Последний бой. Том V

– А куда, если не секрет?

– А вот то, что это секрет, вы правы. Я вам количество-то озвучил, чтобы вы помогли мне провести все необходимые замеры и доставить на корабли все необходимое, для размещения всех людей, – Соймонов подошел к сходням, задумчиво разглядывая великолепный корабль. – Если он также хорош, как выглядит, то, скорее всего, это будущий флагман. – Ну что же, господа, приступим, помолясь. Василий Иванович, не в службу, а в дружбу, навести пока команды, и пускай они распределяют вахты и начинают перебираться на те корабли, кои мы осмотрим и сочтем пригодными, – к Ларионову адмирал обращался по-русски, что заставило Кристиана просто зубами заскрипеть, но он благоразумно промолчал, напряженно пытаясь понять, с кем собирается воевать Великий князь. Куда он решил направиться с целой армией из их благословенного города?

А еще, он не мог не усмехаться злорадно: три полка и полноценные команды для десятка линейных кораблей – у зарвавшихся управляющих Голландской Ост-Индийской компании и владельцев нет ни малейшего шанса. Еще бы знать, что Россия пообещала республиканскому правительству, за подорожные такой прорве людей. Он бы даже не был удивлен, что договоренности были достигнуты практически мгновенно, когда русский посол пришел в ратушу и перед всеми власть имущими поставил на стол один из сундучков, доверху набитый необработанными алмазами, которые ему передали с одного из кораблей, которые уже принадлежали Пётру. Да он бы сам за такой куш, что угодно подписал бы.

Фёдор Иванович Соймонов же все то время, пока поднимался на палубу, да спускался в артиллерийский отсек, с которого решили начать инспекцию, вспоминал о том, что привело его сюда в Амстердам. Но вспоминал он не просто так, а в разрезе того, что же в итоге ждет российский флот и как не сглазить робкие мечты на возрождение детища Пётра Великого.

***

Он уже три года жил в Волосово, с тех самых пор, как милостью Елизаветы Пётровны его оправдали и вернули с каторги в Охотске. Помиловать-то помиловали, но вот чинов и званий так и не вернули.

Все-таки хорошо он копнул в свое время, так разворошил это осиное гнездо в Адмиралтействе, да в морском хозяйстве, что даже самого Бирона сумел обвинить в растратах.

А растраты там были, мама дорогая. Да ежели бы половина тех денег уходила на нужды именно флота, они бы уже начали англичан потихоньку теснить, да земли новые открывать, да осваивать.

Слишком многим он тогда на хвост наступил, слишком. До самых истоков сумел все вызнать. Вот только, его, как оказалось, не просили этим заниматься, его поставили на должность, чтобы он сумел из тех крох, что оставались от выделенных денег, хоть какую-то видимость проводимых на флоте работ показывать.

Соймонов не захотел в этом участвовать, он требовал справедливости, и его, весьма справедливо лишили сначала офицерского кортика, а потом и дворянской шпаги, ну а после и вовсе в Сибирь сослали, после публичной экзекуции.

Когда пришло известие о помиловании, он думал, что вернутся к любимому делу, вернутся в море, но, ничего подобного не произошло.

– Отец, тут к тебе из Петербурга, – в кабинет, где он читал книгу, заглянул сын Михаил, которого отпустили на каникулы из Московской артиллерийской школы, в которой учился не по настоянию отца, а по личному убеждению.

– Так пускай проходит, – Фёдор Иванович отложил книгу и посмотрел на входящего в кабинет молодого человека, которого не знал, и в то время, пока бывал при дворе, не видел.

– Здравствуйте, Фёдор Иванович, меня зовут Андрей Ломов, и я ваш большой поклонник, – молодой человек сложил руки на груди. – А также его высочество Пётр Фёдорович так проникся вашей историей, что сумел убедить ее величество дать ему самому решить вашу судьбу. Но вам нужно будет немедленно поехать со мной в Петербург.

Фёдор Иванович удивился. С Великим князем он знаком не был, но слышал, что тот иной раз отличается эксцентричностью. А еще поговаривали, что он является одним из магистров какой-то тайной ложи, а также то, что его Михаил буквально бредит этой ложей, вот только у него самого нет никаких способов, проверить, что это за ложа такая, и не грозит ли Мише, что-то страшное.

Зато у него появился способ познакомиться с Пётром Фёдоровичем, а это в свою очередь может ему многое рассказать, и, в случае чего, уберечь сына от ошибки. В общем, в тот же день Соймонов выехал в Петербург в компании этого странного Ломова.

Первое удивление наступило, когда они поехали не в сам Петербург, а в резиденцию Великого князя в Ораниенбаум. Это могло говорить только о том, что Елизавета действительно позволила племяннику решать его судьбу.

Не дав ему прийти в себя, Ломов сразу же повел его в кабинет его высочества.

Следующее удивление постигло Соймонова в тот момент, когда он вошел в кабинет, и увидел, что сам Великий князь стоит у окна, держа на руках ребенка и что-то тому нашептывает. Он слышал, что у великокняжеской четы родился наследник, но никак не ожидал увидеть этого наследника вот так на руках у отца.

– Ваше высочество, Фёдор Иванович Соймонов прибыл, – от дверей сообщил Ломов.

– Хорошо, – его высочество обернулся, и тут Соймонов увидел, что короткие очень светлые волосы, это его собственные волосы, не парик, – проходите, Фёдор Иванович, присаживайтесь, а я пока Павла Пётровича в надежные руки передам, ему пока рановато при таких разговорах присутствовать. – И он протянул ребенка молодой женщине, сидящей на низкой софе. – Андрей, помоги её высочеству, – он кивнул Ломову и направился к столу, из-за которого вскочил Соймонов, как только понял, что молодая женщина – Великая княгиня Мария Алексеевна. Ломов, который пользовался очень большим доверием Пётра Фёдоровича, потому что забрал ребенка и бережно прижал его к груди, пока княгиня собственноручно собирала корзину со всеми теми вещами, которые необходимы младенцу. Когда дверь за ними закрылась, Соймонов снова устроился за столом, напротив Великого князя. – У Марии Алексеевны траур, недавно погиб ее отец. – Сказал он, и Соймонов кивнул, он никак не мог понять, почему она одета в темные одежды. А Пётр тем временем продолжил. – Вы наверняка удивлены, застав такую картину? Но тут все просто, я скоро уезжаю, и довольно долго не увижу сына. Прекрасно понимаю, что перед смертью не надышишься, но стараюсь все же как можно больше времени проводить с семьей, пока есть такая возможность.

– Я понимаю, ваше высочество, – согласно наклонил голову Соймонов. Он все еще не понимал, зачем его выдернули из поместья, и терялся в догадках.

– Давайте перейдем к делу, а то, зная Ломова, могу предположить, что он вам не дал даже до отхожего места сходить, когда вы приехали, – Пётр слегка наклонил голову набок, из-за чего появилось ощущение, что он смотрит исподлобья. – У меня скоро появится флот. Я рассчитываю не менее, чем на десять вымпелов, а при хорошем раскладе и чуть больше. А так как скоро у нас намечается небольшая война, то мне необходим адмирал. Я хорошо изучил вашу биографию… – он на секунду замолчал, а потом добавил. – Кого вы еще нашли среди казнокрадов? Кого-то из Шуваловых?

– Бутурлина, – вздохнул Соймонов. Они прекрасно поняли оба, что имел ввиду Пётр, задавая этот вопрос. И ответ на него как раз являлся ответом на вопрос о том, почему его никак не вернут на службу.

– Понятно, – Пётр кивнул. – Так что, вы готовы вернуться в море? – Соймонов осторожно кивнул, боясь спугнуть удачу. – Отлично. Тогда, давайте обговорим детали.

***

Как и ожидалось, Понятовский сразу же дал разрешение на прохождение через территорию Польши армии Ласси. Как только приехал гонец с этим разрешением, все сразу завертелось. При этом ждать, что поляки сохранят решение этого вопроса в тайне, не приходилось. Фридрих узнал об этой новости едва ли не первым, и рванул в Дрезден так, что только копыта засверкали. Я успел достаточно его изучить, чтобы понять – он будет все это время с армией, в то время как столица Пруссии осталась практически беззащитной. Теперь все решало время. Исход только что начавшегося очередного дележа Европы зависел теперь от того, как быстро я сумею оказаться возле Берлина.

– Тебе обязательно ехать? – я обернулся к Марии.

Она стояла в дверях моего кабинета, а это дурацкого темное платье делало ее личико еще бледнее. Я же ждал, когда подведут ко входу оседланного коня. Погода была отличная, лето хоть и подходило к концу, но осень еще даже не ощущалась, и поэтому было принято решение карет вообще с собой не брать.

Чем быстрее мы доскачем до Амстердама, тем лучше. Полки, морячки и комиссия по приемке кораблей выдвинулись уже давно, я же немного задержался, во-первых, нужно было доделать дела и отдать последние распоряжения, во-вторых, дать возможность полкам уйти достаточно далеко, чтобы не подпрыгивать и не раздражаться из-за низкой скорости.

– Мы это уже обсуждали, – я подошел к ней, обхватил голову руками и поцеловал в лоб. – На тебе контроль внедрения начального образования и попытки реализовать образование девочек, так что ты даже соскучиться не успеешь, как я вернусь.

– Почему я не могу поехать с тобой? – она сложила руки на груди.

– Мари, я еду не на увеселительную прогулку, – я нахмурился, а она вздохнула.

– Я знаю, война не женское дело, просто мы впервые расстаемся на неизвестное время, и мне не по себе. К тому же, нам с Павлом придется переехать в Петербург?

– Ее величество будет на этом настаивать, – уклончиво подтвердил я ее опасения. – Она будет очень сильно настаивать. Я могу ей противостоять, ты – мы оба этого не знаем. Еще ни разу не было ситуации, когда ты осталась бы с ней один на один. Давай так, если почувствуешь, что вот вообще никак, лучше остановись и изобрази смирение. Ее величество в состоянии доставить тебе очень много неприятностей, если задастся такой целью. Так что просто переезжай и все тут. Главное, чтобы ты была с Павлом, иначе мне потом будет сложно забрать его у нее, если Елизавета Пётровна почувствует слабину.

– Ваше высочество, письмо от Пётра Румянцева, только что привез нарочный, – в кабинет заглянул Олсуфьев, и я буквально вырвал у него из рук послание, которое я ждал едва ли не больше, чем разрешения от Понятовского.

Мария поняла, что на этом наше прощание завершено, поцеловала меня в щеку и вышла из кабинета, оставив меня наедине с письмом. Олсуфьев остался в коридоре.

В письме Петька писал, что герцог прекрасный человек, но его никто не понимает, а он нуждается хотя бы в том, кто его выслушает, не являясь при этом священником.

Они неплохо поладили, особенно их взгляды совпали на шампанское, и прекрасных женщин. К тому же Петька разделил негодование герцога поступками брата, который сам профукал герцогскую корону, сам сбежал, оставив страну в разоренном состоянии, а сейчас, когда только-только все начинает налаживаться, он раз за разом предпринимает попытки вернуться и занять то место, которое так бездарно прос… покинул, в общем.

Если отбросить все описания, включая описание прекрасных фрау, с которыми Румянцева свела жизнь, то выходило следующее: герцог Мекленбурга согласен пропустить войска при нескольких условиях: мы помогаем ему с братом, как именно, ему безразлично, главное, чтобы он перестал его третировать.

Эту часть условий сделки я передал Ушакову, тут же набросав ему послание. Пускай начинает учиться работать за границей. Вторым условием было то, что я ни при каких условиях, никогда не допущу, чтобы военные действия снова проходили на территории Мекленбурга.

Каким образом я буду соблюдать это условие мне было не слишком понятно, но время до нашей очной встречи еще было, так же, как и возможность придумать что-нибудь приличное.

Я зажег свечу и сжег послание, а пепел потом тщательно растер в камине, который оставил в комнатах для красоты и создания уюта, потому что чисто для обогрева они здесь были не нужны, но как дополнительный источник тепла вполне подходили.

И только после этого вышел из кабинета и быстро направился к выходу. Олсуфьев поспешил за мной. уже через пару минут я был в седле. Скоро мне предстоит пройти самое первое мое по-настоящему суровое испытание – мне предстоит забрать у голландцев их гордость Ост-Индийскую компанию. А уж это было то еще испытание. Вот и посмотрим, чего я все-таки стою, тем более, что вся подготовительная работа уже давно была проведена. Так что, Амстердам, готовься, я еду, и да поможет мне Бог.

Глава 4

– То есть как вы складываете с себя полномочия? Пускай даже и временно? – Эрик Ван Хайден, который занимал должность президента совета директоров вытер лоб платком и с яростью посмотрел на возвышающегося над ним адмирала Хьюго Джексона, который руководил флотом компании.

– Сейчас, когда сложилась эта путаница, невозможно представить, что нас ждет дальше, – невозмутимо ответил англичанин, практически всю свою жизнь проживший в Голландии. – Если и раньше было сложно разобраться, кто имеет ответственность принятия решений, кто их не имеет, то было хотя бы ясно, что у всего совета директоров – ответственных участников, у всех шестидесяти почтенных джентльменов, имеется по одному проценту акций. Это много, учитывая, что остальные акционеры могли похвастаться одной-тремя штуками. Сейчас же сложилась такая ситуация, что практически все акции, кроме тех, в которые вцепился мертвой хваткой мистер Гудзон, принадлежат одному человеку. Скажите мне, кто из вас был настолько умным, что предложил собрать все ваши акции и поместить их в этот чертов банк? – на последнем слове адмирал не сдержался и повысил голос.

– Когда до нас дошли слухи, что кто-то скупает акции, причем, дошли от немцев – почти триста акций хранились у них, мы решили, что это будет самый надежный способ, чтобы не возник соблазн продать их, ведь в последнее время компанию преследуют неудачи. Сколько кораблей не вернулось в Амстердам, а, мистер Джексон? А сколько из них вяли в качестве приза ваши соотечественники, получившие каперские свидетельства?

– Если рассуждать таким образом, то вы, гер Ван Линдан, должны радоваться тому, что проблема с английскими каперами теперь не ваша проблема и головная боль. А я так и не получил внятный ответ, когда акционеры получают долю ответственности?

– Когда у одного из них находится больше пятидесяти процентов акций, а мы не можем заплатить ему дивиденды вдобавок к его доле от стоимости товаров вернувшихся кораблей. Вот тогда акционер имеет право потребовать от нас все, что ему угодно, – сварливо ответил на вопрос адмирала еще один член совета директоров Питер ван Олаф. – В пределах полномочий компании, разумеется. И у нас есть крошечный шанс не объявлять о банкротстве из-за акций Гудзона. Но шанс этот крайне мал.

– Вот поэтому я пока складываю с себя полномочия, – мрачно заявил Джексон. – Я не знаю, что именно потребует у вас принц Петер. И, похоже, вы сами этого не знаете. У вас что, нет шпионов при русском дворе? Никогда не поверю в это.

– У нас есть шпионы при русском дворе! У нас нет шпионов при так называемом «молодом дворе», – Ван Хайден снова протер лоб платком. – Петер отличается некоей эксцентричностью, и я не берусь предсказать, какую именно стратегию он выберет. Так же как не понимаю, зачем ему вообще все это надо. Он же должен понимать, что в том случае, если он захочет возглавить компанию, она лишится многих привилегий, которые нам были предоставлены на правах фрахта: осуществление судебной деятельности, чеканка монет, представление в палатах наших делегатов…

– Эрик, неужели ты думаешь, что для русского престола это вообще важно? – перебил председателя ван Олаф. – Принц Петер – наследник Российского престола, у него и так будет право деньги печатать, когда он корону у этой вертихвостки Елисаветы примет. А свои люди в правительстве у русских царей, подозреваю, итак есть.

– Ну, не флот же наш ему понадобился, в конце концов! – вскричал молодой Хармсен.

– А, может быть, и флот.

– У нас не военные корабли, – мрачно ответил Джексон. – Хотя, если судить по состоянию русского флота, то и наши корабли им сгодятся, – и он презрительно скривил губу.

– А я говорил, что нужно что-то решать с Батавией! – снова взвился Хармсен. – Мы фактически из-за бесконечных беспорядков, которые там происходят, вынуждены были дополнительный объем акций на биржу выкинуть.

– А где сейчас генерал-губернатор Батавии? – тихо спросил председатель.

– Под арестом. Во время бунта там погибло так много дикарей, что мы не смогли закрыть на это глаза… – начал отвечать озадаченный ван Олаф. – Петеру не нужен сахарный тростник, русские делают сахар из свеклы. Но зато в Индонезии можно выращивать без разрушения почвы кофе, какао, рис, в конце концов. В России нет настолько теплых земель.

– И Петер нашел, где их взять, не объявляя никому войны, – ван Хайден расхохотался. – Вы вообще в курсе, что мы сами, своими руками отдали русским Индию!

– Возьмите себя в руки, Эрик, – поджал губы ван Олаф. – Все может быть не так уж и плачевно. В конце концов, Петер, может быть, все-таки больше немецкий герцог, чем русский князь. Пока он не приедет и не выскажет свое видение ситуации, гадать мы можем до бесконечности.

– А когда принц приедет? – Джексон думал о том, то, скорее всего, нужно будет переезжать в Англию, хотя, после последних слов Олафа, шевельнулась надежда на то, что не придется оставлять такое прибыльное место.

– Да кто же его знает, – пожал плечами ван Хайден, и Джексон, кивнув, что понял, вышел из комнаты совещаний. – Боюсь, что мы увидим еще не один подобный рапорт. – Он замолчал, а остальные из пятнадцати директоров, из тех, кто действительно принимал решения, молча с ним согласились.

***

– Господин Гудзон, я так рада с вами встретится, – Генри Гудзон, потомок знаменитого первооткрывателя склонился в глубоком поклоне, замерев от восхищения. Не зря, ой не зря королева Швеции считалась одной из красивейших женщин в Европе. – Я жажду услышать правдивые истории о жизни в колониях.

– Ваше величество, так добры, я чрезвычайно польщен таким интересом с вашей стороны, – Генри заметно оробел. Ему едва исполнилось двадцать лет, прошло уже полтора года с смерти его отца, и он наконец-то, вопреки предостережениям Джеймса Минневита, сына Петера Минневита, решил посетить Европу. – Боюсь, я не могу надолго остаться в Стокгольме, мне необходимо предоставить отчет о текущем положении дел Вест-Индийской компании совету директоров.

– Как интересно, – Луиза Ульрика стремительно прошла к небольшому диванчику и указала рукой на кресло, стоящее напротив. – Разве Ост-Индийская компания и Вест-Индийская компания – это не две разные компании?

– По названию да, ваше величество, но это номинальное разделение, чтобы не возникло путаницы с монопольным правом на торговлю. Восток-Запад, территорий слишком много. Но совет директоров, нормативная база и уставной капитал, а также флот и воинские подразделения у нас единые, – Генри смущало такое близкое соседство с Луизой, и он снова покраснел.

«А вот Пётр никогда не краснел в моем присутствии. Напротив, своими шуточками, порой выходящими за грань приличий, он мог вогнать в краску меня», – Луиза старательно улыбалась, но вид краснеющего юноши ее почему-то раздражал.

– Господин Гудзон, скажите, вам нравится все время проводить за океаном? – он вздрогнул и посмотрел в холодные голубые глаза, смотрящей на него красавицы.

– Нет, ваше величество, – решительно ответил он. – Но, так уж получилось, что мне некуда возвращаться. Мой прадед Генри продал абсолютно все, когда отправился в Новый свет. Я не жалуюсь, и не могу назвать себя нищим человеком, но, боюсь, моих активов не хватило бы, чтобы купить небольшое поместье в какой-нибудь Европейской стране и подать прошение о присвоении мне дворянского звания.

– Ах, да, истинные республиканцы редко могут похвастаться титулами, хотя в благородстве их происхождения никто не сомневается, – Луиза стала серьезной и оценивающе оглядела сидящего перед ней юношу. Она не просто так позвала его к себе. В свое время она неплохо прикормила одного из пажей Елизаветы, который до сих пор исправно передавал ей в письмах о всех слухах и сплетнях, гуляющих по двору императрицы. И одной из сплетен была про неподдельный интерес наследника престола к Голландской Ост-Индийской компании, точнее, к акциям этой компании, да такой, что он даже купцов, с которыми заключил, кажущиеся не слишком выгодные сделки, он выбирал по наличию этих акций, да еще земель в Африке. Как-будто кому-то та земля была нужна.

– Что поделать, ваше величество, нам остается лишь смириться с подобным положением, – Генри склонил голову в поклоне, но сделал он это лишь затем, чтобы королева не увидела промелькнувшую у него на лице горечь.

– Ах, вот в этом вы не правы, – воскликнула королева, и Генри почувствовал, что эта прекрасная женщина к нему почему-то расположена. – Не так давно, я слышала от его величества, что снова начались свары вокруг баронства Скалби. Мой Георг так сожалел о том, что не может отдать титул и поместье, которое находится, если честно, просто в ужасном состоянии, достойному человеку, который с гордостью пронесет титул барона Скалби по жизни, и передаст его своим потомкам. Вот только, есть небольшое препятствие, которое корона Швеции уже пятьдесят лет не может разрешить.

– И что же это за препятствие? – Генри поднял голову, демонстрируя сильную заинтересованность.

– На титул претендуют сразу двое потомков графа Дугласа. И оба они сами имеют титулы графа. Так что, дело здесь даже не в самом титуле, а в земле, сами понимаете. Но эта тяжба уже всех утомила, к тому же они оба имеют равные права на Скалби. При этом оба претендента уже даже готовы отдать свои права, но не просто так, а за определенную компенсацию. Корона не может вмешиваться, так мы нарушим свою беспристрастность, но это ужасно утомляет, – Луиза поднесла ладонь ко лбу, показывая, как сильно ее утомил этот конфликт, который на самом деле уже давно перешел в вялотекущую стадию, его участники просто ждали, когда один из них умрет, и второй таким образом получит ненужное ему по большему счету поместье, которое даже продать нельзя. Но попробуй король забрать его, визгов бы было столько, что уже третий король пришел к выводу – оно того не стоит.

– И сколько же они хотят в качестве компенсации? – Генри облизнул ставшие внезапно сухими губы. Неужели ему представился шанс остаться здесь и не возвращаться в ненавистную колонию?

– Много, в этом-то и проблема, – всплеснула руками Луиза. На самом деле не так уж и много, но граф Дуглас уперся рогами, а говорят его супруга постаралась сделать их чудовищной величины, и ни в какую не хочет уступать права королю. Можно было, конечно, настоять, да даже арестовать упрямца по какому-нибудь надуманному поводу, но, во-первых, Георг был очень миролюбив и не любил конфликтов, а, во-вторых, они совсем недавно короновались, чтобы вот так, из-за пустяка настраивать против себя шведскую знать. – Если брать стоимость акций Голландской Ост-индийской компании, то, приблизительно, сто акций. Я по вашим глазам вижу, что вы готовы рискнуть переговорить с графом Дугласом, этим мерзким старикашкой, ведь именно он решает, кому продаст права. Второму претенденту все равно, а вот второе препятствие как раз заключается в этом, нужно понравиться графу. Если вы немного задержитесь в Стокгольме, то я переговорю с его величеством, чтобы стать посредником. Меня граф Дуглас все-таки хоть немножко, но выносит.

– Не думаю, что найдется хоть один мужчина в мире, кто не восхищался бы вашей красотой и умом, ваше высочество, – пылко воскликнул юноша.

– Ну, как минимум один все же нашелся, – пробормотала Луиза, а вслух сказала. – Прекрасно, я пришлю вам ответ как можно скорее, а пока я все же хочу услышать про Новый Свет. Вы встречали дикарей? Расскажите мне о них, я жутко любопытна до различных диковинок.

***

Мы были в трех днях от Амстердама, когда меня перехватил посланник шведской королевы. Его проверяли долго и тщательно, прежде, чем пропустить ко мне, поэтому, когда он вошел ко мне в комнату в какой-то придорожной таверне, где мы вынуждены были остановиться, на ходу поправляя мундир, вид его был не очень доволен. Хотя, мне на тонкую душевную организацию какого-то там шведа, которого я впервые видел, было наплевать.

Комнаты в придорожном таверне, мимо которой мы совсем недавно проехали, мы обосновались, потому что конь Олсуфьева захромал, а при этой ней, я видел небольшую кузнецу. Уже неделю назад мы обогнали мою небольшую армию, а два дня назад в ту сторону, уехал присланный Соймоновым гонец, везший разрешение на перемещение полков по территории Голландии.

Этот же гонец передал мне послание от Криббе, в котором Гюнтер отчитывался о проделанный работе. А также о том, что шестой корабль прибыл, но, был один небольшой нюанс: капитан этого корабля, голландская часть команды, а также треть моих людей погибли в основном от дизентерии, те, которые пережили цингу. Случилось это невдалеке от берегов Англии, и Василий Гнедов, поставленный старшим помощником капитана по договоренности с купцом, который оснащал корабль, и оставшийся единственным старшим офицером, принял решение нанять часть команды из англичан, чтобы довести судно до Амстердама.