Шёл по городу волшебник

– А вы что-нибудь видели, коллега? – ответил профессор с простыми стёклами.

– Мне что-то показалось.

– И мне что-то показалось.

– Возможно, нам только показалось? – неуверенно сказал главный профессор.

– Да, это нам только показалось, – вздохнул профессор с простыми стёклами. – Ведь этого не может быть.

– Не может, – согласился главный профессор.

Профессора, испуганно поглядывая на Толика, сели в свою машину и уехали, так и не разрешив Толику играть за взрослых. Толик вздохнул и побрёл в раздевалку переодеваться.

– Рыжков! – окликнули его сзади.

Толик остановился. Вытирая вспотевший лоб, к нему быстро подходил тренер.

– Что это значит, Рыжков? – спросил тренер, кивая на сломанное бревно.

– Я нечаянно, – скромно ответил Толик.

– Нечаянно?! – закричал тренер Алтынов. – Ты говоришь, «нечаянно»?! Хотел бы я видеть человека, который может сделать это нарочно!

– Я же не виноват, что я такой сильный родился.

– Слушай, Рыжков, – тихо спросил тренер. – Объясни мне, пожалуйста, кто ты. Ты человек? Или ты бог? Или ты сумасшедший? Я слова даю – никому не скажу. Как ты это сделал?

– Это очень просто, – усмехаясь, сказал Толик. Он взял ещё бревно и так же легко переломил его о другое колено. – Нужно только нажать посильнее – и всё.

– Иди домой, Рыжков, – устало сказал тренер. – Я ничего не понимаю. Приходи послезавтра. Мы с тобой поговорим. А сегодня я очень устал.

Схватившись за голову, тренер побрёл обратно в медицинский кабинет, чтобы спросить у доктора, нет ли каких-нибудь порошков от сумасшествия. Тренер думал, что у него начинаются галлюцинации. Хорошо ещё, что он не видел, как Толик, рассерженный тем, что ему всё-таки не разрешили играть за взрослых, подошёл к груде брёвен, пнул её, и она рассыпалась, как будто была из спичек.

Тренер не знал, что он только что разговаривал с самым сильным человеком в мире.

14

После собрания, на котором Толик уже в десятый раз рассказывал о своей победе над львом, к нему подошла Лена Щеглова. Теперь она разговаривала с Толиком очень уважительно.

– Рыжков, – сказала Лена, – у нас к тебе есть просьба. Мы хотим выставить твою кандидатуру в старосты класса. Ты как на это смотришь?

– Валяйте, – согласился Толик. – Могу и старостой.

– Кроме того, – сказала Лена, – к Первому мая мы готовим концерт для родителей. Ты обязательно должен выступить.

– А чего я буду делать?

– Ничего. Просто расскажешь про свой мужественный поступок. Ну, про льва.

– Я уже сто раз рассказывал.

– Ну и что же, – сказала Лена. – Каждый будет делать, что умеет. Лёня Травин, например, будет играть на скрипке.

– Я и сам могу на скрипке, – небрежно сказал Толик. – Даже почище твоего Травина.

– Ты?!

– Я. Могу ещё танцевать. Могу петь. Всё, что угодно, Фмогу.

– И на пианино играть?

– Хоть на двух пианино.

Лена с сомнением посмотрела на Толика. Но спорить с героем ей не хотелось. Ещё обидится и выступать не будет.

– Тогда приходи на репетицию, – сказала Лена.

– Я и без репетиции могу.

– А как тебя объявлять?

– Объявите, что выступает Рыжков, – и всё.

– Спасибо, – сказала Лена. Она протянула Толику руку. Толик взял её ладонь в свою, и вдруг Лена закрутилась на месте и завизжала. Толик сначала не понял. А Лена, чуть не плача, трясла рукой и дула на побелевшие, слипшиеся пальцы.

– Сумасшедший! – кричала она. – Что я тебе, лев, что ли! Чуть руку не раздавил!

Толик совсем забыл, что он был теперь самым сильным человеком в мире.

До конца дня Толик неплохо повеселился. Он ходил по школе и пожимал руки. Это было очень интересно. Особенно если пожимать руки старшеклассникам. Встретит какого-нибудь десятиклассника. Тот скажет: «А-а-а, победитель львов…» Толик скажет: «Да, это я» – и протянет руку. Десятиклассник небрежно протягивает ему ладошку, а в следующую секунду начинает корчиться и плясать на месте.

После третьей перемены все уже знали, что у Толика Рыжкова стальное рукопожатие, и никто не рисковал протягивать ему руку. Бороться с ним тоже никто не хотел, потому что любого Толик швырял на землю одним мизинцем. Слава Толика росла с каждой минутой.

Правда, были тут и некоторые неудобства. Играя на большой перемене в пятнашки с мячом, Толик чуть не насквозь пробил мячом Сашу Арзуханяна. Не то чтобы очень насквозь, ни синяк под лопаткой получился здоровенный. После этого никто не захотел играть с Толиком. Все боялись. И Толик ходил по двору один со своей славой. А ребята поглядывали на него с почтением, но близко не подходили.

Лишь один Мишка, которому жалко стало, что Толик ходит один, подошёл к нему и сказал:

– Ну, давай поиграем во что-нибудь.

– Чего с вами играть! – ответил обиженный Толик. – Трусы вы все, вот что.

– Никто не трусит, – сказал Мишка. – Просто ты очень сильный. С тобой неинтересно. Тебе же вот со мной в хоккей неинтересно играть. И с Ботвинником тебе в шахматы тоже было бы неинтересно играть. Он тебя в два счёта обыграет.

– Я сам могу хоть трёх Ботвинников обыграть, – сказал Толик, – да мне не хочется.

По старой привычке Мишка постучал пальцем по лбу, но вышло это у него как-то невесело.

– Ладно, – сказал он, – ты сначала со мной сыграй.

В шахматы Толик играть не умел. Но за последнее время он привык к похвалам и даже не представлял себе, что у него может что-то не получиться. Сам того не замечая, все подвиги, которые он совершил с помощью коробка, Толик приписывал одному себе. Он, конечно, помнил о коробке, но ведь он и на самом деле стал самым сильным и самым ловким. А из-за чего это произошло – это уже не важно.

Толику было просто смешно, что Мишка осмеливается спорить с таким великим человеком.

– Я тебя левой рукой могу на Луну забросить, – сказал Толик.

– Ты сначала меня в шахматы обыграй.

– Да я могу… Я всё могу!

– Ну а в шахматы?..

– С закрытыми глазами! – гордо сказал Толик.

– Тогда приходи ко мне после уроков. Можешь даже с открытыми.

После уроков Толик, не заходя домой, отправился к Мишке. Мишкина мама покормила их ужином, и они сели за шахматную доску.

Первый ход сделал Мишка. Толик закрыл глаза и двинул пешку. Мишка усмехнулся и двинул слона. Толик двинул ещё пешку. Мишка передвинул какую-то совсем неизвестную Толику фигуру.

– Можешь открывать глаза, – сказал Мишка. – Тебе мат. Называется «детский мат».

– Почему это «детский»! – возмутился Толик.

– Потому что на такой мат попадаются одни малыши. Которые совсем играть не умеют.

– Уж ты молчи, – сказал Толик. – Ты вот ко льву в клетку не полез!

– А я ничего и не говорю, – ответил Мишка. – Я и не говорю, что полез. А ты говоришь, что меня обыграешь. Вот и обыгрывай.

– Я могу и к тигру полезть!

– Я не про тигра, – сказал Мишка. – Я про шахматы.

Следующую партию Толик играл с открытыми глазами. Она закончилась ровно через пять ходов. Толик снова получил мат. Всё ещё надеясь на случайное чудо, Толик проиграл и третью, и четвёртую. После пятой партии Толик начал злиться.

– Дурацкая игра! – объявил он. – Клеточки всякие, фигурочки.

– Обыкновенная игра, – возразил Мишка. – Только тут думать надо.

– А я что – не думаю?

– Плохо думаешь.

– Значит, я дурак?

– Просто ты играть не умеешь, а хвастаешься.

– Я хвастаюсь?!

– А то я, что ли!

– Да я могу к трём тиграм в клетку залезть!

Мишка усмехнулся и стал собирать фигуры. А Толик – великий и могучий Толик! – почувствовал, что ещё одна секунда – и он разорвёт Мишку на мелкие кусочки. И очень хорошо, что эта секунда не настала. Толик быстро сообразил, что если он разорвёт Мишку на кусочки, то ему не с кем будет рассчитаться. А как рассчитаться, Толик уже придумал. Он не позволит, чтобы над ним смеялся бывший друг, а теперь – жалкий, мелкий и слабосильный Мишка Павлов, который не может даже переломить бревно о колено. Толик сам над ним посмеётся.

Толик сунул руку в карман.

– Чего ты там шепчешь? – спросил Мишка.

– Сейчас узнаешь! Ставь шахматы.

Первую партию Мишка проиграл на четырнадцатом ходу. Вторую – на пятнадцатом. Третью – на двенадцатом. Толик ходил не задумываясь. За него всё само думалось.

– Толик, ты же раньше никогда не играл в шахматы, – с удивлением сказал Мишка.

– Я притворялся, – небрежно ответил Толик. – Давай ещё партию!

Мишка внимательно посмотрел на Толика и как будто хотел что-то спросить, но не спросил, потому что в эту минуту в комнату вошёл Мишкин папа.

– Сражаетесь, молодёжь? – сказал папа. – Одобряю. Это гораздо лучше, чем в футбол гонять. Ну и кто же кого?

– Он меня всё время обыгрывает, – сказал Мишка.

– Что-то я не помню, чтобы Толя увлекался шахматами, – сказал папа.

– Я потихонечку, – пояснил Толик. – Я всё время сам с собой играл.

– Ты сыграй с ним, – предложил Мишка. – Он здорово играет.

– Боюсь, что ему будет со мной неинтересно, – сказал папа. – Всё-таки у меня – первая категория.

– Ничего. У меня категория ещё меньше, – подбодрил папу Толик, который не знал, что первая категория вовсе не самая слабая, а самая сильная.

Мишка ещё раз расставил фигуры.

После пятого хода Мишкин папа сказал:

– Гм…

После десятого хода папа сказал:

– Ого!

Толик двигал фигуры молниеносно. И после каждого его хода папа надолго задумывался и почёсывал подбородок. Мишка с тревогой следил за папой. Он знал, что, в отличие от остальных людей, в трудных положениях шахматисты скребут не затылок, а подбородок.

После семнадцатого хода папа несколько оживился и сказал:

– Ну-ка, ну-ка, тэк-с, тэк-с, тэ-э-эк-с…

Мишка знал, что на языке шахматистов, в отличие от языка остальных людей, это означает: «Вот тут-то ты, братец, и попался». Очевидно, до полной папиной победы оставалось всего несколько ходов.

После двадцать первого хода папа сказал:

– Ну и ну!

А после двадцать третьего хода папа потерял фигуру и сдался, потому что, в отличие от остальных людей, шахматисты сдаются при первой возможности.

– Толик! – торжественно сказал папа. – Ты знаешь, что ты талант?

– Знаю, – ответил Толик.

– Когда ты так научился играть?

– Понемножку, – сказал Толик. – Хотите ещё сыграть?

– С удовольствием, – сказал папа, расставил шахматы и быстро проиграл ещё одну партию.

– Это просто невероятно! – воскликнул папа. – Ты расправляешься со мной как с ребёнком. Тебе обязательно нужно участвовать в соревнованиях.

– Некогда, – скромно ответил Толик. – Уроков очень много.

– Знаешь, папа, он вообще очень способный, – сказал Мишка, как-то странно глядя на Толика. – Он и в хоккей лучше всех играет, и сильнее всех в школе, и даже диких зверей не боится.

– Вот ты и бери с него пример, – посоветовал папа. – Всегда надо брать пример с лучших.

– Я-то беру… – начал было Мишка, но замолчал, увидев, что Толик грозит ему кулаком. Мишка не испугался кулака. Он просто подумал, что рассказывать папе про чудеса будет нечестно, раз Толик сам этого не хочет.

Всё же, провожая приятеля до лестницы, Мишка не мог не думать над тем, почему он не рассказывает ни своим маме и папе, ни вообще близким о своих подвигах. Мишка не мог этого понять. Впрочем, объяснить этого не мог никто, кроме самого Толика. А он молчал.

15

Чем ближе праздник, тем лучше у людей настроение. Особенно если такой праздник, как Первое мая. Ведь это праздник весенний, и значит, после него ещё будет долгое, весёлое и свободное лето.

По городу уже развесили флаги и гирлянды разноцветных лампочек. На площадях стояли гигантские глобусы, вокруг которых бегали маленькие спутники. Уже плакали во дворах малыши, раздавившие свои первые шарики; но слёзы эти были недолгие и какие-то праздничные.

Во всех школах ребята тоже готовились к празднику. Они сочиняли стихи, разучивали песни, готовили самодеятельные концерты и писали на досках: «Последний день – учиться лень, и просим вас, учителей, не мучить маленьких детей». Учителя не обижались на такие надписи: им тоже хотелось, чтобы скорее наступило Первое мая.

Один лишь Толик побаивался этого дня. Великий человек Анатолий Рыжков – победитель львов, непревзойдённый хоккеист, сильнейший человек в мире – трусил, как самый ничтожный дошкольник. Он мог переломить бревно о колено и обыграть в шахматы Ботвинника. Но рядом с Толиком жили обыкновенные люди. Они умели делать обыкновенные вещи. И если кто-то из них после десяти лет упорного труда становился знаменитым шахматистом, то это тоже было вполне обыкновенно. Но Толик умел делать одни лишь чудеса. Это становилось опасным. Толик начал беспокоиться.

Конечно, коробок был у него. Можно было потратить несколько спичек, и все забыли бы, что есть на свете такой волшебник Толик Рыжков, и перестали бы обращать внимание на его чудеса. Но ведь чудеса только тогда и хороши, когда на них обращают внимание. Что толку от твоей силы и смелости, если её никто не видит и не удивляется. Что толку от твоих пятёрок, если тебя за это не хвалят. Ведь как приятно, что Чича теперь боится подходить к Толику ближе чем на сто метров! А если Чича всё забудет, то в первый же день Толик получит от него по шее.

Нет, всё-таки хорошо быть волшебником! Хорошо, если одним движением пальцев можно сделать то, на что другой потратил бы годы! И пускай все завидуют!

Вот только что делать на школьном концерте? Первое мая уже на носу, но ещё ничего не удалось придумать. Хорошо бы посоветоваться с Мишкой, но тогда ему нужно всё рассказывать. Кроме того, в последнее время Мишка как-то странно стал поглядывать на Толика – наверное, завидует. Так ему и надо! Пусть завидует. А на концерте Толик выступит, как и обещал Лене Щегловой. Он не будет делать никаких чудес, а прочитает какое-нибудь стихотворение из «Родной речи».

Стихотворение Толик учил два дня. Он совсем отвык учить и подолгу бессмысленно глядел на строчки. Стихотворение не запоминалось. Но спичку он всё же тратить не стал, выучил сам половину. Дальше никак не училось. Толик решил, что половины будет вполне достаточно.

И вот наступило двадцать девятое апреля. К шести часам вечера в школе собрались принаряженные родители. Пока ребята таскали в зал стулья, родители степенно прохаживались по коридорам, знакомились друг с другом. Папы потихоньку, совсем как старшеклассники, бегали курить в уборную. Папа Толика быстро нашёл какого-то любителя футбола, и они вдвоём пинали ногами воздух, показывая, как нужно бить мяч резаным ударом «сухой лист».

Лена Щеглова, похожая на парашют в своём капроновом платье, утащила Толика за кулисы.

– Ты с чем выступать будешь?

– Стихотворение, – ответил Толик. – Законное. «Широка страна моя родная».

– Это же песня!

– Ничего, – сказал Толик. – Законно будет.

Лену позвали, и она убежала. Толик покосился на Лёню Травина, стоящего рядом со скрипкой.

– Скрипеть будешь?

Лёня с презрением посмотрел на Толика и затряс кистями рук, разминая свои музыкальные пальцы.

– Ты не очень долго скрипи, – посоветовал Толик. – А то все мухи сдохнут.

– Мне перед выступлением волноваться нельзя, – сообщил Лёня, – а то бы я тебе дал.

– А ты после выступления дай, – посоветовал Толик, но тут же вспомнил, какой он великий человек, и перестал задираться. Стоило ли тратить слова на какого-то ничтожного Травина.

Когда открылся занавес, родители дружно зааплодировали, хотя сцена была ещё пустая. Затем вышла Щеглова-парашютик и радостно объявила:

– Начинаем концерт учащихся младших классов, посвящённый празднику Первое мая.

Дальше Щеглова не успела ничего сказать, потому что на сцену выбежали четыре первоклассницы. Они стали танцевать польку. Одна первоклассница всё время путала. То она отставала от подруг и кружилась одна, а то вдруг останавливалась и смотрела, как будто не понимая, что делают остальные. В зале смеялись. И только под конец все поняли, что она делала это нарочно, изображая артистку-растеряшку.

Первоклассницам хлопали очень долго. Одна женщина хлопала так, что свалилась со стула. Потом оказалось, что это была мама растеряшки.

Следующим номером выступал Лёня Травин. Он вышел на сцену и поклонился. За это ему похлопали. Затем он провёл смычком по струнам, и все затихли, думая, что он уже начал играть. Но оказалось, что он пиликал просто так, настраивая скрипку. Но вот наконец он заиграл. Это была протяжная и грустная музыка. И сам Лёня стал сразу какой-то грустный и тонкий. От его вида и от его музыки у Толика вдруг пересохло горло и задрожали колени. Он вспомнил, что следующий номер его. Уж лучше бы этот несчастный Травин играл что-нибудь другое. Например, песню из кинофильма «Человек-амфибия»: «Эй, моряк, ты слишком долго плавал…» Эту песню знали в школе даже первоклассники. Она страшно весёлая. От неё настроение улучшается. Но Травин играл совсем не то. Тем не менее после окончания ему долго хлопали. А один мужчина кричал «бис!» так громко, что с потолка сыпался мел. Потом оказалось, что это папа Лёни Травина.

И вот на сцену вышел Толик. Он сразу увидел своего папу, который сидел в первом ряду и о чём-то переговаривался с директором. Толику стало нехорошо. Ведь директор мог рассказать папе про льва и про всё остальное. Толик стоял и глядел на папу, стараясь услышать, о чём он говорит. Толик совсем забыл, что стоит на сцене. Тогда в зале, подбадривая его, стали дружно хлопать. Толик с недоумением посмотрел в зал и вспомнил, что ему нужно читать стихотворение.

– Широка страна моя родная, – дрожащим голосом сказал Толик и замолчал.

В зале выжидающе затихли.

– Много в ней… в ней… Много в ней!.. – крикнул Толик и снова замолк. Он забыл слова.

– Лесов, – подсказали из зала.

– Лесов… – повторил Толик.

– Полей!

– Полей… – повторил Толик.

– И рек! – громко и озорно подсказал тот же голос.

– И рек… – согласился Толик.

В зале засмеялись. Папа перестал разговаривать с директором. А Толик с ужасом понял, что остальные слова он забыл. Проще всего было бы убежать со сцены. Но тогда одним ударом была бы сметена слава Толика, которая досталась ему с таким трудом. Толик пытался вспомнить хоть какое-нибудь стихотворение, но то, что он учил раньше, уже забылось, а домашние задания вспоминались ему только тогда, когда нужно было отвечать урок.

В общем, Толик стоял с открытым ртом на ярко освещённой сцене, за кулисами металась растерянная Лена Щеглова, около рояля хихикал Травин, прикрывая рот своими музыкальными пальцами, а в зале взрослые шикали на ребят, чтобы они не смеялись и не смущали Толика.

И вдруг Толик вспомнил! Он вспомнил стихотворение, которое они когда-то сочинили с Мишкой. Правда, они не всё написали сами. Они немного поглядывали в стихотворение Пушкина. Но сейчас Толику было всё равно – лишь бы не молчать.

– У лукоморья дуб зелёный… – сказал Толик.

В зале затихли.

– Златая цепь на дубе том.

И днём и ночью кот учёный

Котёнка кормит молоком…

По залу прокатился шёпот. А Толик, ничего не замечая, читал строчки, которые уже сами собой лезли ему в голову:

– Над златом чахнет царь Кощей,

И ловит слон в лесу лещей.

Там на неведомых дорожках

Верблюды пляшут в босоножках…

Первыми не выдержали ребята. Они захохотали, и вслед за ними засмеялись взрослые. В зале поднялся ужасный шум. А Толику казалось, что все смеются потому, что он такой остроумный, и он, чтобы его было слышно ещё лучше, закричал изо всех сил:

– Там в облаках перед народом

Лягушка стала пешеходом…

Но в зале стоял такой шум, что Толика уже никто не слышал. И взрослые, и ребята хохотали изо всех сил. Не смеялся лишь папа Толика. У него было очень растерянное лицо. Он оглядывался по сторонам с таким видом, будто искал дверь, в которую можно было удрать. И лишь теперь, когда взглянул на папу, Толик понял, что все смеются над ним, Толиком.

Покраснев от обиды, Толик бросился со сцены. За кулисами он как вихрь пронёсся сквозь толпу первоклассников, готовящихся к выступлению, сбил с ног одного мальчика и одну девочку, оттолкнул Лену Щеглову, которая хотела его задержать. Лена пролетела метра три по воздуху, упала на большой барабан и заплакала. А Толик выбежал в коридор.

Он свернул за угол и, уткнувшись во что-то мягкое, остановился.

Перед ним, морщась от боли, стояла Анна Гавриловна.

Толик подумал, что теперь, когда он сорвал концерт и чуть не сбил с ног Анну Гавриловну, его уже ничто не спасёт. Он быстро сунул руку в карман, где побрякивали в коробке спички. Но Анна Гавриловна сказала:

– Не надо так расстраиваться, Толя. Ничего особенного не случилось.

Толик поднял голову и взглянул на Анну Гавриловну недоверчиво, думая, что и она над ним смеётся. Анна Гавриловна и вправду улыбнулась, но как будто бы через силу. Наверное, было всё-таки больно. Ведь Толик головой угодил ей прямо в живот.

– Ничего особенного, – говорила Анна Гавриловна. – Ты просто позабыл всё от волнения. Это хоть один раз в жизни обязательно случается с любым человеком. Я, когда проводила свой первый самостоятельный урок, тоже всё позабыла и убежала из класса так же, как и ты со сцены.

– Они смеются… – насупившись, проговорил Толик.

– А ты сам бы разве не смеялся? Вот представь себе, что ты сидишь в зале, а на сцене пляшут в босоножках верблюды.

Толик улыбнулся и вытащил руку из кармана.

– Всё равно я туда не пойду.

– Тебя никто и не заставляет. Иди домой, успокойся. И помни, что я сказала: ничего особенного не произошло.

– А мне не попадёт, что я концерт сорвал?

– Ты ничего не сорвал. Там уже идёт следующий номер.

Толик смотрел вслед Анне Гавриловне и думал, что не всё прошло бы для него гладко, если бы она знала, что Лена Щеглова пролетела три метра по воздуху. Но тут Толик виноватым себя не считал. Всё вышло совершенно случайно, просто потому, что он был самым сильным человеком в мире. А вспомнив, что Лена никогда не жаловалась учителям, он совсем успокоился.

И всё же какое-то тоскливое и неприятное чувство возникло у него после разговора с Анной Гавриловной. Как будто он был в чём-то виноват и никак не мог избавиться от этой вины. И как будто оттого, что учительница не стала его ругать, а посочувствовала, становилось ещё тоскливее. Спускаясь по лестнице, Толик старался вспомнить, в чём же он провинился перед Анной Гавриловной, но так и не вспомнил.

Всё же на нижней ступеньке лестницы он, поколебавшись, сунул руку в карман, переломил спичку и прошептал:

– Пускай у Анны Гавриловны всё пройдёт, если я её ушиб.

Но Толик не был уверен, что это его главная вина. Главной так и не смог вспомнить. Впрочем, это не так уж важно. Пока в кармане есть коробок, ошибки исправлять так же легко, как и делать.

Толик распахнул дверь на улицу и застыл на месте.

Перед школой, заложив руки за спину, прохаживался папа.

– Иди сюда, – сказал папа.

– Зачем? – растерянно спросил Толик.

– А вот узнаешь зачем, – загадочным тоном сказал папа.

16

В комнате было очень тихо, и, когда папа замолкал, Толик слышал, как на его руке тикают часы. Они тикали назойливо и нахально. В эту минуту Толику очень хотелось оказаться где-нибудь в другом месте, чтобы не нужно было отвечать на папины вопросы. Коробок тут помочь не мог. Отвечать всё равно когда-нибудь пришлось бы.

– Я разговаривал с директором. Он рассказал мне про какую-то историю со львом. Что это за история?

Толик молчал.

– Очередная ложь?

– Это правда, – тихо сказал Толик.

– Я тебе не верю!

– Честное слово!

– Твоё слово редко бывает честным.

Толик молча достал из своего портфеля газету и показал папе.

– Ну и что же? – сказал папа. – Тут ясно сказано: «…о стался неизвестным». Просто какой-то мальчик, очень похожий на тебя. А ты воспользовался этим сходством. Ведь ты даже белых мышей боишься. Ни о каких львах и речи быть не может!

– Честное слово, это я!

– Толя, ведь ты уже взрослый мальчик, – устало сказал папа. – Разве ты не видишь, что мы с мамой хотим тебе добра? Мы хотим, чтобы ты вырос честным человеком. Разве мы тебе враги, что ты нам всё время лжёшь?

– Я не лгу. Вот я сегодня совсем не лгу! – с обидой сказал Толик.

– Хорошо. Оставим льва в покое. Как ты считаешь, разбираюсь я немного в хоккее?

– Разбираешься.

– Так вот, я не могу понять, каким образом одиннадцатилетний мальчик вдруг начинает играть в силу мастера спорта. Это тоже правда?