Когда в твоей стране происходят события такого масштаба, важно не оставаться в стороне, а найти способ быть полезной ей. Я – телеведущая, моя профессия – рассказывать и показывать истории о людях и о том, что с ними происходит на самом деле. Поэтому поехать на Донбасс я хотела с самого начала СВО. Но мое знакомство с женщинами Донбасса началось с ПРВ – пунктов временного размещения людей, которых эвакуировали из зоны боевых действий.

Я встречала первых беженцев из Мариуполя, которых потихоньку начали вывозить. Это были люди, которые на тот момент уже 3 недели просидели в подвале, потому что украинские военные никого не выпускали из города – это раз, и не было организовано никаких эвакуационных коридоров – это два. Мэр Мариуполя уверял жителей, что им не нужно никуда уезжать, что все будет нормально, и при этом сам взял и сбежал, не организовав для людей ничего. Я прекрасно помню автобусы с людьми, которые выходили, а на их лицах читалось: «Господи, спасибо, что я живой». И конечно, слезы наворачивались на глазах, когда я видела деток, испуганных, истощенных, многие были с кишечными расстройствами, потому что приходилось скручивать батареи и пить воду оттуда…

После съемок беженцев мы с командой поехали на Донбасс, и я начала рассказывать истории людей, которые на протяжении 8 лет жили в очень тяжелых условиях. Рассказывать всем жителям нашей страны о том, что происходит на Донбассе. Так и родился проект «Женщины Донбасса».

«Какие они?» – спросите вы. Сильные, стойкие, великодушные, неравнодушные, сопереживающие. И удивительно, что зона боевых действий, в которой они живут, не сделала их черствыми. Я много раз слышала от них такую фразу:

– Юля, зачем вы сюда приехали? У вас же дети. Юля, вы что?!

– Ребят, вы здесь живете.

– Зачем?! Зачем вы собой рискуете?

– Для того чтобы о вас рассказать.

– Мы так живем, мы уже привыкли. А у вас-то трое деток!

И это говорит мне мама таких же троих детей! Меня тогда это поразило в них. Это те люди, которые нуждаются сами в заботе, но при этом заботятся о тебе.

Понимаете, они не озлобились. И все, что они хотят, – это чтобы наступил мир. Они просто хотят вернуться к обычной жизни, чтобы дети узнали, что есть настоящее детство без взрывов.

Наш проект «Женщины Донбасса» нацелен на помощь: любой зритель после просмотра наших историй мог перечислить помощь героине, чья история тронула его. И мы собрали более 14 миллионов рублей и развезли все, что обещали нашим 30 героиням. А иногда действовать надо было оперативно: организовывать переезд из одного города в другой, найти и снять квартиру, обеспечить необходимым или просто дать денег на первое время – приходилось включаться в это самой.

Я помню, когда мы приехали в Мариуполь к Людмиле Матлаховой. У нее совершенно жуткая история: погибли муж и старший сын, а она с младшим сыном выжила, но все тело было обожжённым. Это уже был август, в сентябре сыну в школу, а у них ничего нет: ни дома, ни вещей. Я позвонила домой, и мои дети вместе с няней собрали одежду для мамы, для деток, купили полностью все школьные принадлежности с рюкзаками. И мы успели привезти все это к ним до начала учебного года. Таких моментов было немало, когда помощь требовалась здесь и сейчас, а ждать не было возможности. Посильно старались помочь, потому что, если честно, не помочь невозможно.

Когда я возвращалась домой, меня часто спрашивали, не страшно ли было работать на освобожденных территориях. Я и сама в какой-то момент тоже переживала, но за целый год мне ни разу не встретились агрессивно настроенные люди. Все же про одну ситуацию, которая не вошла в цикл «Женщины Донбасса», я хочу вам рассказать.

Мы приехали в один из ПВР (пункт временного размещения) Мариуполя, надо понимать, что ПВР в Мариуполе – это полуразрушенное здание, где в уцелевшей части размещают людей. Они спят кто как: кто на полу, кто на стульях. И там я встретилась с женщиной, у которой на руках был взрослый неходячий ребенок с тяжелой формой ДЦП и другими проблемами со здоровьем. После прямого попадания снаряда их дом был полностью разрушен, а вещи все сгорели. Не осталось ничего, а самое главное – инвалидной коляски. В разговоре с женщиной через истерику в голосе я услышала ее отчаяние. Она говорила: «Да мы никому не нужны, у нас ничего не будет». На следующий же день я привезла ей всё, что было нужно: коляску, лекарства, памперсы. Она долго не могла поверить, сначала расплакалась, позже подошла ко мне и сказала: «Спасибо вам большое! Мне даже неудобно, что я вчера так разговаривала».

Эта история совсем не о коляске и прочих вещах, дело в другом – мы о ней не забыли. Я столкнулась именно со страхом остаться одной, когда вся твоя жизнь изменилась за мгновенье. И в таких ситуациях самое главное – показать, что мы вместе!

Поймите, ни одна из героинь «Женщины Донбасса» даже подумать не могла, что она окажется в такой ситуации. В один день это просто произошло. И когда ты разговариваешь с ними, ты понимаешь, что никто ни от чего не застрахован. К своей жизни ты начинаешь относиться совершенно по-другому. Расставляя приоритеты по-другому, меняются ценности. То, что для тебя было обыденным и простым, вдруг приобретает какую-то невероятную ценность. Прежде всего, это касается отношений, общения и каких-то простых бытовых человеческих вещей. Я никогда в жизни не думала, что из крана может не идти вода. Мы настолько привыкли в современном комфортном мире, что ты просто открываешь кран, и оттуда льется вода! Если вдруг на 10 минут по какой-то причине выключают свет, это повод для дикого возмущения. А оказывается, можно жить без света и воды. Это очень сложно представить и понять, что можно жить в полуразрушенном доме, потому что вчера в него прилетел снаряд. А пойти тебе некуда, потому что у соседа этот дом разбило еще неделю назад, и он со своими детьми живет в твоем доме. Это совершенно другая жизнь!

Я никогда не думала, что увижу собственными глазами очередь за водой и хлебом. Увижу, как люди собираются у единственного генератора, чтобы зарядить свои телефоны, для того чтобы была хоть какая-то связь. От такого полностью меняется картинка мира, и теперь я ко многим вещам отношусь совершенно по-другому.

Для этого я и создала проект «Женщины Донбасса». Я просто слушала истории людей и очень хотела, чтобы я была не единственным человеком, который их услышал. Почему? Потому что понять, что происходило на Донбассе за последние 9 лет, можно исключительно через эти истории. И мне хотелось, чтобы другие люди, которые, может, никогда не приедут на Донбасс в силу разных обстоятельств, это услышали. И люди посмотрели, люди откликнулись, люди помогли, и это очень важно! Произошло единение. И когда мы говорим: «Мы вместе», мне кажется, это про проект «Женщины Донбасса». Героини проекта поняли, что они не одни, что их истории трогают людей, а зрители проекта поняли, что у нас есть новые люди, которые к нам присоединились, и это их история, это их жизнь, и теперь это часть нашей общей истории.

Виктория Нохонова

Судьба свела нас с Викой вроде бы случайно. И казалось бы, какую «героическую» историю может поведать эта молодая женщина, прижимавшая к себе двоих маленьких детишек? Видимо, и она сама считала так же, потому что на мой вопрос рассказать о себе долго молчала, вздыхала, а потом собралась с духом и заговорила ровным, «будничным» голосом.

Виктория Нохонова:

– Мне двадцать три… И событий в моей жизни было немного… Разве что…

Вика улыбнулась воспоминаниям, и ее лицо преобразилось, осветилось изнутри, и я увидела враз похорошевшую женщину.

Мы с Женей знакомы с детства. Сначала дружили, везде вместе ходили. Мальчишки за нами бегали, дразнились «жених и невеста – тили-тили тесто!» Потом им надоело, привыкли (смеется). А нам давно все было ясно: повзрослели и поженились. Женя в 13 лет остался без отца, был матери поддержкой и опорой. Он у меня мастер на все руки: и сварщик, и механик-водитель, и столярничать и много чего другого может! Он привел меня в дом, в котором его родители прожили в любви и ладу двадцать лет, и сказал: – Я – человек верный, и любить тебя буду до гроба! Но для счастья нужна большая семья.

Я так и ахнула: – Большая?

А он: – Трое ребятишек обязательно! А там как дело пойдет…

И зажили мы с Женей ладно. Вскоре доченька наша родилась, Вера, Верочка. Правда, красивое имя? Как и она сама.

Вика светилась от гордости, лаская взглядом дочку.

Девочка, услышав свое имя, оторвалась от куклы, крепче прижалась к матери и улыбнулась.

Я хлопочу по дому, и Женя без дела ни минуты не сидит… сидел: все что-то пилил, сколачивал, а потом звал:

– Иди, хозяйка, принимай работу!

И довольно потирал руки, когда я радовалась новому шкафчику, красивой полочке.

Мама сразу полюбила зятя, и он к ней – с заботой и уважением. Год назад семья наша стала больше – сыночек Игорешка народился. Женя души не чает в детях, сделал отличную детскую, где ребятишкам удобно и безопасно… Было… (Вздыхает и утирает ладошкой слезинку.)

Так мы и жили – не тужили, хорошо жили, дружно, целый день забот полон рот. Да, где-то обстреливали Донецк, но от нашего села Евгеновка это далеко – почти за 70 км… Как в другой жизни. Правда, та, другая жизнь, иногда врывалась в нашу… Как-то пришла соседка, теть Маша, с большой сумкой.

– Забери, – говорит, – твоим деткам, пригодится… Внукам подарки собирала, да отвезти не успела: теперь они с моей Любушкой смотрят на меня с небес… Дожидаются… А я не задержусь: чего мне здесь одной горе мыкать…

Обнялись мы с ней, заплакали… И о Любашке, с которой за соседними партами сидели, о ее детках, обо всех, кого эти звери поубивали…

А смерть-то скоро и к нам на порог пришла… 10 марта и по нам вэсэушники стали стрелять. Дом Яны, сестры Жени, разбомбило, и она с дочкой Кариночкой перебралась к нам.

Вика посмотрела на племянницу, на колени к которой перебрался ее сынишка. Красивая четырнадцатилетняя девочка выглядела старше своих лет, – здесь все взрослеют и мудреют рано. Карина молча кивнула.

И мы все вшестером, как заслышим взрывы и свист снарядов, прятались в погребе. Он у нас небольшой: Женя же его для продуктов выкопал, да закончить не успел. Но слава Богу, хоть такой был – мы порой по трое суток из него не вылазили! Дети не могли привыкнуть к подвалу, не спали, капризничали, просились в свои кроватки… Нам было страшно: ни воды, ни еды, ни света не было, холодно очень… У нас были фонарики, но мы их редко включали: экономили батарейки…

Вот так с марта месяца почти каждый божий день и жили…

Потом пришла Россия. Военные сказали: – Ваш дом – крайний, есть большая вероятность, что может снаряд прилететь, танк заехать… И подвал у вас такой ненадежный, вам нужно куда-то перебраться. Тем более у вас маленькие дети.

Мы ответили, что нам некуда идти… Военный сказал, что нас отвезут. И нас привезли в бомбоубежище в райцентре. Ну какое это бомбоубежище? Просто большой дом с окнами, хоть его и называли «бункер», где мы и были до 1 июля.

Наталья Пуляева, мама Виктории Нохоновой:

– Никаких весточек от дочери не было. Вся душа за них прочернела. Я решила: едем к ним! И мы поехали. Вот их двор. Смотрю на разбитый дом, и в глазах потемнело… Ноги не идут…

Потом все ж зашла… В комнате, сразу за дверью лежал неразорвавшийся снаряд – я на него чуть не наступила!.. Здесь был их зал, здесь – детская… Туда через окно влетел снаряд, прям под кровать внука! Все разворотил… Хорошо, малыша в ней не было… Все детские вещи, игрушки пропали: сгорели или пылью, камнями засыпаны… Шепчу про себя молитву, а сама смотрю на пол: не дай Бог пятна крови… Вроде как нету. Побежала к погребу – там пусто. Да где ж они?

Стала по селу бегать, людей искать: вдруг знают, где семья дочки…

Увидела старика с ведрами с водой – и к нему!

– Петрович, где мои?!

– Не кричи, не убивайся: живы они, эвакуировали их в райцентр.

– А ты чего ж не поехал? Аль смерти не боишься?

– Чего ее бояться? Время придет – Смерть везде найдет, а коль не пришло – стороной обойдет.

Вот такими философами людей война сделала…

Приехали мы в райцентр, нашли дом, куда всех беженцев свезли, встретились с родными, – вот счастье-то, что целы!

Виктория Нохонова:

– 1 июля с самого утра был большой обстрел… Прилетело и в «бомбоубежище», в котором набилось нас человек пятьдесят. Я сидела напротив окна, и, когда рядом бабахнуло, увидела, что окно стало красным и из него внутрь полетели осколки стекла, кирпича… Я даже не успела закричать… Вижу, как в кино: летит большой горячий осколок и впивается мне прямо в бок. От страха я вначале даже не почувствовала боли, – и кровь течет не сильно, вроде как все нормально. Повернулась к мужу, вижу его огромные от страха глаза и рубашку в крови. Я подумала: где Игорешка? А Женя его собой закрыл. Так, а Верочка?.. Плачет, – значит, живая. А вот Яночка бледная, голова в крови, и глаза закрыты…

Выбежала вслед за мужем на улицу, дочку за собой тащу… Смотрю: Женя одной рукой ребенка держит, а вторая у него в крови и висит, как плеть.

Спрашиваю:

– Что случилось? Не пойму ничего…

Посмотрела на свой бок, а по платью дорожка крови… Хотела сгоряча осколок вытащить, а Женя ко мне сына толкает:

– Держи малого: нету больше сил!

Тут вижу, что он весь в крови, и от своего осколка отвлеклась… Подбежала мама, подхватила Игорешку, а муж побежал в соседнее здание, школу, там были российские военные, и сказал, что среди нас много раненых, в том числе и детей…

Помню, как в голове вдруг зазвенело, в глазах все странно перекосилось и поплыло… И очнулась уже в больнице после операции. Доктор сказал, что хорошо, что осколок не вытащила, а то бы кровью истекла…

Сейчас уже более-менее нормально: операция прошла удачно, поджило, швы сняли. Мне так и не объяснили, что со мной было: осколок толи кишку пробил, толи печень, толи еще что?.. Сказал врач, что не помнит, что именно: таких, как я, тогда было много. Да я на него обиды не держу: слава Богу, что живая…

За это и нашим военным огромное спасибо: они нас вытащили, оказали первую помощь, под обстрелом вывезли на бронетранспортерах в госпиталь… Если б их не было рядом, вообще не знаю, что с нами было бы…

Наталья Пуляева:

– Во время взрыва я сидела в углу, может, поэтому мне меньше досталось. На мне загорелось одеяло, я его резко сбросила, но вмиг платье прожгло, и на животе ожег сильный, а вот ноги почти не пострадали. А у сыночки, Ванечки – ему двенадцать лет, – сквозное ранение в плечо… Подживает, слава Богу! И мужа ранило, – да почти все, кто был тогда в «бункере», пострадали.

Моей маме, Любови Яковлевне Караченко, осколок кость руки перебил: ей в больнице гипс наложили. Недавно уже выписали. А идти-то нам, больным да раненым, некуда, вот и пришлось вернуться в разрушенный дом, под обстрелы…

Виктория:

– Нам жить негде. Ни денег, ни еды, ни одежды – ничего нет. Женя все еще в больнице в Донецке, а меня с двумя маленькими детьми и племянницей на время пустили к себе чужие люди… Что будет дальше? Не знаю. Но верю, что нас не бросят: незнакомые люди приносят вещи, продукты, утешают, подбадривают… Душа болит за Женю: нет с ним связи, и он, наверное, за нас переживает.

Я понимала, что не могу вот так: закончить разговор и уйти, оставив эту женщину со своими проблемами. Мы посадили Вику с детьми в машину нашей съемочной группы и повезли в Донецк. Периодически нас с той стороны обстреливали, малыши испуганно жались к маме, а мы, взрослые, хоть тоже очень боялись, старались не показывать перед ними свой страх.

Не передать словами, как Евгений удивился и обрадовался, увидев родных! Маленькая Верочка с радостным криком побежала к отцу. Он поднял ее здоровой рукой и крепко прижал к груди. Все, кто наблюдал эту сцену, были так растроганы, что еле сдерживали слезы.

Мужчина уткнулся в плечо жены, чтоб скрыть мокрые глаза. Потом обнял младшего сына и сказал, сглотнув ком в горле: «Как же долго я ждал нашей встречи!»

Евгений Нохонов, муж Виктории:

– Чувствую сейчас себя отлично… ну, хорошо… по сравнению с тем, что было… Главное, родные живы-здоровы! Все остальное приложится.

Все были потрясены, когда я включила видеозапись на телефоне.

Наталья Пуляева:

– Дочечка моя, я вас очень сильно люблю! У нас все хорошо, не волнуйся за нас, моя девочка. Храни вас Господь!

Виктория (утирая слезы):

– От нашей жизни ничего не осталось… И от наших планов тоже… Но главное, что мы все живы, но после долгой комы умерла Яночка – моя любимая подруга и кума, но теперь у нас есть старшая дочка – Карина. Вот и получилось, как мечтал Женя, трое детей.

Тут Вика не выдержала и разрыдалась в голос. А за ней заплакала Карина, потом за компанию заревела малышка. Я не знала, кого утешать и как: у самой текли слезы.

Женя здоровой рукой обнимал родных, что-то шептал им, постепенно все успокоились.

Я тоже утерла слезы, но успокоиться не могла: «мы в ответе…» Ладно, сейчас мы отвезем Вику с детьми обратно в чужой дом, где их на время приютили, а дальше что?

Знаю, что снова вернусь сюда не для репортажа, а чтоб привезти Вике реальную помощь: вещи, продукты, одежду для малышей и для них самих, чтоб убедиться, что их жизнь как-то налаживается.

Знаю, что не только я вошла в их жизнь, но и они в мою… в наши: теперь мы у них есть! И мечта этих отмеченных войной и горем людей обязательно сбудется: будут они жить в своем уютном домике под мирным небом!

Юлия Михайлова

22 января 2015 года в 8–30 утра двадцатитрехлетняя Юля Михайлова как обычно ехала на работу в райотдел милиции, не подозревая, что у нее, как и у десятков пассажиров, оказавшихся с ней в одном троллейбусе N17, с этого дня начнется совсем другая жизнь… Потому что какой-то ВСУ-шник-артиллерист, у которого, возможно, тоже были и семья, и родные, и друзья-приятели, отправил недрогнувшей рукой на остановку «Донгормаш» в микрорайоне, который в народе зовут Боссе, Ленинского района Донецка четыре дальнобойных снаряда…

Взрывы, крики, боль, темнота…

Пятнадцать человек погибли, больше двадцати – ранены.

Юля Михайлова:

– Когда разорвался первый снаряд, меня сильно оглушило… В голове звон, ничего не можешь понять… Тут еще раз ШАРАХ! Пронзила острая боль. Не могу пошевелить правой рукой, она висит плетью, с нее кровь течет… Я пыталась себя успокоить: «Ничего… и с одной рукой живут, ты справишься». Понимаю, что надо спасаться, выбираться из автобуса. Хочу встать и падаю, смотрю на свою ногу, а она вывернута в обратную сторону. Кричу: «Помогите!» А вокруг все кричат, кровь везде, запах горящего металла и человеческой плоти: это горела рядом машина с пассажирами…

Какой-то мужчина перевернул меня на спину и оттащил подальше от троллейбуса, под козырек остановки.

Первыми приехали наши военные. Они вкололи мне обезболивающее и вместе с другими повезли в больницу. Со мной что-то происходило: я порывалась встать, говорила: «У меня нога болит… Почему здесь столько крови?» Ребята меня удерживали на носилках, в которых я лежала просто в луже своей крови…

В итоге в больницах Донецка, потом Ростова-на-Дону и Москвы я перенесла двенадцать операций. И осталась без ноги и без руки… А вот осколок снаряда, что застрял в легком, мне не вытащили: сказали, что я сильно слаба после операций, и организм может не выдержать… Видимо, мы и дальше будем с ним вместе жить…

Первое, что я помню, когда пришла в себя, – слезы, которые душат и рвутся из груди криком: – Не-е-е-т!!!

Рядом стояла доктор, успокаивала меня. Спрашиваю у нее, что со мной? Она отвечает: «Все в порядке». – «Подождите-подождите, как в порядке? Я же вижу, что у меня руки нет!» Доктор кивает: «Да, у тебя руки нет». Что-то мучительно вспоминаю и спрашиваю ее про ногу. Доктор опустила глаза и говорит: «И ноги нет…» Я кричу во весь голос: «Как нет?! Она же была со мной? Почему ее отрезали?!» Меня успокаивают, что-то колют и опять чернота…

Я долго не могла смириться, приезжала к хирургу в травматологию и кричала: «Где моя нога! Что такое? Почему, почему вы ее не спасли? Как я буду жить?!» С одной рукой как-то можно приспособиться, но с одной ногой?!

Прийти на место трагедии я смогла только через три года – до этого, когда проезжала мимо, зажмуривала глаза и плакала… На остановке стоит обелиск с именами погибших в обстреле. На нем надо было написать и мое имя: там осталась частичка моей души, моя жизнь, которую они убили… Да, вроде как жива, но жизнь уже не та: старую забрали, а с новой что делать?..

Тогда я не представляла, как жить дальше. Иногда даже думала: зачем меня спасли?!

Но мне стали помогать люди – совершенно незнакомые люди: сдавали кровь, приносили в больницу вещи, ободряли, поддерживали… Вот этот платочек – я его берегу, в храм в нем хожу. И другие вещи – они напоминают мне о самых горьких и самых светлых днях… Никому не могу их отдать… Нет, не могу.

Моя подруга Лера, которая все время операций и реабилитаций была со мной, сказала: «Все! Хватит киснуть: будем тебя вытаскивать!» И отвезла меня в бассейн, где я узнала про «Дельфинов». А потом пришла к ним.

Ольга Волкова[1]:

– Когда взрослые люди теряют ноги, это не просто депрессия, это комплекс неполноценности. Я всегда поступала по-хитрому, я звала их на тренировку с детьми, а там все без ноги, без руки, слепые, ДЦП… И когда они видели, как малыши азартно соревнуются, плавают, как радуются своим и чужим пусть маленьким, но победам, им ничего другого не оставалось, как начать новую жизнь. Вот и Юля пришла настороженно…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

Ольга Волкова – руководитель общественной организации «Дельфины» г. Донецка, которая занимается спортивной реабилитацией взрослых и детей с ограниченными возможностями.

Конец ознакомительного фрагмента

Купить и скачать всю книгу

На страницу:

Перейти

1 из 1