Кровь завоевателя

– Благодарю, госпожа, – с придыханием произнес он. – Пусть благословит тебя Лат тысячу и еще один раз. Пусть святые повторяют твое имя перед ее престолом. Пусть Ахрийя никогда.

– Просто выведи ее, – оборвала я, ощутив внезапную тошноту.

– В цепях или без?

– Ты что, шутишь?

– Эта может удрать, такая она.

– Она не сбежит.

Я указала на четырех стражей-гулямов со сверкающими булавами в руках.

Забадар освободил Селену Сатурнус и дал ей пару деревянных сандалий. Мы двинулись прочь.

Не прошло и пяти минут, как мы уже поднимались по ступеням из песчаника к центральной улице. Там Селена схватила меня за плечо и взмолилась:

– Прошу тебя, солнечная госпожа, посади меня на корабль, идущий в Гиперион. Я хочу отправиться к месту упокоения.

Место упокоения… вероятно, это значило «дом». А мешки и темные круги под ее глазами явно были следами слез и печали.

– Ты отправишься во дворец. Там ты будешь в безопасности и комфорте.

Она покачала головой, и ореховые локоны рассыпались по лицу.

– Прошу тебя. Мне здесь не место. Я не видела свою семью больше года.

То же самое испытывала и я, когда восемь лет назад меня впервые привезли в Песчаный дворец. Но сегодня было не до сочувствия. В любом случае, ей будет лучше в гареме, чем в доме наслаждений, где она в конце концов оказалась бы.

– Скоро у тебя будет новая семья. Лучше постарайся привыкнуть.

– Мне все время так говорят, но я никогда не привыкну! Я не просто кусок мяса, который можно швырять туда и сюда. Я принцесса империи, когда-то правившей миром, придет день, и она будет править снова.

Разговор с ней помогал мне лучше понять некоторые сирмянские слова. А ее глаза… они были такие искренние, такие молящие. Если бы я захотела, то могла бы отвести ее на корабль, правда, ни один из них не пойдет в Крестес. Ведь крепость в том месте, где река впадает в Юнаньское море, захватили пираты-этосиане, и ни один корабль не пойдет в ту сторону, пока Кярс не изгонит пиратов.

Селена не походила на принцессу Крестеса, она выглядела как рабыня-крестейка. Но какое это имело значение? Если она в самом деле принцесса – тем лучше для Кярса. Я не отпущу ее, заплатив так много – золотом Хадрита и собственной гордостью.

Я убрала с ее лица локоны.

– Успокойся и послушай меня. Ты идешь туда, где такое изобилие, что ты никогда и ни в чем не будешь нуждаться. И в том месте никто тебя не обидит. Обещаю.

– Так мне говорили и в Сирме. А потом причиняли мне боль. Это все как сон. Кошмар в кошмаре внутри кошмара.

Вероятно, прежние хозяева плохо с ней обращались, и теперь она боялась того же. Но при всех своих недостатках Кярс был добр к женщинам. Он одаривал их вниманием и восторгом, осыпал дорогими подарками и не ограничивал в передвижениях. Пока их сопровождали его верные гулямы, женщины могли пойти куда угодно и наслаждаться всеми удовольствиями, какие способен предложить Кандбаджар. В самом деле, не так уж плохо, только девушка еще об этом не знала.

Мы шли мимо храма святого Джамшида с желтым куполом, и до нас доносился землистый запах чечевичного супа. Вокруг разноцветных каменных арок храмовой площади змеями вились очереди людей, одетых в грубую шерсть и лохмотья, у некоторых на лицах запеклась грязь. Члены ордена – и женщины, и мужчины – варили суп в огромных каменных котлах.

– Сира, – позвал чей-то голос.

Я остановилась и посмотрела на человека, произнесшего мое имя. Он носил одеяние из чесаной шерсти с капюшоном. И был без тюрбана – в ордене святого Джамшида не разрешались мягкие ткани.

Великий шейх Хизр Хаз мешал варево в котле на другой стороне дороги. Прежде мы встречались лишь мельком, как он не забыл мое имя? Взгляд глубоко посаженных глаз остановился на мне. Его борода была белее облаков на небе.

– Шейх? – произнесла я.

– Следуй истинным путем, Сира.

– Что-что?

– Истинным путем.

Хотя он еле слышно шептал, голос будто гремел сквозь окружающий нас шум.

Я лишь кивнула в ответ. По спине пробежал холодок, словно меня уколол джинн.

– Что он сказал? – спросила Селена, с любопытством вздергивая изящный нос.

Очевидно, парамейский она не знала.

– Ничего, – ответила я. – Идем дальше.

Мы с Селеной стояли в главном зале гарема. Главный евнух Самбал и сестра шаха Мирима глазели на нас, прикрывая руками рты.

– Чья это была идея? – наконец спросила Мирима.

– Моя, – солгала я. – Я бродила по Конюшне и вдруг увидела ее. И подумала, что она станет прекрасным даром для твоего племянника.

Самбал зашипел, словно у него во рту был кипящий котел.

Мирима провела рукой по глазам, словно Селена каким-то чудом могла исчезнуть.

– Дорогая, я вполне способна сама выбрать ночное развлечение для наследного принца. Как султанша этого гарема только я решаю, кому дозволить в него войти.

Я склонила голову:

– Приношу свои извинения султанше. Но в прошлом году его высочество подарил мне служанку. Милую молодую рутенку. Я подумала, что теперь могу отплатить за подарок.

– Сира, за подарки платить не требуется. Дары делают те, кто что-то имеет, тем, у кого этого нет. – Она по-старушечьи вздохнула. – Но я вижу, у тебя благие намерения. Я не стану тебя наказывать. Однако эта… это… грязное создание не может остаться здесь. Отошли ее обратно в Конюшню.

Что ж, довольно резко – Мирима знала толк в колкостях. Хорошо, что Селена не понимает парамейский.

– Грязное? Что ты имеешь в виду? – спросила я, надеясь, что не испытываю терпения Миримы.

– Погляди на нее, – приказала Мирима.

Я взглянула на Селену, смотревшую в пол, почтительно сцепив руки на животе.

– Ничего плохого не вижу, – ответила я. – Очень славная девушка с широкими плодородными бедрами. Может быть, она подарит наследному принцу Кярсу еще одного сына.

– Как раз этого мы не хотим, – сказала Мирима. – Еще один сын со слабой кровью каких-то западных свинопасов, ненужный соперник для Селука, очередная марионетка гулямов и визирей. Как ты думаешь, почему род Селуков в Аланье оставался сильным на протяжении сотен лет, когда наши кузены с севера и востока захлебывались от гражданских войн и вторжений? Потому что мы осторожно выбираем тех, кто производит потомство. Наша кровь происходит из Пустоши, как и твоя. Эта кровь должна обновляться из истока, а не смешиваться не пойми с чем.

Если я все испорчу, Хадрит будет в ярости. Но что я могла ответить Мириме? Не все женщины Кярса были из Пустоши, но такие, по крайней мере, имели статус.

И я ляпнула глупость:

– Она дочь императора Иосиаса.

Самбал крякнул, потом рассмеялся, шлепая по бедрам:

– В самом деле? Тогда ее крестейский должен быть безупречным, даже совершенным. – И он что-то сказал Селене по-крестейски.

Ну конечно, Самбал тоже родом из Крестеса, у меня это вылетело из головы. Хотя я забыла, из какой области.

Селена что-то произнесла в ответ. Нижняя губа евнуха отвисла, и он отвернулся, сдвинув брови на переносице.

– Что ты сказала? – прошептала я Селене.

– Ничего.

Она не доверяла мне.

В свою очередь, Самбал зашептал что-то Мириме. Я почувствовала себя ребенком, исключенным из веселой игры. Что такое здесь происходит?

Мирима щелкнула пальцами, обращаясь к одному из евнухов, столпившихся у дверей.

– Дайте ей комнату, – приказала она. – Искупайте ее, позовите портного, чтобы снял с нее мерки. И пригласите целителя.

Что бы ни сказала Селена, это все изменило.

– Что такое ты сказала? – спросила я достаточно гневно, чтобы дать ей понять, что не шучу, но не слишком резко, чтобы не напугать.

– Почему я должна тебе говорить? Ты была испытана на пути. Архангел тебя видел. У тебя был шанс сделать добро и помочь мне возвратиться домой. Но ты избрала путь зла, и теперь я здесь. Мне придется самой сражаться с волками. Не желаю больше тебя видеть.

Она говорила как шейха, которая однажды отчитала меня за кражу рахат-лукума.

– Я здесь тоже живу, идиотка. Тебе придется часто меня видеть. И даже не думай идти против меня. Теперь выкладывай, что ты им сказала, или я изо всех сил постараюсь превратить твою жизнь в ад.

– Съешь свой тапок, – сказала она.

Дразнилка силгизских детей. Я не знала, что и у сирмян есть такая.

– Только дети так говорят!

– Да отстань ты, жирафа!

Самбал растащил нас:

– Девушки, девушки. В высочайшем гареме не позволено драться. Селена, прежде всего запомни – говорить всегда нужно шепотом. Сира, марш отсюда, сейчас же. Да, находка прекрасная, но дальше мы разберемся с ней сами.

Вернувшись в свою комнату, я швырнула хрустальную чашку об стену. Она не разбилась, лишь отскочила. Меня это не удовлетворило. Я схватила медное блюдо, стряхнула с него черный виноград и ударила о дверцу шкафа. Блюдо раскололо дерево, с грохотом упало на пол и покатилось.

Хадрит говорил мне: «Кого бы ты ни выбрала, стань ей лучшей подругой. От нее ты должна узнавать о Кярсе все, что только возможно».

Я тогда ответила: «Я же дружу с Зедрой. Она уже знает про него все».

«А она когда-нибудь рассказывала тебе подробности? Интимные?»

Я подумала и ответила: «Нет, никогда. Она очень скрытная».

Хадрит поднял брови в самодовольной ухмылке и сказал: «Скрытным людям часто есть что скрывать. И Зедра ничем не обязана тебе, в отличие от новой рабыни. Мы должны знать все о будущем шахе и его делах – мирских, духовных, ночных. Ты меня понимаешь?»

Я села на свою низкую кровать и уткнулась головой в колени. Хадрит, Хадрит, проклятый Хадрит. Лишь о нем я думала последние несколько лун, это как болезнь, от которой я не могла излечиться. Но испытывал ли он хоть что-то к своей козочке?

– Очевидно, нет, – сказала я вслух, и на глазах проступили слезы. – Я такая глупая. Я помнила каждый миг, проведенный с ним. Восемь лет назад я увидела его впервые – он смеялся, сидя за низким столиком с принцем Фарисом, младшим братом Кярса. Мы столкнулись потом в коридоре, Хадрит улыбнулся, почесал затылок и сказал: «А ты хорошенькая». А в прошлом году, вернувшись из торговой поездки в Кашан, он дал мне маленькую механическую лошадку. «Это из Шелковых земель, – сказал он так, словно сам их завоевал. – Она навела меня на мысли о тебе».

Сколько он покупал механических лошадок и для скольких доверчивых девушек? И могла ли я ожидать, что он будет отличаться от Кярса – человека, с которого так хотел брать пример?

Дверь со скрипом открылась. Опустив глаза, вошла Вера, моя юная служанка-рутенка. Кярс подарил мне ее несколько лун назад, хотя у него она прослужила намного дольше. Девушка затворила за собой дверь.

– Госпожа. – Она опустилась у края кровати, положила теплую руку мне на колено. – Половина зала слышала ссору. Что случилось?

– Я такая никчемная.

Она придвинулась ближе и коснулась обеих моих коленок:

– Снова из-за него?

– Почему я ничего не могу сделать правильно?

Она взъерошила свои желтые волосы, а потом осторожно села рядом со мной.

– Вы расстроены.

– Ну конечно, расстроена. Вечно все у меня не так. Все, что я делаю, ни к чему хорошему не приводит. Мне почти двадцать четыре, я не замужем и лишь брожу целыми днями по саду, забиваю голову поэзией и трачу чужие деньги на всякие пустяки на базаре.

– И вы думаете, что Хадрит избавит вас от всего этого?

– Кто-то же должен. Знаешь, брат предлагал забрать меня. Я сказала ему, что мой дом здесь, в Песчаном дворце, и другого у меня нет. И все-таки иногда мне кажется, что эти стены – просто комфортабельная тюрьма.

Плечо Веры тесно прижалось к моему.

– Хотеть нужно то, что имеешь.

И такое в Рутении считается мудростью? Но я не должна винить Веру за недостаток ума. Кярс купил ее не для разговоров.

– Все, что у меня есть, – только внешнее. А внутри я опустошена. Легче легкого облачка.

– Не согласна. Когда Кярс сказал, что отдаст меня кому-то другому, клянусь, это было самое ужасное, что я когда-либо слышала. Половина здешних женщин бьет служанок, а другая половина считает нас слишком низкими, чтобы даже коснуться. Но когда я узнала, что это вы, то обрадовалась. Потому что вы добрая. И хорошая.

Она положила руку мне на бедро.

– Стоп, – сказала я. – Я этого не хочу.

«Следуй истинным путем», – пронеслись у меня в голове слова Хизра Хаза.

Ее рука скользнула выше, и прикосновение было так приятно. А потом Вера произнесла:

– Вы расстроены.

Я покачала головой, но решимости оттолкнуть ее руку мне не хватило.

– Это неправильно.

– Все неправильно, – жарким шепотом прошептала она мне на ухо.

Ее пальцы скользнули дальше. Я прикрыла глаза и просунула руку ей под рубаху.

В купальне я снова расплакалась. Истинный путь. Так учило нас Писание Хисти, и важнейшая заповедь была в том, чтобы поклоняться лишь Лат и никогда не верить в других богов. Во-вторых, заботиться о своей душе и не загрязнять ее грехом, нечистотой и низкими помыслами. Шейхи сеяли во мне эти семена, но они не пустили корни, их сдуло, как тонкий верхний слой почвы на солончаке. Я боялась, что испорчена навсегда. Нечиста и разумом, и телом, и духом. И ни пар, ни вода меня уже не очистят, я не стану снова хорошей, значит, мне больше нечего терять.

Я должна добиться успеха, в какую бы игру ни играла. Да, Селена говорила резко, но за этим я чувствовала испуганную маленькую девочку. Я должна научить ее уважению, пусть она будет обязана мне, чтобы могла стать полезной для нас с Хадритом.

Оттирая себя с удвоенной силой, я внезапно поняла, что нахожусь в той же парной, что и вчера. Отодвинув жаровню с углями, я с удивлением увидела, что кровавый отпечаток остался на месте. Но поскольку на этот раз жаровня сдвинулась дальше, я заметила еще кое-что – странную, нарисованную кровью картинку. Я присела, чтобы рассмотреть получше. Это было похоже на три глаза вокруг звезды.

Я могла бы представить, что какая-то неуклюжая девушка здесь упала, ударилась головой и оставила на стене кровавый след. Но насколько сильно надо было повредить голову, чтобы рисовать собственной кровью?

Странно и пугающе, но чего теперь не бывает? В любом случае, мне хватало своих проблем. Люди постоянно разбивают себе головы и умирают, так что лучше не обращать на это внимания и заниматься своими делами.

Я нуждалась в паузе и поэтому вышла в город в сопровождении двух гулямов. Это меньше, чем обычно, но я не хотела толпы вокруг себя. Мне хотелось выйти за ворота, чтобы повидать брата, но что я ему скажу? Еще больше воспоминаний? Нет, мне нужно принести ему что-то существенное, что поможет разрешить их с Тамазом противостояние, поэтому встретимся позже.

Солнце сверкало надоедливыми послеполуденными лучами. Блики света отражались от каждой блестящей поверхности и слепили глаза. Как всегда ближе к вечеру, очереди на площади Смеха поредели, свежие утренние рифмы поэтов выцвели до банальностей и клише. Я протиснулась в начало очереди к поэту, напоминающему обернутую травой свинью, в надежде, что он взбодрит меня проницательной похвалой.

– Госпожа! – сказал он, завидев меня. – Солнце выглянуло из-за туч…

Прежде чем он успел договорить, я развернулась и пошла прочь. Провались они, эти солнце, и луна, и звезды, и реки, и океаны, и гранаты, и кипарисы, и любовь, и смерть, и воскресение, и свет, и тьма. Хватит этого пошлого вздора.

Химьяр сидел на своем медном троне на другом конце площади. Когда я подошла к нему, он очнулся от дремы, потянулся и зевнул, словно утомился после долгого дня. И захлопнул наполненный монетами сундучок.

– Закрыто, – объявил он.

Сунув руки в мешочек с монетами, я звякнула золотом и серебром.

– Я уже заработал достаточно, хватит, чтобы набить живот, купить выдержанное финиковое вино и много другого, – усмехнулся он. – Приходи завтра.

– Я пришла из дворца. Сочини для меня стихи.

Химьяр усмехнулся:

– Из дворца. Будь ты из Селуков или женщиной кого-то из них, так и сказала бы. Но ты из дворца – может, там за столом прислуживаешь?

Молодой темнокожий мужчина насмешливо улыбнулся, и мои кулаки невольно сжались.

Он продолжил:

– Злишься, потому что принцы не хватают тебя за задницу, когда ты подаешь им напитки? Для этого нужно иметь ее, дорогуша.

Мои брови поползли вверх. А потом дошло – это были его стихи. Вот за это люди ему платили.

Он указал на мою грудь:

– Я видал виноград, более пригодный для ласки.

Он знал хоть одно приятное слово?

– Это все, на что ты способен? – равнодушно спросила я. – Оскорбляешь внешность? Глубже посмотреть не пытался?

– Глубже? Ты глубока, как проникновение евнуха.

Я кивнула:

– Лучше. А что еще?

Он махнул, чтобы я уходила:

– Это на закуску. А за большим приходи завтра.

– Скажи мне, кто я, химьяр.

Он со вздохом сел на медный трон и потрогал фальшивый рубин в подлокотнике.

– Так случилось, что у меня есть имя. – Он провел рукой по коротким и мелким кудрям. – Эше.

– Я забуду его к утру.

Он смотрел на меня, склонив голову, а потом его взгляд стал искренним и почти сочувственным.

– Хочешь знать, кто ты? Ты приходишь трижды в неделю со своей подругой, более чувственной. Ты цепляешься к ней, как пиявка, без всякой цели. Знай ты, чего хочешь, тебя бы здесь не было, но ты не знаешь и заполняешь эту пропасть чем придется, потому что, по сути, ты дрожащая маленькая девочка, и холодные пальцы отчаяния как петля обвили твою шею.

Я почувствовала эти холодные пальцы и содрогнулась, хотя меня и окружало тепло заходящего солнца.

– Ты за мной наблюдал? – спросила я. – Знаешь, кто я?

Эше покачал головой, слез с трона и спустился с помоста. Стоя лицом к лицу, мы были одного роста, и я видела прорехи в его бороде.

Он протянул ладонь:

– Ты знаешь текущие цены. Заплати и возвращайся в свой дворец. Завтра будет новый день. И даже не думай пролезть без очереди. Перед этим троном, – он указал на свой дешевый медный стул, – все одинаково ничтожны.

4. Зедра

Одного нельзя в Кандбаджаре – забывать вернуть книги. Особенно книги, позаимствованные в Башне мудрости.

Наказание за это – десять плетей за каждый день опоздания. И если ты не Селук, дворец тебя не спасет. Султанши, паши, крестьяне – все терпели плеть Философов. У Башни даже был собственный палач, и, если верить рассказам, он не особенно скучал. По мнению ордена Философов, утратить знание хуже, чем утратить жизнь, поскольку чернила тяжелее крови.

Зачем так наказывать из-за чернил и бумаги? Потому что некоторые тома в Башне были единственными экземплярами в мире и печатные станки не могли размножить их достаточно быстро. Эти станки – истинное чудо, одно из многих изобретений, поразивших меня, когда я оказалась здесь. Я могла ненавидеть Селуков сколько угодно, но, вступив в союз с Философами, они не только накопили знания, но и применили их.

К счастью, я была в Башне на хорошем счету, и как султанше мне было запрещено посещать только два верхних этажа из двенадцати. Сегодня я поднималась по винтовой лестнице на восьмой. Глядя сверху на Кандбаджар, я вспомнила черного дронго. Что за чувство – свободно лететь, будучи лишь перьями в воздухе. Тела из кожи, костей и мяса, которые мы таскаем, одеваем и защищаем доспехами, казались теперь проклятием создавшей нас звезды. Как это печально, ведь даже если человечество избежит Великого ужаса, мы обречены никогда не летать.

Пораженческие мысли ослабили мои и без того усталые колени – после подъема на семь этажей я задыхалась и снова чувствовала себя старухой. Чтобы передохнуть, я заглянула в читальный зал на седьмом этаже, полный мужчин с внушительными усами, в струящихся одеяниях и ярких тюрбанах. Одни толпились у ниш с книгами, другие полулежали на деревянных оттоманках, опираясь локтями на лазурные подушки. Весь этот этаж был посвящен военной тактике, так что все они, вероятно, были хазы, гулямы и члены ордена.

Одного я узнала – командующий гулямами Като в золотом тюрбане и бронзовом кафтане. Он лежал на оттоманке с книгой в руках. На обложке было написано «Подавление конных лучников: тактика противостояния притворным отступлениям и фланговым атакам, том пятый». Неужели такая специфическая тема требует пяти томов? Рядом лежала стопка книг, вероятно, с такими же громоздкими названиями. Что ж, предводителями гулямов не становятся невежественные дураки. Но если Като здесь, сделал ли он то, о чем я просила?

Като положил книгу и потянулся. Я шагнула назад, чтобы он не заметил меня. Лучше ему не видеть другие мои стороны, а уж тем более целое. Я побрела на восьмой этаж.

Круглую комнату покрывали стеллажи, разделенные на квадратные секции, в которых лежали стопки по три или четыре книги. Один Философ рассказывал, что так каждая книга может «дышать, отдыхать и наслаждаться». Они действительно ценили книги выше жизней.

«Типы крови» Алигара из Зундука, том второй, должен стоять на седьмом стеллаже, вторая слева и третья сверху секция. Я обошла всю комнату, пока не нашла седьмой стеллаж. Но, что странно и тревожно, в нужной ячейке лежала только пыль.

Я подошла к библиотекарю, стоявшему над огромной конторской книгой. На нем была похожая на башню фетровая шляпа Философов и синяя мантия с черной оторочкой.

– Выдана, – ответил он, когда я спросила про книгу.

– Кому?

– Мы не сообщаем такие сведения.

Ни намека на вежливость на скучном, старом и рябом лице.

Я едва не сказала, что я – возлюбленная наследного принца. Но потом поняла, что библиотекарь даже не называл меня «султанша». Ему просто плевать на мой титул.

– Когда ее вернут?

– Через неделю.

Обычный срок, означавший, что книгу взяли сегодня утром. Но кто еще в этом городе мог интересоваться древним томом по медицине? Стоит ли мне беспокоиться?

Пока я могу обойтись и без него. Первый том освежил мои знания о крови – она бывает с разными вкусами, как шербет. Каждым типом можно написать определенные руны, и некоторые могут быть написаны более чем одним типом. Второй том предположительно описывал самые древние типы, что поможет мне определить их, если я их когда-нибудь снова встречу.

Разочарованная, я покинула Башню мудрости и вернулась к себе. В полдень я отправилась в тронный зал Песчаного дворца. Вход во дворец охранял симург, его волчья голова смотрела вниз с резных арок из песчаника. Орлиные крылья распростерлись над садом, давая больше тени, чем пальмы. Селуки слишком гордились своими птичьими символами. Говорят, над созданием одной этой статуи трудилось двести ремесленников в течение шести лет, хотя большинство историй в этом городе изобиловали преувеличениями.

Сквозь стеклянный купол тронного зала струился солнечный свет. Каган силгизов стоял во главе двадцати воинов, все были в бордовых доспехах, словно явились на битву. Напротив них на золотой оттоманке восседал Тамаз и метал взглядом молнии в закованного в цепи человека, скукожившегося у помоста.

– Пусть весь мир станет свидетелем, – произнес Тамаз. – Скажи это еще раз.

Человек с подстриженной бородой носил грязный кафтан и вонял даже с такого расстояния. Кончики его пальцев были обрезаны, словно колбаса. Перо он больше держать не мог.

– Мне приказал написать это посланник кагана йотридов, – сказал он.

– Ты… ты был моим писцом, – с отвращением бросил Тамаз, – а не кагана Пашанга. Так почему же ты это сделал?

Писец с дрожащими губами смотрел в пол, но молчал. Хорошо.

– Похоже, придется еще потрудиться, чтобы добыть из него правду.

Тамаз махнул рукой, и к писцу подошли два гуляма с золочеными булавами в мускулистых руках.

– У меня есть вопрос, – прогремел чей-то голос из толпы. Жесткий голос, который как будто отдавался эхом сам по себе.

– Подойдите, Великий муфтий, – сказал Тамаз.

Хизр Хаз откинул капюшон: его подстриженные седые волосы и грубый коричневый халат казались неуместными среди великолепия Селуков.

– За какие грехи они были наказаны? – спросил он.

Действительно, в написанном писцом послании говорилось: «Расплата за ваши грехи».

Несчастный продолжил дрожать на полу. Затем поднял взгляд на Великого муфтия и сказал:

– Они сожгли все цветы.

Хм. О чем это он?

– Цветы? Где? – нажимал Хизр.

Писец всхлипнул, глядя шейху в глаза, и пробормотал:

– Посланник кагана йотридов приказал мне это написать.

Ему нечего было больше сказать. Хорошо.

– Каган Джихан, можете забрать этого человека. Делайте, что посчитаете нужным, чтобы узнать правду и найти тех, кто незаконно обезглавил ваших людей.

Джихан шагнул вперед и окинул дрожащего писца ледяным взглядом. Он и правда напоминал Сиру – оба высокие, но Сира тонкая, а Джихан достаточно крепок, чтобы устрашать. Его длинные волосы вились меньше, чем у нее, хотя разве не считалось неуважением мужчине щеголять длинными волосами в присутствии шаха? Возможно, ему было все равно.