в палату отворилась, и в проеме показался человек в темно-синем костюме, плотно облегающем его бочкообразную фигуру. Увидев меня, его круглое, словно масленичный блин, лицо расплылось в улыбке, превратившись в овал.

– Вот он, здесь. Заходите!

Воскликнуло лицо и широко распахнуло дверь. Вслед за ним в палату ввалилось еще человек пять или шесть. Он быстро подошел ко мне, плюхнулся на стул рядом с кроватью, и тут же моя правая рука оказалась в его пухленьких, как бабушкины оладьи, ладонях.

– Здравствуйте, Андрей! Здравствуйте! Как вы? Как здоровье?

– Все хорошо, Ефим Семенович! Спина, правда, побаливает.

Странно, почему-то я сразу вспомнил этого добродушного толстячка. Это был продюсер нашего фильма.

– Просто Ефим. Для друзей я Ефим.

– Хорошо, Ефим, – улыбнулся я.

– Ну здорово, Андрей!

Это подошел ко мне Хохлов. В группе к нему все относятся с уважением. Шутка ли. За его плечами около сорока кинокартин. Он – звезда нашего фильма. В группе все почтительно называют его «Михалыч». В нашем боевике он играет штабс-капитана.

Михалыч по-хозяйски взял стул, поставил его твердо рядом с кроватью, словно постамент. Уселся на него, положив свои пудовые кулаки на колени, и превратился в памятник то ли Петру I, то ли Александру III.

– А мы к тебе, Андрюха, прямо со съемок. В костюмах, в гриме.

Голос у него был низкий, рокочущий.

– Мы ненадолго к вам, Андрей, – засуетился Ефим Семенович. – Пока декорации меняют, свет переустанавливают. Мы вот решили заехать к вам. Ненадолго. Сами знаете, сколько стоит час простоя.

Я понимающе закивал головой.

– Мы вот вам привезли. Фрукты, овощи, соки. Леша, где пакет?

Тотчас из-за спины продюсера высунулась рука актера Гришко, игравшего в фильме филера Фомина, с полным пакетом провизии.

– А где цветы, Леночка? – руководил процессом продюсер.

– Здесь я, – раздался звонкий мелодичный голосок, от которого у меня сладко заныло в груди. – Вы, мужики, сгрудились у кровати, не даете мне подойти. Это дискриминация.

– Проходите сюда, Леночка. Садитесь, – пророкотал Михалыч, галантно уступая ей стул.

– Спасибо.

Леночка присела на край стула, аккуратно оправив платьице. До меня донесся сладковатый запах ее французских духов.

– Привет, Андрей! Ну как ты?

– Да все с ним нормально, Ленок. Видишь, как живой лежит, – пробасил Коля Супрун, актер, игравший главного злодея Лешего.

– Нет, не все нормально. Видите, как он похудел, небритый и глаза грустные. Здесь плохой уход! Вот и стульев не хватает. Я тебе, Андрюша, цветы принесла.

Она положила мне на грудь огромный букет цветов.

– Спасибо, – сказал я, не сводя глаз с ее пухлых пунцовых губ.

– Лена, что же вы его, как покойника в гробу украшаете. Рано ему еще, – прыснул Супрун.

– Ой, правда! Надо их в вазу поставить.

Она оглядела палату.

– Слушайте, это безобразие, здесь нет даже вазы для цветов!

– Самое главное, у него есть ваза ночная. Может быть, туда… – не унимался Супрун.

– Фи на вас, Николай. Пойду к дежурной, у нее должна быть ваза.

Леночка быстро вышла из палаты.

– Послушайте, Андрей. Ваш гонорар мы перевели вам на счет.

Продюсер снова тискал мою руку в своих ладошках.

– Страховку мы вам оплатим, как только вы выпишитесь из больницы. За лечение в этой клинике мы уже оплатили.

– Спасибо, Ефим Семенович, – поблагодарил я его. – Но мы не успели снять со мною последний эпизод в фильме?

– Не переживайте, Андрей. Эпизод не очень важный, проходной, дублера вместо вас снимем. В вашем костюме, как-нибудь со спины. Пусть режиссер об этом думает. Кстати, о режиссере. Он настаивает, чтобы кадры с вашим падением с крыши вошли в фильм. Несчастный случай, произошедший с вами, снимали четыре камеры. Я сам смотрел эти кадры. То, что надо. Динамика, экспрессия, а, главное, без монтажа.

– Да, Андрюха, классно у тебя получилось. Голливуд отдыхает, – пророкотал Хохлов.

– Признавайся, сколько раз ты репетировал свой полет? – поинтересовался Супрун.

– Да погодите вы!

Продюсер нервно взмахнул рукой.

– Тут сугубо этический вопрос, Андрей. Если вы не хотите, то мы не будем вставлять эти кадры, чтобы не ранить вам душу?

– Если вы считаете, что кадры о моем свободном полете украсят наш фильм, то я согласен, – ответил я.

– Вот и хорошо, Андрей. Конечно, мы вам оплатим это как каскадерский трюк высшей категории сложности. Вы не будете в обиде.

Лицо Ефима Семеновича снова превратилось в овал.

В палату впорхнула Леночка с букетом цветов, помещенным в простенькую стеклянную вазу.

– Ну все. Поправляйтесь, Андрей. Мы вас ждем. За мною, ребята.

В последний раз продюсер стиснул мою руку своими «оладьями». Он встал со стула и направился к двери. Все потянулись за ним. Вдруг он остановился и взглянул на Лену.

– А вы, Леночка, можете остаться с Андреем наедине. Недолго. Мы вас подождем в машине.

– С чего вы взяли, что нам нужно остаться наедине?

– Да ладно, Лена. Уже вся группа знает, что у вас роман. А вы все в шпионов играете, – пробасил Михалыч.

– Скажите, Андрей, белый «Пежо 308» ваша машина? – спросил слащавым голосом Ефим Семенович.

– Моя – ответил я.

– А то на прошлой неделе я выезжаю со стоянки у студии. А в белом «Пежо» Лена с кем-то целуется. Я со спины вас не узнал. Тогда все в порядке.

– А я вам вот что скажу, – подал голос Супрун. – Захожу я как-то в костюмерную, а там Андрюха и Леночка…

– Да идите же вы отсюда! – повысила голос Леночка. – В машине досплетничаете!

Мужчины послушно удалились. Мы остались вдвоем. Лена положила руки мне на плечи и, глядя мне в глаза, прошептала:

– Здравствуй, любимый.

Я ничего не успел ответить, как в ту же секунду мой рот был запечатан долгим и страстным поцелуем. Волосы Лены щекотали мои щеки, нос. Я прижимал ее к себе, жадно вдыхая пьянящий аромат ее духов. От вздымающейся груди ее исходил жар, сводивший меня с ума. Наконец она оторвалась от меня, переводя дух.

– Колючка моя.

Она провела рукой по моей щетине недельной давности. Щеки ее раскраснелись, взгляд затуманился.

– Я чуть не умерла от страха, когда ты с крыши свалился. Больше так никогда не делай.

– Не буду. Честное пионерское.

– Я скучала без тебя, Андрейка. А ты?

Вместо ответа я обнял ее за шею и притянул к себе. Наши губы снова слились в долгом, головокружительном поцелуе.

– Ну все, Андрейка. Мне пора.

Она отстранилась от меня.

– Всю прическу разлохматил и помаду съел. Надо привести себя в порядок.

Леночка достала из сумки расческу, зеркальце, губную помаду и принялась восстанавливать свой слегка помятый антураж.

– Что нового на студии? – спросил я, с интересом следя за процессом восстановления красоты.

– Ничего особенного. Послезавтра съемки заканчиваются, затем монтаж, озвучка, все по плану. Да, третьего числа инвестор приезжает из Москвы. Говорят, он олигарх или что-то в этом роде. Он денег дал нашему Ефиму на фильм.

– Что же, в Питере своих олигархов нет?

– А я откуда знаю. Посмотрит рабочий материал, если понравится, еще один фильм спонсирует. Ну все, я полетела. Люди ждут. На прощанье можешь меня поцеловать.

– Это я с превеликим удовольствием.

Я широко распахнул свои объятия.

– Только, чур, помаду не размазывать и прическу руками не трогать.

– Есть, товарищ генерал.

Она наклонилась ко мне, и я снова ощутил клубничный вкус ее помады на своих губах.

– Я люблю тебя, Андрейка.

– И я тебя люблю, Ленок.

– Все, меня здесь уже нет.

Леночка быстро встала и стремительно, не оглядываясь, пошла к двери, едва не сбив на ходу медсестру, вносившую в палату поднос с моим обедом.

– Какая она у вас стремительная, чуть не стоптала меня, – покачала головой Любовь Васильевна.

Она поставила поднос с едой на стул у кровати.

– Обед, Андрей. Салат витаминный, щи уральские, котлета с гречей, компот из сухофруктов и булочка с изюмом. Кушайте, Андрей, набирайтесь сил. Приятного аппетита!

– Спасибо, Любовь Васильевна. Кормилица и поилица вы моя.

Медсестра ушла.

Я потянулся к стулу, на котором стоял мой обед, и вдруг заметил человека, стоявшего рядом с ним. От неожиданности я даже вскрикнул:

– Эй! Вы кто?

Незнакомец улыбнулся грустной и немного виноватой улыбкой.

– Кто вы, черт возьми?

Он протянул руки ко мне, как бы успокаивая меня, и приложил палец к своим губам.

Я во все глаза таращился на незнакомца, в то время как он излучал приветливость и добродушие.

Странного вида был этот тип. Лет ему было в районе тридцати, не больше. Ростом он был примерно на полголовы ниже меня. Волосы были черные, длинные, собраны на затылке в хвост, перевязанный лентой. Высокий чистый лоб заканчивался темными кустистыми бровями, почти смыкавшимися на переносице. Глаза темно-карие с едва различимыми зрачками. Кожа была почти бронзового цвета, как будто он только что вернулся с турецкого курорта. Лицо обрамляла узкая борода с усами в стиле «а ля Рошфор». В правом ухе его болталась огромная серьга. Одет он был уж очень странно. Белая рубаха с широкими рукавами и высокими манжетами была расстегнута на груди, а на шее повязан красный шелковый платок. Поверх рубахи надет жилет из черной тонкой кожи. Темно-синие шаровары были заправлены в полосатые гетры. На ногах его – темно-коричневые башмаки с тупыми носами на толстой подошве и большими медными пряжками. Из-под жилета был виден широкий кожаный пояс бежевого цвета с двумя рядами отверстий и большой бронзовой бляхой.

Вдруг меня осенила здравая мысль.

– Послушайте, вы актер? Да? Вы приехали вместе с Ефимом, Леночкой, Михалычем? Просто я вас сразу не заметил. Хоть вы точно не из нашей группы. Я вас не узнаю. Кто вы?

Незнакомец потупился и кротко произнес:

– Я – Ангел.

Я рассмеялся.

– Я тоже ангел. Во всяком случае, так утверждают мои родители. И все же, как ваше имя?

– При жизни меня звали Диего Гарсия Перейра.

– Слушайте, хватит дурака валять! Не хотите говорить свое имя и не надо. Проваливайте отсюда. Мне обедать пора.

– Пожалуйста, обедайте. Я вам не буду мешать, – кротко ответил незнакомец.

– Вы, что, так и будете там торчать? – раздраженно спросил я.

– Я могу стать в другое место, – покорно ответил он. – Хотите, я перейду к окну?

– А уйти вы не можете? – язвительно поинтересовался я.

Он начинал меня бесить.

– Уйти я не могу, – грустно проговорил он, разглядывая пряжки на своих башмаках.

– Тогда я помогу вам. Сейчас встану и вышвырну вас вон!

– Нет, что вы, – испугался незнакомец. – Вам сегодня еще нельзя вставать, вот завтра ненадолго можно. Вы лучше кушайте ваш обед, а то щи простынут.

– Заботливый, мать твою… – проворчал я и, подтянув к себе стул, взял с подноса тарелку с салатом.

Вскоре тарелка опустела, и я принялся за щи.

– Имейте в виду. Как вас там… Орейра?

– Перейра, – вежливо подсказал он.

– Перейра. Сейчас войдет медсестра, увидит вас, вызовет охрану, и вас вытурят отсюда взашей!

– Сомневаюсь, – тихо проговорил Перейра и грустно вздохнул.

– И не сомневайся, друг мой любезный Орейра, – уверил его я, хлебая щи.

– Перейра, – терпеливо поправил он меня.

Некоторое время я ел молча.

– Как-то неловко получается, я ем, а вы нет? Вон там, на тумбочке, колбаса, семга, фрукты. Съешьте чего-нибудь, пока вас не выперли отсюда.

– Благодарю вас, но я не ем, – вежливо отказался он.

– Брезгуешь, Перейра?

– Отнюдь. Я уже более трехсот лет ничего не ем.

Я застонал словно от зубной боли.

– Как ты мне надоел, Перейра! Сейчас нажму кнопку, и пусть медсестра с тобой разбирается!

– Прошу вас, Андрей. Не нужно говорить медсестре обо мне.

– Ага, испугался, аферист! Вали отсюда, самозванец! – торжествующе произнес я и картинно указал ему ложкой на дверь.

Перейра обиженно отвернулся от меня. Он молча подошел к окну и застыл, глядя на улицу.

Покончив с обедом, я решил часик-другой вздремнуть. Но присутствие странного типа мешало мне осуществить это желание. Сон не шел ко мне. Я скосил глаза и взглянул на Перейру. Он стоял неподвижно, словно памятник.

– А может быть, он сумасшедший? – пришла мне в голову неожиданная мысль. – Точно, сумасшедший. Больница же все-таки. Сбежал из психушки и у меня в палате прячется.

Я еще раз посмотрел на Перейру.

– Да нет, на психа вроде бы не похож. Хоть, кто его знает, как они выглядят. Я в жизни ни одного не видел. Ну, во всяком случае, этот не буйный. Так, тихопомешанный.

Скрипнула дверь, и в палату неслышно вошла медсестра.

– Покушал, Андрей?

– Спасибо, Любовь Васильевна.

– Молодец, Андрюша. Аппетит хороший, значит, пошел на поправку.

Она собрала пустые тарелки на поднос и направилась к выходу.

Я был в полном недоумении:

– Неужели медсестра не заметила постороннего в моей палате?

– Любовь Васильевна…

– Что, Андрей?

Она остановилась и взглянула на меня.

– Не могли бы вы попросить покинуть мою палату вот этого молодого человека?

– Какого молодого человека?

– Вон того. У окна.

Я ткнул пальцем в сторону Перейры.

– Шутите, Андрей? – спросила она, с беспокойством глядя на меня.

– Нисколько. Вон он стоит.

Я снова указал на Перейру.

Он уже стоял ближе ко мне и нахально улыбался.

– Может быть, вам что-нибудь за окном показалось? Хоть здесь третий этаж…

Она поставила поднос на столик у дверей и направилась к окну.

И тут произошло совершенно необъяснимое, от чего я даже на какое-то время потерял дар речи. Любовь Васильевна, идя к окну, прошла сквозь Перейру, стоявшего у нее на пути, как сквозь облачко табачного дыма. Она посмотрела в окно, задернула шторы и подошла ко мне. Потрогала мой лоб, проверила пульс.

– Может быть, вам приснилось это, Андрей?

Я молчал, не в силах вымолвить ни слова.

– Ладно, отдыхайте. А о ваших галлюцинациях я доложу лечащему врачу. Может быть, придется психиатра приглашать.

Медсестра покачала головой и, как всегда, бесшумно, вышла из палаты.

Я лежал на кровати, тупо уставившись в потолок. Мой мозг отказывался понимать увиденное и уж тем более дать этому сколько-нибудь внятное объяснение. Не знаю, сколько я пробыл в состоянии умственного нокаута, но к реальности меня вернул вкрадчивый голос Перейры.

– Андрей, с вами все в порядке?

Я зыркнул на него испепеляющим взглядом.

– Да, я в полном порядке. Я вижу мужика, который называет себя ангелом! Его никто не видит, а я вижу! Медсестра спокойно проходит сквозь него, как будто его и нет вовсе. А завтра придет психиатр, и меня упекут в дурдом! Так что у меня все в полном порядке! Спасибо тебе за это, друг Перейра!

– Меня зовут Диего.

– Спасибо тебе, друг Диего!

– Не надо так расстраиваться, Андрей.

– Да? Легко сказать! Вот объясни, Перейра. Почему я тебя вижу и слышу, а для медсестры ты – ноль, вообще не существуешь?

– Я думаю, Андрей, это последствия травмы головы, полученной вами. Вы же слышали, что иногда, вследствие несчастного случая, люди приобретали сверхъестественные способности. Кто души людей видит, кто внутренние органы человека, а кто дар предвидения получает. А вы вот меня видите.

– Великая радость! – съязвил я.

– Ну, я тоже не в восторге от этого, – ответил Перейра.

– И что же, я теперь до конца жизни буду тебя видеть?

– Трудно сказать. Тут есть три варианта. Либо это навсегда. Либо это пройдет, когда полностью заживет гематома. Либо нужно получить еще одну травму, как говорится, вышибить клин клином.

– Меня бы больше устроил второй вариант.

– Не помешал? – раздался незнакомый мне голос.

Я повернул голову и увидел входящего в палату коренастого человека в белом халате и белой шапочке.

Он энергично подошел к кровати и сел на стул.

– Вы с кем-то разговаривали?

Человек в белом халате пристально смотрел на меня.

– Я? Нет, что вы! С кем тут разговаривать? Просто роль репетировал, – нашел, что ответить, я.

– Понятно. Здравствуйте, Андрей Николаевич. Помните меня?

– А должен помнить?

Я внимательно посмотрел на него.

– Я вас первым осматривал, когда вас привезли к нам со съемочной площадки.

– Я же без памяти был, – растерянно ответил я.

– Понятно. Шутка не прошла.

– Вспомнил. Вы – Георгий Иванович, мой лечащий врач, – догадался я.

– Ваша фамилия, случайно, не Штирлиц? – с иронией в голосе поинтересовался доктор.

– Дорохов, – отчеканил я.

– Ну, господин Дорохов, как самочувствие?

– Очень хорошее, как у человека, упавшего с крыши двухэтажного дома.

– Понятно. Простыню сбросьте с себя, мне нужно произвести осмотр.

Я подчинился.

Минут пять эскулап прощупывал, простукивал, прослушивал мой торс, тискал мои конечности. Закончив осмотр, он снова уселся на стул и посмотрел на меня.

– Так. Все понятно…

– Доктор, я буду жить?

– Жить будете. А вот с кем жить и насколько хорошо, зависит от вас. Внутренности у вас не повреждены. Печень, почки в порядке. Гематома головы, ну, это не опасно. Ушиб позвоночника, тоже не смертельно. Пара-тройка синяков и царапин. Вот и все ваши трофеи. Через две недели мы вас выпишем. В течение месяца будете приезжать к нам на процедуры.

– А как же работа?

– Больничный лист мы вам дадим.

– Понял, не дурак.

– Перед выпиской я напишу вам, что вы должны делать. Да, чуть не забыл. Андрей Николаевич, медсестра говорит, что у вас возникают галлюцинации? Якобы вы здесь постороннего человека видите?

Я бросил взгляд на Перейру, стоявшего перед окном и с явным интересом ожидавшего моего ответа.

– Так категорически нельзя утверждать. Мне, вероятно, что-то снилось, когда вошла медсестра. Я открыл глаза, но сон еще продолжался, наверное, в этот момент я кого-то из своего сна и увидел.

– Понятно, что ничего не понятно. Специалиста мы к вам пригласим.

– Какого специалиста? – упавшим голосом спросил я.

– Психиатра.

– А может, не надо психиатра, а?

– Пусть будет психиатр. Ему тоже нужно за что-то зарплату получать. Не беспокойтесь, Андрей Николаевич, он просто поговорит с вами. Это не больно.

– Вы меня успокоили.

– Сегодня вас ожидают лечебные процедуры, а пока отдыхайте. Пожелания или просьбы имеются?

Доктор встал со стула.

– Нет. А хоть, есть.

– Слушаю вас.

– Доктор, не могли бы вы раздвинуть шторы на окне, а то что-то темновато здесь.

– И все?

– Все.

– Легко.

Доктор подошел к окну, по пути пройдя сквозь Перейру, и раздвинул шторы.

– Так нормально? – спросил он.

– Отлично, – упавшим голосом ответил я.

Он так же, как и медсестра, не видел Перейру. Доктор вышел из палаты.

Я посмотрел на Диего.

Он прогуливался вдоль стены взад-вперед, как ни в чем не бывало, будто никто не проходил сквозь него.

– Слушай, Перейра, если ты ангел, то где твои крылья и белые одежды? – спросил я.

Перейра остановился и посмотрел на меня.

– Понимаешь, Андрей. Я – твой ангел-хранитель, это самый низший лик из Сонма ангелов. Всего их девять. Вот перейду на в следующий лик, и стану Херувимом в белых одеждах и с крыльями.

– А почему ты оказался именно моим ангелом-хранителем? Судя по имени, ты был португальцем?

– Происхождение не имеет никакого значения. Ты родился двадцать восемь лет назад тридцатого июля в восемь часов четырнадцать минут и тридцать семь секунд. Именно в это время закончился срок моего пребывания в Чистилище. Именно в эту секунду ты появился на свет, а я был направлен к тебе. Родился бы ты на секунду раньше или позже, я был бы у другого человека ангелом-хранителем.

– И долго ты был в Чистилище?

Я с интересом разглядывал своего необычного Ангела.

– Почти триста лет, – грустно произнес Диего.

– Фигассе! Значит, при жизни ты был отъявленным грешником?

Перейра немного замялся, подыскивая нужные слова.

– Ну, не так, чтобы отъявленным. Души таких грешников просто отправляются в Небытие навсегда. А души, которые можно спасти, отправляются в Чистилище на разные сроки в зависимости от содеянного.

– Судя по сроку, который тебе впаяли, при жизни ты был отъявленным негодяем, Перейра?

– Я был пиратом.

– Да ладно! Что, правда, пиратом?

Я пристально смотрел на Перейру.

– Конечно пиратом.

– Вот это да! Круто! Мой ангел-хранитель – бывший пират. Хоть… Ведь ты же людей грабил, убивал, а это совсем не круто. Вы, каналья, сеньор Перейра!

– Крови на мне нет, я никого не убивал, иначе Высший Суд бы отправил мою душу в Небытие. Грехи были, но я за них уже ответил.

Перейра отошел в сторону, стал лицом к стене и опустил голову. Возникла неловкая пауза.

– Ты, что, обиделся, Диего? Прости меня, подлеца. Брякнул, не подумавши.

Перейра, не поворачиваясь, сделал рукой какой-то неопределенный жест и остался стоять лицом к стене.

– Слушай, Диего, расскажи мне о себе. Где жил, что в жизни с тобой происходило, как пиратом стал.

Перейра повернулся. Он недоуменно смотрел на меня своими темно-карими, грустными, как у быка на бойне, глазами.

– Зачем?

– Как зачем?! – воскликнул я. – Мне же интересно узнать о жизни моего ангела-хранителя! А потом, если хочешь, я расскажу тебе о своей.

– Вот этого не надо, – поморщился Перейра. – Я твою жизнь с рождения, день за днем наблюдаю. Мое место – за правым твоим плечом.

– Да, блин, точно, я забыл совсем. Ну расскажи, Диего, о себе.

– Зануда, ты, Андрей, заладил одно и то же, – притворно проворчал Перейра.